Звери Стикса. Часть 1. Контрольная служба «Смерть»

Глава III. Недооцененный союзник

Впервые она задумалась – откуда у неё эта дурная привычка: прежде, чем даже подумать, отказываться от любых предложений – и сотрудничества, и дружбы, и помощи. Она думала об этом, прикусывая нижнюю губу и безразлично глядя на мелькающие внизу огни города. Но так ни до чего и не додумалась – только до головной боли.

Она устало прикрыла глаза и прислонилась лбом к мерно гудящему стеклу «капли». Обрывочные воспоминания, тщательно вытесненные на задворки сознания, убранные в чуланы памяти, теперь поднимались, словно пузыри воздуха с морского дна на поверхность.

На синюю поверхность океана, щедро усыпанного волнами с барашками. Большой туристический лайнер. Белый, сверкающий. Множество палуб. Много людей. Целая неделя плавания. Аниматоры выбиваются из сил, чтобы никто не скучал – поют, пляшут, показывают фокусы, устраивают театральные представления, конкурсы и лотереи.

Кира совсем малютка. Маленький прыгучий котёнок, с постоянно восторженным и удивлённым выражением лица и детячьим светлым пухом. Непоседа и егоза с пушистой пальмой на голове. Как и всегда все от неё в восторге. Она уже со всеми перезнакомилась, всюду залезла, во всём поучаствовала. Дала поварам совет как готовить суп, скорректировала курс корабля, сидя на коленях у капитана. Кира всегда всем нравилась.

Пятеро братьев тоже где-то тут, рассыпались по палубе, как горох. Только двое из них родные – одинаковые с лица, с темно–шоколадной гладкой шерстью бенгалы, важные как породистые индюки. Остальные дети – кузены. Она не помнит ни одного имени. Помнит только, что была в семье ни на кого не похожа. Хотя мама говорила, что характером она была в отца.

Папа. Волевой львиный подбородок, зелёные глаза, густая длинная рыжая шерсть. Большой и сильный рыжий кот. Она всегда была уверена, будто он на самом деле лев. С утонченной элегантной мамой–ориенталкой они были отличной парой. Красивые и влюбленные.

Они счастливы. Они танцуют на палубе под открытым небом и никого вокруг себя не замечают. Из всех детей Кира единственный гуманоид, остальные почти стопроцентные зооморфы. Голубовато–сизая шерсть обещает быть гладкой и мелкой, в семейном кругу ее все время опускают на четыре лапы. Так было принято тогда. Она терпит, хотя прямо ей было ходить удобнее. Неуёмное любопытство и совершенно иной образ мышления. Но пока что не инаковость её не волнует – она слишком мала. Мир удивителен и добр, родители её любят, а всё остальное не важно. Она счастлива. Это было счастливое время. Пожалуй, это и было то основное, а возможно и единственное, счастливое воспоминание из детства. Воспоминание ДО.

ЭТО случилось через час. Или через день – просто потом. Она не помнит как. Она помнит обрывки, клочки, вспышки. Вот солнце светит всё также ясно, вода за бортом плещется также спокойно и размеренно. Но на палубе все лежат, словно уснули. И на других палубах тоже. Каким-то образом она знает, что в рубке капитан откинулся на кресле и смотрит неживыми глазами в потолок, на сцене распластаны артисты. Она знает и чувствует, что на корабле больше нет ни единой души, кроме неё. Живой души.

И тем не менее она здесь не одна. Прямо над ней возвышается оно. Это нависает над маленькой девочкой, всё растёт и растёт, ширится, жадно глядя на вожделенный десерт. Чёрное дымчатое нечто. Оно голодно. Его голод неутолим, хоть оно уже и сожрало души всех, кто был на корабле, но всё равно снедаемо жутким голодом. И оно уверенно, что только получив её, наконец, обретёт сытость и покой. Оно пришло, чтобы смаковать её, насытиться её жизнью.

Она просто стоит перед растущей чёрной глыбой и безразлично смотрит. Ей не страшно. Немного противно. Последнее, что она помнит, это как её посетила какая-то догадка, какое-то понимание, объясняющее всё. Такое чувство, что она нашла ответ на загадку и выиграла в викторине. Она улыбается, радостно и уверенно протягивает руки к глыбе, чтобы взять приз…

Она вздрогнула и открыла глаза. Печка уже порядочно нагрела салон, и кошка не заметила, как уснула. Огоньки теперь мелькали прямо под днищем. Они снизились и пролетали над жилыми кварталами безликого поселения.

Этот сон ей не снился уже очень давно. После того события в её памяти зиял обширный провал – следующее, что она помнила, было уже о вполне осознанном, озлобленном, одиноком косматом подростке, с пеной у рта доказывающем глупому преподу по биологии свою правоту перед классом. Воспоминание ПОСЛЕ. Она совсем не помнила, как её обнаружили на корабле. Как она попала сначала в один приют. Как потом оказалась на попечении Северного Зеленого Дома. Не помнила, как она из любопытного открытого ребёнка превратилась в серьёзную, замкнутую, целеустремлённую и язвительную до безобразия хищницу-одиночку, самозабвенно нырнувшую в науку. На самом деле холодную недотрогу. Что её сделало такой? Какие события? Но заботливая память просто стёрла эти данные из её мозгового компьютера, видимо, за их чересчур тяжёлой насыщенностью. Она всё вытеснила.

То, что произошло сегодня, было прямым свидетельством того, что забыть – это лишь отсрочка, которая не решает вопрос, а только игнорирует его. Столько лет прошло, и она вновь увидела эту тень. Точно такую же, как и тогда, в прошлом… или ту же самую? Эту мерзкую тварь, которая появилась из маэстро. То же чёрное мутное существо, тот же жадный голодный взгляд. И ей ведь опять не было страшно. Даже сейчас, когда она видела, что оно может сделать с живой плотью – она не испугалась. По-прежнему она была твёрдо уверена, что её это коснуться не может, что для нее эта дрянь не опасна.

Однако совершенно точно опасна для других. Волфтейн вызвал ее на ковер тогда, потому что засек вокруг нее несколько странных неожиданных смертей. Водитель, портье из отельчика, в котором она жила и кто-то еще – она даже не запомнила, кто, потому что ушла в глухое отрицание своей причастности. Но вот теперь она своими глазами видела, что на нее ведется конкретная охота. Что случилось с маэстро? Почему это случилось? Жив ли он, превратился ли обратно в себя? С этим поехал разбираться Коган и команда зачистки. Ей расскажут потом. И этот еще, зубастый бурый. Подставился Судья. Судья ведь это очень круто, высокий ранг, у них у всех усиленные, модифицированные тела. И даже он расшибся в лепешку. Благо что такой живучий оказался. В глубине живота у девушки похолодело и встало колом.

«Пора бы начать беспокоиться за свое будущее», – подумала кошка.

Вибрация усилилась – они летели у самой земли. Холодное сырое стекло стало неприятно стучать по виску. Впереди острыми шпилями ввысь тянулся знакомый силуэт многобашенного термитника КС, в котором располагался биотехнологический корпус. С удивлением она почувствовала, как холодная капля сорвалась с губы. Когда это она плакала в последний раз? Когда смотрела какой-то фильм? Когда резала лук? Как-то так.

«Нужно лечь в ванну и как следует пореветь. Слишком много всего», – решила она и окончательно выбросила на сегодня все мысли из головы.

*      *      *

Запахло озоном. Дверь распахнулась, и в палату быстрым шагом вошёл Касио. Дородная чёрная сиделка встрепенулась, отложила вязание и подскочила к койке больного.

– Привет, Нэнси. Как мы себя чувствуем?

Следом за Ангелом вошёл Марк Волфтейн. Ему пришлось пригибать голову и протискивать крылья в узкую, не приспособленную для существ его габаритов дверь.

– Стабильно, но пять минут назад начал вздрагивать. И глаза под веками ходят, будто чего ищут. Вы прямо как чувствуете, сэр.

– Ну почему же «как»?

Он на мгновение положил псу руку на лоб, прислушиваясь к ощущениям, посмотрел на часы и удовлетворённо кивнул. Стал выкладывать на столик какие-то препараты, добывая откуда-то из-за пазухи.

– Приглуши-ка, голубушка, свет и принеси мне два шприца единички и пустой раствор для капельницы.

– Вы думаете, проснется? – выразила недоверие негритянка, приглушая освещение до ночной лампадки.

Касио кивнул.

– Сейчас досмотрит сон про зеленые туманные подземелья и простенстя.

Нэнси скосила взгляд на мерно дышащего Фауста.

– Я конечно просто медсестра, но работаю много лет и…

В этот момент Фауст подлетел на койке, судорожно хватая воздух, словно вынырнул из-под воды. Бледно-синие глаза с красно–бурыми крапинками по всей радужке тут же заслезились, даже от того ничтожного света, что оставался в палате, но продолжали что-то бешено искать вокруг. Касио обхватил его за плечи, стараясь уложить обратно. В ответ на эту попытку умиротворить, Фауст сфокусировался на его лице, схватил Ангела за грудки и сквозь сжатые зубы процедил: «Какая блядь меня так…!?»

– Шприцы, Нэнси, – совершенно спокойно напомнил Ангел.

Испуганная женщина робко кивнула и выскочила в залитый неоновым сиянием коридор.

Волфтейн, до этого тихо стоявший у стены, изумлённо покачал головой и подошёл к кровати с другой стороны.

– Если честно, я тоже не верил.

Фауст наконец-то лёг. Дышал он с хрипами и присвистами, но сильно и часто.

– Как же, – неопределённо хмыкнул Касио. Быстро открыл маленькую жестяную коробку и надел на лицо пса полутёмные очки. Тот благодарно кивнул.

– Как ты, Фауст? – Волфтейн хоть и выглядел весьма устрашающе, но в своей чуткости и доброте он мог дать фору многим святошам. Нэнси тем временем вернулась и выложила на столик все требуемые предметы.

– Грудь болит, – прохрипел он. – И голова. И ноги с руками. Что меня так шибануло?

– Мы не знаем. А ты сам не помнишь? – буркнул Марк.

– Множественные ушибы внутренних органов, внутреннее кровотечение, разрывы тканей, в том числе и легочной. Поэтому грудь болит. И ещё будет болеть какое-то время. Ты как будто с восьмого этажа плашмя упал.

– Я и упал. Долго я валялся?

– Четыре дня, – Ангел наполнил первый шприц какой-то ядерного розового цвета жидкостью. – А теперь расскажи дяде Марку всё, что помнишь, потому что потом я тебя усыплю ещё на неделю.

– Кас, бывало и хуже, не драматизируй.

– Согласен. Бывало. Но в этот раз всё по-особенному, – он вколол жидкость в вену, и пёс почувствовал, как по телу разлился горячий неприятный зуд. – Повторяю для глухих и убогих разумом, малыш: ты был в жилете. Внутри у тебя месиво такое, словно небоскрёбы играли тобой в бейсбол. Но снаружи ни одной царапины, кости, плакоскелетные пластины и хрящи, внутренние капсулы с симбионтами – это все цело. Если ты встанешь с койки раньше, чем через декаду суток… Впрочем, не встанешь, упрямое ты дитя, я тебя всё равно усыплю. Давай. Рассказывай, как всё было, пока не подействовало. Если будет где-то жечь скажешь.

– Кирин отчёт я уже получил, – сказал Волфтейн. – Что было внутри театра?

Фауст прикрыл глаза и сосредоточился.

– Это было что-то… Нечто…

– Материальное? Ты его трогал?

– Да. Я напал. Оно двигалось прямиком к подопечной. Глаз, ушей или чего-то ещё я не заметил – просто чёрная глыба вещества. Тёплая, плотная. На вкус как вода из-под крана, – Волфтейн наклонился поближе и ловил каждое слово. – Оно шарахнуло меня об стену и сбросило вниз с балкона. А потом прыгнуло сверху.

– Прыгнуло сверху?

– Да. Я помню, что упал с балюстрады в холл первого этажа на спину, посмотрел вверх и увидел, как эта гадость летит прямиком в меня. Мне показалось, что она хочет нанести удар. Я перекатился и выставил блок, но удар всё равно был.

Пёс помолчал, перебирая в голове детали воспоминаний.

– А потом оно исчезло. Вокруг пусто, я никого не чувствовал. Словно эта дрянь во мне растворилась или просто прошла насквозь. А мне стало худо. Выбирался на автомате.

Марк задумчиво почесал за ухом.

– Растворилась в тебе, говоришь… Удар призрака? Астральный ветер?

Марк задумчиво посмотрел на Ангела. Тот пожал плечами довольно равнодушно. Его беспокоили только показатели его пациента на экранчиках аппаратуры.

– Целостность ауры не нарушена, – сказал Касио. – Никаких подселенцев я не вижу, так что скорее прошло насквозь, чем растворилось. Думай, где брешь в твоей духовности, малыш, раз такое с тобой произошло. Какие эмоции ты впускаешь в сердце, раз оно стало открыто для ударов такого спектра.

– Отъебись от меня, святоша… – нашел в себе силы на грубость пес, хоть язык уже плохо слушался под действием лекарства. А потом вдруг спросил – Что с девчонкой?

– Всё в порядке, ты вывез ее, – ответил Ангел. – Спи.

– Всё-таки я был прав! Чего-то с ней не то! Вот чутьё-то – не пропьёшь! – глаза Волфтейна разгорелись, рассыпая вокруг тлеющие искры. Касио с укоризной посмотрел на него, быстрым движением сбивая занявшийся дымок с простыни больного, и диабол тут же сдулся. – Но ты, если не хочешь, можешь отказаться от задания, раз опасность так высока…

Ангел и куратор оба почувствовали, как воздух в палате сгустился и наполнился не то электричеством, не то чем-то ещё, плотным, густым, тяжелым. Даже дышать стало тяжелее. Рядом с Судьями у всех иногда бывает такое ощущение. Особенно в момент вынесения приговора. Пес на кровати сжался в тугой комок сухой, концентрированной энергии.

– Ну уж нет. Чтоб какая-то дрянь меня так с пол-пинка на две недели вырубила… Теперь я её найду, даже если ты меня до дворника понизишь. Найду и верну туда, откуда она взялась.

Ангел усмехнулся.

– Не бурли, а то придётся ещё дозу вколоть.

– С ним ведь тоже что-то не то, да Кас? – задумчиво спросил Волфтейн, когда пёс уснул. Плотность воздуха вокруг снова стала привычной, и даже тьма как будто чуть-чуть рассеялась. – Они все такие, эти Судьи. Мурашат. Кровь стынет в их присутствии. Но у этого мальчика…– Марк нахмурился и покачал головой, не зная, какими словами описать свои смутные ощущения. – С ним не то. Не так. По-другому. Я много лет десятник уже и до этого у меня, сам знаешь, богатый оперативный опыт. А только от него даже у меня под хвостом тянет и могила перед глазами промелькивает, когда он вот так вот… хмурится. Он даже хуже, чем его батя в молодости.

Ангел болезненно сморщился и потёр лоб над переносицей.

– Не выдумывай, Маркус. А то и тебе придется чего-нибудь вколоть.

Касио спешно растворился за дверью в коридор, а Волфтейн ещё остался в палате. Он думал о том, что Ангелы физически не могут врать. Касио просто сбежал от разговора. И вообще слова «не выдумывай» почему-то прозвучали для него как «помалкивай». Хотя, возможно, он просто старый параноик.

*      *      *

Фауст вернулся через две недели. Он просто появился и заменил Ника. Конечно, он не стал подходить, здороваться или оповещать о своем выздоровлении – просто позволил Кире заметить свой фургон. И все пошло по новой. Только теперь девушка знала, что не все офицеры КС такие скрытные, нелюдимые и сварливые – с Ником она за это время крепко сдружилась. Еще ее продолжало терзать чувство вины за происшествие в Ганолвате. Ей хотелось обсудить, поговорить, и она понимала, что, возможно, о своих снах и воспоминаниях тоже нужно все–таки рассказать. Но пес не стал более дружелюбным после травмы, даже, как ей казалось, наоборот, еще более закрытым.

За время отсутствия Судьи она сильно удалилась от Серой зоны, Мистерии и, соответственно, Ситкса, перебравшись на север Европейского континента. Через несколько дней ей предстоял переезд в Глуакину, небольшой городок посреди заболоченных лесов, хорошо знакомый ей по юности. Дорогу туда она знала, как свои пять пальцев и твердо решила, что по пути постарается разболтать этого буку.

Лес шумел, шуршал тронутыми желтизной листьями. Дорога лентой уходила вверх и затем резко сворачивала вправо, огибая пяточек тесно сидящих черных елей. И была совершенно пустой. Фауст вздохнул и прибавил ходу, чтобы догнать нерадивую кошку, ускакавшую уже за поворот. Лошадь под ним рыкала и бодро фыркала, радуясь скорости и свободе.

– Тебе самому не кажется, что это довольно глупо?

Пес от неожиданности слишком резко затормозил, и из-под копыт кобылы вылетело несколько искр. Недовольное животное крутанулось на месте, захрапело и попыталось укусить хозяина за ногу. За что получило укорительное «Щщщщщ» и строгий взгляд и тут же успокоилось.

Ну конечно она ждала за поворотом. Гордо приосанившись, сидела на своем навьюченном нехитрой поклажей высоконогом козле и скептично смотрела на пса снизу вверх. Не дождавшись ни реакции, ни ответа, она сменила тактику.

– Слушай, дорога пустая. Возможно, если моя притягивающая неприятности антенна все еще работает, то эти неприятности скорее нападут на одинокую женщину в лесу, нежели на быстро движущуюся верховую пару.

Фауст пристально посмотрел на нее. Кошка держалась спокойно и уверенно – она поставила перед собой цель вывести его на общение и твердо намеревалась этого добиться. Хотя пес с удовольствием продолжил бы эту пробежку в одиночку, ее предложение он счел целесообразным.

Какое-то время они ехали молча. Птицы в ветвях суетились, собирались в дальнюю дорогу, щебетали и переругивались, наполняя своим говором осенний ветер. Дорога продолжала стелиться вдаль, извивалась и разворачивалась далеко вперед, словно шелковая лента. В некоторых местах крупнозернистый асфальт вздыбился и был проломлен настойчивыми свободолюбивыми корнями и ростками осин, тополей и берёзок.

– Тут всегда так пусто?

– Да, – беззаботно ответила она. – Это объездная дорога, она всегда пустует, сколько себя помню.

– Это опасно, почему ты ее выбрала?

– Не знаю, захотелось. Тут красиво, – пожала плечами кошка.

«Нечего сказать – рваная женская логика – бессмысленная и беспощадная», раздраженно подумал пес.

– А еще я хотела поговорить, и тут это сделать удобнее.

– Говори,– огрызнулся Фауст.

Девушка замолчала.

«Надулась?»

Нет, просто перетерпела и снова в атаку.

– Пока тебя не было, Ник меня повсюду сопровождал, это было здорово.

– Поздравляю.

– Он душка.

– Да. Мне до него далеко.

– Он сказал, что ты ему жизнь спас.

Сдержанный кивок:

– Было дело.

– Знаешь, до нашей с тобой встречи я с Судьями ни разу не встречалась. Только слышала все время разные байки. Он тоже порассказывал мне немного. Сказал, что ты лучший, поэтому тебя ко мне и…

«Не самый лучший», подумал пес, вспомнив, как легко выбила его из седла черная студенистая дрянь.

Тишина. Она как-то странно замолчала, на полуслове. Фауст искоса взглянул на девушку. Кошка изменилась в лице – все ее черты заострились, зрачки расширились, уши быстро и тревожно искали какие-то волны.

Птиц словно не стало. Обожженные осенью деревья беспокойно шумели, хватаясь ветвями за ветряные нити. Внезапный порыв хлестнул кошку по лицу полной охапкой лесного сора и сухих листьев. Кира зафыркала, резко затормозила заблеявшего козла, пытаясь протереть глаза. Фауст также остановился и отметил, что и его чутье треплет неясное предчувствие. Он прислушался и понял, что впереди нарастает непонятный гул. И тут немного впереди на дорогу вывалилось нечто.

Объездная дорога на Глуакину.

Огромный с двухэтажное здание клубок… деревьев.

Тело твари представляло собой настоящий узел – словно огромный великан, походя вырвал с корнем горсть вековых деревьев, связал их и тут же и бросил в лесу. Соответственно с одной стороны в него входили стволы, а с другой торчали корни. И все это хаотично двигалось и извивалось.

Размахивая щупальцами ветвей и корней, разевая хищное дупло темной пасти, чудище со страшным треском лезло в лес через дорогу. Вокруг ожившего узла древесины скакала горстка дикарей, обвязанных папоротниками, и бестолково тыкали в него копьями.

– Я заинтригован, – сказал Фауст подчеркнуто скучным голосом, выйдя из удивленного оцепенения. – Пойду, присмотрюсь поближе. Стой тут и не суйся.

Широкие взмахи косой быстро подкромсали ветки чуда–юда и оттеснили его назад. На поверку оказалось, что не совсем оно и деревянное: под корой мерзко пульсировала живая плоть, а из срезанного березового ствола Фауста обдала волна теплой синей слизи, остро пахнущей травой. Обнаружив перед собой сильного противника, ветвистое карявище сфокусировало на нем все свои силы. Вертясь вокруг себя, Фауст резал тянущиеся к нему со всех сторон ветки красивыми, плавными, почти танцующими движениями. Ветви сыпались, словно волосы с головы, и сразу превращались в безжизненные палки. Однако чудище и не думало успокаиваться или отступать, веток на нем, казалось, было бесконечное количество и стало ясно, что их уничтожение не приносит твари особого вреда.

Памятуя свои недавние эксперименты с безоглядным рыцарством, Фауст обругал себя за торопливость, отскочил в близлежащую канаву, прильнул к земле и сосредоточился. Кончено, изучить противника нужно было перед тем, как кидаться в бой, но… лучше поздно. Он расфокусировал зрение и расслабился, позволив звериному началу заполнить голову чувствами. Мир вокруг стал серым, замедленным, оглохшим. Мерзкое создание слабо засияло тусклым желто–фиолетовым цветом.

«Вампир», – злорадно оскалился Судья, и длинные острые клыки на полдюйма выползли из-под губ. Сияние исходило не от ветвей, а из центра сплетения клубка. Нужно отметить, что ненависть и отвращение Фауста к вампирам была столь велика, что теперь он не успокоится, даже если сейчас с небес явится сам Мэто во главе с пантеоном древних лесных богов и в приказной форме потребует отставить идол в покое. Вампир должен умереть! Даже такой слабенький как этот.

Нужно было пробираться в середину. Но не тут-то было. Неизвестно, был ли у существа мозг, но стоило Судье сменить тактику и поднырнуть под летящий ему в голову орешник, оно это заметило и начало яростно обороняться. Сильнейшим тычок в грудь отбросил пса на несколько метров назад. Весь ворох бесчисленных ветвей устремился к нему. Вреда они не наносили, но отталкивали, отбрасывали и не давали приблизиться.

«Может быть, кто-то уже догадается его отвлечь?» – со злобой подумал Судья, оглядываясь на трусливых аборигенов. Но помощь пришла с неожиданной стороны. Где-то позади он услышал электрический треск. И в ближайший ствол вонзилась стрела. Громоздкая ветвь отдернулась, и пес продвинулся немного вперед.

«Ладно, сначала убьем это, а потом разберемся, кто у нас тут такой меткий».

Еще три стрелы были пущены с неимоверной скоростью и невероятной точностью аккуратно вокруг фигуры пса, предугадывая его движения и расчищая дорогу. Четвертая, однако, подвела, просвистев в опасной близости от его плеча мимо цели, и Фауст все-таки огреб веткой по морде.

Но для дерева было уже поздно радоваться – Судья совершил последний пируэт, изогнувшись и оперевшись на косу, как на шест, проскользнул мимо буйствующего дубового корня и в приземлении рассек тугой, сплетенный неизвестной силой узел древесных стволов наискось от края до края. В клубке мгновенно разошлась жуткая рана, пышащая темной мякотью, но помирать тварь и не думала. Только задергалась еще сильнее, пытаясь отползти.

Хитрое сплетение бревен образовывало большую щель, в которую мог бы поместиться целиком баран или крупная свинья. Черный провал разевался прямо перед псом, обнажая лоно, полностью покрытое тонкими, бледными и неприятно извивающимися корешками. Но не пасть была самым страшным: над ней в гладкую осиновую кору были врощены два человеческих глаза. Мутные, мертвые, остекленевшие, они смотрели слегка в разные стороны, но в целом явно различали и Фауста и все окружающее. Словом, использовался человеческий орган по прямому назначению. И в этих глазах был испуг. Предсмертный ужас жертвы еще не остыл, и они тихо светились остаточным белым сиянием, которое видел только Судья.

«Мерзость какая», – подумал пес.

Подсказка пролетела в миллиметре от его левого уха и с треском вонзилась в полудохлый глаз. Чудовищный древень съежился и начал агонизировать, издавая пронзительные жалобные скрипы. Намек исчерпывающий. Фауст отсек косой пласт плоти с обоими глазами. Тот отлетел и шлепнулся на дорогу со звуком и грацией мокрой тряпки. Лишенное источника энергии существо немедленно затихло. Внутри твари пузырилась и подрагивала темно–синяя желеобразная масса.

Пес спрыгнул с взбесившегося бурелома и обратил взор в сторону неизвестного стрелка.

Кошка стояла там, где он ее оставил, возле нервного козла и спокойной, даже скучающей лошади. Она опустила короткий красный лук и вышла из стрелковой стойки. Ее было не узнать, так изменилось ее лицо – заостренное, сосредоточенное, пожелтевшие глаза с тоненькими полосками зрачков сияли, наполненные силой и решимостью. Что-то внутри Фауста перевернулось мягким комком от этого зрелища. Ветер трепал лохматую длинную челку и казалось, что волосы – это что-то отдельное, не имеющее к кошке никакого отношения. Просто поселившееся у нее на голове и мешающее целиться. На асфальт у ее ног было высыпано содержимое женской сумочки, и сама сумка тоже валялась тут же опростанным смятым мешком.

Дикари, оказывается, побросали свои копья, попадали на колени и на протяжении всей битвы валялись ничком на дороге, с ужасом и трепетом рабов ожидая развязки. Кошка хищно сощурилась и направилась к ним, накинув лук на плечо. Она быстро и ловко завязывала на ходу непослушные космы в хвост на макушке. Когда же она начала неистово ругаться на кособоком, рваном арабском наречии и трясти дрожащих дикарей за грудки, пес перестал удивляться из соображений сохранения здоровья нервной системы. Он просто сел на упокоенное бревнышко и закурил. Отмордовав перепуганных людей, она властным жестом отправила их в лес за какой-то аброй–кадаброй. Дикари угрюмо повиновались.

C минуту они молча смотрели друг на друга. Прямо, в глаза, без обиняков. Оба не отводили глаз, давая другому понять, что не отступят. Однако это не было диалогом. Скорее настороженное молчание двух полководцев, встретившихся на мосту. У обоих за плечами армия, но шли они в разные стороны и по разным делам. А теперь, вдруг встретившись, присматриваются к возможному сопернику, пытаясь определить, придется ли им драться или удастся разойтись миром.

– Надо стрелы собрать, – наконец пробормотала она.

На левой руке у нее была надета замысловатая перчатка с проводами. По нажатию маленькой кнопки на запястье кошку передернуло, шерсть поднялась дыбом, по перчатке пробежала голубая волна электрического разряда и перешла в лук. В ответ оружие мгновенно скукожилось, высохло, уменьшилось раз в пять и приняло вид слегка изогнутой тусклой коряги. Мимикрион – очень редкая порода хищного дерева, реагирующая таким образом на электрические разряды определенной частоты. Такой вот карманный лук со стрелами стоил целое состояние.

Фауст выдернул одну из стрел, протянул кошке и спросил, имея ввиду ни то интерес к природе чудовища, ни то к неожиданной боевой активности девушки.

– И что это было?

В этот момент из лесу вернулась стайка аборигенов.

– Шаманы хреновы, – со злостью констатировала девушка, то ли в ответ, то ли просто в их сторону. Они, поднатужившись, волочили чье-то безжизненное тело, белое, обрюзгшее, покрытое свежими крючковатыми татуировками. При ближайшем рассмотрении оказалось, что лицо трупа обезображено – оба глаза были аккуратно то ли выжжены, то ли вынуты.

Отогнав бестолковых и растерянных охотников, Кира присела перед телом на колени, уложила ему на грудь оба отсеченных от дерева глаза и подожгла. Фауст не заметил, чтобы она доставала какое-либо огниво. Тело колдуна, создавшего лесное чудище то ли по неосторожности, то ли из корысти и глупости, вспыхнуло, словно ворох листьев, и быстро начало таять в отливающем синевой пламени. Дикари снова попадали ниц и стали заунывно причитать. Не обращая больше на них никакого внимания, кошка направилась к козлу и стала сердито складывать сумку.

Фауст не знал не только как начать разговор, но и даже куда девать непослушные и ненужные руки. В итоге скрестил их на груди.

– Лихо стреляешь, – наконец родил он.

– Спасибо, – огрызнулась она. – Третий международный разряд.

Фауст оторопел и про себя присвистнул с уважением. Но вслух вырвалось:

– А чего только третий?

– А мне хватает, – парировала кошка и сверкнула в его сторону желтым глазом. – Ты вообще ведь не думал, что я лук в руках держать умею?

Пес в ответ только напрягся покрепче и как мог безразлично пожал плечами. Тут ему было крыть нечем.

– Я Сестра Леса, Фауст, – не скрывая презрения хмыкнула она. – Очевидно же, что я боеспособна.

Пес потупился. Действительно, он ведь читал личное дело. Сестра Леса это… довольно сильно. Малочисленный и закрытый орден Егерей защищал лесные экосистемы и давал своим членам очень качественную боевую подготовку, частенько принимая в свои ряды сирот с довольно раннего возраста. Они жили как монахи и про них было больше мифов, чем фактов. Даже поговаривали, что Сестры владеют настоящим колдовством. Только вот он как прочел это мельком, так и выкинул тут же из головы. На момент чтения документа, его новая подопечная вызывала в нем только раздражение и скуку.

Кошка, видимо, прочла все эти мысли на его лице.

– Неужели ты думал, что меня бы пригласили работать в КС, да еще позволили самостоятельно расхаживать по злачным местам с дорогущей аппаратурой, если б я не могла постоять за себя? Хотя, наверное, да. Ты не думал.

– Так может тебе и защита не нужна? – с ехидством подлил он масла в ее распаляющийся огонь. И огонь не заставил себя ждать.

– Не нужна! – выкрикнула она, развернувшись к нему лицом и прямо вперившись в его глаза. – Не нужна, черти б вас вместе с диаболом драли! Я всегда со всем справлялась сама, не прибегая к услугам защитничков или помощничков! И с этой нежитью черной тоже всегда справлялась! С самого детства эта фигня со мною рядом, и ничего страшного или сверхъестественного, пока вы не влезли, не происходило… – она поняла, что высказала лишнего, чего совсем не так хотела сказать. Но с другой стороны – все равно ведь собиралась. Однако, оценив перемену лица Фауста, стушевалась, и, комкая слова, отвернулась обратно к козлу, продолжать приторачивать сумку к седлу. – Все было нормально. Она для меня была безопасна…

Он оторопело молчал.

– То есть, ты хочешь сказать, что в прошлом у тебя нечто такое, как в опере, уже было? – она кивнула. – И ты только сейчас мне это говоришь?

Он сжал зубы так, что она даже со своего места услышала явственный скрип.

– Кира… твою мать, ты не могла мне раньше сказать?

– Ты не особо разговорчив, – смущенно пожала она плечами. – Да и не спрашивал.

– Ты идиотка? – пес побагровел еще сильнее, чем был от природы и неосознанно надвинулся на кошку, навис над ней и хищно вытянул шею. – Блядь, почему нужно дождаться, пока нас обоих чуть не покалечат, а потом соизволить признаться?! Ты понимаешь, что если бы не счастливая случайность, мы были бы мертвы? Оба: сначала я, потом ты, дура?! И почему, блядь, я узнаю об этом последним? Это что, меня не касается? Скажи мне на милость, как я должен выполнять свою работу, если ты утаиваешь о себе такие вещи?! Вот так я узнаю, что ты мастер спорта по стрельбе – чуть не получив стрелу в затылок между прочим! – а теперь, что ты к тому же с этакой страхотней всю жизнь существуешь!!! Сколько уже прошло??! Два месяца? Два месяца, Кира! На раскрытие этих долбанных тайн! Которые у меня уже в горле стоят! Два месяца бесплодного растрачивания моего времени! Какого хрена, кошка?! Что ещё ты о себе не сказала!?