Перчатка немецкого рыцаря

И Арина со стыдом поняла, что проговорила свои мысли вслух.

Надо же, на нее редко находила такая несдержанность! Обычно она тщательно контролировала не только свои поступки, но и мысли. Это уже вошло в привычку.

– Вы все верно угадали, – он улыбнулся и тут же поправился, – точнее, не угадали, а увидели. Это ценное качество – видеть. Далеко не каждому оно дано.

Арина хотела сказать, что она – дипломированный искусствовед, но промолчала. Небось Оксана ему и так рассказала. И от его чуть рассеянной улыбки ее снова пронзило воспоминание.

Вот также улыбался тот самый парень лет… Ну да, ей было тогда восемнадцать, стало быть, прошло пятнадцать лет. А она, незаметная среди шумных и бойких девчонок, смотрела на него из дальнего угла. Смотрела исподтишка, потому что ужасно боялась насмешек. Он улыбался не ей, на нее он смотрел всегда с легким презрением. Но это потом, когда заметил. А тогда…

В зал вошла шумная компания молодых художников, кто-то нечаянно толкнул Арину, протискиваясь мимо, она покачнулась и выронила проспект выставки.

– Простите! – обернулся мужчина, но Антон уже наклонился и поднял проспект и, отдавая его Арине, коснулся ее руки.

И от этого прикосновения у нее снова было такое чувство, будто ее дернуло током, она даже закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Боль в прикушенной губе немного ее отрезвила.

– Спасибо… – Голос ее сел, а в глазах появилось что-то такое, чему Антон Добролюбов не смог дать название. Потому что не знал, что на один только краткий миг богатая, уверенная в себе дама превратилась в восемнадцатилетнюю девчонку.

Алина взмахнула ресницами, и все прошло. Она мягко отняла свою руку и отступила, поскольку заметила, что они стоят недопустимо близко друг к другу.

– Что ж, – сказала она, дежурно улыбаясь.

– Простите мою навязчивость, – перебил ее Антон, – но не согласились бы вы выпить со мной кофе. Просто хочется поговорить в более спокойной, более комфортной обстановке, – заторопился он, видя, что Арина чуть нахмурилась.

«Не делай этого! – прозвучал в голове тревожный звонок. – Этот человек очень плохо на тебя действует, ни к чему продолжать это знакомство!»

Тут его окликнул кто-то из большого зала, Антон повернулся и ответил своей чуть рассеянной улыбкой. Улыбнулся не ей, и это решило дело. Снова пронзило ее воспоминание, от которого не так просто было избавиться.

– Хорошо, – сказала Арина, – только здесь, внизу. Я спущусь через десять минут.

Она прошлась еще по большому залу, кивнув парочке знакомых. Оксанин голос слышался вдали. Арина оглядывала выставку, удерживая на лице скучающее выражение, чтобы никто не приставал с разговорами, и потихоньку дрейфовала к выходу.

– Шампанского не хотите? – послышался рядом с ней низкий, глубокий голос.

Оказалось, она остановилась возле стенда с работами того громадного человека с окладистой бородой, как же его назвала Оксана… ага, Лебединский… А зовут Борис.

У Арины всегда была хорошая память на имена и фамилии. Ну до чего же он огромен! Глаза Арины находились на уровне этой самой бороды, и вблизи видно было, что она чистая и аккуратно расчесанная, но все же не мешало бы ее подстричь. Да и гриву тоже.

– Так не хотите? – Бокал вина в его руке казался крошечной рюмочкой, из такой Аглая Михайловна пила какие-то пахучие капли. – Точно не хотите?

– Благодарю вас, я за рулем, – ответила Арина и, поскольку он не делал попытки пропустить ее, а обойти такую махину было невозможно, невольно вступила в разговор.

– Красивые у вас работы!

Это была чистая правда, ей нравились и высокие кубки, и ваза для фруктов, и большое блюдо. Они выглядели хоть и новыми, но несовременными.

– Ну еще бы! – Человек-гора горделиво усмехнулся. – Вот кубки по старинной технологии семнадцатого века.

– Неужели семнадцатого?

– Точно! Разрешите представиться! – спохватился он. – Серебряных дел мастер Борис Лебединский. Отчество не называю, все равно не выговорите.

– А все же? – улыбнулась Арина, человек-гора ей нравился, приятно было с ним поболтать.

– Отчество у меня самое купеческое – Акинфиевич, отца звали Акинфий. А деда – Тихон. Акинфий Тихонович папаша был, представляете? Прямо как в пьесе Островского! – Он засмеялся так громко, что перекрыл все разговоры.

– Да уж, – в ответ рассмеялась Арина, – пожалуй, действительно лучше без отчества. А я Арина, только не Родионовна. Знаете что, мне сейчас идти надо, но я подумаю и Оксане позвоню. Вот этот кубок мне определенно нравится.

– Да что там Оксана! – Он понизил голос и загудел как шмель. – Оксана, конечно, женщина самостоятельная, только работ моих на выставку мало взяла и сама выбирала. А вот вы приходите в мастерскую, там еще много всего есть! – И он протянул Арине визитную карточку, которая в его руках казалась почтовой маркой.

Кафе внизу было сверхскромным – несколько столиков, отгороженных ящиками с искусственными цветами. Подавали только кофе с печеньем, оттого народ не засиживался.

Арина опоздала, Антон уже ждал ее, и на лице его было написано разочарование, собиравшееся перейти в самую настоящую злость. Увидев ее, он улыбнулся явным усилием воли. Разумеется, это была совершенно не та улыбка, так что на Арину она не подействовала.

Здесь даже не было официантов, нужно было самим заказывать у стойки. Антон принес две чашки кофе, причем нес неаккуратно, так что кофе выплеснулся на блюдце, отчего Арину едва не передернуло. Ложки валялись прямо на подносе, который в смысле чистоты оставлял желать лучшего. Хорошо хоть, чашки не одноразовые, хотя неясно, как они тут всё моют, скорей всего, плохо.

Арина уже пожалела, что согласилась на кофе, тем более что напиток был отвратительный, она уже много лет такого не пила. Тем не менее она завела пустой разговор, стала расспрашивать Антона, где он учился, давно ли начал писать, в каких выставках участвовал. Он рассказывал о себе скупо, скорей всего, просто не о чем было, Арина изредка вставляла рассеянные замечания.

Она спохватилась через двадцать минут. Что она вообще тут делает? Для чего согласилась прийти в эту забегаловку и сидит тут с совершенно незнакомым человеком?

– Мне пора, – она сказала это вежливо, но твердо, – мне очень понравились ваши картины, особенно одна, та, где рыцарь, я позвоню Оксане.

По его глазам было ясно, что он ей не поверил. Она рассердилась на себя за то, что допустила такую глупую и неловкую ситуацию, нужно было сразу отказаться от общения. Но она не смогла, потому что иногда он был ужасно похож на того парня, с которым судьба свела ее на горе пятнадцать лет назад.

Она вовсе не лелеяла эти воспоминания, напротив, она очень хотела избавиться от них, хотела все забыть. И вроде бы преуспела в этом. У нее вполне налаженная, спокойная, безбедная жизнь. И дальше все будет так же. Обязательно.

– Оксана обещала, что после этой выставки у нее будет моя, персональная, – сказал Антон, когда она уже встала и собралась уходить, – и… вы ведь придете? Я бы очень хотел вас видеть… правда, очень бы хотел…

И взял ее за руку и заглянул в глаза. И увидел в них смятение, и ее рука невольно вздрогнула в его руке, потому что она опять почувствовала удар током.

– Я приду… – голос снова предательски сел, и Арина поскорее отвернулась и вышла.

Антон залпом выпил свой остывший кофе и поморщился. И правда, ужасная гадость, настоящая бурда, немудрено, что она и не прикоснулась к своей чашке.

Арина села в свою машину и перевела дух. Ох, не в добрый час явилась она сюда на открытие выставки! Но неужели так повлияла на нее встреча с этим художником?

Какие глупости, подумаешь – похож на того. Да и не похож совсем, просто улыбка, и взгляд… как будто он видит в ней что-то, о чем она сама даже не подозревала.

Она больше не в силах была сопротивляться воспоминаниям. На нее надвигался страх – жуткий, всепоглощающий, сердце оказалось где-то у горла, было такое чувство, что оно застряло там и перекрыло воздух. Потому что дышать стало нечем.

Непослушными руками Арина открыла окно, и в салон хлынул холодный сырой воздух. Воздух, в котором отчетливо чувствовался горький, йодистый привкус моря.

Она нашла в бардачке маленькую бутылку минералки и выпила ее всю, не торопясь, маленькими глотками. Продышалась, и сердце наконец вернулось на место. Однако руки дрожали, хотя жуткий страх отодвинулся подальше.

Вот так-то. Никаких успокоительных средств. Ни таблеток, ни уколов, ни визитов к психоаналитику. Вот этого точно не нужно. Ни к чему хорошему это не приведет.

И теперь не поможет просто отбросить эти воспоминания, они не уйдут. Нужно отдаться им, как сдаются города на милость победителя – вот я, берите меня, делайте что хотите!

И воспоминания будут терзать ее душу, как голодные гиены терзают несчастную дичь своими кривыми железными зубами и наконец уберутся, насытившись.

Раньше так было часто, со временем она смогла сладить с собой. Вот уже несколько лет все было спокойно. И надо же было столкнуться с этим художником, чтоб его совсем…

Тогда, пятнадцать лет назад, она была летом в студенческом лагере где-то в области, кажется, за Лугой. Кажется, лагерь считался спортивным, во всяком случае, отчим утверждал, что так. Где-то он достал путевку по случаю совсем недорого.

Арина помнит, что не хотела ехать. Мать с отчимом собирались на море, она прекрасно провела бы время одна в городе. Читала бы, гуляла, ходила в кино. Но нет, отчим уперся, как так, говорил, оставить девчонку восемнадцати лет одну почти на месяц? Да мы по возвращении и квартиры своей на месте не найдем, понаведет тут компаний разных, устроит черт-те что!

Он никогда не стеснялся в выражениях. Хотя всегда преувеличивал, а то и откровенно врал, потому что Арина никогда за всю свою жизнь не давала повода к таким словам. Не бывали у нее шумные развеселые компании, подружки и то редко заходили, поскольку отчим такое не приветствовал.

И сама Арина редко куда-то ходила и возвращалась всегда не поздно.

«Живешь на мои деньги, – говорил отчим, – так будь добра, делай все, как я сказал».

Вообще эти слова – «я решил», «я сказал», «я велел», были в его лексиконе самыми главными.

Арина слышала их так часто, что выучила наизусть с малолетства. Отца она не помнила, мать говорила, что отца у нее не было.

– Как это? – спросила маленькая Арина, – откуда же я тогда взялась?

– Он нас бросил, – ответила мать, отвернувшись, и больше на эту тему они не говорили.

Она не помнила, как они жили с мамой вдвоем, отчим присутствовал в ее самых ранних детских воспоминаниях. Всегда недоволен, всегда сердит, всегда раздражен.

Арина только потом поняла, что она ему просто мешала. Тихая, некрасивая девочка, которая раздражала его своим присутствием, самим своим существованием, поскольку жена должна была волей-неволей уделять ей внимание, хотя и старалась делать это незаметно. Но ему казалось, что и того много, поэтому он вымещал свою злость на Арине.

Все это Арина поняла намного позже, когда повзрослела и полностью переменилась. А пока отчим сумел сделать так, что, от природы несмелая и небойкая, Арина превратилась в совершенно затюканную комплексами, малосимпатичную личность.

Сейчас у Арины нет детских фотографий, они остались у матери, да и вряд ли сохранились. Но она помнит некоторые снимки и сейчас видит взрослым опытным взглядом, что с ней все было вовсе не так плохо. Просто очень блеклое, бесцветное лицо, потому что отчим не разрешал пользоваться косметикой в школе. Он поставил себе целью поймать ее с поличным, он караулил ее у двери, чтобы она не успела прошмыгнуть в ванную, он устраивал жуткие скандалы, так что Арине просто хотелось тишины.

Когда в парикмахерской перед выпускным вечером ей сделали не только прическу, но и визаж, причем довольно скромный, почти незаметный, отчим обругал ее неприличным словом, но тут вмешалась мама. Кажется, впервые она встала на сторону дочери, крикнула, чтобы он не портил ей праздник.

Отчим обиделся и не пошел на выпускной, чему Арина была только рада.

В институт она поступила технический, отчим выбрал тот, где когда-то учился сам. Она вообще училась хорошо, успевала по всем предметам, но хотелось изучать языки и вообще что-то гуманитарное. Отчим еще в школе заявил, что денег ей на репетиторов у него нет, а если бы и были, то ни за что бы не дал. Ему в свое время никто не помогал, а вот выучился и стал человеком.

Насчет денег была правда, отчим денег зарабатывал мало. Что же касается человечности, то отчим обманывал себя. Вспоминая, как отчим вел себя с ней, маленькой девчонкой, за которую некому было заступиться, Арина знает, что человеком он был никудышным.

Таким образом, в институте появилось совершенно затюканное существо с затравленным выражением в глазах. Глаза-то были красивые – сине-серые, большие, когда Арина улыбалась, они сияли, однако улыбалась она очень редко, никто из студентов этой улыбки не видел. Да никто и не присматривался.

Так прошел первый курс, Арина ни с кем не подружилась, после летних экзаменов все разъехались, а в августе отчим достал путевку в студенческий лагерь.

Лагерь был так себе, бытовые условия оставляли желать лучшего. Располагался он далеко от основного шоссе. Когда-то давно там был пионерлагерь большого завода. Завод был богатый, денег не жалел, так что корпуса были каменные, внушительные, со временем со стенами ничего не сделалось, хоть лагерь и стоял заброшенный лет десять после перестройки.

А потом кто-то выкупил у завода большой участок, как видно, собираясь строить элитную базу отдыха. Но не то кончились деньги, не то возникли серьезные проблемы с местной администрацией, так или иначе, корпуса подлатали, очистили территорию и поселили летом нетребовательных студентов. Эти пешком от шоссе дойдут, капризничать не станут.

Как уже говорилось, от шоссе к лагерю вела грунтовая дорога, которая со временем совершенно испортилась, так что проехать по ней могли только продуктовая «газель» и джип директора лагеря, да и то тот являлся на работу далеко не каждый день.

Столовая располагалась в приземистом дощатом бараке, кормили невкусно – жидкий супчик, котлеты без мяса, по утрам всегда каша, причем исключительно без молока. Туалеты в корпусах кое-как работали, но душевая находилась во дворе – щелястая деревянная будка, и вода вечно холодная.

Но студенты, как уже говорилось, люди некапризные, тем более что все искупалось природой. Лагерь стоял в очень красивом месте, на берегу озера, километрах в полутора была деревня под названием Залесье. Зимой деревня тихо умирала, две трети домов стояли пустые, однако летом наблюдалось там некоторое оживление, люди приезжали из города, привлеченные красивыми местами – лес, полный грибов, озеро, полное рыбы.

Этот август был жаркий, так что вода в озере не остывала ночами. Алина настроилась тихо прожить три недели, ни с кем не вступая в контакт, тем более что девчонки в комнате попались все какие-то несимпатичные, сразу выказали ей свое отношение. Она не навязывалась, привыкла уже, что ее избегают.

С первого дня начал отравлять жизнь физрук – здоровенный громкоголосый дядька. Теперь-то Арина понимает, что есть люди (и их много), которым доставляет удовольствие обижать слабых и беззащитных, и если дать им отпор сразу же, то они отстанут или переключатся на другого.

Она так сделать не смогла, так что на спортивных занятиях он костерил ее так громко, что было слышно в соседней деревне.

Разумеется, заступаться за нее никто не собирался, все только хихикали, поскольку физрук изощрялся как мог. Шутки его были как у старшины-сверхсрочника.

Жаловаться было некому, не маме же звонить. Она тут же разболтала бы все отчиму, и по приезде он устроил бы грандиозный скандал. Для нее, дескать, все делается, путевку купили, от себя оторвали, а она… Дальше пошли бы эпитеты, самым приличным из которых был бы «свинья неблагодарная».

И на пятый день, когда она тихонько отмечала в календарике, сколько дней еще ей осталось, в столовой ее попросили передать соль, и ее руки коснулся он. Андрей Леденцов, самый красивый парень в студенческом лагере.

Разумеется, она видела его раньше, и девчонки в комнате обсуждали его вечерами. Ленка Гусева училась с ним в одном институте и кое-что про него знала. Или делала вид, что знает. Он весь из себя такой загадочный, у него влиятельные родители, в институте держится наособицу, на всех смотрит свысока. Но хорош необыкновенно, ее подружка за ним бегала, но не обломилось.

Последние слова Ленка сказала таким голосом, что всем стало ясно – не было никакой подружки, это сама Ленка за ним бегала, это ее он бортанул.

«В общем, – закончила Ленка, – не стоит на него время тратить, слишком уж высоко себя ставит».

Девчонки сочувственно хмыкнули, Арина, как всегда, промолчала.

В столовой от его прикосновения ее пронзила дрожь, как когда-то в детстве, когда дернуло током от неисправной настольной лампы. Она подняла глаза и тут же опустила их, но он все понял. Наверняка знал, как он действует на девушек. Но тут ему попался совершенно беспроигрышный вариант.

Тем же вечером он подошел к ней на импровизированной площадке, где студенты устраивали танцы. Арина стояла чуть поодаль, в тени. Весь день было жарко, так что в комнате невозможно было находиться, она просто вышла подышать.

– Погуляем? – спросил он и взял ее за руку.

И снова ее пронзило током, и она готова была идти за ним куда угодно, хоть на край света.

Не понадобилось идти так далеко, они пошли по тропинке, что вела к деревне. Несмотря на жаркий август, тропинка была сыроватая, потому что с левой стороны располагалось большое болото, осенью местные ходили туда за клюквой, а летом оттуда летели комары в ужасающем количестве.

Арина не замечала укусов комаров, она шла за ним как во сне. Идти было с километр, но ей показалось, что шли всего несколько минут. У нее вообще куда-то пропало чувство времени.

Он не свернул к деревне, а полез наверх, на крутой обрыв, что был с одной стороны озера. Там озеро сужалось и переходило в узкую извилистую протоку, которая, в свою очередь, вела к другому озеру, его называли Дальним.

Они долго взбирались на обрыв по узкой тропинке, Арина была в шортах и ободрала коленку о камни, но заметила это только утром.

На самом верху оказалась небольшая площадка, этакая природная выемка. Очевидно, когда-то туристы ставили тут палатку, потому что осталась куча лапника и следы от костра. Он бросил на лапник свою куртку и похлопал рядом с собой:

– Садись!

Внизу блестело озеро, сверху шатром падало небо, усыпанное звездами. Луны не было, зато четко виден был Млечный Путь.

Словом, все было очень романтично, только он и не думал о романтике. Он деловито погладил Арину по плечу и расстегнул блузку. Пуговички были мелкие, но он был терпелив и аккуратен и не пропустил ни одной. Затем также деловито и уверенно расстегнул ей бюстгальтер. А когда прикоснулся к груди, ее затрясло, как будто через тело пропустили все двести двадцать вольт.

Она и не заметила, когда он снял с нее шорты и овладел прямо сразу, без поцелуев и предварительных ласк. Она не сопротивлялась и не чувствовала боли, хоть он и был у нее первым.

Вот именно, девчонки в школе наперебой хвастались своими парнями, а уж в институте-то были и вовсе откровенные разговоры. Арина как всегда помалкивала, ей нечего было сказать, впрочем, никто ее и не расспрашивал.

Единственное, что она помнит, – это небо, усеянное крупными холодными звездами, которое медленно падало на нее, накрывая, как одеялом.

Она не теряла сознания, но пришла в себя, когда он уже оделся и теребил ее за плечо:

– Вставай, замерзнешь!

Она молча оделась.

Руки дрожали, мелкие пуговки блузки не попадали в петли. Он проследил, чтобы все было в порядке, пригладил ей волосы, вытащил из них еловые иголки.

Как потом поняла Арина, это объяснялось вовсе не заботой.

Они спустились с обрыва и пошли по тропинке в лагерь.

– Это в последний раз, – сказал он, когда стали видны плохо освещенные корпуса. – В последний раз, – объяснил он, видя ее испуганные глаза, – когда мы ходим туда вместе. Теперь будем приходить каждый сам по себе. Сначала ты, а потом я. И днем чтобы никаких разговоров, вообще ко мне близко не подходи. Мне сплетни не нужны, тебе, я думаю, тоже. Не ходи за мной!

И ушел вперед, оставив ее в лесу.

Она подождала минут десять и тоже побрела к свету. Танцы закончились, парочки разбрелись кто куда, слышался смех и тихая музыка. Арина вернулась в свой корпус, никого не встретив, и легла, накрывшись с головой одеялом.

Два дня она провела в комнате, сказавшись больной, у нее и правда поднялась температура, тошнило, и сильно болел низ живота. Не с кем было посоветоваться, не с кем поговорить, да никто бы и не стал ее слушать.

На третий день ей стало лучше. Жар спал, и она даже решилась пойти обедать. Он перехватил ее по дороге, на вытоптанном пятачке возле столовой. Не спросил ни о чем, только велел приходить вечером на обрыв. И ушел, потому что из-за поворота слышался визгливый, как дисковая пила, смех Ленки Гусаковой, и он как раз успел удалиться на достаточное расстояние.

Очевидно, у Арины было такое лицо, что Ленка остановилась и спросила, как она себя чувствует. Арина сказала, что с ней все в порядке, и ушла, обедать она передумала.

Мысль о том, чтобы не прийти ночью на обрыв, просто не приходила ей в голову.

Так и пошло, через два вечера на третий они встречались на обрыве. Все происходило очень быстро, он был спокоен и деловит, тщательно следил, чтобы у Арины не было ни синяков, ни царапин. Они почти не разговаривали.

После всего он уходил, бросив ей «пока».

Арина оставалась, как он велел. Она сидела, смотря вниз на озеро, под самым обрывом была узкая полоска берега, где причалены несколько старых рыбацких лодок. От этого места вдоль берега шла тропинка к деревне, которая выходила на зады огородов.

Иногда Арина приходила сюда днем. От спортивных занятий ее освободили, хотя температура уже прошла и физически она чувствовала себя здоровой.

Студенты посещали деревню, потому что там был крошечный магазинчик, торговавший пивом, чипсами и ужасными жевательными конфетами, но, как уже говорилось, кормили в лагере скудно, так что и этому ассортименту студенты были рады.

Арина побывала днем на узкой полоске берега, посидела в старой лодке, вытащенной на кусок песчаного пляжа… Отсюда обрыв казался очень крутым и высоким. Примерно на середине виднелась небольшая пещерка, скрытая кустами.

Так прошло две недели, к концу которых Арина спохватилась, что у нее не приходят месячные.

Она стала вспоминать, когда же это было в последний раз, получалось, что еще до приезда в лагерь.

Задержка, но вот отчего? Она не полная дура и понимает, откуда берутся дети. Но вроде бы он говорил, что принимает меры. Она вообще не соображала, что он делает и как надо.

Все это время она находилась в прострации, в беспамятстве, в каком-то полусне, как под гипнозом. Единственное, что она чувствовала, – это удар током, когда он прикасался к ней, а дальше… дальше – полный провал в памяти.

И вот наступил последний вечер, завтра нужно было уезжать. Девчонки собирались на дискотеку, Арина же ждала условленного времени, чтобы идти на обрыв.

Все было как прежде, только на небе, кроме побледневших звезд, была теперь луна. Она всходила из-за озера желтая, как огромный яичный желток.

Он явился спокойный и деловитый, как обычно.

– Подожди! – Арина отвела его руки.

– Потом, потом…

А потом, пока он отряхивал с брюк елочные иголки, она спросила, увидятся ли они в городе.

– Дело в том, что… – начала она робко, неуверенно, но он перебил ее, не дал договорить.

– Мы. Никогда. Не увидимся. В городе. – Он бил ее резкими словами, как железной палкой. – Запомни. Это. Все кончено. Да ничего и не было. Ты мне нужна была только для этого. Потому что воздержание вредно для здоровья.

Он был многословен, как никогда. За все предыдущие встречи он не сказал и десятой доли того, что Арина слышала сейчас. Она – никто, он никогда не давал ей повода думать, что у них могут быть какие-то отношения. И вообще у него в городе есть девушка, так что он рассчитывает, что она, Арина, забудет его и не вздумает беспокоить звонками или эсэмэсками.

Да это ей не удастся, потому что хоть он и не давал здесь никому номер своего телефона, он все равно его поменяет.

Арина молчала, тогда он повернулся и ушел, насвистывая какой-то мотивчик. Она осталась сидеть полуодетая, не было сил даже накинуть рубашку с длинным рукавом. Ночь сегодня была холоднее, чем раньше, – все же конец августа, но комары по дороге ели как в июне.

Арина сидела, обхватив себя за плечи, и бездумно смотрела вдаль. Понемногу до нее начало доходить очевидное.

Собственно, она и раньше не питала никаких особенных надежд, просто про это не думала, отстраняла от себя эти мысли. А сейчас его слова пробили какой-то кокон, в котором она находилась с того самого дня, как он коснулся ее руки в столовой, и Арина стала воспринимать окружающее.

Итак, что будет дальше?

Завтра отъезд, и Андрея она больше никогда не увидит. Собственно, в глубине души она и подозревала, что так будет, что ей нет места в его жизни там, в городе. И она бы покорилась неизбежному, если бы… если бы не задержка.

А вдруг она беременна? И что тогда делать? Придется сказать маме, а там обязательно узнает и отчим.

Арина поежилась, представив, что он сделает. Сколько придется ей вытерпеть криков и ругательств! Это никогда не кончится, и раньше у нее была не очень счастливая жизнь, а теперь-то уж, когда она даст повод…

Потянуло ветерком, и Арина поежилась.

Луна поднялась, теперь она была лимонного цвета, и Арине показалось, что пятна на ней сложились в злорадную ухмылку.

«Что, съела? – хихикала луна. – Убила бобра? Думала, что такой парень тебя осчастливит? Ага, попользовался и бросил. Только на это ты и годишься, жалкая уродка и неудачница!»

«Все правда, так оно и есть», – думала Арина.

На душе было гадко. Жить не хотелось.

Что ее ждет завтра? Да ничего хорошего. Никому она не нужна.

Друзей у нее нет, отчим только обрадуется, когда она не вернется. Мама немножко поплачет и успокоится.

Арина ей тоже мешает, сказала же она как-то в сердцах, что все скандалы у них в доме только из-за нее.

Ну вот, теперь скандалов не будет.

Озеро призывно блестело внизу.

Арина встала, широко раскинув руки. Вот так, сразу, не разбегаясь, броситься с обрыва… и разом решить все проблемы.

Не получится, тут же поняла она.

Обрыв не такой уж высокий, она упадет на полоску берега. А если и долетит до воды, то толку не будет, у берега мелко. Она-то изучила это место и сверху и снизу, когда приходила сюда днем. Разобьешься, конечно, но не насмерть. И будешь валяться здесь с переломанными ногами, скуля от боли, и когда еще рыбак какой-нибудь сюда забредет.

Нет, если топиться, то прямо с берега. Тихо войти в теплую воду, дойти до глубины… Плавает она не очень хорошо, так что быстро выбьется из сил и пойдет ко дну. А можно взять старую, рассохшуюся лодку и отплыть на ней подальше. Лодка небось протекает, так что наполнится водой быстро. Или течение успеет ее вынести в протоку, а там – в Дальнее озеро.

Ну, найдут, конечно, но не скоро. А может, и вообще не найдут, так оно и лучше. Не станет она оставлять никакой записки, пускай думают что хотят.

Приняв решение, Арина даже приободрилась. Она оделась, при свете луны оглядела полянку на обрыве, чтобы не оставлять ничего после себя, потом решила спуститься с обрыва прямо здесь, очень уж далеко в обход.

Луна больше не усмехалась, а смотрела мрачно, без всякого сочувствия.

Арина показала ей язык и осторожно спустила ноги, нашаривая опору.

Помогло то, что она изучила этот обрыв очень хорошо, пока любовалась им снизу. Следовало действовать очень осторожно, чтобы не сорваться с крутизны и не провести ночь, охая от боли в сломанной ноге или руке.

Арина представила себе насмешливые лица девчонок и презрительное – Андрея, а также то, что скажет физрук: дескать, вот несуразная девка, идиотка и растяпа. Нет уж, такого удовольствия она им всем не доставит.

Арина очнулась от воспоминаний, услышав стук в окно машины. Это охранник интересовался, все ли у нее в порядке, она, дескать, уже минут двадцать сидит в машине, не трогаясь с места.

Арина заверила его, что все отлично, просто нужно было написать важное письмо и отправить по электронке.

Когда охранник отошел, она отругала себя за то, что поддалась слабости, и тронулась с места. Нужно отъехать подальше, чтобы этот въедливый дядька ее не видел. На кого же он похож? Ну да, на того противного физрука, так же переваливается при ходьбе и таращит оловянные глаза.

В поселке Репино, на самом берегу Финского залива, расположено множество кафе и небольших ресторанчиков. В летний сезон все эти заведения переполнены. Но в конце января, когда на заливе нечего делать, почти все они закрыты.

Только кафе «Дюна», расположенное немного на отшибе, как ни странно, работало. На парковочной площадке неподалеку от него стояли две машины – серебристый «Мерседес» и громоздкий черный внедорожник.

За стойкой кафе маячил мрачный бармен, который, как обычно, перетирал совершенно чистые бокалы, да за столиком в углу зала сидел крупный мужчина средних лет с бритой головой и властным лицом.

В помещении было холодно, несмотря на несколько включенных радиаторов, поэтому мужчина не снимал плотное бежевое пальто. Он сидел лицом к большому окну, через которое была хорошо видна заасфальтированная парковка.

Перед этим одиноким посетителем стояла чашка кофе. Он явно кого-то ждал, то и дело поглядывая на часы.

Наконец на асфальтовой дорожке неподалеку от кафе появилась неприметная серая машина, свернула на парковку и остановилась. Из нее вышел худощавый человек невысокого роста, в черной куртке с опущенным на лицо капюшоном, с черной спортивной сумкой в руке. По хрусткому свежему снегу он подошел к кафе, толкнул стеклянную дверь и вошел внутрь.

Бармен поставил свой неизбежный бокал на стойку. Одинокий посетитель взглянул на часы. Человек в черном подошел к его столу, сел без приглашения.

– Опаздываете! – проговорил бритоголовый.

Из-под капюшона сверкнули темные глаза, и негромкий глуховатый голос отозвался:

– Пробки.

– Пробки? В это время? – Бритоголовый недоверчиво поднял брови. – Впрочем, мы сюда приехали не для того, чтобы препираться. Вы принесли то, о чем мы говорили?

– Разумеется. – Человек в черном едва заметно кивнул на свою сумку. – Только сначала мы должны урегулировать вопрос оплаты. Вы помните нашу договоренность…

– Разумеется, – в тон ему проговорил бритоголовый. – Но я должен увидеть то, за что плачу.