Нота После

Земля-Земля

Элла просыпается, оглядывает комнату. Может, померещилось, может, не было ничего, событий пятилетней давности, может, все как всегда…

Тусклый, сумеречный свет пробивается в окна.

Элла распахивает окно, может, он ждет ее в саду на дорожке…

Никого, только серые тени ложатся на синюю траву.

Элла осторожно спускается в ущелье, подбирает подол платья. Она не видит крылатого змея, который свернулся среди камней, она ничего не видит, думает о том, как бы не сорваться, не упасть.

Змей поднимает голову…

Элла не видит, думает, ветер играет сухими листьями…

Ближе… ближе…

Элла замечает змея, когда он уже обвивается вокруг Эллы тугим кольцом.

– Сидят три кошки, против каждой кошки две кошки, много ли всех? – спрашивает Элла.

Змей хмурится, думает, думает…

– Трижды два… шесть… да три… девять…

– Неправильно. Три. А и Бэ сидели на трубе, А упало, Бэ пропало, что осталось на трубе?

– И…

– Правильно.

Змей радуется. Целует Эллу в плечо, хищно, жадно.

– Вчера про Землю смотрела, там, оказывается, на земле башни такие есть до неба, и комнаты там, зайдешь в комнату, она тебя сама наверх несет… – говорит Элла.

– Фантастика, – не соглашается змей.

– Да никакая не фантастика, отец сказал, все правда. И еще там кабинка такая, а сверху крылья, в кабинку садишься, крылья тебя несут… вертолет называется.

– Фантастика, – не соглашается дракон.

– Да, правда, говорю тебе, правда, отец сказал! У-у, какой…

Элла делает вид, что обиделась. Через полминуты снова поворачивается к змею, смотрит в жуткое чешуйчатое лицо.

– На столе стоит коробка, на три четверти свисает и не падает. Прошло время, коробка упала. Что было в коробке.

Змей хмурится, поводит острыми ушами.

– Мышь… зверушка какая-нибудь…

– Эх ты! Кусок льда.

– Так нечестно.

– Ну на, на… – Элла прогятигвает губы, змей целует Эллу, хищно, жадно…

Элла спускается в сад, слуги почтительно открывают перед ней двери.

– Он был здесь? – спрашивает Элла.

– Нет, моя госпожа.

Слуга смотрит растерянно. Как может быть здесь тот, кого нет.

Слуги заносят в комнату обои, примеряют на стены, Элла командует. Здесь у нее будет стена с видом Лондона, здесь – Париж, здесь будет Манхэттен, а тут Пхукет.

Чтобы все как на земле.

Слуги расклеивают обои. Элле не терпится занести мебель, только пока нельзя, мастер сказал, что-то там высохнуть должно. А так хочется поскорее кровать поставить, она в форме Бруклинского моста, подвешена, и вешалка для одежды в форме Эйфелевой башни, и шкафчик такой миленький, Элла его под собор Святого Петра сделала, ну не Элла, конечно, слуги по велению Эллиному. И столик такой симпатичный под карту Земли, и светильничек на потолок как полная Луна…

Элла любит Землю.

Элла хочет на землю.

Там, на Земле, в Харродсе распродажа, скидки до семидесяти процентов, Элла в Интернете сегодня читала. И туфельки такие миленькие…

– Доча, ты бы по ночам-то не ходила, драконы там…

Это отец. Увидал-таки Эллу, разнюхал. Вот, блин, как надо его, так не дозовешься, не докричишься, не доищешься, пропадет в замке, ищи-свищи, сидит над своими телескопами-микроскопами… А как хочешь потихоньку домой вернуться, вот он, нате вам, на пороге, руки в боки…

– Да я недолго…

– Что недолго, вон, вчера шоферу драконы голову отъели…

Элла фыркает, она бы сама этому шоферу голову отъела, Элла говорит – гони во весь дух, а он еле плетется, ах, участок опасный…

– Доча! Слышишь меня?

– Слышу, слышу… не буду, не буду…

Обнимает отца. Целует. Знал бы он про змея… Ну, может, и к лучшему, что не знает, элла их потом познакомит…

Элла забирается в обсерваторию. Чтобы окончательно задобрить отца. И чтобы посмотреть в телескоп.

– Пап, а Земля где?

– Да на своем обычном месте.

– Не-е-е, ну где-е?

– Да я же тебе показывал… вот, вот…

Элла смотрит на крохотную точечку на небе. Как в детстве пытается разглядеть там Глаз Лондона, это колесо такое, и Биг Бен, и Харродс…

– А затемно не ходи, доча… драконы все-таки… – рука отца ложится на плечо, – я же за тебя боюсь…

Элла возвращается в замок, смотрит на хрустальное изваяние Земли. Хватает с подставки, с грохотом швыряет об стену.

Видеть Элла не может эту проклятую Землю…

– Когда на балконе ходят? – спрашивает Элла.

– М-м-м… в ясную погоду.

Дракон хмурится. Чуть заметно дымятся рога.

– А вот и нет, вот и нет! Кони на бал не ходят. Ни-ког-да! Отчего утка плывет?

– От берега.

– Ты знал, ты знал!

Кажется, Элла уже загадывала ему про утку. Неважно. Расстегивает куртку, змей впивается губами в ямочку между ключицами.

– А я в Интернете видела рифы коралловые… на Земле. Красиво так…

Змей кивает. С шорохом складывает перепончатые крылья.

– Мне там девчонка одна написала, Ванилька… говорит, ты где живешь, а то приезжай к нам в Питер… слушай, обидно так… что приехать не могу… Сидишь на этой Горгоне, света белого не видишь…

Змей кивает. И правда, мало света на Горгоне, солнышка бы побольше, тепла…

– Я потом на землю полечу.

– А меня с собой возьмешь?

– Обязательно. Мы с тобой дом на окраине Лондона купим… – Элла щурится, – в корзине лежало сто яиц, одно упало, сколько осталось?

– Н-нисколько.

– Правильно, – Элла впивается змею в губы…

– …а почему нисколько?

– А не знаю…

– Обманул, обманул, наобум сказал! – Элла подпрыгивает, обиженно сжимает кулачки….

– Па, а ты ракету когда построишь?

– Как только, так сразу.

– Па-а, я серьезно!

– Да погоди ты… не до того.

– Ну как не до того, мы когда на Землю полетим?

– Доча, ты чего думаешь, ракету построить, это как ванну кафелем выложить? Или как слугу сварганить, микросхемы впаять?

– Ну, па, ну строят же как-нибудь…

– Вот именно, что как-нибудь. Знаешь, сколько ракет падало? Вон, почитай… протон-эм… Вот так вроде все при всем, а она хлобысь – и оземь… Наш Персей тоже вроде бы ладно скроен был, крепко сшит, и на тебе… до Горгоны он еще как-то добрался, а тут… ну ты не помнишь, маленькая еще была…

– Ну, папка, я что, всю жизнь должна на Горгоне этой торчать?

– Ну ладно, ладно… посмотрим… если по ночам ходить не будешь. А то драконы же…

– Не буду, не буду…

Ради такого дела и пообещать можно. Хотя что драконы, что папа про них вообще знает, они сами человека боятся. Бывает, идешь по лесу, и шух-шух-шух, побежал кто-то по кустам, только и видели. Змей тоже раньше Эллу боялся… Элла ему пирожинки приносила… и книжки…

Змей…

Надо бы его с отцом познакомить…

Или…

Хотя…

А что, мысль…

Элла выходит из замка, идет к могилам на холме.

– Там дождь, моя госпожа, – говорит кто-то из слуг, пытается раскрыть над Эллой зонт. Элла стреляет в слугу, в упор, не идет, бежит прочь из замка.

Пропади оно все…

– Что между днем и ночью?

– Вечер.

– А вот и неправильно! Буква Эн! То поднимается, то опускается, а на самом деле стоит на месте?

– Проксима.

– Верно, – Элла смотрит на Проксиму, уходящую за холмы. Змей впивается губами Элле в щеку.

– Я что хотела-то… тебя с отцом познакомить…

Рога змея дымятся. Давно хотел побывать в замке на холме.

– Пошли… ты ему понравишься…

– Вот это Земля, – Элла показывает на хрустальную статуэтку, – а это вот так вот на земле выглядит Лазурный берег… – Элла показывает на обои, дракон кивает. Он и не знал, что в доме на холме так здорово, а Элла еще Интернет обещала…

– Ну, я сейчас, – Элла выпархивает из комнаты, куда-то на верхние этажи. Замирает у двери. Ждет.

Прислушивается.

Крики за дверью.

Пора. Элла выходит в зал, видит змея с перерубленным горлом. Кричит. Громко, отчаянно, не пришлось даже репетировать, крик вырвался сам собой…

– Ты убил его, убил, убил! – Элла заливается слезами.

– Доча, а я как должен был, чашечку кофе ему предложить, так, что ли?

– Да как ты не понимаешь, он мне друг был, друг! Я что теперь, всю жизнь одна должна быть?

Отец не понимает. Ну, не совсем не понимает. Недели две назад он совсем не понимал, когда Элла руки заламывала, кричала. Сейчас до него вроде как дошло, что виноват, надо только поднажать сильнее…

Элла хватает с вешалки плащ, хватает свой дневник Для Страданий и Стихов…

– Ухожу я от тебя, понял, да?

Элла собирается хлопнуть дверью, отец бросается за ней, ага, проникся…

– Доча, да дался тебе этот змей рогатый! Ну что, что я должен сделать, чтобы ты успокоилась?

Ага. Есть.

Элла делает вид, что задумалась.

– Ракету… давай… ракету делай… – завершает на высокой ноте, – я что, всю жизнь тут прозябать должна?

Элла спускается в ущелье. Ждет чего-то.

Может, он придет…

Слуги бы сейчас сказали, как может прийти тот, кого нет.

Накрапывает дождь, Элла не чувствует. Элла идет к могилам на холме, где мать, где отец, так и смог объяснить Элле, почему он умер, а что ты хочешь, доча, девяносто лет, девяносто, не девяносто, какая разница…

На третью могилу Элла старается не смотреть. Почему-то. Там даже креста нет, отец только руками развел, какой ему крест, он же не…

Элла идет к ангару, смотрит на вострый нос ракеты. Все готово, отец сам говорил, в отсек зайдешь, пристегнешься, жмешь на старт, дальше само все пойдет… слуг парочку возьми, механика и инженера…

Элла пинает стену ангара, пропади, пропади оно все пропадом… идет к замку, уже тронутому временем, проходит через облетающий сад. Поднимается в свои покои, где земля, земля, земля во всех ее проявлениях, Лондон, Париж, Манхэттен, Сан-Паулу, Питер…

Земля, земля…

Черная земля на могилах…

Элла падает лицом в подушку, пропади оно все пропадом…

Как люди

Дымка просачивается в комнату. Дымка. Ну да, я правильно сказал. Дымка. Главное, не забыть, Дымка, Дымка его зовут, Дымка… Дым-Ка. Очень просто запомнить, дым-м, так бомбы падали, когда столицу бомбили, ка-а, так эти кричали, черные, пернатые, которые сидели на трупах.

– Ну чего тебе?

– А ты не в курсе, как галстук увязывать?

– А это что такое?

Дымка смотрит на меня, тэ-экс, с вами все ясно. Чувствую, что краснею, так-то я готовился, меня только на прием званый. Галстук, галстук… что-то из мореплавания, левый галс, правый галс, галс-тук…

– Оставь… не надо.

– Шеф сказал, обязательно. Кто без галстука, того не возьмет.

Холодеет спина.

– А ты где галстук взял?

– Сам сделал.

– А покажи… – смотрю на тряпку, ничего мореплавательного не нахожу, – ну… а ты не увязывай… просто с собой возьми… в руке.

– Тоже верно, ну ты вообще гений…

Дымка усачивается в дверь, спохватываюсь:

– Стой, не увязывать надо говорить, а подвязывать.

– Да ну?

– Точно тебе говорю.

– Врешь всё, увязывать…

Надо будет посмотреть в словаре… бросаю одежду, иду в словарную, там уже сидит добрая половина наших, кто-то отчаянно вопит, так все-таки, щавель или щавель? Ты откуда такое слово вообще выискал, нет такого слова. Есть такое слово, вот, смотри…

Галстук, галстук… от нем хальс тух, шейный платок. Что такое нем, так до сих пор и не знаем, неместное что-то… нем, нем… шейный платок, а Дымка что накрутил, смотреть страшно… А вот, написано, повязывать галстук, по-вязывать, не у, не под, не над, не в, не на, – по.

По… шеф как-то понимает все эти правила, где мне до него, просто запомнить, и то хорошо будет…

По…

Кто-то в словарной переходит на звериный рык, тут же получает затрещину, тоже правильно, нечего тут… В словарную просачивается Дымка, ну что, что опять, не видишь, заняты люди…

– А… а рубашку как застегивать?

Смотрю на него. Оторопело.

– Что, не знаешь, как с пуговицами управляться?

– Не-е…

Шеф объяснял, ты куда смотрел?

– Да… не понял как-то.

Перевожу дух, хоть не я один не понял, и то хорошо. Затравленно оглядываю наших, у кого как рубашка надета, ни у кого никак не надета, вон двое что-то пытаются напялить, застежка спереди, нет, сзади, это на покойниках сзади, а я кто, покойник, или нет? а я почем знаю, кто ты…

Обреченно смотрю на список дел, что еще, а да, перечитать, перечитать все, время еще есть, успею. Иду в читалку, странно, что никого нет, ну правильно, все уже прочитали все и разошлись, я один как всегда в последнюю минуту…

Оглядываю фолианты, понимаю, что ничего я не прочитаю. Имя им легион… Напарываюсь на шефа, как-то некстати, вот сейчас спросит, как успехи, а никак…

– Как успехи?

Понимаю, что не могу врать. Этому до сих пор не научился, а шеф говорит, в первую очередь надо было…

– Слушайте… я это все… не перечитаю.

– Верно.

– Так что же…

– Хоть сколько-нибудь. Сколько можете. Страницу, две, три…

Перевожу дух. Страницу, может, еще осилю.

– Стой-стой… вы когда врать научитесь?

– М-м-м… я вчера Дымке петарду в штаны положил.

– Ну, вас на хрен. Вас только на переговоры.

Киваю. Это точно, нас всех только на переговоры. Раскусят в два счета.

Все-таки открываю книгу. Читаю. Еще. Еще. Не понимаю.

– У-лу-ко-мо-рья-дуб-зе-ле-ный…

Лукоморье… что за черт… море лука… или неприличное что-то… блин, вот сейчас спрошу у шефа, только огрызнется – стыдно не знать…

– Вопросы?

Обреченно смотрю на шефа.

– А… а лукоморье… это что?

– А-а, вы книжку эту взяли… поставьте. Никто не понимает. Лучше и не заморачивайтесь, а то спросят нас, а мы не знаем.

Открываю следующую книгу, вот здесь попонятнее будет.

– У-мер-о-дин-крес-тья-нин-и-ос-та-вил-сво-им-сы-но-вьям-стар-ше-му-мель-ни-цу-сред-не-му-ос-ла-а-млад-ше-му-ко-та…

Вот эта книга мне нравится, и сделана как, там потянешь, тут повернешь, и вертятся колеса у кареты, и страшный людоед превращается в страшного льва, и бежит по дороге черный кот в сапогах…

Кто-то одергивает меня, так и подскакиваю на месте, тьфу ты, я уже думал, людоед из книжки…

Дымка.

– А не знаешь… а штаны как?

– Ой, чучелко… вон, руки в штанины засунь, и готово.

– Неудобно.

– А что ты хочешь… вон, в книжках все герои жалуются, неудобно им в костюмах.

– Штанины длинные…

– Подверни, балда.

Помогаю подворачивать, ой, Дымка, Дымка, тебя только на званый прием. Задним числом вспоминаю, спохватываюсь, сначала же трусы надо, потом штаны…

– Вот так…

А, кстати, пока не забыл, у Дымки спросить…

– А вот это… куда вставлять?

– Эх ты, это в уши.

– И чего?

– И вот тут на кнопочку нажать.

Нажимаю. На кнопочку. Что-то непонятное, и в то же время родное, кажется, это и есть память предков…

– Прости-и-изем-ляа-а-а-ведь-мы-ещё-рас-тё-ё-ё-м…

Кусаю губы, только сейчас начинаю что-то понимать, что мы потеряли, вот так, продрали, профукали, много ещё что про, после того, как рвануло, да ещё до того, как рвануло, когда уже понятно было, что рванёт…

Подходит Дымка. Обреченно смотрю на него, ну не до тебя, не до тебя, иди, иди отсюда, что, кроме меня и спросить не у кого…

– А… а глаза куда?

– Эх ты, в глазницы.

– А глазницы, это где?

– На своем обычном месте, – вставляю Дымке глаза, заодно проверяю, все ли в порядке на лице, нос посередине, уши, губы, даже зубы правильно поставил… Нет, что-то не так, нет, что-то…

Ну да.

– Ты куда брови-то под глаза сунул, идиотище…

– А-а, их же под нос надо.

– Их над глазами надо, вот что… под нос…

– А я видел, у кого-то под носом…

– Мало ли что ты видел… и не такое померещится… чучелко…

Переставляю все, как надо. Интересно, когда нас раскусят, сразу или потом…

– А если совсем все не так пойдет? – спрашивал у шефа, с надеждой, с отчаянием.

Значит, переходим к пункту Цэ.

– Это… это что?

– Протокол не читали? Плохо, плохо… Пулю в лоб, если не так все пойдет…

– К-к-ому?

– Нам. Всем.

Холодеет спина.

Вот так. Пулю в лоб…

– Если не уверены, можете не ходить, – кивает шеф, мол, и без тебя тут отчаянные головы найдутся…

Собираемся во дворе, подтягиваемся, подстраиваемся, ловим какого-то придурка, который напялил штаны на ноги, придурок с пеной у рта уверяет, что так надо, да вы в книжках посмотрите, смотрим в книжках, а-а-а, точно, вот оно как надо-то, а то-то я смотрю, штанины длинные…

Идем через город, такой тихий, такой непривычный, когда никто не стреляет, никто никого не режет, не убивает, никто не сидит на площади среди руин, недоедает труп своего врага. И не верится, что так было, когда-то, чтобы никто не стрелял, чтобы вот так…

Шеф одергивает кого-то, кто опустился на колени, подбирает с земли какую-то падаль, чш, чш, потом, потом… Еще раз проверяем друг друга, отнимаем оружие, нечего туда с пушками, а если они на нас, тогда что… Да где это видано, чтобы люди…

Шеф идет в портал первым. Вот блин, я еще хотел отсидеться в задних рядах, пойти последним, или хоть предпоследним, а то, может, вообще до меня очередь не дойдет… Как же, щас, вытолкали в первые ряды, за шефом…

Мерзехонькое чувство, кажется, что я умираю. Так всегда бывает, когда идешь через портал, да сколько я ходил через порталы, раза два, не больше, но тут далековато получается, до Земли, где это вообще, Земля…

Шеф бы сказал – на своем обычном месте…

Смотрю на них.

А они смотрят на нас.

Перевожу дух, все-таки правильно, штаны на ноги, а вот галстуки… бли-ин, как-то держатся на них галстуки, как-то держатся…

Люди, живые, настоящие, не разучившиеся быть людьми. Смотрят на нас, на наши галстуки, зажатые в руках, фыркают, бормочут что-то про встречу без галстуков. Тоже срывают свои шейные платки неместные, вымученно улыбаются.

И, черт возьми, надо что-то говорить, чем-то доказать, что мы люди, люди, люди, знать бы еще, что…

– Умер крестьянин… – начинаю.

Все смотрят на меня оторопело, это еще что…

– Оставил сыновьям в наследство… старшему мельницу, среднему осла, младшему кота…

Люди растягивают губы. Кто-то подхватывает:

– Загрустил младший сын, как же мне жить, старший брат будет молоть муку, средний брат будет возить муку на торжище, а мне только и осталось, что пропадать с голоду… и говорит кот человеческим голосом…

Только теперь слышу, что такое этот человеческий голос, ровный, чистый, куда нам с нашими дурными акцентами… Говорим по ролям, они получше нашего эту сказку знают…

Шеф толкает меня под локоть. Не понимаю. Толкает снова. Ёкает сердце, неужели…

Похоже на то…

И не скажешь, не отмашешься, не отбрешешься, почему я, почему меня оставляют на земле, с ними, следить, слушать, понимать…

А ведь оставляют.

Тихонько киваю. Понял, поучусь у людей, что значит, быть человеком…

Банкет. Вилку в левой, нож в правой. С ужасом вижу у кого-то из хозяев вилку в правой, нож в левой, правда, этого кого-то тут же одергивают сородичи, ты еще котлету в правую руку возьми…

Шампанское.

Пьем за здоровье свое и не свое, пузырьки бьют в голову.

Договоры о чем-то там. Осторожно затягиваю.

– Прости-и-и земляа – аа… ведь мы ещё растё-ё-ём…

Хозяева смотрят на меня, будто ляпнул что-то неприличное, шеф тоже смотрит на меня, будто ляпнул что-то неприличное, а что такого, красиво же, берет за душу…

– Своих дете-е-е-й прости за всё, за всё-о-о-о…

Подхватывают. Все. Разом. У кого-то текут глаза, странно даже, текут глаза, никто не вызывает врача, будто так и надо…

– Поверь, Земля… люди найдут пути-и-и…

– Какую планету потеряли… какую планету… – шепчет кто-то из хозяев.

Прощаемся.

Я уже знаю, что я остаюсь.

Гости вежливо кланяются, уходят в портал. Гости… уже называю их гостями, уже чувствую себя своим среди своих… долго же мне придется учиться быть своим среди своих…

Учиться быть человеком…

– Всё, – выдыхает кто-то.

– Пережили.

Срывают маски, пиджаки, рубашки, а вот как у них ловко, рубашки прямо на тело натягиваются безо всяких застежек, и брюки тоже как-то так надеты, что спереди есть, сзади нет. Выпускают клешни, когти, щупы, зыркают фасеточными глазами. Уже кто-то кидается на кого-то, прокусывает горло, уже кто-то отбивается, визжит…

Разбегаются, расползаются, растекаются в руины, в обломки того, что было цивилизацией, кто-то подбирает с земли остатки падали, вылизывает что-то из черепа…

Смотрят в исчезающий портал, облизывают губы раздвоенными языками.

Живут же…

Люди…

Люди…

Оглядываю руины цивилизации, потерянной навсегда.

Перехожу к пункту Цэ.

Ключ от сердца

Вы мне только одно скажите, она мне что сказать хотела?

Кто вы… не знаю. Кто услышит.

Кому мне? Имя мое никому ничего не скажет. Имя, фамилия, группа крови, профессия, номер телефона и И-Эн-Эн.

Вы мне только скажите – что она мне сказать хотела?

Нет, что она сказала, ты идиот, это я понял. И с этим я не согласен, идиоты универ не кончают, хотя нет, если папочка декану сколько надо поднесет, то и идиот красный диплом получит, будет слушать торжественные речи, пускать слюни…

Это я к чему…

Ну да.

Что я идиот, я понял. То есть, что я не идиот. То есть… А вот что она еще сказать хотела, вот это не знаю. Когда умирала, врачи только руками разводили, а вы как хотите, ножевое в сердце, мы же тоже не боги… И зачем-то добавляли, вот та-ак, тянут до последнего, а потом…

Ну да. Когда умирала. Ты идиот. И пальцем мне в грудь тычет, мол, ты, ты идиот, не врач, не медсестры, не больной на койке напротив, а конкретно ты. Только… кажется мне, она что-то другое имела в виду.

Что?

Когда это было… весной. А может, летом. А может, зимой. А может, осенью. А может, еще когда. Нет, наверное все-таки весной, вот тогда кровь в голову ударит, ну кому кровь, кому моча, кому еще что…

Вот тогда…

– А ключики у вас есть?

Смотрю на девушку за столом, похоже, ошибся я конторой, ошибся, она вообще про ключики слыхом не слыхала. Или сейчас скрутят мне руки за спиной, хенде хох, вы арестованы. Все-таки закон нарушаем…

– Ключики? Вам для конкретного чего-то?

– Да нет… м-м-м-м…

– Универсальные?

– Ну…

– Без проблем, – кивает, лезет под стол. Вот черт, вот так, просто, я еще думал, конспирация какая-нибудь нужна, на Дерибасовской хорошая погода, и все такое. А тут ничего. Так. Просто.

Вынимает ключик, простенький, без излишеств, почему-то в рекламе показывали ключ с бородкой в виде сердца, а тут ничего такого…

– Ну что… он и есть.

Кажется, заметила мой взгляд.

– А… на сайте у вас… красивый такой…

– Красивый за пять, этот за три.

Киваю. Отстегиваю три тысячи. Нехило. Ладно, ради такого случая можно и разориться.

– А на вас можно попробовать?

– Не положено, – тут же делает строгое протокольное лицо, говорит строгим протокольным голосом. Чувствую, что краснею.

– Чесслово, это я так…

– Чек ваш пожалуйста, – говорит каменным голосом, – протягивает бумажку. Что за девки пошли, да сто лет ты мне не нужна, уже и сострить нельзя…

Как-то так было…

А потом ворвался к ней в офис, убить ее был готов…. Нет, это уже потом, а до этого…

– Разрешите?

Устраиваюсь напротив гламурной барышни, напрягаюсь, как хищник перед броском.

– Разрешаю.

Протягиваю руку.

– Кирилл.

– Алина.

Здесь нужно что-то говорить. И не хочется ничего говорить, напрасно я, что ли, ключ взял, не терпится опробовать…

Поворачиваю.

…от затрещины увернуться не успел, вот, с-сука, то ли увидела, что ключом пользуюсь, то ли не знаю, что…

Вспоминаю.

– Ты идиот, – шепчет, и тычет пальцем мне в грудь.

Стою над ней, как дурак сжимаю ключ, уже знаю, не поможет…

– Ключ… ключ…

– Вот он, у меня…

– Да нет… ты… идиот… – и тычет пальцем мне в грудь.

– Зачем?

А вот теперь можно: ворвался к ней в офис, убить ее был готов, понаберут дур с ай-кью ниже нуля, и радуются.

– Вы мне что подсунули?

– Что-то не так?

Голос холодный, протокольный, все ясно, рыльце-то у нас в пушку…

– Все-то не так… ни хрена не открывает. Только два открыл.

– Ну вот, а говорите, ни хрена. Видите ли, есть разные конфигурации, для каждого…

– Так что ж раньше-то не сказали? Издеваетесь?

– Вы прейскурант не смотрели? Вот же, ключи универсальные модификаций…

Хочется послать ее с ее модификациями, и подальше.

– Девушка… милая… мне надо, чтобы все открывало, понимаете, все, а не так, чтобы каждый раз по морде получать…

– Скидочку вам сделаем…

– … за по морде?

– Ну… вот, посмотрите, универсальные ключи для основных типов, мать, хищница, украшение, друг, деловая…

– А я как различать должен?

– Ну что вы, с таким стажем, различить не можете…

– Откуда вы знаете, что у меня стаж в этом деле?

– А другие сюда и не ходят…

Что она хотела мне сказать…

Идиот…

И тычет пальцем мне в грудь… Я уже проверял, может, пуговица расстегнута, или пятно какое посадил, там же кровищи было до фига…

– Я бы хотел еще… Ключиков.

Одаривает меня лучезарной улыбкой.

– Понравилось?

– Ну… Только знаете… чувство такое… мало…

– Мало?

– Ну… не хватает чего-то…

– Ну не хватает, так мы еще вам ключиков добавим…

Мысленно перебираю свои последние успехи, чего только не навзламывал, в жизни бы не думал, что их открыть можно. Вот так. С ходу. Ни «Здрассте», ни до свидания, никаких там – время не подскажете, а вам не кажется, что мы когда-то встречались, а вы в переселение душ верите…

Ничего.

Получалось с ходу, одним поворотом ключа…. Женщины, женщины, женщины. Замужние, разведенные, вот, фотки вам показать могу, смотрите, завидуйте…

Что она хотела мне сказать…

Вот, начал за здравие, кончил за упокой, начал про женщин, про женщин почему-то не начинается, опять думаю про нее, как ее звали, даже толком не знаю, как звали, кто знал, тот и звал… а я не знаю…

Она…

Когда я ее увидел в кафе… весной это было… а может, осенью, а может, зимой, а может, летом, а может, еще когда.

Даже удивился, с какой это радости в кафе, привык видеть в офисе, почему-то казалось, она вообще живет в этом офисе, растет там как пальма какая-нибудь… а тут нате вам, в кафешечке напротив меня, смотрит куда-то в никуда, не-ет, шалишь, голуба, отсюда вижу, за мной смотришь…

За мной…

Подсаживаюсь к очередной дамочке, вся в черном, только гробика не хватает и вампирских крылышек за спиной, а нет, есть крылышки, аккуратно сложенные…

– Вы верите в переселение душ?

В гневе встает, в гневе хочет отвернуться, не успевает, я поворачиваю ключ.

– А вы Ворона смотрели? – спрашивает она.

– Это же по Эдгару По что-то? – говорю, уже понимаю, ляпнул что-то не то, – нет… но с удовольствием посмотрю. Может, у вас?

Теперь можно нести все, что угодно. Любую околесицу, хоть сводку погоды на ближайшую неделю или странички из учебника математики, ключик-то уже повернут, она моя…

Чувствую на себе взгляд. Почти физически. Оборачиваюсь, так и есть, сидит, смотрит на меня, не знаю, как зовут, так и не посмотрел на табличке в офисе…

– Вы что, за мной следите, что ли?

– День добрый, – входит в квартиру, как к себе домой, – у меня вам подарок от фирмы… как постоянному клиенту…

Хочу сказать, не заказывал никаких подарков. Не говорю. Правильно говорят, дают – бери…

– Вот… ключик новой модификации, для самых труднодоступных… Ну… которые вообще ни в какую категорию…

– Опять ничего не откроет?

– Ну что вы хотите… это дело такое… это же вам не замки механические, или электронные… Там во-от такенные умы эти ключи делают… у которых мозги из ушей текут… до сих пор сами толком понять не могут, как это устроено…

– Чужая душа потемки… – пытаюсь отшутиться.

– Вот-вот…

А потом она сказала:

– Идиот.

Нет, не тогда, когда пришла ко мне. Тогда она еще ничего такого не сказала, это уже потом…

Читаю заметку.

Перечитываю.

…шагнула с крыши, на своей страничке перед смертью оставила надпись – любовь ушла, ничего не осталось, только выжженная пустыня. Предположительно, причиной смерти послужила неразделенная любовь, однако родители упорно считают причиной страшного поступка дочери ее увлечение готикой, и…

Закрываю газету.

Тихонько говорю – аминь.

Это уже четвертая в моем списке. Нет, в списке не четвертая, и даже не сорок четвертая, а из тех, которые шагнули из окон, порезали вены, выпили что-нибудь такое, чего пить нельзя.

Премия Дарвина.

Сворачиваю газету, выхожу из газельки, оглядываюсь, вот она, контора, никуда не делась, каждый раз так и кажется, исчезнет, сгинет, пропадет, как наваждение…

Вхожу. Оторопело смотрю на сгорбленного старика за столом, это еще что за явление… чур меня, чур, сгинь, пропади…

– День добрый, молодой человек, чем могу быть полезен?

– А… эта где… эта…

– Выходной взяла. Вы по делу, или к…

Вот здесь он назвал ее имя. Хоть убейте, не вспомню. Лана, Катя, Оксана, Снежанна… помню, на …на, кончается, только у меня решето вместо памяти, кажется, что на -на, а на самом деле окажется какая-нибудь Олеся или Габриэлла…

– Да нет, я… а вы зачем своих посылаете за мной следить?

– Кого?

– Ну, эту…

Кажется, тогда назвал ее имя. И сразу же забыл.

– Никого я не посылаю, что вы, в самом деле, мил человек…

– А чего она тогда… Ну я в кафешке сижу, и она тут же…

Старик пожимает плечами, мало ли, нет такого закона, что в кафешке нельзя сидеть. И по его глазам вижу, не врет, не умеют такие врать, даром, что торгует…

Тогда зачем она за мной следила…

Вот что интересно…

И даже не это интересно, а что она сказать хотела – ты идиот…

Что?

Про что я говорил…

А, ну да.

Женщины. Да вот они все у меня на телефоне, могу показать, похвастаться, вот Альбина, вот Анна, вот еще Анна, развелось их… вот Агнесса, интересно, как по-настоящему зовут, Фрося какая-нибудь или Груня-Дуня-Чуня…

Тогда вот тоже вот так показывал, среди мужиков, в каком-то там «Винном погребке». Странно так, напился я, а пьянеет погребок, ходит ходуном, туда-сюда, стены, окна, двери, потолки…

– Крутя-а-ак… слышь, а как у тебя это получается? Мне вот ни с одной не везет…

– А вот…

Загадочно подмигиваю, показываю очередную барышню, мужичара напротив вздрагивает.

Смотрит на меня, прожигает взглядом.

Начинаю понимать.

Шаги за спиной.

– Слышь, я с тобой за Ленку побазарить хочу…

– Ага, завидно стало?

Оборачиваюсь, еще пытаюсь улыбаться, еще не сразу вижу занесенный нож, отборная брань, лезвие в темноте подъезда, нет, так не бывает, это не со мной, не со мной, это он попугать решил…

– Да вы что?

Женский окрик. Кто-то бросается под руку, вот черт, только поножовщины не хватало, ускользаю вверх по лестнице, ключ, где ключ, да не этот, а от двери, гос-ди, неужели потерял, наугад открываю дверь одним из этих ключей, надо же, сработало…

Захлопываю дверь.

Перевожу дух.

Да-с, пора завязывать. Или прикупить ключи для этих, которые хотят за Ленку побазарить… не-ет, не для этого дела, а чтобы сразу раскрылись, а-а-а, парень, пойдем, выпьем, да мне эта Ленка мозг на хрен вынесла, ты-то в ней чего нашел…

Прислушиваюсь к тому, что в подъезде.

Тишина. Какая-то особенная, неприятная тишина.

Открываю дверь, все еще мерещится этот, с ножом, нет, никого нет, намыленные снежинки висят на окне, тишина…

Выглядываю на лестницу.

Вот черт… припоминаю номер скорой, что у них там сейчас, ноль-три, или девять-один-один, или шестьсот шестьдесят шесть. Точно, тут скорее до антихриста дозвонишься…

Наклоняюсь над ней, черт, даже имени не знаю, трогаю жилку на шее…

– …ты идиот.

Так и сказала. Может, правда идиот, да не может, а правда… только она про что-то другое говорила…

– …а мы-то что можем сделать? – врач разводит руками, глаза красные, сколько он не спал, – тоже не боги… блин, тянут до последнего…

– Да у нее ножевое, до какого последнего?

Срываюсь на крик. Нет, в этих стенах нельзя срываться на крик, а то быстренько вколют что-нибудь и увезут, здравствуй, палата номер шесть.