Красный дом

Алекс подсчитывал в уме, во сколько ему обойдется этот отпуск. Два пропущенных рабочих дня в магазине по продаже видео, два пропущенных выгула собак. Минус сто двадцать три евро. Зато он побывает в горах.

Большинство девчонок считают его скучным. Плевать. Ты неудачник, если не зарабатываешь деньги, а он собирается отучиться в колледже без банковских займов. Алекс потер лоб. Напряжение за левым глазом и кислый привкус во рту – минут через пятнадцать появится боль, а на краю зрения замелькают зеленоватые вспышки. Он приоткрыл окно и жадно вдохнул холодный воздух. Ему нужна темнота. И покой.

– Эй, Алекс… – окликнул отец и обернулся. – Остановимся? – предложил он, увидев выражение его лица.

Алекс покачал головой.

– Хотя бы на десять минут?

Они съехали с дороги, и дождь внезапно прекратился. Воздух очистился, мир засиял. Машина перевалила через холм, и вал Оффы снова предстал перед ними. Его верхний край золотился, будто небо вдруг раскрылось, изливая неземной свет.

– Охренеть, – проговорил Бенджи.

И никто его не одернул.

Пахло пчелиным воском и свежим постельным бельем. Луиза стояла посреди спальни, прислушиваясь к доносящемуся откуда-то снизу тихому, на грани слышимости, жужжанию. Повеяло холодом, и волоски на ее шее встали дыбом. В этой комнате кто-то сильно страдал. Луиза умела ощущать подобное с детства. То в каком-нибудь доме, то даже просто в коридоре. А когда Крейг купил усадьбу Дейнс-Барн, она и пяти минут не могла там находиться. Муж твердил, что это глупо. А неделю спустя она узнала – в том доме погиб, закрывшись в холодильнике, маленький мальчик.

Мелисса прошла по холодным плитам в коридоре и вышла в сияющий прямоугольник дверного проема. Стоило лишь вынуть наушники – и сразу навалилась тишина, прерываемая только шелестом травы да отдаленным собачьим тявканьем. Промокнув воду на скамье кухонным полотенцем, Мелисса села и погрузилась в чтение «Невыносимой любви» Иэна Макьюэна. Смысл слов с непривычки ускользал – ей еще не доводилось жить в сельской местности дольше пяти дней. Как-то в 2011 году она провела какое-то время в Келлморе. Они прыгали с тарзанок и пили «Бакарди бризер». У Кейши тогда случился приступ эпилепсии прямо в душе. А здесь совершенно нечего делать. В сумке лежали две самокрутки с марихуаной, но она выкурила их, еще когда они остановились у овечьего стада. Ричард тогда напился, и это было ужасно.

– Боже, я не знал, как прекрасен этот моцартовский концерт для фортепьяно, – сказал он. – Печенья больше не осталось, нет?

Если задуматься, там было красиво: зеленая чаша долины, а над ней плывут, меняя очертания, облака. И дымом от костра пахло…

Бананово-желтая гусеница свернулась вопросительным знаком на подлокотнике скамьи. Мелисса чуть не смахнула ее в траву, но пожалела, вдруг вспомнив о говорящей гусенице из какой-то детской книжки.

В ворота въехало зеленое такси, и Алекс с младшим братом появились из-за дверцы, будто клоуны из цирковой машины.

«…поразительные пейзажи Ольхон-Вэлли… вторая категория в списке охраняемых объектов… тщательно отреставрирован… добавлена вторая ванная комната… огромный придомовый участок… кустарники и взрослые деревья… риск подтопления… краны-смесители… сушилка… нет телевизионного сигнала… тысяча двести фунтов в неделю… разумные компенсации за поломку… «Американ-экспресс»… септик…» – гласил рекламный проспект Красного дома.

Доминик помог водителю выгрузить вещи, а Бенджи достал застежку от портфеля из засыпанного крошками тайника. Ричард одной рукой обнял Анжелу – в другой он на отлете держал чашку чая. Умытый дождем мир сиял, вдалеке по-прежнему тявкал пес.

– Рада снова видеть вас, – пожимая дяде руку, поздоровалась Дейзи.

Сказала так, будто они коллеги. Ричард напрягся и повернулся к Бенджи.

– Как поживаете, молодой человек?

Алекс поймал взгляд Мелиссы и разом забыл, что его укачало. Вновь представилось, как она расстегивает молнию на черной юбке. И душевая кабинка…

Алекс ее хочет. Наивный. Грядущая неделя перестала казаться бессмысленной. Мелисса медленно зашагала к двери, спиной ощущая его взгляд.

«Стерва», – подумала Анжела.

У Алекса перед глазами вновь замелькали зеленые мушки, и он пошел в ванную.

«Какая она гламурная и ухоженная», – подумала Дейзи. Представилось, как Мелисса встряхивает волосами, и они разлетаются, словно в замедленной съемке. Наверняка в школе она лидер какой-нибудь группы бездушных стерв. Однако не стоит забывать, что популярность и гламур тщетны и преходящи. Впрочем, такие люди – все равно люди и не менее остальных заслуживают любви.

«Опель» в три приема развернулся и укатил, задевая выхлопной трубой рытвины на дороге. Сад затих, и если бы красный воздушный змей глянул с высоты на усадьбу, то увидел бы огромный зеленый квадрат выкошенной травы на другом конце долины, а в самом его центре – дом, величественный и строгий, ничуть не походящий на ферму. Высокие створчатые окна, стены из узких блоков серого камня – в таком доме Элиот или Остин поселили бы викария и его сестер, ярых трезвенниц. Каменная стена сухой кладки огибала усадьбу по периметру. Двое чугунных, украшенных завитушками ворот – одни для пеших людей, другие для транспорта – давно покрылись толстым слоем ржавчины. Крышу дома венчал флюгер в виде бегущей лисы. Рододендроны окружали мелкий декоративный пруд, полный лягушачьей икры, а в дровяном сарае лежал лошадиный череп.

Промыв рот струей холодной воды, Алекс с закрытыми глазами добрался до спальни. Положил на голову подушку, чтобы приглушить свет и звуки, и свернулся калачиком на кровати.

На кухне Анжела пила красное вино с изысканным привкусом плесени и вымученно общалась с готовящей ужин Луизой.

– Мелисса вегетарианка, – сообщила та. – Я бы тоже не ела мясо, но Ричард в этом отношении подобен пещерному человеку.

Почему ей не нравится эта женщина? Не нравится ее бежевый свитерок с высоким воротником, не нравится, как она смотрит на мерный стаканчик – будто у нее в руке шприц с лекарством, от которого зависит чья-то жизнь. На сковороде шипели овощи, и Анжеле почему-то вспомнился Карл Бутчер, в прошлом семестре убивший кошку. «Они били ее о стену, мисс», – сказал полицейский. Анжела узнала его – он присутствовал на экзамене по специальности. Карл смотрел на них с непроницаемым выражением лица. Эти мальчики знали, что не нужны миру, и плохое поведение – их единственная возможность оставить по себе память. «Но ведь люди едят коров», – возразил Карл. Самое приличное, что он сказал за год.

– Не представляю, как она будет жить здесь, – вздохнула Луиза. – В сотнях миль от ближайшего магазина «Джек Уиллс».

Дейзи наблюдала, как садящееся за вал Оффы солнце золотило желтый трактор и ветхие сараи с крышами из волнистого железа. Склон горы крутой – будто из окна самолета смотришь. И тихо, лишь ветер свистит. Кажется, можно вытянуть руку и взять трактор большим и указательным пальцами. Сущий Эдем. Это не сказка, все происходит здесь и сейчас. Вот оно, место, из которого изгнали род людской. Какая-то хищная птица пронеслась над долиной и растворилась в зеленой дали. Дрожь нетерпения пронзила ступни Дейзи. Века поглотят нас, как небо поглотило эту птицу. Сегодня она встретилась с Мелиссой на лестнице и поздоровалась. Мелисса в ответ уставилась на нее, и они обошли друг друга, точно в замедленной съемке «спагетти-вестерна».

Красный «вольво» зигзагами поднимался в гору от Лонгтауна, то исчезая, то вновь появляясь из-за поворота. У подножия холма, в обнесенном стеной саду Бенджи играл в ниндзя, с уханьем и аханьем размахивая палкой. Здесь Дейзи никто не видел, никто не осуждал. Глядясь в зеркало, вместо себя она видела животное, в котором заперта. Оно росло, питалось и все время чего-то хотело. Больше всего Дейзи жаждала выглядеть посредственно, чтобы взгляды людей на ней не задерживались. Потому что мама ошибается. Вера или неверие, добро и зло, правота или ошибочность не имеют значения. Важно лишь найти в себе силу, чтобы переносить трудности, которыми сопровождается бытие.

В небе плыли облака. Почему она никак не может выбросить из головы Мелиссу? В ней было что-то притягательное, обещание таящейся внутри мягкости, и хотелось сорвать все слои, чтобы добраться до нее.

Доминик и Ричард с пивом в руках стояли у стены и смотрели на долину, будто двое путешественников на носу корабля – на спокойное зеленое море внизу.

– Анжела сказала, ты нашел работу в книжном магазине. Книги на заказ или розничный сетевой магазин? – спросил Ричард, вспомнив, что Доминик не мог найти работу девять месяцев.

– Второе. Сеть магазинов «Уотерстоунс». Откровенно говоря, это самая лучшая работа за всю мою жизнь, – ответил Доминик и посмотрел вверх.

Вулканическая пыль скрывала инверсионные следы самолетов. На середине склона поля постепенно превращались в каменистые насыпи, поросшие дроком и папоротником, и восходили к темным вершинам гор. Мордор и Шир в пятидесяти ярдах друг от друга.

– Правда? – спросил Ричард.

Интересно, как можно потерять работу, если ты самозанятый? В этом случае работы может быть либо больше, либо меньше. К тому же Доминик – талантливый музыкант. Ричард навещал его семью несколько лет назад и видел, как он развлекал детей джазовой версией колыбельной «Сияй, сияй, звездочка» и мелодией из детской передачи «Синий Питер», которую исполнил в стиле Бетховена. Однако на жизнь Доминик зарабатывал, сочиняя музыку для рекламы стирального порошка и шоколадных батончиков. Ричард не представлял, как можно работать, не намереваясь сделать карьеру. Это относилось и к Анжеле, хотя она – женщина, которая воспитывает детей, а это все-таки иное. А Доминик ухитрился потерять и свое дело.

– Удивительное место, – произнес Доминик и медленно обвел взглядом долину.

– Добро пожаловать, – отозвался Ричард.

У столика в коридоре Бенджи лениво листает «Гардиан». Ему нравятся газеты. Некоторая информация пугает его, он хотел бы про это не читать – изнасилования, террористы-самоубийцы, – но тяга к секретам взрослых сильнее. Нефтепродукты с «Дипуотер Хорайзон» разлились на четыре тысячи квадратных миль… Тридцать человек погибли в результате взрыва бомбы в Могадишо… В желудке кита обнаружено пятьдесят тонн мусора… В последнее время Бенджи много думает о смерти. Отец Кэрли, его школьного друга, умер от инфаркта в сорок четыре года. Недавно хоронили бабушку Бенджи. У женщины из телепередачи обнаружили рак кишечника.

Отложив газету, Бенджи принимается исследовать дом. Заглядывая поочередно в каждую комнату, он мысленно обдумывает, как из нее спасаться, и отмечает места, где могут спрятаться враги. В спальню Бенджи не входит – там страдает от мигрени Алекс, и вместо этого спускается в кухню, чтобы взять нож и сделать копье. Но в кухне тетя Луиза, и Бенджи идет на улицу. В поленнице он находит большую палку и сшибает ею голову зомби. Из шеи зомби брызжет кровь, а его голова лежит на земле и ругается по-немецки, пока конь Бенджи не наступает на нее.

Алекс опустил ноги на пол и медленно сел. Рубашка промокла от пота, голова как свинцом налита, а цвета выглядят необычно, будто он вдруг оказался в фильме шестидесятых годов. Хорошо хоть Мелисса не видела его таким. Когда приступ мигрени настигает Алекса в школе, ему приходится идти в медицинский кабинет и ложиться там на кушетку. Он пытался стоически не обращать внимания на болезнь, словно на нападки агрессивного недруга, однако некоторые ученики думают, будто мигрень – что-то уродливое, наподобие приступа эпилепсии или очень толстых линз в очках. Алекс потер лицо. Снизу тянуло запахом жареного лука и доносились возгласы сражающегося Бенджи.

Мелисса открыла коробку с канцелярскими принадлежностями фирмы «Ротринг». Ручки, ластик-клячка, скальпель. Наточила карандаш 3В – стружки сыпались в плетеную мусорную корзину – и прежде чем начать рисовать цветы, сосредоточилась, входя в состояние покоя. В школе рисование не считается важным предметом, потому что оно не поможет поступить на факультеты юриспруденции, банковского дела или медицины. Рисование – нечто незначительное, наподобие второго иностранного языка, всего лишь придаток к дизайну и технологии, и ученики, которые могут хоть что-то нарисовать, всегда получают высший балл. Однако Мелиссе нравится рисовать углем и хорошей гуашью, нравится закатывать черной тушью линолеумный штамп и делать линогравюры.

В гостиной Дейзи обнаружила Алекса. Тот сидел на диване и цедил воду со льдом, уставившись в пустой камин.

– Как ты?

– Лучше не бывает. – Брат поднял стакан, будто для тоста.

Кубики льда брякнули о стенки.

Снова они говорят высокопарно, точно незнакомцы на фуршете.

– Я поднималась на холм. Там такие виды, что дух захватывает.

Алекс на миг пришел в замешательство, словно пытаясь вспомнить, где он.

– Ну еще бы.

Всего лишь два года назад он был подвижным, активным ребенком: не мог высидеть до конца обеда, падал с батута и использовал загипсованную руку в качестве бейсбольной биты. Втроем они играли в догонялки, «Змеи и лестницы» и прятки, смотрели телевизор, лежа друг на друге, как спящие львы. Теперь Алекс стал чужим, жизнь его не радовала, а проблемы отца, казалось, и вовсе не волновали. Дейзи как-то прочла один из исторических докладов брата о сложной экономической ситуации в Германии перед Второй мировой войной, когда евреев сделали козлами отпущения, и с удивлением обнаружила, что автор этого доклада производит впечатление думающего и чувствующего человека.

– Как тебе Мелисса?

– Нормальная девчонка.

Что за чушь он несет? Явно запал на нее, потому что парни ни о чем другом и думать не способны. Дейзи хотелось рассмеяться и дернуть брата за волосы, а потом затеять шутливую потасовку, как бывало не раз. Однако правила изменились. Она протянула было руку к его шее, но остановилась в сантиметрах от цели.

– Увидимся за ужином.

– Разумеется.

Ричард открыл скрипучую дверцу кухонной плиты. Хлопья пепла взметнулись и осели на брюках. Он взял смятую газету из большого ведра. Под заголовком «Порт-о-Пренс разрушен» виднелась зернистая фотография маленького мальчика, которого вытаскивали из развалин. Всем на все наплевать, пока не начинают страдать хорошенькие дети. На слуху маленькие белокурые девочки с лейкемией, а не чернокожие подростки, которых в Лондоне убивают каждый день.

Ричард подумывал разжечь огонь с помощью таблеток для растопки, но счел это малодушием и выстроил шалашик из щепок вокруг смятой газеты. Вспомнилась девушка по имени Шарн. Она участвовала в гоночной гребле по Темзе. Ох нет, лучше подумать о чем-нибудь другом. Спички «Свон веста» лежали в коробке как стволы деревьев у лесопилки. Ричард чиркнул спичкой, бумага занялась, взметнулось рыжее пламя. Он затворил дверцу, открыл отдушину. Колени болят, нужно больше упражняться. Скоро он будет заниматься любовью с Луизой. Представилось ее чистое тело, пахнущее тортом после геля для душа с ароматом какао.

– Они прячутся среди деревьев, с луками и стрелами, – сказала Дейзи. – А у нас есть секретные планы.

– Какие секретные планы? – спросил Бенджи.

Дейзи сколупнула мох с края скамьи.

– Планы по созданию ракеты для полета на Луну.

– Это скучно, – заметил Бенджи.

Дейзи подумала о мужчинах с луками и стрелами. Когда-то они и в самом деле были здесь. Как мамонты, дамы в кринолинах, «спитфайры» в небе. Места остаются, а время проносится сквозь них, будто ветер сквозь траву. Одна вещь превращается в другую. Как огонек на головке спички. Дерево превращается в дым. Если бы мы только могли гореть ярче. В сарае ночью кто-то рычит.

Анжела выглянула из окна спальни. У забора болтали Доминик и Ричард. Болтали по-мужски: в одной руке пиво, другая – в кармане брюк. Интересно, о чем они говорят и о чем умалчивают? Ей сорок семь, а она до сих пор помнит, как в пятнадцать лет злилась на младшего брата, который после смерти отца сговорился с матерью и выжил сестру из дома. Анжела достала со дна коробки шоколадку «Дайри милк», разорвала лиловую фольгу, отломила верхний ряд квадратиков и положила в рот. Излюбленное утешение детей. Мать и Ричард навещали отца в больнице за день до его смерти. Анжеле тогда не разрешили пойти, и потом ее несколько месяцев преследовали кошмары, будто они сговорились и убили отца. Внизу кто-то ударил в большую кастрюлю и крикнул «ужин!», словно они гостят в каком-нибудь поместье, где еду подают на серебряных подносах лакеи в ливреях. Придется пойти.

– Дейзи, пожалуйста, не сейчас… – Анжела хотела схватить дочь за рукав, но мешал стоящий рядом Доминик.

– Что ты хотела сказать? – спросил Ричард.

– Благодарность. Я хотела поблагодарить Бога за еду, – ответила Дейзи.

Все внимание тут же сосредоточилось на ней, сидящей рядом с леденцово-зелеными винными бутылками и парусами салфеток. Мелисса комично приоткрыла рот.

– Давай, – кивнул привычный к неловким ситуациям Ричард.

– Господь наш… – Люди живут с закрытыми глазами, нужно пробудить их. – Мы благодарим Тебя за эту еду, мы благодарим Тебя за эту семью и просим Тебя дать пищу тем, у кого ее нет, и присмотреть за теми, у кого нет семьи.

– Аминь и ам-ам, – сказал Бенджи.

– Замечательно. – Ричард потер руки.

– Чертова Нора, – пробормотала под нос Мелисса.

Скрежет стульев по плиткам пола напомнил треск петард. Луиза подняла красную эмалированную крышку огромной кастрюли, выпустив душистый пар.

Алекс одобрительно посмотрел на Дейзи и показал ей большой палец.

Доминик налил немного вина в бокал Бенджи.

– Разве здесь не чудесно? – спросил Ричард и взмахнул руками, подразумевая дом, долину, всю местность, а может, и жизнь.

Луиза побаивалась разговаривать с Дейзи. Она толком не знала молитв, но Дейзи похвалила ее свитер, и напряжение спало.

Ричард поднял бокал.

– За нас!

Остальные тоже подняли бокалы и повторили его тост. Бенджи одним глотком выпил свое вино.

Мелисса увидела, что мама смеется вместе с Дейзи. Ей захотелось развести их в стороны, однако Дейзи производила впечатление непреклонной. Так легко она не отступится.

Алекс не мог отвести глаз от Мелиссы. Тело сводило от желания. Он представлял ее в душе, всю в мыльной пене.

«Между нами нет ничего общего, совершенно ничего», – думала Анжела, глядя на брата.

– Помнишь ту дохлую белку, которую мы нашли на карусели в парке? Мы подумали, что это чудо, – словно услышав ее, спросил Ричард.

Он откинулся на спинку стула и поболтал вино в бокале, будто в дурной рекламе.

– Как ты ухитряешься помнить подобные мелочи? – удивилась Анжела.

Интересно, почему об этом забыла она.

Ричард закрыл глаза, припоминая.

– Гобеленовые наволочки. Боже всемогущий, там были вышиты кошки, розы и ангелы…

Анжела ощутила себя оскорбленной. Это и ее прошлое, а он будто украл его и присвоил.

– Черт! – Мелисса вскочила из-за стола – ее брюки были испачканы кетчупом. – Ах ты маленький засранец!

– Эй-эй! – Луиза примирительно подняла руки, но Мелисса выбежала из гостиной.

– Простите. Мне очень, очень жаль. – Бенджи заплакал.

– Ну, не плачь, парень. Ты ведь не нарочно. – Доминик обнял его.

Зато Алексу стало легче – сексуальное напряжение наконец-то спало и больше не мешало думать.

– Девочки-подростки, – заметил Ричард ровным тоном, будто предлагая тему для обсуждения.

Наконец-то Анжела вспомнила! Ту мертвую белку. Она была такая хорошенькая, с маленькими идеальными коготочками, и выглядела так, будто просто прилегла и уснула.

– Можно мне еще вина? – спросил Бенджи.

– У него чудесный вкус.

– Надо же, в Росс-он-Уай есть «Моррисонс».

– Строители работали тут девять недель.

– Он уехал в Итон.

– Ай!

– В моей сумочке есть пластырь.

– По меньшей мере двадцать стоунов.

– Кровь попала на твой пармезан.

– У нее был сломан череп.

– Пятьдесят отжиманий.

– Яблочный пирог с крошкой.

– Четверть миллиона людей.

– Бренди? Сигары?

– «Диззи» – с «и» на конце…

– А потом «Хувер» взорвался. В буквальном смысле взорвался.

– Сидите, я сама помою.

– Я объелся.

– Пора спать, молодой человек.

– Там, среди холмов.

– Спокойной ночи, Бенджи.

– Дейзи, почитаешь ему?

– Почисти зубы! Помнишь, что сказала та женщина?

– Спокойной ночи, Бенджи.

– Спокойной ночи.

Мелисса села на пол между тумбочкой и стеной. Внизу смеялись. Она уперла острие скальпеля в ладонь, однако проткнуть кожу не смогла. Струсила. Ничего путного из нее не вырастет. Чертов маленький умник. Можно их проучить – выйти на улицу, замерзнуть и умереть в больнице. О боже, сегодня ведь вечер пятницы! Меган и Кэлли накачаются вином и «Ред буллом», а потом пойдут на каток. Будет покачиваться зал, будут звучать песни Леди Гаги, а Генри с приятелями устроят гонки. Их выгонят, и они пойдут в китайскую закусочную есть жаренные в тесте ананасы… Господи, как же хочется есть…

– Отец Паоло умер, и он вернулся в Италию. – Доминик передал Луизе мокрую тарелку, вылил грязную воду из миски и налил горячей воды. – И выяснилось, что сам я не раскручусь. В колледже я играл в музыкальной группе, мечтал прославиться. Теперь это кажется глупым. Нам нравился «Пинк флойд», а остальные в то время слушали «Клэш».

– Я слушала Майкла Джексона. – Луиза сложила ладони, шутливо прося прощения.

– Постепенно ты понимаешь, что посредственен.

В дверях появилась Мелисса, и Луиза нажала кнопку «Старт» на микроволновке. Доминик заметил, что внутри уже стояла тарелка с яблочным пирогом. Пока она крутилась, Луиза жестом психотерапевта на несколько секунд положила ладонь дочери на плечо. Затем достала из холодильника йогурт, из ящика – ложку и аккуратно положила их на стол. Мелисса тихо поблагодарила мать, и на миг Доминик увидел в ней маленькую девочку.

– «Лес постепенно редел, Джозеф увидел проблески света между стволами и зашагал быстрее. Вскоре он вышел из-за сосен на простор и замер, не в силах разом охватить его взглядом.

(Дейзи поерзала, устраиваясь удобней.)

– Они смотрели на озеро, по которому бежала рябь. Под хмурым небом вода в нем выглядела серебристой. Они так долго жили под землей, что озеро показалось им океаном. Меллор открыл карту.

– Мы пришли.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Джозеф.

(Веки Бенджи отяжелели.)

Меллор показал на озеро.

– Дом за ним.

У Джозефа упало сердце.

– Наверное, карта ошибается.

– Ш-ш-ш… – Меллор прижал палец к губам.

Раздался приглушенный лай собак – это шли Дымные люди.

(Бенджи закрыл глаза и отвернулся к стене.)

Меллор поспешно запихал карту в сумку.

– Быстро! Снимай сапоги…»

Ричард стянул рубашку через голову.

– Она должна быть повежливей.

– Ей шестнадцать.

– Мне все равно, сколько ей.

– Нельзя силой заставлять детей что-либо делать.

– Значит, пусть делают, что хотят?

– Ричард, ты ей не отец. Прости, я не имела в виду…

– Нет, это ты прости. – Он тряхнул головой, будто выбравшийся из воды пес. – Это все из-за того случая с Шарн. Он не дает мне покоя.

– Ты все сделал правильно.

– Иногда мало быть невиновным.

– Иди сюда.

– Пойду прогуляюсь, освежусь.

Доминик таращился в черный проем окна. Улететь бы отсюда… Почему он не почувствовал грозящую ему опасность, когда Эми в тот день вошла в магазин? У нее были такие светлые брови, почти как у альбиноса. Лет за шесть до этого они разговорились на детской площадке, Эми была с двумя мальчишками года на два старше Дейзи. А в тот день она задержалась на кассе. Кажется, флиртовала с ним. Впрочем, Доминик давно не флиртовал и не был уверен. Потом Эми назвала свой адрес таким тоном, что он понял – это приглашение, которое вполне можно отклонить. А ночью ему приснилось ее высокое, бледное тело. Таких ярких снов он не видел с двадцати лет. Три недели спустя они переспали прямо средь бела дня, и это само по себе было волнующе – с Анжелой он никогда не занимался любовью днем. Эми стонала так громко, что на миг он решил, будто ей больно. Потом они лежали и смотрели на большой японский фонарь из бумаги, который качался рядом с пыльным, занавешенным окном.

– Покорнейше благодарю вас, сэр, – шутливо сказала Эми.

Доминик повернулся на бок, скользнул пальцами по ее бедрам, маленьким грудям и глубокой ямке между ключицами и осознал, что вот он – тайный выход из дома, в котором он так долго заперт.

Анжела была в двухстах милях и тридцати пяти годах отсюда, пытаясь вспомнить, как выглядел коридор дома, где она выросла. Стойка перил, которую они называли «ананас»; фарфоровый пароходик: его осколки однажды нашли на ковре – будто ночью какой-то призрак пролетел и сшиб его; пластинки трио Оскара Питерсона на граммофоне… Доминик лег в кровать, матрас шевельнулся, и Анжела на миг проснулась. Слушая тишину, она подумала о Бенджи и ощутила прежний страх. Дышит ли сын?

Деревянный потолок в одном месте треснул, и трещину скрепляла ржавая металлическая скоба. Анжела вновь задремала и услышала, как Шербет Дабс и Слейд поют «Давай, послушай эту музыку». Мельком она увидела Карен: та сидела на холме и взирала на спящий дом, будто кролик или сова. А потом Анжела уснула по-настоящему.

Дейзи открыла «Дракулу», положила на одну страницу почтовую открытку с изображением картины Моне и принялась читать:

«Я присел на кровать, и она шевельнулась, словно почувствовав себя неловко. В это время раздался глухой звук, точно кто-то постучал в окно чем-то мягким. Я осторожно подошел и выглянул за отогнутый край шторы. Светила полная луна, и я увидел, что этот шум производила большая летучая мышь, которая кружилась у самого окна – очевидно, притянутая светом, хотя и тусклым, – постоянно ударяясь крыльями об окно».

Луна. Залив Радуги. Море Спокойствия. Ричард никогда по-настоящему не понимал, что такое космос, и порой беспокоился, что его воображение недостаточно развито и не может выйти за пределы земной атмосферы. Говорят, пульс Нила Армстронга при взлете был семьдесят.

– Все храбрые люди слегка глуповаты, – сказал как-то Мохан.

Ричард видел это как наяву. Они сидели друг против друга за столиком у окна, Мохан ел белой пластиковой вилкой салат из супермаркета «Маркс и Спенсер».

– Это мог быть абсцесс.

Ричарду следовало указать это в отчете – именно для этого он и встретился с Моханом. Теперь же Шарн сидела в инвалидном кресле, а Мохан притворялся, что никогда ничего подобного не говорил. Все знали, что засранец спит с двумя медсестрами, а его бедняжка жена ни о чем не догадывается. Разумеется, для суда это не имело никакого значения, обычные слухи и домыслы. Как смотрел на Мохана адвокат во время той встречи… Ричард почти ожидал, что его веки вдруг схлопнутся вертикально. Черт побери, а здесь холодно.

Тихо застонав, Алекс кончил в кусок туалетной бумаги, которую держал в правой руке. Тяжело дыша, он прислонился к двери. Навалилось безразличие, видения с обнаженной Мелиссой развеялись, будто туман. Алекс ногой стер брызги с деревянного пола и подумал о гребле на каноэ по Ллин-Гвинант. Потом ему пришло на ум, что дома тихо и кто-нибудь мог его услышать. Взгляд остановился на кисточке для бритья, которая лежала на подоконнике. Может, в нее встроена микрокамера, и завтра Ричард за обедом покажет нечеткое видео Анжеле… Алекс бросил туалетную бумагу в унитаз, смыл ее и понюхал руку. Аромат «Морской бриз». Прекрасно.

Пальцы Луизы скользят по неровной стене кремового цвета. Краска, под ней шпатлевка, под ней камень – гладкий, как лошадиный бок. Сегодня днем, в «Кафе Ритацца» в Саутпорте, Ричард заложил руки за голову и потянулся с таким видом, будто владел этим кафе. Он был в рубашке поло и часах «ТАГ Хойер». Сидящая за соседним столиком молоденькая мамочка поедала его глазами, однако Ричарда она интересовала не больше мебели.

Все же Мелиссе следует быть вежливей, ты, наверное, с ней недостаточно строга. Помнишь себя в четырнадцать лет? Квартира Хэнвеллов. Воскресный вечер. Ты и Пенни стоите за балконными перилами на седьмом этаже, прислонившись к хлипкому карнизу. Биение сердца отдается в ушах, колени противно дрожат. В парке бегают собаки, по кольцевой дороге едут машины – микромодель мира. Ты громко кричишь, и звук отражается от противоположного дома. Внизу собирается толпа. «Прыгай!» – кричит кто-то. Ты оглядываешься и понимаешь, что все происходит не на самом деле, это всего лишь воспоминание, которое можно отпустить и зашвырнуть в великое ветреное ничто. Но миг спустя ты пугаешься – ты не помнишь, где настоящее и как туда попасть.

* * *

Пощелкивает остывающий «мерседес». На верхушке телеграфного столба сидит сова с огромными глазами. Небо над садом рассекают летучие мыши. Известняк под луной выглядит невероятно белым. У старой ванны лежит овца, она все еще остерегается волков, которые не охотятся здесь вот уже двести лет. Высоко над людским гамом царит глубокая тишина. Волопас, Геркулес, Дракон. Вокруг Земли летает восемь тысяч сделанных людьми вещей. Вышедшие из строя спутники и космический мусор. Пояс астероидов. Пак, Миранда, Оберон. Каждой луне по сказке. Марсоход опустился у холма Хазбенда. Зонд «Гюйгенс» берет пробы у метанового озера на Титане. Пояс Койпера. Кометы и кентавры. Рассеянный диск. Облако Оорта. Местный пузырь. Звезда Барнарда. Космический холод, согреваемый лишь светом звезд…

* * *

Ричард в темноте спускался по лестнице. Он не мог воспользоваться ванной на своем этаже из-за переплетения труб под раковиной. Трубы, канализация, кабели… Фобия – это еще мягкое определение. «Период сильного страха или дискомфорта, во время которого резко возникают по меньшей мере четыре из следующих тринадцати симптомов…» Четыре симптома Ричарда: ком в горле, ощущение нереальности происходящего, тянущая боль в животе и страх сойти с ума. Он не мог парковаться в зоне для сотрудников – тогда пришлось бы идти на работу мимо труб позади котельной. В прошлом году он стоял на платформе станции Эджвер-роад кольцевой линии метро, чтобы уехать на конференцию в Ридинг. На противоположной стороне, за рельсами, мотки закопченных кабелей так густо покрывали стену, что не видно было кирпичной кладки… Когда Ричард пришел в себя, на голове был сильный порез, а вокруг толпились глазеющие на него люди.

Ричард расстегнул ширинку и направил струю в сторону от воды, чтобы сильно не шуметь. Нужно проверить простату. Плитки пола холодили ноги, от стен веяло сыростью, но раковина в этой ванной была заключена в деревянный шкафчик, а белая гофрированная труба всего одна и потому не опасна для душевного здоровья. Ричард нажал на смыв, сполоснул руки. А теперь спать.