Мечты не сбываются

Глава 2

Солнце только показалось за неплотно задернутыми шторами, а я уже не спала, наблюдая, как блеклые лучи играют на смуглой Диминой коже. Он мирно спал, одну руку засунув под подушку, а другой крепко прижав меня к себе. Вряд ли от нахлынувших чувств – скорее, чтобы я не грохнулась с его узкой кровати.

Я осторожно погладила его по щеке. Дима чуть поморщился, но не проснулся.

События предыдущего вечера одно за другим всплывали в памяти и действовали как холодный душ. Я вспомнила, что на сегодня назначен последний экзамен, и стала спешно выбираться из постели. Меньшее, что можно было сделать, раз уж я не удосужилась вчера открыть учебники – не опоздать на него. А ехать от Димы до моей школы было больше получаса.

– Ммм? – не просыпаясь, Дима попробовал покрепче обнять меня.

– Мне пора.

– Куда?..

– Домой.

– Рано.

– У меня сегодня экзамен.

– Какой ужас, – он уткнулся носом в подушку и засопел, так и не ослабив хватку.

– Мне надо домой за вещами.

– Ммм.

– Ну пусти.

– Угу…

– Дима! – я больно ущипнула его за плечо. Он молча приподнял руку, позволяя мне выбраться.

– Что тебе дома понадобилось?

– Ну что может понадобиться на экзамене. Ручка. Паспорт. Лифчик, если я его здесь не найду, – я поочередно заглядывала под все горизонтальные поверхности в комнате. Что за дурацкая привычка у парней – отшвыривать одежду, едва она попадется под руку.

– А сколько времени? – спросил Дима в подушку.

– Шесть часов.

– Жесть.

– Вот-вот! Экзамен в восемь.

Я вытащила из-под кровати свои трусы и джинсы. Если с первой попытки найду футболку, день определенно задался.

– В последний день учебы важных экзаменов не бывает. Поверь бывалому школяру… – Дима без особой надежды похлопал по кровати рядом с собой. – Оставайся.

Я продолжала одеваться. Он решил зайти с другой стороны.

– Знаешь, как ты красива в лучах восходящего солнца? – по его губам скользнула загадочная улыбка.

– Не знаю. Зато знаю, как в лучах восходящего солнца тяжело искать раскиданную одежду.

Отыскав лифчик среди книг и блокнотов на письменном столе, я внимательно оглядела комнату в поисках телефона. Кажется, вчера он выпал из кармана джинсов. Но где именно?

За стулом обнаружились Димины потертые штаны. Недолго думая, я вытряхнула содержимое его карманов в свои. Теперь у меня были проездной, мелочь, чтобы купить по дороге кофе, и его заряженный телефон.

Под раздевающим взглядом Димы я покрепче затянула пояс и кое-как расчесала волосы пальцами.

– Правда. Не уходи, – повторил он и сел в кровати.

Я молча заплела волосы в косу.

– Вера.

– Можно взять твою толстовку?

Несмотря на то, что лето почти наступило, по утрам все еще было прохладно.

– Можно все, если останешься.

– Спасибо.

Выудив из горы вещей под стулом более-менее чистую толстовку размера на два больше моего, я натянула ее.

– В ванной есть зубная щетка.

– Помню. В твоей коробочке для гостей.

Я наклонилась, чтобы поцеловать его на прощанье.

– Нет никакой коробочки.

– Есть. Там лежат щетки всех твоих девочек.

– Нет никаких девочек, – сообщил Дима мне прямо в губы.

– Мне все равно. Пока.

В ванной в отдельном стаканчике стояли две зубные щетки, обе розовые. Я не глядя взяла одну из них, наспех почистила зубы и умылась. В дверях столкнулась с мамой Димы, вежливо поздоровалась с ней и тут же попрощалась, чувствуя странную неловкость, хотя он даже как-то представил меня своей девушкой.

Извинившись и наскоро сунув ноги в босоножки, я сбежала. Со стороны это, должно быть, выглядело ужасно глупо.

Домой я приехала в семь тридцать. Своим ключом открыла входную дверь. Тишина в квартире царила полнейшая – никакой утренней суеты и запаха крепкого кофе, который папа обычно выпивал перед работой. Кажется, никого и дома уже не было. Только у двери в коридоре одиноко стоял мой школьный рюкзак. Мне хватило короткого взгляда, чтобы понять: кто-то собрал его, доверху набив всем, что лежало на моем письменном столе – последними несданными учебниками, исписанными ручками и тетрадями. Из бокового кармана торчал паспорт.

Я с полминуты стояла в темном коридоре, тупо уставившись на этот рюкзак. Потом закинула его на плечо и вышла, неплотно притворив за собой дверь.

Я её не заперла.

В школе все было как обычно. Шестнадцать лет мне исполнилось вчера, а сегодня все стало по-прежнему. Никто не заметил ни моей мятой одежды, ни удрученного вида. Школа бурлила обычной школьной жизнью – спешила, гудела, сплетничала, дралась и орала. Я воткнула в уши наушники и осторожно пробиралась к классу, здороваясь по дороге со всеми, кого видеть совсем не хотела: одноклассниками, учителями и мелочью из начальных классов, которая вечно принимала меня за училку.

У входа в класс стоял высокий мужчина. На фоне школьного коридора он выглядел странно. Странным было все: длинные белые волосы, неестественно светлые глаза и тонкие руки с длинными, по-птичьи скрюченными пальцами, торчащими из-под манжет льняного пиджака. Мужчина заметил меня издалека и довольно улыбнулся. Какое-то мгновение мы молча смотрели друг на друга, потом прозвенел звонок, и я поспешила в класс, прижимая паспорт к груди. В школу пригласили особую комиссию, и зарегистрироваться на экзамен было сложнее, чем на рейс самолета.

На следующий час с лишним я напрочь выпала из реальности, полностью погрузившись в задания. Очнулась только, когда объявили короткий перерыв. Я вышла в коридор и снова наткнулась на странного мужчину. Он стоял на том же месте и также странно и мечтательно улыбался.

Я молча прошмыгнула мимо него в женский туалет.

– Ты знаешь, кто это? – спросила я одноклассницу, когда мы вместе вышли.

Она уставилась прямо туда, где стоял незнакомец.

– Где? Ты что, Петренко не узнала? – она хлопнула меня по плечу. – Умойся, что ли. Протри глазки. Тебе ими еще час на буковки смотреть. У тебя, кстати, что в четвертом номере?

Я хотела показать ей мужчину, но на прежнем месте его уже не было. Его вообще нигде не было, хотя меня не покидало ощущение, будто он по-прежнему за нами наблюдает.

«Ну да, – сказала я себе. – Наблюдает, а сам превратился в невидимку. Или парит где-нибудь на крыльях ночи».

Прозвенел звонок, и вместе с другими я вернулась на экзамен. Но не просидела за партой и десяти минут: в класс вошел тот самый незнакомец. Просто открыл дверь и вальяжно переступил порог. Потом чуть склонил голову в сторону учительницы, приветствуя ее, точно аристократ из девятнадцатого века, и спросил:

– Могу я использовать ваше время?

Голос у него был приятный. О таких обычно пишут «бархатный» или даже «проникающий под кожу». Я не дыша уставилась на учительницу – хоть она-то его видит?

Она приветливо улыбнулась ему, как старому знакомому, и ответила:

– Разумеется. Класс в вашем распоряжении.

Вот так прямо посреди экзамена? Серьезно? Прав был Дима, в последний учебный день серьезных экзаменов не бывает.

Мужчина неспешно, чуть шаркая ногами в светлых туфлях, двинулся к доске. Взгляд его поочередно останавливался на лицах всех, кто был в классе. Свое я постаралась сделать максимально бесстрастным.

– Вы, может быть, спрашиваете себя, дорогие дети, – начал он также неторопливо, как шел, – зачем я здесь. Хотя какие дети? Иные из вас способны на такое, что взрослым не снилось, – он замер у доски.

С последней парты мне было отлично видно, как сильно он похож на рисованную картинку, стоя вот так на темно-зеленом фоне. С длинными белыми волосами, в светлом льняном костюме – вылитый Гендальф ¹в юности. Мужчина взглянул на меня и снова улыбнулся своей мечтательной улыбкой.

– Я пришел, чтобы лично сообщить вам одну неприятную… да, очень неприятную новость, – он выдержал театральную паузу. – Сегодня утром были убиты госпожа Дымова с детьми. Зарезаны обычным кухонным ножом. Каждый получил удар в сердце. Произошло это примерно в начале девятого. В квартире девяносто один дома номер шесть на Марьинской улице.

Я почувствовала, как внутри замерзает айсберг размером с дом. Этот человек назвал мой адрес. Но моя фамилия – Царёва.

– Госпожа Дымова приехала в эту квартиру только вчера, – словно в ответ на мои мысли продолжал мужчина. – Она была родной сестрой владельца. Если бы не взяла фамилию мужа, то звалась бы сейчас Ульяной Царевой…

Его голос доносился до меня словно издалека. Ульяна мертва? Женщина, которую я видела всего пару раз в жизни, которая заставила меня уйти из дома, а сегодня утром наверняка собирала мой рюкзак.

Не может быть.

Воцарившаяся в классе тишина нависла липким облаком. Все обернулись ко мне.

– Семья Царевых, проживающая в этой квартире, нисколько не пострадала, – продолжал мужчина. – Мы также можем с уверенностью утверждать, что убийца, – слово больно резануло слух, – был знаком с жертвой. Иначе как объяснить, что она сама открыла ему дверь? И когда убийца несколько раз ударил Дымову ножом, она, судя по всему, не сопротивлялась. Дети – девочка восьми лет, мальчик семи и младенец – убиты также.

Я поняла, что прижимаю ладонь к губам. Первым желанием было бежать домой. Или хотя бы прочь из класса, дальше от десятков устремленных на меня глаз. Но стоило мне взглянуть на дверь, как до ушей донесся тихий щелчок – словно повернули ключ в замочной скважине. Кто-то запер нас снаружи? Что, черт бы все это побрал, происходит?

Я начала задыхаться, хотя окна были распахнуты настежь.

– …говорить о том, что мы знаем подозреваемых, не имеет смысла. Я могу прямо здесь и сейчас назвать виновных.

Я подняла глаза – мужчина стоял прямо передо мной. Когда он успел подойти?

– Вера Царева, если не ошибаюсь?

– Да.

– Ты виновна в смерти своей тети и племянников.

Я глубоко вздохнула. Это неправда. Не может быть правдой. Собрав все свое хладнокровие в кулак, я спросила так спокойно, как только могла:

– Почему вы так считаете?

Мужчина изящно пожал плечами.

– Потому что это так и есть?

– Это вопрос?

– А что, похоже?

Он улыбнулся, показав ровные белые зубы. Можно было подумать, я маньяк, за которым он гонялся лет двадцать и вот наконец настиг. Хотя из нас двоих на маньяка все больше походил он.

– Я никого не убивала.

– Хочешь обсудить это?

Класс вокруг меня словно замер – я даже не слышала ничьего дыханья. Все смотрели на нас немигающими мертвыми глазами. Чем бы это ни было, оно с каждой секундой все больше напоминало плохой ужастик.

– Где?

Он снова радостно пожал плечами.

– Да хоть в коридоре.

– Окей.

Я встала из-за парты и, с трудом переставляя ватные ноги, в гробовой тишине последовала за незнакомцем. Стоило ему остановиться перед дверью, как снова раздался щелчок, и дверь мягко отворилась. Сама.

Я шла за ним в каком-то оцепенении. Школьный коридор был пуст, двери в классы закрыты. Я подумала, может, пора прощаться с родными стенами? Что, если всех вывели, а меня прямо сейчас куда-то увезут? Тогда где группа захвата или хотя бы его напарник с наручниками и пистолетом?

Пока я размышляла, что из произошедшего вчера стоит рассказывать, а что нет, мужчина остановился в конце коридора и знаком пригласил меня в пустой класс. Я молча повиновалась.

Снова щелкнул замок, хотя я точно помнила, что дверь в этом классе неисправна. Ее даже не закрыть толком – не то, что запереть. Я прислонилась к стене.

– Вы не можете обвинить меня в убийстве.

Он чуть заметно склонил голову набок.

– Именно это я и собираюсь сделать.

– То, что я заходила домой сегодня утром, не значит, что я убила тетку.

Брови его насмешливо взметнулись. Он развел руками с изяществом, которому позавидовали бы многие женщины.

– Позволю себе заметить, я этого не говорил. Я сказал, что ты виновна в ее смерти.

– Тем, что оставила дверь открытой?

– Тем, что ненавидела Ульяну.

Мужчина повернулся ко мне. Нас разделяло полкласса, но от холода, которым от него веяло, кожа от шеи до кистей рук покрылась мурашками.

– Если это все, что вы можете мне предъявить, мы теряем время.

– Ну почему же. Мы знакомимся.

– И как вас зовут?

– Лестер. Для тебя, Вера, просто Лестер.

Его мечтательно-маниакальная улыбка начинала действовать мне на нервы. Хотелось обхватить себя за плечи, но я даже не скрестила рук.

– Если я сейчас с силой дерну дверь, она не откроется?

– Ты чрезвычайно догадлива.

Он плавно двинулся ко мне. Мне ничего не оставалось, кроме как рассматривать его, прямо и нагло, пока он с нескрываемым любопытством рассматривал меня. Почему у него белые волосы? Седые? И почему глаза с цепким взглядом такие странные, почти бесцветные?

Почему я виновна в смерти Ульяны?

– Почему я виновна в смерти Ульяны? – вслух произнесла я.

– Потому что это правда.

– Это не ответ.

Он сделал еще шаг. Я почувствовала, как леденеют ладони и кровь медленно отливает от лица.

– В тебе скрыто больше, чем ты думаешь.

Я выдохнула.

– И это все?

– А этого мало?

– Этого недостаточно, чтобы обвинить меня перед всем классом и притащить сюда.

– А по-моему…

– Откройте дверь.

– Разве она заперта?

– Откройте. Дверь, – тихо повторила я.

Он поднял руки, словно сдавался.

– Хорошо. Я объясню тебе так, чтобы было понятно. Начну… с чего бы начать? Вот возьмем вчерашний вечер – с него же все началось? Ты встретила Зою, передала ей часть своей энергии. Да-да, это возможно, ты и сама прекрасно знаешь. Ты поделилась энергией, а заодно неистовым желанием уничтожить тетку вместе с детишками. Зоя впитала твое настроение, она, знаешь ли, очень восприимчивая девочка. Промаялась до утра, бедняжка, но так и не смогла совладать с собой и отправилась к тебе, даже толком не зная, зачем. И подумать только! Дверь в квартиру оказалась не заперта. Даже толком не закрыта. И, как назло, Ульяна с детьми были дома, но ничего не услышали – крепко спали после того, как проводили твоих маму и папу на работу. Представь, – он махнул рукой куда-то в сторону, точно на стене показывали фильм, – Зоя вошла и увидела спящую Ульяну. И вчерашнее желание причинить боль этой женщине – твое желание, между прочим, – овладело ей. Думаю, Ульяна так и не проснулась. Разве что дети… но что могут дети, когда перед ними человек с ножом и четкой целью их прикончить. Младенчик, наверное, орал… Мда. У вас вся гостиная в крови, – закончил он будничным тоном.

Я медленно сползла по стене вниз. Откинула голову и стала смеяться. Я хохотала в голос. О Господи Боже мой. Не меня надо забрать, а этого сумасшедшего – причем прямиком в психушку.

Лестер молчал. В лице его не отражалось ничего – он терпеливо ждал, пока мой истеричный смех утихнет.

– Ты связана с Зоей.

– С чего бы?

– Ты имела несчастье испортить свою душу до такой степени, что не способна жить в гармонии с миром.

– И поэтому можно считать меня сумасшедшей? – я все-таки обхватила себя руками. Может, он все это выдумал, а Ульяна как ни в чем не бывало прямо сейчас хозяйничает у нас дома?

– Я не считаю тебя сумасшедшей.

– Вы считаете, что я могла бы поверить в эту чушь?

– А ты не веришь?

– А вам не надоело отвечать вопросом на вопрос?

Он проигнорировал мой язвительный тон.

– Так было с начала времен. Чтобы худшие из людей не смогли принести слишком много боли другим. Стоит тебе обратить свою злость против кого-то, этот человек будет страдать.

Я медленно поднялась. Страх постепенно улетучивался. Хотелось двух вещей: избавиться от его общества и как можно скорее попасть домой.

– Это несерьезно. Это просто смешно.

Он с невозмутимым видом кивнул в сторону двери.

– Сейчас прямо за дверью стоит Зоя. Она борется с невыносимым желанием убить меня: я тебе, мягко говоря, не нравлюсь. Но она не сделает этого. Знаешь, почему?

Дистанция между нами резко сократилась. Я не заметила, как он оказался на расстоянии короткого выдоха. Успела только подумать: этот человек намного опаснее Зои с ножом в руках.

– Потому что я здесь, чтобы защищать ее, – сказал Лестер. – Но подчиняется она тебе. Ты разрываешь её.

– И мне стоит поверить в эту сказку?

– Ты уже в нее веришь.

Мы стояли там, уставившись друг на друга. Я разглядывала крошечные льдинки в его глазах. Он тоже во мне что-то очень внимательно разглядывал, точно искал подтверждения своей теории.

– Хорошо. Я верю.

– Правда? – Лестер выглядел удивленным.

– Вы бы не привели меня сюда, если бы думали, что я не поверю.

– Можешь обращаться ко мне на «ты».

Я спросила, не отрывая взгляда от его глаз:

– А кто ты?

Лестер улыбнулся так обаятельно, что у меня на секунду перехватило дыхание.

– Кто захочешь. Если только ты мне веришь.

– Я же сказала, что верю. В то, что дверь закрывается сама, хотя в ней даже нет замка. Или что есть тот, кто за меня прикончит любого, кто мне не нравится. Окей. Пусть так.

Я ждала, что он растеряется от моих слов, но он только удовлетворенно кивнул. Лестер отступил на шаг, но и этого хватило, чтобы воздух едва заметно потеплел. Я почувствовала, что крепче стою на ногах и даже почти уверилась, что меня не арестуют.

– Значит, я не ошибся…

– Даже если так. Чего ты хочешь?

– Исцелить твою душу.

Я успокоилась настолько, что смогла снисходительно улыбнуться.

– Я совсем не жестока.

– Это не так.

– Ну, я бы точно не стала никого убивать. И злости во мне никакой нет. Я обычная.

Настал его черед скрещивать руки.

– А что ты делаешь в свободное время?

– Ничего особенного. Рассказы пишу.

– И о чем эти рассказы?

– Ты что, их читал?

Он кивнул.

– А если скажу, что я их выбросила?

– Это неважно.

Я действительно раньше много писала и точно знала, что никто не читал моих опусов. В последнее время я в красках описывала одни кровавые убийства.

– И зачем ты здесь?

– Увидим. Пока я собираюсь следить за безопасностью Зои. И за тобой.

Я помолчала. Потом спросила:

– Если я такая ужасная, кто же спасет меня от монстра, что живет во мне самой?

– Милосердие.

Я чуть снова не рассмеялась.

– Милосердие? Ты это серьезно?

Кажется, в его глазах мелькнуло сомнение. Я решила воспользоваться моментом и прошмыгнула мимо него к двери. Снова щелчок – передо мной с потерянным видом стояла Зоя. Тонкие худые руки ее сжимались в кулаки.

Прежде чем пройти мимо нее обратно в класс, я тихо и четко произнесла, не оборачиваясь:

– Ничего у тебя, Лестер, не выйдет. Я такая, какая есть. И если ненавижу, то до самой гробовой доски.

Глава 3

Если кто-то задастся вопросом, злой он или добрый, праведный, порочный, да хоть святой – придется признать, что в каждом из нас есть всего понемногу. Абсолютного зла и добра не существует, как не существует абсолютных тьмы или света. По крайней мере так я тогда думала, и потому мысль, будто я со своей черной душой могу погубить полмира, показалась мне абсурдной.

Нашли тоже исчадие ада. Оценки у меня так себе, талантов никаких, внешность непримечательная. Я круглый год ношу рваные джинсы, туфлям предпочитаю кеды, волосы убираю в косу до плеч. Фигура у меня обычная: никакого пятого размера и женственных изгибов. Понятия не имею, стал бы Дима со мной встречаться, будь я при всей своей непримечательности девушкой глубоко пуританских взглядов. Может, его заводила сама мысль, что в свои двадцать он спит с пятнадцатилетней? Точнее, спал до вчерашнего дня. Теперь ситуация не такая щекотливая: он спит с практически взрослым человеком.

В свои шестнадцать этот человек намеревался окончить девятый класс, сдать экзамены и поступить в колледж. Юридический меня бы вполне устроил, раз уж у нас в стране все равно не учат на писателей. Стать писателем я мечтала с того момента, как начала записывать маленькие отрывки в конце школьных тетрадей. Постепенно они складывались в рассказы. Я никому их не показывала, прекрасно сознавая, насколько они далеки от идеала. Даже сейчас я пишу и постоянно думаю, как все это неуклюже и путано, и что можно было бы лучше.

И ведь я точно знаю, что права. Я теперь так много знаю, что от этого сдохнуть хочется.

После разговора с Лестером я поспешила домой. Родители уже вернулись с работы и сидели в гостиной. Там же за письменным столом разместился следователь, на этот раз самый настоящий – грузный краснощекий мужчина в очках, одетый во все черное. Он без особого интереса спросил, где я была вчера вечером, взял у папы номера наших мобильных, попросил не уезжать из города и ушел. Кажется, собирался поговорить с последним мужем Ульяны о ее крайне неустойчивом психическом состоянии. Бьюсь об заклад, Лестер устроит так, что убийство чудесным образом свяжут именно с ним, и дело закроют.

Когда мы остались одни, мама крепко обняла меня.

– Слава Богу тебя здесь не было, дочка!

– Угу.

– У меня в голове не укладывается, как это могло случиться… Ужас!

– Да уж.

– Если бы ты была здесь, когда все это…

«То со мной ничегошеньки бы не случилось», – отстраненно подумала я и погладила маму по спине.

– Меня тут не было. Не переживай. Никто не пострадал.

Поняв, как это прозвучало – вроде бы я Ульяну и за человека не считаю, – я осторожно взглянула на папу. Выглядел он неважно.

– Пап…

– Ты вчера самовольно ушла из дома, ты это помнишь? – мрачно спросил он.

– Помню.

– И считаешь в порядке вещей?

– Нет.

– В другой ситуации тебя ждал бы домашний арест минимум на месяц.

– По-моему, мы и так под домашним арестом, – пробормотала я.

Он нахмурился еще больше.

– Это временно.

Я кивнула, рассматривая свои босые ноги.

– И необоснованно.

– Да.

– Но это никаким образом не относится к твоему поведению.

– Извини, – тихо сказала я.

– Ты не только передо мной должна извиниться.

– Мам… – я повернулась к маме, думая о том, как бы скорее покончить с этим и заглянуть в гостиную.

После тотальной уборки там стоял такой едкий запах, что слышно было даже из коридора. Но меня разбирало любопытство.

Мама похлопала меня по плечу. Папа упрямо молчал. Так быстро он меня не простит, хотя бы для вида. Я решила зайти с другой стороны.

– У вас с Ульяной были близкие отношения?

– С тетей, Вера, она твоя тетя.

– Саша! – вскинулась мама. – Ну теперь-то не начинай, она ее почти никогда не видела!

– Она ее тетя, – повторил папа и опустил глаза. – Даже если это уже не важно.

Я видела, как он расстроен, и изо всех сил делала вид, что мне жаль. Может, я просто не понимала, что Ульяны больше нет. Или не хотела понимать. Я никогда раньше не сталкивалась со смертью.

– Ты сможешь спать в своей комнате? – мама решила сменить тему. Она всегда так делала, когда папа упирался и гнул свое.

– А что с ней не так?

– Ну… там ночью спала Ульяна.

Вот так сюрприз. Хотя где бы ей еще спать при наличии троих детей и всего одного свободного дивана в квартире.

– А где, позволь спросить, спала ты? – встрял папа.

– У Димы.

– Опять?!

– Он мой парень.

– Ты забыла, сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

Папа хмыкнул. Каждая моя ночевка у Димы заканчивалась скандалом. Не будь мои родители столь консервативными… Впрочем, они придумали бы что-нибудь другое.

– С сегодняшнего дня ты ночуешь в этой квартире. Всегда, – отрезал папа и ушел на кухню, демонстрируя, что разговор окончен.

Мама дотронулась до моего плеча.

– Ты точно в порядке, дочка? – она хотела снова обнять меня, но я отстранилась.

– Ага. Все нормально, мам.

В кармане зазвонил мобильный. Я с опозданием вспомнила, как по-свински обошлась утром с Димой. На экране высветился незнакомый номер.

– Алло?

– Верни мне, пожалуйста, мой проездной.

Голос у Димы был абсолютно нейтральным. Таким голосом он говорил, когда был смертельно обижен.

Ну нет, второй раз за пять минут я извиняться не буду.

– Хорошо. Где встретимся?

– Там же, где вчера. Откуда я тебя забрал.

Последняя фраза прозвучала как упрек.

– Хорошо.

– И привези мне, пожалуйста, мой телефон.

– Окей.

Он отключился.

Я постояла в коридоре, соображая, какое из дел более срочное: принять душ или заглянуть, наконец, в гостиную. Любопытство победило. Проигнорировав слабые мамины протесты, я босиком прошла в злополучную комнату и замерла на пороге. Прислушалась к себе – никакой гнетущей атмосферы, никаких следов крови на стенах. Я простояла там не меньше минуты, пытаясь представить спящих на диване детей и саму Ульяну где-нибудь… ну, скажем, в кресле. Вот Зоя подходит к ней, вот заносит руку – резкий удар, вскрик, на диване потихоньку начинает хныкать проснувшийся младенец…

– Вера!

Я вздрогнула. Рядом стояла мама, зажимая нос двумя пальцами.

– Закрой дверь, запах просто невыносимый! Вся квартира хлоркой провоняет!

– Прости.

– Стой! – мама вдруг застыла, прижав руки к груди. – Слышишь?

– Что?

– Как будто ребенок плачет… Слышала? Вот только что?

– Чего-о-о? – я даже отступила от нее на шаг.

– Свят, свят, свят, – мама, обычно далекая от религиозности, перекрестилась. – Будут теперь по квартире неупокоенные души завывать. Надо батюшку звать, пусть тут все хорошенько… – она обвела гостиную озабоченным взглядом. – Вот ведь не было печали!

Я украдкой покосилась на нее. Похоже, смерть Ульяны расстраивала ее меньше, чем предстоящие расходы на священника. Не желая продолжать тему, я захлопнула дверь в гостиную.

– Я в душ.

– Ты точно не…

– Мам, тебе показалось.

– Ну да, наверно. Но вот послушай!

– Я в душ, – громко повторила я и направилась в ванную, постоянно прислушиваясь. Не может быть, чтобы нам обеим показалось. Показалось же, да – или я себе это только что придумала?

Наспех высушив волосы и натянув чистую футболку и джинсы, я поехала на встречу с Димой.

При свете дня парк, откуда он вчера забрал меня, вовсе не казался таким большим. Аллеи, редко засаженные молодыми деревьями, пустующие в середине рабочего дня лавочки и маленький пруд с мутной водой являли собой плачевную картину. Это место даже парком было не назвать – так, небольшой сквер с водохранилищем.

Дима ждал меня у той самой лавки, где я готовилась вчера ночевать. Я молча протянула ему мобильный.

– Ничего не хочешь сказать? – спросил он, глядя куда-то в сторону.

Я замерла. Что он успел узнать? И что я могу ему рассказать, не рискуя сойти за сумасшедшую?

Вспомнилась манера Лестера отвечать вопросом на вопрос.

– О чем?

– Что вчера произошло на самом деле?

– С предками поссорилась.

Я сунула руки поглубже в карманы джинсов. Как рассказать ему о том, что случилось утром? Как описать Лестера, который идеально подходит для того, чтобы его выдумал какой-нибудь чокнутый любитель аниме, и совсем не подходит для реального мира?

– И все?

– Нет.

Дима упер руки в бока – еще один жест, которого он за собой не замечает, когда недоволен. Потом вдруг притянул меня к себе. Я прижалась щекой к серебряному пентаклю на его груди. От него пахло туалетной водой и кожей – Дима был в своей неизменной косухе.

– У меня тетка умерла сегодня утром, – пробормотала я в его куртку. – Дома.

Дима крепче прижал меня к себе, точно собирался защитить от всего мира.

– Ты как?

– Нормально.

– Точно?

– Хм… – еще немного, и изображение пентакля впечатается мне в щеку навечно. – Ты меня задушишь.

– Извини, – он чуть ослабил объятья, – хочешь мороженого? Или прогуляться?

– Давай.

Возле киоска с мороженым он погладил меня по плечу так же сочувственно, как мама пару часов назад.

– Ты поэтому вчера ушла из дома?

– Нет. Я ушла, потому что она притащилась к нам.

– Значит, вчера она чувствовала себя нормально?

– Да.

– А когда она?..

– Я же сказала, сегодня утром у нас дома.

Он снова обнял меня – я еле успела отвести руку с мороженым.

– Да со мной все в порядке! И я не плюшевый мишка! Почему все жалеют меня, хотя умерла она? И ее дети, – уже тише добавила я.

– Что? Дети?

– Да.

– Поэтому ты выглядишь растерянной?

– Из-за детей, которых я видела один раз в жизни?

– Ну да, – Дима мягко развернул меня за плечи в сторону одной из затененных аллей.

Я растерянно поплелась за ним.

– Ну окей. Допустим. Растерянной. Потому что, знаешь… – «ее убили по моей вине». Нет. «Потому что существует человек, который щелчком пальцев запирает двери». Не так. Может, «потому что мир перевернулся с ног на голову, а я этого вроде как всю жизнь ждала и оказалась не готова». Да, пожалуй, это оно. – Потому что я была к этому не готова, – я шагала, задумчиво облизывая пальцы, на которых мороженого было больше, чем в стаканчике.

– К этому никогда не бываешь готов. Знаешь, когда я был маленьким, лет в семь или восемь, у меня умер дед, – начал Дима. – А сразу за ним моя любимая бабушка. Мне тогда сказали, что они уехали на небо, и я плакал три дня от обиды, что они не взяли меня с собой.

Он продолжал говорить, но я не вслушивалась. Мы брели по аллее пустого парка, Дима обнимал меня за плечи, а я спрашивала себя: что я вообще здесь делаю? Что случилось утром, и что мне обо всем этом думать? Может, просто убедить себя, что все это мне приснилось? Или что я слишком устала. Что такого не бывает. Но разве не я без конца выводила в дневнике одну и ту же фразу: «Мне душно, мне тесно в этой реальности, я задыхаюсь… точно знаю, что есть другая, а нет, значит, я вправе создать её, выдумать в своей голове»?

Раньше я страдала от того, что каждый день похож на предыдущий, и ничего вокруг не меняется – ни мир, ни люди вокруг. Говорят, каждый человек уникален – но вот они, люди, одинаково озабоченные, сосредоточенные, вечно куда-то спешат, идут мне навстречу, радуются, что закончился очередной рабочий день. Разве они не стремятся к одному и тому же – успешной учебе, успешной карьере, крепкой семье? И разве так уж плохо верить в существование иных людей, тех, кто способен щелчком пальцев запирать не запирающиеся двери, – раз остальные мне все равно не нравятся?

– Может, все это и к лучшему, – пробормотала я.

– К лучшему? Что люди умирают?

– А?

– Ты вообще слушала, что я говорил?

– Да.

Дима покачал головой.

– Вера, Вера… Что у тебя в голове?

– Видимо, что-то странное.

– Вот именно. Ты иногда самый странный человек из всех, кого я знаю. А потом раз – и снова нормальная. А потом опять что-то пишешь в своем блокнотике, и не дай Бог к тебе подойти в этот момент.

– Я, между прочим, давно уже ничего не писала, – призналась я, чувствуя, что это расстраивает меня чуть ли не больше всего, что произошло со вчерашнего дня. – Когда не пишу, мне кажется, будто я вообще ничего стоящего не делаю. Ничего по-настоящему важного. И сама ничего не стою, просто дышу воздухом вместе с другими.

Дима остановился и поцеловал меня в лоб.

– Еще напишешь. Обязательно.

– Да.

– А потом станешь великой писательницей, – он улыбнулся. – И я буду тобой гордиться.

Я почувствовала себя ребенком, которому дали конфетку, лишь бы не ревел.

– Спасибо.

– Все уже позади, – Дима обнял меня. – И скоро забудется, вот увидишь. Учебный год закончился, лафа…

– Я не хочу это забывать, – тихо возразила я. Только не Лестера. Благодаря ему впервые ирреальность оказалась так близко, и впервые ее придумала не я.

– Все плохое быстро забывается, – сказал Дима с видом умудренного жизнью профессора. – Зажжешь пару раз как надо, развеешься. У нас в универе туса на следующей неделе. Приходи.