Другое Солнце. Фантастичекий триллер

Три часа работы подарили ему еще восемь кубов. Ответ неверный, но производительность растет, с удовлетворением отметил Глеб. Аккумулятор пилы подсел, и она зудела уже не так бодро, приобретая подростковую басовитость. Столкнув лед вниз, он, не выпуская из рук орудие труда, спрыгнул сам. Прыжок завершился мягким шуршащим объятием снега.

Снова он молчал восстанавливая дыхание и слушал звон падающих льдинок, глядя в бесконечность звезд, ожидая то ли ответа, то ли одобрения. Наверное подобные чувства в лунные зимние ночи, заставляют волков петь, выглядывая из-под густых ветвей заснеженной ели. Сердце еще стучало в ушах, но все тише и спокойней.

– Пш-ш-ш тцик-цик пш-ш-ш ттцик-цик пш-ш… – Глеб случайно задел переключатель радиостанции на рукаве скафандра и тот начал сканировать частоты. – фью-у-у-у-о-о-о пш-ш-ш ттцик-цик…

Стоп! Хватит, нет там ничего. Глеб выключил радио. Нет ничего, в тьме и хаосе первозданного мира. Маленький заблудший человечек, микроб, молекула на корявом каменном булыжнике, летающим вокруг некрупного сгустка газа, рядом с неприметной искоркой, такой же как миллиарды сестре и собратьев брызнувших из костра творения и тут же погасших когда Создатель поворошил угли.

Старая знакомая тишина, плотная и давящая, вернулась и окутала его покрывалом. Молодых она пугает. Пугает своей плотностью, вечностью. Встретив ее впервые начинаешь осознавать, что такое человек. Ничто. И даже человечество в целом перед ней пустое место. Но когда живешь с ней так долго, понимаешь, что она воспринимается давящей только потому, что ее надо впустить в себя. Точнее – услышать внутри себя. Именно услышать внутри себя. Запоминайте и записывайте эксклюзивный рецепт от бесконечности!

Но сейчас внутри Глеба спасительной тишины уже не было. Из темного первозданного океана Госпожи Вселенной всплыл еще один сверкающий осколок памяти.

3

– Ты на Земле смотришь в космос, а в космосе мечтаешь вернуться на Землю? – спросила Лисс, наклонившись к нему.

Ее волосы коснулись его лица, и он видел только изгибы ее тела, подсвеченного лунным светом, и она была прекрасна, восхитительна и таинственна.

– Я? – удивился Глеб. – Не знаю. Наверное.

Ветер зашелестел кустами, и цикады смолкли на миг, а потом запели с новой силой. Глеб приподнялся на локте и опрокинул Лисс на спину:

– Пожалуй, лучше буду разглядывать тебя. У тебя такие красивые глубокие глаза, синие как небо… Буду смотреть в них вечно и здесь, и там…

Тишина пробралась внутрь. Давление исчезло, словно вытекла вода из ушей. Где-то глубоко Глеб различил ровный очень низкий гул. Гул этот нарастал, и стали слышны отдельные звуки, слагающие его. Неужели так звучит Феба? А за гулом Фебы вновь сочилась космическая тишина, еще более глубокого порядка. В глазах потемнело, а потом на периферии зрения заплясали языки далекого пламени.

Это было, когда они только познакомились. В первый раз, познакомились по-настоящему. Глеб вернулся из очередного рейса, взял отпуск и получил путевку. Точно такую же получила одна хрупкая девушка из другого отделения Комитета. Их поселили в соседние номера одной клубной гостиницы. Там, в коридоре гостиницы, они и столкнулись, лицом к лицу, одновременно выходя из своих номеров. Между ними сразу вспыхнуло нечто: какая-то связь, чувство, будто они знакомы много лет, что-то родное и общее, далекое и ослепительное. Глеб растерялся, чуть не утонув в ее глазах, и не зная как зафиксировать момент, перевести в знакомство ляпнул:

– Э… такое чувство, что я вас знаю…

Она удивленно улыбнулась, уже почти открыла рот, но ничего не нашлась сказать. И тогда, Глеб сымпровизировал:

– У вас что-то с замком? Давайте помогу.

С замком и дверью все было в полном порядке. Она засмеялась, словно уже знала все, что будет дальше. Но Глеб обрел некоторую наглость и представился. Она засмеялась еще больше, абсолютно сбив его с толку, но вскоре, успокоившись, протянула руку. Дело оставалось за малым.

В тот же вечер они сидели в каком-то баре, под навесом из сухих, шуршащих от ветра, пальмовых листьев. Лисс забралась с ногами в кресло рядом и, хитро улыбаясь, смотрела на Глеба. На ее лице и в глазах плясали игривые отблески от огня, горевшего на треноге рядом со столом.

– Интересно, как у тебя все началось? Зачем тебе дался этот космос? Зачем ты пошел летать? Что это было: мальчишеский героизм или прагматичный расчет заработать побольше денег, или может быть дань моде?

Глеб недоуменно улыбнулся, продолжая с наслаждением рассматривать Лисс. Она накинула на себе на плечи изумрудно-зеленый палантин – подуло с моря – и выпрямилась.

– Я полагаю, что мальчишеский героизм. Стремление стать загадочным недоступным героем, покорять сердца девушек и ловить завистливые взгляды других мальчишек, – решила она. – Так?

Она придвинулась ближе, глядя исподлобья и, изображая допрос, повторила:

– Ну-ка признайся, ведь так?

– Конечно… – вздохнул Глеб.

– Конечно что? – не унималась Лисс. – Давай, признавайся, старый волк!

– Конечно нет, – подумав секунду ответил Глеб.

– Не верю, – фыркнула Лисс. – Не верю, не верю, не верю. Пока не объяснишь, даже не надейся!

– Ну… – замялся Глеб, пытаясь понять и вспомнить свои детские чувства. – Просто я всегда знал, что это мое. Даже не знаю как сказать… Нет, однозначно не героизм. Лучше ты скажи, что тебя привело к этому? Девичий максимализм?

– Ты нарываешься на грубость… – обиделась Лисс.

– Нет, я правда хочу понять. Может мне проще будет выразить свои чувства…

Лисс отвернулась. Глеб испугался, что она и вправду обиделась, что она замолчит, но Лисс повернулась к нему и изменившимся голосом сказала:

– Я родилась и жила в большом городе. Ты либо лезешь вверх, распихивая тела врагов и топча трупы, либо просыпаешься в помойке от презрительно давящих тебя каблуков других неудачников уровнем чуть выше. Там не бывает победивших, только те, кто еще имеет силы карабкаться, и те, кто уже упал. Мои мать с отцом работали всю жизнь в какой-то унылой конторе, до смерти боясь увольнения. Вся жизнь моих родителей и моя жизнь была расписана по часам, по дням, по годам, подчинена вечному страху опоздать, опозориться, потерять место, неосторожно повернуться спиной к соседу, не угодить боссу… Самое страшное для них, да и для меня, было оказаться без работы и средств. Они, как и большинство, не имели возможности выйти на пенсию. Увольнение равнозначно потери дома, а за этим совсем близко до какого-нибудь человечника вроде D-546 напротив наших окон. Ты видел хоть раз D-546?

– Не припомню что-то… Их в Европе строили?

– Их начали строить лет пятнадцать назад. Такие пирамидальные дома-города, где можно весьма недорого ютиться в каморке и считать, что живешь в раю, благодаря кибернации. Ты знаешь, что кибернация это будущее человечества?

– Это написано на каждом столбе. Везде дурацкая реклама…

– Я не хочу жить в страхе, как мои родители, и тем более, в таком будущем. Я думала, что наверху… – она указала в небо. – Живут другие люди. И их поступки настоящие, когда делается выбор между жизнью и смертью, а не как угодить начальнику и выслужиться, как точно и расчетливо убрать конкурента, выверив каждый шаг, и исполнить свое расписание длинною в жизнь. Неужели ты не видишь, как глупо и бездарно устроена жизнь на Земле?

– Разумеется, вижу. Видел, – поправился он. – И как?

– Что как?

– Ты нашла то, что хотела?

– Ты не ответил на мой вопрос и уже смеешь мне задавать следующий? Ах ты, паразит, – и Лисс шутливо подергала его за ухо. – Так что же тебя влекло? Нигилизм? Героизм? Деньги?

– Нет-нет… Я думаю это что-то близкое к слову… – Глеб задумался, опустив лицо вниз, а потом посмотрел ей в глаза. – Тоска.

– Тоска? – переспросила Лисс.

– Печаль, тоска. Э-э… Что-то в этом роде.

– Значит, когда ты здесь, ты тоскуешь о космосе? А там – счастлив?

– Нет, я не тоскую. Я могу быть вполне счастлив. Только она везде одна и та же. И здесь и там.

– О чем? О чем тоска?

– Думаю о тебе все время…

– Послушай, ты издеваешься надо мной! – обиделась Лисс. – Я тебе, засранцу, всю подноготную, а ты?

– Подноготную? – переспросил Глеб.

Она не ответила, но в ее взгляде возникло нечто, говорящее, что совсем рядом уже серьезная черта, и если ее переступить, она молча встанет и уйдет. Глеб покрутил в руках стакан с коктейлем, чувствуя неловкость и даже некоторую вину, поставил его на стол.

– У меня как-то по-другому складывалось, – поспешил ответить он. – Я родился в семье поисковиков в рейсе. До трех лет пребывал на корабле. Потом случилась авария, мои родители погибли, а я выжил. Меня нашли спасатели и переправили на Землю, к дедушке и бабушке. Вот их самих, дом в лесу я помню хорошо. Они растили меня, рассказывали о поиске, о людях поиска, о людях-богатырях, людях-святых, о тех кем восхищались они сами. Они тоже поисковики в прошлом. Видишь? – у меня бродяжничество в крови. Я с детства мечтал о поиске, о том, что когда-нибудь найду своих погибших родителей, они будут живы, и мы вместе откроем новую красивую землю. Я никогда их не осуждал.

В шестнадцать я сдал экстерном школу и отправился в город поступать на пилота космических кораблей. Закончив магистратуру, остался для продолжения научной карьеры и стажировки на поисковика. На тот момент мне стало окончательно все ясно относительно моей жизни. Я открыл для себя социум и понял, что люди бывают разные. А хорошие люди, как те, которыми я был окружен в детстве – редкость. Дальше стажировался, стал вторым пилотом, и был принят Агентством в поисковый отдел в восточно-европейском филиале. После трех экспедиций стал капитаном.

– Значит, твоя тоска детская о родителях стала чувством вселенской неприкаянности, – заключила Лисс.

– Я сам не знаю, так откуда тебе знать?

– Ну извини, – смутилась Лисс. – Просто, по твоим рассказам, можно сложить самое радужное впечатление…

– Думаю, каждый человек имеет достаточно оснований как любить, так и ненавидеть этот мир. Но тоска, о которой я говорил тебе, она не об этом. Это не жаление себя, такого бедненького лишенного в детстве родителей, и не романтическая муть о светлом мире где-то далеко на краю вселенной.

– А что плохого в далеком светлом мире? – стало ясно, что последняя сентенция основательно задела Лисс.

– Как таковом – ничего плохого, если он существует. Плохо, если мы придем туда и, как обычно, приспособим его под себя. Тогда нам придется искать следующий край Вселенной и следующий светлый мир. И еще, то плохо, что пока мы его ищем и мечтаем о прекрасном будущем, то под своим носом ничего не видим.

Лисс минуту молчала, поджав губы, а потом сказала:

– Проповеди читать у тебя получается. Что ж ты не остался на Земле и не сделал ее лучше, «под своим носом», как ты выразился, а все норовишь удрать куда-то? Уж не за далеким ли светлым миром?

– Честное слово, Лисс, я чувствую себя на своем месте и никуда не удираю! – Глеб погладил подлокотник своего кресла и простодушно улыбнулся. – И по мере сил стараюсь… А тоска… о светлом ли далеком? Нет, даже не тоска это. Скорее, это внутреннее недовольство собой, ощущение несовершенства, неизвестности, незавершенности. Нет, не то. То есть не только. Ну вот, ты меня окончательно запутала! – засмеялся он.

– А я вот убегала, убегаю и буду убегать и искать светлый мир на краю Вселенной! Может быть я сумасшедшая?

Лисс встала с кресла, уронив с плечика палантин, и взяла его за руку.

Они танцевали без музыки, кружа древний танец под дуновения ветра, под шорох листьев, и в паузах между ними под шум прибоя и пение цикад, начав быстро, а потом замедлившись и остановившись. Глеб обнимал ее гибкую талию, теряясь в глубине ее глаз, она придвинулась ближе, прижалась и провела пальцами по его щеке. Отчаянно стучавшие сердца замерли соприкоснувшись. И стало так сладко тягостно, и одновременно легко, и вечно, и ясно. Ясно, Лисс и он были созданы друг для друга, как говорят. Но разве словами скажешь? – Не скажешь.

И они молчали. Смотрели друг на друга, смотрели друг другу в глаза и улыбались, словно получая невидимое подтверждение. Это я, это ты, это мы. Наконец-то мы.

Вечеринка продолжилась купанием в ночном море. А после, они, смеясь, вышли на берег и упали на песок, глядя на огонек бара в пахнущей душистыми травами и дымком темноте берега. По ногам прокатывалась волна, Глеб смотрел на Лисс и все думал о ее светлом мире. Может быть она права, если не верить в этот мир, то и стремиться некуда?

Глеб подвинулся к ней ближе, обнял и прошептал:

– Наверно ты права… – он хотел еще добавить, что все-таки необязательно светлый мир расположен далеко в космосе, но тут пришла большая волна и накрыла обоих с головой шуршащей пеной…

4

Непроницаемая глухая вата заполнила все вокруг. Исчезло даже ощущение тела, стук сердца. В абсолютной тьме он вдруг ощутил себя как нить тянущуюся куда-то вперед. Он не сопротивлялся движению, пока Вселенная не проявилась в темноте, похожая на бездонный океан, на блестящей поверхности которого находилось все видимое. Но поверхностью дело не кончалось. Нити звезд и его собственная нить утончались и терялись в темноте, а впереди к нему приближалось нечто, какое-то сплетение, от которого уже не уклониться. Блистающая поверхность пришла в движение и стала меняться, словно вода под порывом ветра.

Внезапно все исчезло, и он ощутил себя напряженно вспоминающим о видении и пытающимся его разгадать. Глеб потряс головой, смахивая галлюцинацию, и рывком вскочил на ноги.

– Грузи, давай, – зло приказал самому себе.

Он выехал на плато и остановился. Почудилось движение, присутствие. Глеб осмотрелся по сторонам, а потом краем глаза отметил что-то вверху. Там, по Млечному Пути двигалась яркая точка. Она прочертила все небо и ушла за горизонт. Глеб спешно включил сканирование радиочастот на рукаве скафандра. В шлеме раздался треск и шуршание. И ничего.

– Мимо, – прокомментировал он с ноткой недоверия.

Но интуиция не подвела. Над темным силуэтом «Далекого зова» как из небытия вынырнул корабль метров пятидесяти длиной. Гость на секунду другую замер над неподвижным крейсером, а потом полетел по направлению к грузовику и завис невдалеке. Парящий светло-серый кирпич со скругленными углами и оранжевыми выпирающими ребрами жесткости выдавал модель «Беркут», использовавшуюся для погрузочных работ. Довольно универсальная и экономичная машина, хороша и для лун с низкой гравитацией, и для некрупных планет. Такими комплектуют большие беспосадочные станции. Сам по себе «Беркут» здесь оказаться не мог, энергоемкость маловата для межпланетных путешествий. Внутри у него лишь тесная сидячка, кабина с десятью креслами. Основное же помещение – обычный ангар, куда не выйдешь без скафандра. Стало быть, где-то рядом его домашняя станция.

Из двигательных установок вырвались огненные язычки, фиксируя положение «Беркута».

– У нас гости, – сказал Глеб по основному каналу. – Велкам, бразэрс!

Боковая дверь съехала в сторону и в проеме загорелся белый свет.

– Господин Одинцов? – поинтересовался веселый мужской голос.

– Да, это я, – ответил Глеб.

– Меня зовут Андреас Джефферсон. Я пилот погрузчика, от станции «ДжейСервис». Вам груз, капитан.

– Груз? – настороженно переспросил Глеб.

– Да. Я сброшу здесь, если не возражаете.

– Но… я не заказывал груз…

Фигуры в проеме засуетились, и вниз один за другим полетели контейнеры.

– От кого груз? – опешил Глеб.

Пилот Андреас не отвечал, а Глебу почудился смешок на том конце.

Всего Глеб насчитал десять контейнеров. Теперь они смотрелись разбросанными игрушками шаловливого ребенка-великана.

«Беркут» подлетел еще ближе и завис в 20 метрах почти над головой Глеба. Из проема наклонились вниз к Глебу пять фигур в скафандрах, махали руками и улюлюкали.

– Может, в гости зайдете? – пригласил Глеб. – А то как-то неловко даже…

– Нет-нет, – ответил Андреас. – Мне сейчас надо поспеть на следующий виток станции. Мы не собирались сюда залетать…

– Да, еще… Чуть не забыл! – заржал Андреас. – Принимайте пассажира.

Из транспортника, один из парней неловко выпал смешно махая рукой.

– Это я, Глеб!

– Майк? – растерялся и одновременно обрадовался Глеб. – Ну ты и юморист!

– Счастливо, парни, – попрощался Андреас.

– Доброго пути!

«Беркут» на ходу закрыл трюм и полетел прочь, набирая скорость.

Майк опустился, тормознув для порядка струей амортизатора, в паре метров от грузовика и молодецки развел руки:

– Здорово, старина! Не ожидал?

– Майк, – обнял его Глеб. – Вот уж правда, не ожидал!

– Давай-ка подберем груз, с Марса везу. А кое-что и подальше…

– Как ты добрался?

– Нормально. Ехал на перекладных. Посчастливилось встретить старого знакомого, и меня изволили подбросить. Они как раз к Титану летят. Как тебе мое появление?

– Да я чуть дар речи не потерял! Прилетают непонятно кто, кидают какие-то ящики… Черт знает от кого, и еще неизвестно, какой потом счет предъявят! Что за подарочный набор от неизвестного благодетеля? И тут еще и пассажир в придачу!

– Надеюсь, я не слишком потревожил тебя своим появлением?

– Я думаю, что твоей массы будет недостаточно, чтобы Феба упала на Сатурн!

Майк захохотал:

– Не знаю, как ты разглядел через скафандр, но я и впрямь слегка поправился.

– Это что, посылки от тещи? – спросил Глеб, укладывая контейнеры с розовыми полосками на свои кубы. – Довольно тяжелые…

– Здесь в основном провизия и еще кое-что по мелочи. Я тебе потом расскажу, в порядке очереди. Ты, старина, совсем заматерел, одичал. Перешел на подножный корм?

– Я с него и не сходил.

– Я про лед, – пояснил Майк.

– Ну да, я тоже. Надо же к природе приобщаться. Кстати, Майк, ты не против, если я предоставлю тебе возможность самому разместиться на корабле? Мне надо бы тут закончить работу.

– Конечно, как скажешь, капитан.

– Хорошо. Залезай, поедем на корабль, придешь в себя после дороги. Я думаю, разгрузка контейнеров может подождать до завтра?

– Разумеется, – согласился Майк. – Только контейнер номер пять мне надо взять с собой. Там у меня… тапочки домашние и халат.

– Зачет, – рассмеялся Глеб.

Контейнеры выложили из кузова, Майк со своим вошел в шлюз, и закрыл створку. Глеб вернулся к неоконченному делу. Лежавшие вразброс пять блоков льда он доплавил, скинул с грузовика восемь новых и поехал за последней партией.

Сатурн уже вовсю блистал кольцами, наклонившись над горизонтом. В этом чудилось что-то издевательское. И ледник на этот раз поддавался плохо: пила уже разряжена, а чувства Глеба пребывали в смятении от встречи с приятелем. Хотелось все бросить и начать расспрашивать его о Земле, но так нельзя. Нельзя давать волю чувствам. Общение надо дозировать после столь долгого перерыва, а то и расплакаться недолго. Из одиночества, как из голодания, надо выходить постепенно.

Шестой куб никак не хотел отделяться. Пила уже еле-еле работала, да и усталость сказывалась. Глеб присел на него, отдыхая и глядя под ноги.

…Потом волна ушла. Глеб выпустил Лисс из объятий и она, смеясь, поцеловала его. Он ощутил невероятный страх за нее, за ее будущее, ее беззащитность и хрупкость перед холодным безразличием космоса.

– Я был там. Я видел. Там нет никакого края, Лисс. И светлые миры, если они и вправду существуют, то где-то слишком далеко, и люди не готовы найти их. Знаешь, Лисс, я хотел бы, чтобы сейчас, пока эта Земля еще твоя, пока ты в своем времени, ты жила бы здесь…

– А ты бы спускался ко мне между своими рейсами? – издевательски продолжила она.

Глеб покраснел, осекся, но продолжил с жаром:

– Неужели ты не понимаешь, что можешь потерять все это навсегда?

Лисс взглянула ему в глаза и прошептала:

– А ты неужели не понимаешь?..

5

Освободившись от скафандра, Глеб поднялся по трапу на третий ярус, в жилой отсек, и ступил на мягкую ковровую дорожку, приноравливаясь к притяжению. После пятнадцати часов на Фебе движения стали неловкими, неуверенными. Прошелся по кольцевому коридору, отметив, что Майк вселился в каюту номер 2, рядом с его каютой. Принял душ, побрился. Довольный собой, напевая что-то умиротворяющее, решил зайти на камбуз что-нибудь перекусить. Здесь его ждало потрясение: в центре стола почетно возлежал пирог в обрамлении яблок, рядом стояли банка с густо-золотым медом и бутылка красного вина. Майк, этот молодой добродушный балагур, с курчавой черной головой и вечно торчавшими в разные стороны прядями волос, широко улыбался и пританцовывал в фартуке. На его ногах и впрямь красовались домашние шлепанцы.

– Вино из захолустья, но очень хорошее, – пояснил Майк, снимая через голову фартук. – Я его везу тебе из одного райского местечка. Как же я им надрался как-то раз!

Глеб, чтобы скрыть навернувшиеся слезы, потер лоб.

– Что за начинка? Просто потрясающа! – поинтересовался он, откусив кусок.

– Клюква, черника, еще что-то. Не поверишь, но кое-что собрал сам, – улыбнулся Майк. – Расскажи, что было после моего отъезда? Как живешь?

– Ничего интересного, Майк. Мне объяснили, что после Веги мне такая страховка нужна, какую Агентство не в состоянии оплатить. Вот с чем связан отказ в визе на Землю.

– И ты что?

– Я впал в некоторое уныние и здесь нашёл себе временное пристанище. Решил заняться заготовкой льда и стать на время отшельником. Еще год с небольшим, и я буду совершенно свободен от всех обязательств по контракту с АКПО. Так что время на моей стороне. Ещё не решил, что буду делать потом, но никто меня уже никуда не пошлет и уже не прикажет. На Землю в любом случае не пустят. Вот и живу. Уныние прошло постепенно, но недоумение осталось.

– Слушай, а ты новости получаешь?

– Новости ловятся иногда и то обрывочно. Феба – закоулок, где никого толком нет. Ретрансляционная станция ближайшая на Титане. – Глеб махнул куда-то рукой. – Мне не от кого новости получать. Сам давай рассказывай!

Майк вожделенно потер руки, глотнул вина и, пригладив вихры, начал:

– Короче, дело было так. Прибыл в Лунариум, в карантин. Посадили в одиночку. Взяли анализы. Истыкали иголками спину и череп. Но на второй неделе одобрили содержимое черепа, выписали в общий изолятор с четырьмя дурачками с Ганимеда. Там отсидел еще пару недель, после чего вставили под кожу чип с паспортом, – он показал на лоб. – И отпустили. Некоторое время я шлялся по барам, да по девушкам. Сам понимаешь, после всего пережитого хотелось оторваться. Душа горела, хотелось скорей на Землю. Взял билеты на ближайший лайнер, потом рейсом в Германию – теплынь, лето, дождь! Ну, это лирика.

Зашел в Агентство. Там какое-то запустение царило. Кто в отпуске, кто в пространстве. Никого из знакомых не найти. Сидит молодая поросль, ничего не понимает, никакого уважения ко мне не испытывает. На третий день добыл-таки из них положенную путевку на Средиземное море, на Болеарские острова. На Болеарах познакомился с цыпой. Отличная девчонка. Она развела меня профессионально – к концу второй недели я после одной бурной вечеринки очнувшись в одних плавках на пляже и насилу добравшись до отеля, понял, что остался без денег. Вот дерьмо! Ее и след простыл. Пришлось лезть в кредиты. Полетел я в Канаду к друзьям. Думаю, леса, чистый воздух – тратить много не придется. Выхожу из самолета, ко мне подваливает некий человечишка и говорит: вы сколько времени планируете провести здесь? Я ему – месяц, а что? – А то, говорит мне человечишка, что каждый день здесь обойдется тебе голубчику в 170 эрт. – Это почему так? – Вот потому так, что вы на американской территории, а приписаны к Европейскому Агентству. Ну, я дней пять побыл там, посетил могилы предков, навестил друга моего детства и обратно вернулся.

Захожу снова в Агентство, получаю весточку от начальника нашего, Василевского. Оказывается, перевели нас в подчинение Комитета Безопасности. Мировое Правительство подумало-подумало и порешило, что слишком много у них забот и без Поиска, а безопасности ужасно мало. Василевский, сказал, что будто бы все это ненадолго, поиграют в безопасность и будя. Но, по слухам, дело обстоит иначе.

– А ты что думаешь?

– Не знаю. Террористы недавно взорвали лайнер, шедший на Меркурий. Народу погибло… Безопасность нужна, конечно. Но слишком перестраховываются. Визы зачем-то сократили – теперь никому, даже простым работягам грузчикам, транспортникам больше трех месяцев не дают. Да что там! – махнул рукой Майк. – В общем, погулял я, вернулся весь в долгах на Лунариум.

Тут вручают мне задание от Василевского доставить тебе груз и сообщить, что ожидает он тебя с «Далеким Зовом» на Тритоне. А знаешь ли ты что такое Тритон? – ликующе спросил Майк, потирая руки.

– Что такое Тритон? – спросил Глеб, перебрав в памяти все что он знал о луне Нептуна и не найдя причин для приступа воодушевления исходящего от Майка.

– М-м-м! Тритон… Это же самое туристическое место в Дальнем космосе! Там подзаработать – раз плюнуть…

Глеб недовольно поморщился.

– Ну да, я так и подумал, – слегка разочаровался Майк. – В общем, теперь нашего АКПО нет, а есть отделение Комитета Космической Безопасности именно на Тритоне… Прикинь? Раз вы космос осваиваете, то и сидите-ка вы в своем космосе…

Глеб недоуменно почесал лоб.

– Значит, вызывают нас на Тритон? Обидно. Я-то надеялся оставят в покое.

– Да, капитан. Нам надо прибыть 18-го.

– Маневры… Разгон… – подсчитывал Глеб, зажимая пальцы. – Да, с запасом десять дней. Пара тонн воды.

Глеб закончив подсчет, отпил из бокала:

– Вино прелесть! Новости – хуже некуда. На кой черт нужны деньги, если на Землю толком не пускают?

– За выслугу пускают, причем пожизненно. Дают белый паспорт.

– За выслугу? – переспросил Глеб.

– Ну, если ты на хорошем счету у начальства, – начал перечислять Майк. – дают задание, и учитывают стаж, лет 20 должно быть, обещают белый паспорт. Выполняешь задание, отсиживаешь карантины, дают тебе пробно поселиться на Марсе в течении двух лет с ежегодным отпуском в три месяца, потом отсиживаешь еще карантины и наконец вручают белый паспорт истинного землянина.

– И никак иначе? – изумился Глеб.

– Нет. Теперь только так, – развел руками Майк.

Глеба вытер ладонью лицо, подавив негодование.

Майк допил свое вино и разлил еще.

– Что-то там нехорошее происходит, Глеб. Но к чему все это, я не пойму. Сначала филиалы сворачивали, теперь вообще все представительства Поиска упразднили. Значит, поисковики уже не нужны Мировому Правительству. Нашли видать, другие методы регуляции численности… Правильно: всех обучить да к чертям запустить на погибель, дороговато обходится, на одной идеологии разоришься.

– Тебе удалось что-нибудь узнать о Лисс? – спросил Глеб спустя минуту.

Майк вздохнул и поднял глаза, смотря прямо на Глеба.

– Раз числилась в АКПО когда-то, то теперь вся оставшаяся информация у Василевского на Тритоне. И я, поверь мне, ничего больше этого получить не в состоянии. Вот еще что…

На Лунариуме есть, оказывается, центр, где ведется учет и наблюдение за землянами. Называется загадочно: Центр Миграционного Контроля и Связи. Там работает Кейша, одна такая колоритная дамочка, с которой я очень близко и давно знаком. Она сообщила мне, что поскольку у каждого землянина имеется вшитый чип, теоретически можно с точностью до суток сказать кто, где, когда. Я упросил ее сделать сие, не очень законное действо. Пришлось даже рассказать твою душещипательную историю. Кейша растаяла и согласилась.

– Не тяни, Майк, – умоляюще перебил Глеб и непроизвольно сжал пальцы в кулак.

– Глеб, я не знаю, обрадует тебя или расстроит. Короче, нет такой Лисс Весты на Земле. Просто она вышла замуж, сменила фамилию и дело с концом. Ни одна баба не будет ждать героя девять лет, сам подумай, скорее Вселенная схлопнется нахрен!

– Баба, может и не будет…

– Дерьмо! – Майк хлопнул себя по колену. – Сколько парней мне говорили одну и ту же несусветную чушь: она ждет меня, мы любим друг друга! Ни одного не знаю, кого бы дождались. Молодая девка, как бы ни была влюблена… самый цвет жизни растратить, ради чего? Даже год – срок непомерный, не говоря уж о девяти! Ну сам ты подумай хорошенько. Даже при наиогромнейшей к тебе любви и ожиданию тебя три года, получить известие о гибели, потом еще три года ждать зачем?

– Не три, а два года с половиной ждать, – мрачно поправил Глеб.

– Ну хорошо, старик. Пусть два с половиной. Ты сам бы уже не надеялся. А тут? Молодость уходит, ради чего? Вдруг ей встретился хороший парень, и все в ее жизни поменялось, ушла она из этого долбанного Агентства с нищенской зарплатой и живет не зная горя где-нибудь на тех же Болеарах? У них ребенок, она вышла замуж, все хорошо. Она и знать то не знает, что ты вернулся. Даже если знает. Вот представь, как она встретит тебя, что тебе скажет?

Глеб задумался.

– Вот ребенок у нее, вот любимый муж, все хорошо. И тут – ты вернулся. Бросает она ребенка, мужа, работу и спешит встречать тебя. И стоит она и говорит извини, думала ты помер, не дождалась, влюбилась в другого, в живого и доброго, любит меня и дитя у нас. Сожалею, что никого у тебя не осталось, что на Землю тебя не пустили. А теперь побегу обратно, а то домашних дел по горло. Так что будь здоров, дорогой, не падай духом, держи хвост пистолетом, авось еще кого-нибудь найдешь. Так она скажет? Но зачем ей еще раз тыкать нож в рану? Давай-ка, старик, жить по-новой! Какого черта ты гробишь себя, когда весь мир наш, только руку протяни! А?

Майк был прав. Сто раз прав. Повисло напряженное молчание. Глеб вздохнул и закрыл уши руками, чтобы не слышать противного писка.