Спустя несколько минут Том брел по мелководью, направляясь вброд к Иллинойскому берегу. Он был на половине пути, когда вода достигла ему до пояса. Дальше течение не позволяло идти, и он смело пустился вплавь через оставшиеся сто ярдов. Он плыл наискось, против течения, которое, однако, относило его быстрее, чем он ожидал. Как бы то ни было, он достиг наконец берега и отдался течению, пока не поравнялся с низким местом, где можно было выйти. Выбравшись на берег, он сунул руку в карман, убедился, что кусок коры цел, и пошел кустами, вдоль реки. С одежды его струилась вода. Незадолго до десяти часов он выбрался на открытое место против деревни и увидел паром в тени деревьев у высокого обрыва. Все было спокойно под мерцающими звездами. Том осторожно сполз к берегу, глядя во все глаза, скользнул в воду, сделал три или четыре взмаха и, добравшись до ялика, привязанного к парому, влез в него и, спрятавшись под скамейкой, стал ждать с замирающим сердцем. Прозвенел разбитый колокольчик, и чей-то голос отдал приказ отчаливать. Спустя минуту или две нос ялика уже поднялся за кормою парома – и путешествие началось. Том был рад своей улаче, так как знал, что это последний паром в этот день. Спустя двенадцать или пятнадцать минут паром остановился, и Том выскользнул из ялика и поплыл к берегу в темноте. Он выбрался ярдах в пятидесяти ниже по течению, чтобы не встретиться с кем-нибудь. Затем побежал пустынными переулками и вскоре очутился перед забором тетки. Он перелез через него, приблизился к «аду» и заглянул в освещенное окно гостиной. Там сидели и разговаривали тетка Полли, Мэри, Сид и мать Джо Гарпера. Сидели они по ту сторону кровати, которая находилась между ними и дверью. Том подошел к двери и принялся тихонько приподнимать щеколду, затем слегка надавил на дверь, и она скрипнула. Он продолжал осторожно толкать ее, замирая всякий раз, когда она скрипела, пока, наконец, не нашел, что можно пролезть в нее на коленях; тогда он просунул в щель голову и осторожно пополз.

– Что это пламя так колышется? – сказала тетка Полли. Том заторопился. – Видно, дверь отперли. Ну да, так и есть. Странное все творится, и конца ему нет. Поди-ка, запри ее, Сид.

Том вовремя скрылся под кроватью. Некорое время он лежал, чтобы отдышаться, а потом прополз дальше, почти к самым ногам тетки.

– Но я всегда говорила, – сказала она, – что он был не дурной мальчик, только шалун. Просто ветреник, повеса. Спрашивать с него было все равно, что с жеребенка. Никогда он не хотел никому зла, добрейший был мальчик, какого я только знала, – тут она расплакалась.

– Точь-в-точь мой Джо – всегда готов беситься, мастер на всякие проказы, но был самый нежный и добрый мальчик. И как подумаю, что я высекла его за сливки, совсем забыв, что я сама же их выплеснула, потому что они прокисли, и я никогда не увижу его на этом свете, никогда, никогда, никогда, бедного обиженного мальчика!

Мистрис Гарпер зарыдала навзрыд, как будто сердце у нее готово было разорваться.

– Я надеюсь, что Тому лучше там, где он находится, – сказал Сид, – но если бы он лучше вел себя…

– Сид! – Том почувствовал, как блеснули глаза старушки, хотя и не мог этого видеть. – Ни слова против моего Тома теперь, когда его нет! Господь позаботился о нем – не беспокойтесь, сэр. О, мистрис Гарпер, не знаю, как мне быть без него, как мне быть без него! Он был таким утешением для меня, хотя и терзал мое старое сердце.

– Бог дал, Бог и взял. Благословенно имя Господне! Но это так тяжело – ох, так тяжело! Не дальше как в прошлую субботу мой Джо выпалил хлопушкой под самым моим носом, а я шлепнула его так, что он упал. Не знала я тогда, как скоро… О, если бы он сделал это теперь, я бы обняла его и благословила за это.

– Да, да, да, я понимаю ваши чувства, мистрис Гарпер, о, как я понимаю ваши чувства! Не дальше как вчера мой Том влил коту в глотку ложку «Болеистребителя», и я думала, что животное весь дом разнесет. И прости мне Бог, я чуть не разбила Тому голову наперстком, бедному мальчику, бедному погибшему мальчику! Но теперь все его страдания кончились. И последнее слово, которое я от него слышала, был упрек.

Но это воспоминание было чересчур тяжело для старушки, и она окончательно разрыдалась. Том тоже всхлипывал – более из сожаления к себе самому, чем к кому бы то ни было. Он слышал, как плакала Мэри и время от времени тоже вставляла о нем ласковое словечко. Он начинал думать о себе лучше, чем когда-либо раньше. Во всяком случае, он был настолько тронут горем своей тетки, что ему хотелось выскочить из-под кровати и несказанно обрадовать ее, – да и театральный эффект подобной шутки сильно соблазнял его, – но он удержался и лежал спокойно. Продолжая слушать, он уловил из обрывков разговора, что сначала подумали, не утонули ли мальчики во время купанья; затем было замечено отсутствие маленького плота; некоторые из ребят сообщили об обещании беглецов насчет того, что деревня скоро «кое-что услышит»; тогда мудрые головы, «сопоставив и взвесив» все данные, решили, что беглецы уплыли на этом плоту и высадятся в ближайшей деревне. Но под вечер плот нашли увязшим близ Миссурийского берега в пяти или шести милях ниже деревни, и тогда всякая надежда пропала. Мальчики очевидно утонули, иначе голод заставил бы их вернуться домой к вечеру, если не раньше. Решено было, что поиски тел остались бесплодными только потому, что катастрофа произошла посреди реки, иначе бы мальчики, которые были хорошими пловцами, достигли берега. Была среда. Если тела не будут найдены до воскресенья, то придется отказаться от всяких надежд и отслужить по ним заупокойную службу. Том содрогнулся.

Мистрис Гарпер рыдая простилась и собралась уходить. Движимые одним и тем же побуждением, обе убитые горем женщины бросились в объятия друг к другу, облегчили себя слезами и расстались. Тетка Полли нежнее, чем обыкновенно, простилась с Сидом и Мэри. Сид похныкал немножко, а Мэри ушла с искренними слезами.

Тетка Полли стала на колени и молилась за Тома так трогательно, так жарко, с такой безмерной любовью, изливавшейся в ее словах, звучавшей в ее дрожащем старческом голосе, что он залился слезами гораздо раньше, чем она кончила.

Ему пришлось лежать еще долго после того, как она улеглась в постель, так как она время от времени издавала горестные восклицания, металась, ворочалась с боку на бок. Наконец, однако, она успокоилась и только слегка стонала во сне. Тогда мальчик вылез из-под кровати, тихонько встал, заслонил рукою свечу и долго смотрел на старушку. Сердце его было полно глубокой жалости к ней. Он достал из кармана кусок коры и положил его возле свечки. Но вдруг что-то пришло ему в голову. Лицо его осветилось какой-то счастливой мыслью. Он снова засунул кору в карман, нагнулся и поцеловал увядшие губы, затем осторожно выбрался вон и запер за собою дверь на щеколду.

Он вернулся к перевозу, не встретив ни души, и смело вошел на паром, зная, что не найдет там никого, кроме сторожа, который всегда укладывался и засыпал, как надгробная статуя. Том отвязал ялик, уселся в него и принялся осторожно грести против течения. Поднявшись на милю выше деревни, он направился наискось через реку, изо всех сил налегая на весла. Ему удалось счастливо пристать к противоположному берегу, так как это дело было привычным для него. Ему хотелось завладеть яликом, так как последний мог сойти за корабль и, следовательно, составить законную добычу пирата, но он знал, что ялик будут искать и таким образом, пожалуй, доберутся до них. Поэтому он вылез на берег и вошел в лес. Тут просидел он довольно долго, всячески мучая себя, чтобы не заснуть, а затем устало побрел к стоянке. Ночь уже подходила к концу. Светало, когда он поравнялся с островом. Он посидел, пока солнце взошло и позолотило великую реку, а затем бросился в воду. Немного погодя он стоял, мокрый, у самого становища и слышал, как Джо говорил:

– Нет, Том честный малый, Гек, и вернется назад. Он не сбежит. Он знает, что это неблагородно со стороны пирата. Том слишком горд для этого. Он ушел за чем-нибудь. За чем только, не понимаю.

– Но вещи-то все-таки наши, разве нет?

– Нет еще, Гек. В письме сказано, что они наши, если он не вернется к завтраку.

– Вот он я! – проговорил Том с драматическим эффектом, величественно вступая в становище.

Вскоре был готов роскошный завтрак из рыбы и свинины, и когда мальчики принялись за него, Том рассказал (и украсил) свои похождения. Они были самой спесивой и хвастливой компанией героев к концу рассказа. Затем Том выбрал тенистое местечко и улегся спать до полудня, а остальные пираты занялись рыбной ловлей и исследованием местности.

Глава XVI

Развлечения в течение дня. – Том открывает тайну. – Пираты учатся курить. – Ночной сюрприз. – Индейцы.

После обеда все пошли на охоту за черепашьими яйцами, на отмель. Они постукивали палками по песку и, найдя рыхлое место, становились на колени и разгребали песок руками. Случалось находить таким образом пятьдесят-шестьдесят яиц в одной кладке. Они были совершенно круглые, белые, немного меньше обыкновенного лесного ореха. Вечером мальчики состряпали великолепную яичницу. В пятницу утром, после завтрака, они принялись с визгом и хохотом гоняться друг за другом на мели, постепенно сбрасывая платье, пока не остались совсем голыми, после чего продолжали свою забаву на мелководье, причем течение иногда сбивало их с ног, увеличивая веселье. Иногда они сходились и начинали плескать друг другу в лицо водой, постепенно приближаясь, отворачивая лица, чтобы избежать струи воды, сцепляясь, наконец, и стараясь свалить друг друга в воду, причем все трое переплетались в клубок белых рук и ног и барахтались, отдуваясь, отплевываясь, хохоча и едва переводя дух.

Утомившись, они бежали на отмель и растягивались на сухом горячем песке, зарываясь в него, опять возвращались в воду и начинали прежнюю забаву. Под конец им пришло в голову, что их голое тело очень похоже на трико телесного цвета, – тогда они начертили круг на песке и устроили цирк, состоявший из трех клоунов, так как никто не хотел уступать другому этого почетнейшего звания.

Затем принялись за шарики и играли в разные игры, пока не надоело. После этого Джо и Гек еще раз выкупались, но Том не решился, так как оказалось, что, снимая штаны, он сбросил нечаянно и нитку с нанизанными на ней погремушками с гремучей змеи, которую носил вокруг лодыжки, так что удивительно было, как это он избежал судороги, оставаясь без защиты таинственного амулета. Он не решился лезть в воду, пока не разыскал эту нитку, а тем временем товарищи успели накупаться досыта и вышли отдохнуть. Постепенно они разошлись в разные стороны, призадумались и начали тоскливо посматривать за реку на деревню, дремавшую под солнцем. Том поймал себя на том, что писал на песке большим пальцем ноги «Бекки». Он стер имя и рассердился на себя за свою слабость. Но потом опять написал, не выдержал. Снова стер и, чтобы отделаться от искушения, кликнул товарищей и присоединился к ним.

Но Джо безнадежно упал духом. Он так тосковал по дому, что не мог больше выдержать. Слезы почти явно выступали у него на глазах. Гек тоже погрузился в меланхолию. Да и у Тома кошки скребли на сердце, но он старался не показывать вида. У него была тайна, сообщать которую он считал преждевременным, рассчитывая пустить ее в ход, если не удастся усмирить мятежное уныние. Он сказал самым веселым тоном:

– Бьюсь об заклад, ребята, что на этом острове и раньше нас жили пираты. Мы исследуем его еще раз. Здесь должны быть клады. Что вы скажете, если нам удастся вырыть сгнивший сундук, полный золота и серебра, а?

Но это заявление не возбудило особенного восторга и осталось без ответа. Том придумал еще два-три соблазнительных предложения, но и они не имели успеха. Выходило совсем дрянь дело. Джо сидел, ковыряя палкой песок, и выглядел очень угрюмым. Наконец он сказал:

– Ох, братцы, бросим-ка это. Я хочу домой. Тут уж очень тоскливо.

– Да нет, Джо, ты привыкнешь помаленьку, – сказал Том. – Подумай, как здесь хорошо ловится рыба.

– Надоела мне рыба. Я домой хочу.

– Но, Джо, ведь другого такого места для купанья не сыщешь.

– А что в нем, в купании? Ну его совсем. Оно только тогда и хорошо, когда кто-нибудь не пускает. Сказано, домой хочу.

– Ох, уж ты, младенец! К мамаше захотелось.

– Ну да, я хочу видеть маму, и ты бы захотел, если бы у тебя была. Я такой же младенец, как и ты! – И Джо слегка всхлипнул.

– Ладно, отпустим этого плаксу домой, к маме, правда, Гек? Бедняжка, – к маме захотелось! Ну и пусть идет! Тебе здесь нравится, правда, Гек? Ты останешься, да?

Гек сказал: «д-да-а», – без всякого воодушевления.

– Я никогда в жизни больше не стану говорить с тобой, – сказал Джо, вставая. – Так и знай!

Он угрюмо отошел и стал одеваться.

– Велика важность! – ответил Том. – И не нуждаюсь. Иди домой, пусть над тобой смеются. Славный пират, нечего сказать. Мы с Геком не младенцы-плаксы. Мы останемся, правда, Гек? Пусть идет, коли хочет. Мы и без него справимся, надеюсь.

Тем не менее, Том чувствовал себя не в своей тарелке и был очень встревожен, видя, что Джо продолжает одеваться с мрачным видом. Смущало его и то, что Гек очень уж внимательно следил за приготовлениями Джо, храня зловещее молчание. Наконец, не сказав ни слова на прощанье, Джо побрел к Иллинойскому берегу. У Тома защемило сердце. Он взглянул на Гека. Гек не вынес его взгляда и опустил глаза. Затем он сказал:

– Я тоже хочу домой, Том. Тут и без того было жутко, а теперь еще хуже станет. Пойдем-ка, Том.

– Не хочу. Уходите, если вам хочется. Я остаюсь.

– Том, а я лучше уйду.

– Ну и ступай – кто тебя держит?

Гек стал натягивать свои дырявые штаны.

– Том, пойдем-ка лучше. – сказал он. – Подумай-ка. Мы подождем тебя на берегу.

– Не стоит время тянуть – не дождетесь.

Гек печально побрел восвояси, а Том стоял, глядя ему вслед, и ему крепко хотелось побороть свою гордость и тоже отправиться. Он надеялся, что мальчики остановятся, но они продолжали медленно брести. Внезапно Тому показалось, что кругом стало очень пустынно и тихо. Он окончательно осилил свою гордость и устремился вслед за товарищами, крича:

– Постойте! Постойте! Я вам что-то скажу!

Они остановились и обернулись. Подойдя к ним, он стал рассказывать свой секрет. Сначала они слушали его угрюмо, но когда поняли, в чем «штука», то крикнули «ура» и объявили, что это великолепно и что если бы он сказал им раньше, то они и не подумали бы уходить. Он придумал какое-то благовидное объяснение, но действительная причина его молчания заключалась в опасении, что слишком раннее открытие тайны не помешало бы им соскучиться, почему он и решил хранить ее как последнее средство на самый крайний случай.

Мальчики весело вернулись назад и занялись обычными играми, все время болтая об удивительном плане Тома и восхищаясь его гениальностью. После вкусного обеда, состоявшего из черепашьих яиц и рыбы, Том заявил, что ему хочется научиться курить. Джо ухватился за эту мысль и сказал, что он тоже попробует. Ввиду этого Гек сделал и набил им трубки. Эти новички никогда еще не курили ничего кроме сигар, свернутых из виноградных листьев, которые щипали им языки и не считались серьезным куревом.

Теперь они растянулись на земле, опираясь на локти, и принялись осторожно и не слишком уверенно пускать клубы дыма. Дым был неприятен на вкус, и их слегка тошнило, однако Том сказал:

– Да это очень просто! Знай я, что это все, я бы давно выучился.

– Я тоже, – сказал Джо. – Чистые пустяки.

– Да, сколько раз я видал, как люди курят, и думал: хотелось бы и мне уметь курить, – но мне всегда казалось, что я не сумею, – продолжал Том. – Вот что я думал, правда, Гек? Помнишь, я говорил тебе? Наверно, Гек помнит, как я это говорил.

– Да, сколько раз, – подтвердил Гек.

– Ну вот, – продолжал Том, – сотни раз. Однажды говорил у бойни. Помнишь, Гек? Тут были Боб Таннер, Джонни Миллер и Джефф Татчер. Ты разве не помнишь, Гек?

– Как же, помню, – ответил Гек. – Это было на другой день после того, как я потерял белый шарик, нет, накануне того дня!

– Ну вот, я говорил это, – сказал Том. – Гек помнит.

– Я думаю, что я мог бы курить трубку целый день, – заметил Джо. – Меня нисколько не тошнит.

– И меня, – подхватил Том. – Я мог бы курить целый день, но я ручаюсь, что Джефф Татчер не может.

– Джефф Татчер! Да он от двух затяжек свалится. Пусть попробует, сам увидит.

– Наверное, а Джонни Миллер – хотел бы я посмотреть, как Джонни Миллер примется за это дело.

– Хотел бы и я! – сказал Джо. – Ну, Джонни Миллеру и приниматься не стоит. Он и одной затяжки не выдержит.

– Это верно, Джо. А хотелось бы мне, чтобы мальчики увидели нас теперь.

– Да, и мне бы хотелось.

– Слушайте, ребята, вы об этом ни гу-гу, а как-нибудь, когда они все будут в сборе, я подойду к тебе и спрошу: «Джо, нет ли у тебя трубки? Покурить хочется»! А ты скажешь, этак равнодушно, словно для нас оно плевое дело: «Да. У меня моя старая трубка, да есть и другая, только табак-то неважный». А я скажу: «О, это ничего, был бы крепок». А затем ты достанешь трубки, и мы закурим себе, как ни в чем не бывало, – и то-то они будут глаза пялить!

– Ей-ей хорошо будет, Том. Хотел бы я, чтобы это было теперь!

– И мне бы хотелось. А когда мы им расскажем, что научились курить, будучи пиратами, небось они позавидуют, что не были с нами.

– О, еще бы! Бьюсь об заклад, что позавидуют.

Разговор продолжался, но понемногу начинал становиться вялым и отрывистым. Паузы становились длиннее; отплевыванье изумительно усилилось. Каждая пора во рту мальчиков превратилась в какой-то фонтан слюны: они едва успевали выплевывать жидкость, скапливавшуюся под языком; она проникала в глотку и вызывала громкую икоту. Лица мальчиков были бледны и жалки. Трубка Джо выскользнула из его ослабевших пальцев. Трубка Тома последовала ее примеру. Оба фонтана действовали неистово, и оба насоса откачивали вовсю. Джо сказал слабым голосом:

– Я потерял ножик. Пойду-ка поищу его.

Том произнес дрожащими губами, стараясь выговаривать ясно:

– Я тебе помогу. Ступай той дорогой, а я пойду в обход, через ручей. Нет, тебе незачем идти, Гек, мы сами найдем.

Гек остался и ждал целый час. Наконец ему стало жутко одному, и он пошел искать товарищей. Они оказались в разных углах леса, далеко друг от друга; оба были очень бледны и сонны. Но кое-какие следы удостоверили, что если им было дурно, то теперь они облегчились.

В этот вечер они мало говорили за ужином, и вид у них был сконфуженный. Когда же Гек после ужина набил себе трубку и собирался набить и им, они отказались, говоря, что чувствуют себя не совсем хорошо – съели что-то такое, что повредило им.

Около полуночи Джо проснулся и разбудил товарищей. В воздухе чувствовалась томительная тяжесть, предвещавшая что-то недоброе. Мальчики сбились в кучку и подсели поближе к приветливому огоньку, несмотря на удушливый зной неподвижной атмосферы. Они сидели молча, прислушиваясь и поджидая. За пределами освещенного костром пространства все было погружено в черную тьму. Вдруг какой-то слабый трепетный блеск озарил на мгновение листву и пропал. За ним последовал другой, посильнее. Потом еще. Потом точно слабый вздох пронесся по лесной чаще. Мальчики ощутили слабое дыхание на своих щеках и вздрогнули, вообразив, что пролетел сам Дух ночи. Последовала пауза.

Вдруг ослепительный свет превратил ночь в день, так что каждую былинку можно было разглядеть ясно и отчетливо. Можно было также видеть три бледных, растерянных лица. Страшный удар грома прокатился по небу и замер отдаленными раскатами. Пронесся холодный порыв ветра, шелестя листьями и поднимая столбом белый пепел костра. Снова яркий свет озарил лес, и в то же мгновение страшный удар точно расщепил верхушки деревьев над головами мальчиков. Они в ужасе уцепились друг за друга в наступившей затем непроглядной тьме. Крупные капли дождя забарабанили по листьям.

– Живо, ребята, в палатку! – крикнул Том.

Они бросились опрометью, цепляясь за корни деревьев и плети винограда в темноте, кидаясь из стороны в сторону. Страшный ураган бушевал среди деревьев, заставляя их гнуться со свистом. Ослепительная молния сверкала то и дело, оглушительные раскаты грома следовали один за другим. Дождь хлынул как из ведра, разыгравшийся ураган гнал его потоками по земле.

Мальчики перекликались между собою, но рев ветра и раскаты грома заглушали их голоса. Как бы то ни было, они добрались, наконец, и укрылись в палатке, продрогшие, перепуганные и промокшие до нитки. В компании все-таки было не так жутко. Старый парус так бешено бился на ветру, что они не могли бы разговаривать, если бы даже другие звуки не заглушали их голосов.

Буря разыгрывалась все злее и злее, сильный порыв ветра сорвал парус и моментально унес его. Мальчики схватились за руки и побежали, то и дело падая и получая ушибы, под прикрытие огромного дуба, росшего на берегу реки. Битва стихий была в полном разгаре. При непрерывном блеске молний, бороздивших небо, все выделялось с резкой и отчетливой ясностью: гнувшиеся деревья, бурная река, белая от пены, брызжущие потоки, струившиеся по земле, неясные очертания высоких холмов на том берегу, – все выступало сквозь быстро мчавшиеся облака и косую сетку дождя. То и дело какое-нибудь гигантское дерево, не устояв в бою, с треском падало на молодую поросль, а непрерывные удары грома сыпались с оглушительным грохотом, короткие и резкие и невыразимо страшные. Гроза разразилась с неслыханной яростью, готовая, казалось, и разнести остров на куски, и испепелить его, и потопить до верхушек деревьев, и стереть с лица земли, и умертвить все живое на нем. Плохая была ночь для бесприютных юных голов!

Наконец битва кончилась, разыгравшиеся силы удалились с глухим и грозным ворчанием, постепенно замиравшим вдали, и водворился мир. Мальчики вернулись на стоянку, порядком перепуганные, но оказалось, что им еще можно было благодарить судьбу, так как огромная смоковница, под которой они спали, была разбита молнией, и счастье их, что они выбрались из-под нее до катастрофы.

Все на стоянке было залито водой, не исключая костра, так как они были легкомысленны, подобно всему своему поколению, и не позаботились обезопасить его от дождя. Это было неприятно, – они промокли насквозь и озябли. Они красноречиво выражали свое негодование, но вскоре заметили, что огонь пробрался глубоко внутрь старого ствола, под которым был разведен, так что часть тлевшей сердцевины осталась незалитой. Тогда, набрав коры с подветренной стороны упавших деревьев, они терпеливо принялись за дело, и им удалось снова развести огонь. Они натаскали в него как можно больше хвороста и вскоре развеселились, когда запылал громадный костер. Обсушив окорок, мальчики закусили, а затем сидели перед огнем, болтая и расписывая свое полуночное приключение, до самого утра, так как не было сухого местечка, чтобы прилечь.

Когда солнечные лучи прокрались в чащу, их стал одолевать сон. Они пошли на песчаную косу и улеглись там. Жгучее солнце наконец разбудило их, и они угрюмо принялись готовить завтрак. Но и поев, чувствовали себя вялыми и изломанными, да и тоска по дому давала себя знать. Том заметил эти признаки и старался, как умел, развеселить пиратов. Но они и слышать не хотели о шариках, цирке, купании и других забавах. Он напомнил о пресловутой тайне, чем несколько поднял настроение. Пользуясь этим, он предложил товарищам новую забаву: сложить с себя на время звание пиратов и превратиться в индейцев, для разнообразия. Эта идея пришлась по вкусу. Не теряя времени, принялись за дело, и вскоре все были с ног до головы расписаны полосами черного ила, делавшими их похожими на зебр, – разумеется, все были вождями и пустились в лес разорять английский поселок.

Мало-помалу они разделились на три враждебных племени и стали нападать друг на друга из засад, с грозным боевым кличем, скальпируя и убивая друг друга тысячами. День был чрезвычайно кровавый и, следовательно, удачный.

К ужину собрались в лагере, голодные и веселые. Но тут возникло затруднение: враждующие индейцы не могут преломить хлеб за общей трапезой, не заключив мира, а заключить его, не выкурив трубки мира, для них просто немыслимо. Никто еще не слыхивал о каком-нибудь другом способе. Двое из дикарей готовы были сожалеть о том, что не остались пиратами. Как бы то ни было, ничего другого не оставалось, так что они потребовали трубки с самым веселым видом, какой только могли напустить на себя, и принялись добросовестно пускать клубы дыма.

И что же, в результате они порадовались тому, что впали в дикое состояние, так как благодаря этому выяснилось, что они кое-что приобрели. Оказалось, что они могут уже слегка затягиваться, не подвергаясь необходимости отправляться за потерянным ножом. Их тошнило не особенно сильно, и до серьезного расстройства не доходило.

Разумеется, они не были так глупы, чтобы упустить такую блестящую перспективу из-за недостатка практики. Нет, они осторожно практиковались после ужина, с самым блестящим успехом, так что провели восхитительный вечер. Они больше гордились и утешались своим новым талантом, чем если бы им удалось оскальпировать все индейские племена. Оставим их курить, болтать и хвастать, так как сейчас мы не будем ими заниматься.