Заклятые супруги. Леди Смерть

Окончательно погрузиться в пучину самобичевания не успела – кучер проезжающего мимо экипажа резко натянул поводья. Гнедые жалобно всхрапнули, дверца распахнулась в каких-то дюймах, чудом не зацепив платье. Вспомнились несколько слов, леди недостойных, которые замерли на губах, и которых стало больше, стоило мне увидеть Анри. Каблуки царапнули по мостовой, носок больно ударился о подножку, когда муж бесцеремонно втащил меня внутрь и толкнул на сиденье. Я рванулась было, но прямо передо мной взметнулась золотая дымка, рассекая карету надвое и ослепляя. Меня наградили яростным взглядом и захлопнули дверцу с такой силой, что зазвенело в ушах.

– Сядь, – последовал негромкий приказ.

Экипаж тронулся с места.

8

Я сидела неподвижно. Сложно сидеть как-то еще, когда золотая мгла обтекает тебя со всех сторон, только ты сама не залита смертоносной выжигающей антимагией. Муженек устроился напротив, на шее и скрещенных на груди руках вздулись вены, выдавая напряжение. Очевидно, он уже представлял на моем месте горстку пепла. Или ждал, пока сорвусь, чтобы снова приложить своей силой. Вот только я не собиралась доставлять ему такое удовольствие и уж точно не собиралась рассказывать о том, что он единственный, кто на самом деле способен обратить меня в пепел.

Одним словом.

Единственным взглядом.

Нет, не таким.

Этот потемнел даже несмотря на расплавленное золото, бесконечно измеряя глубину моего провокационного декольте, затянутого в алый шелк, только чудом до сих пор в груди дыру не прожег. А ноздри супруг раздувал как паруса, еще чуть-чуть – и взлетим.

– Куда мы едем? – хмуро спросила я.

– На вокзал.

Вопреки тому, что творилось вокруг, внутри все похолодело.

– Вы не посмеете запихнуть меня в поезд. Я вам не посылка!

– От посылок меньше неприятностей, если в них, разумеется, не бомба. – Глаза мужа сверкнули солнечным льдом.

– Надеюсь, у вас закипят мозги.

– Закипят, не сомневайся. Но не сегодня.

Я скорчила гримасу и отвернулась. Меня накрыло липкой удушливой волной: такое случалось, когда отец спрашивал с меня заклинание, которое напрочь вылетело из головы, а потом награждал убийственным взглядом. Или когда плетение, в чьей цепочке я неправильно выстраивала звенья, клочьями летело мне в лицо под его тяжелой рукой. Казалось бы, проще некуда – вернуться домой, доложить лорду Фраю, что его план провалился, поставить подпись и с чистой совестью запереться в Мортенхэйме, но меня затрясло при одной мысли об этом. Потому что я не могу проиграть. Не могу отступить. От этого зависит не только моя жизнь, но и жизни моих родных.

– Надеюсь, кричать ты больше не собираешься?

Сейчас бы швырнуть в него сгусточком тьмы. Маленьким таким, с кулачок – этот навык на побережье прокачала до того, что спросонья могу ими кидаться. Вот только маневра для замаха нет, а золотая дымка сожрет мои усилия с потрохами. Жаль, даже до башмака не дотянуться. С каким удовольствием я бы запустила в эту самоуверенную физиономию хотя бы им!

– Хочешь ехать так всю дорогу?

– Нет, – буркнула я, – обещаю, что буду сидеть смирно.

– Вот и чудно.

Золото схлынуло, и мне стало полегче. Самую малость. Я должна была думать, как мне остаться в Вэлее, но с какой-то радости злилась все сильнее и сильнее. Чего ради этот идиот постоянно использует мглу? Демонова сила хэандаме действительно его убивает – понемногу, медленно, но верно. Чтобы не смотреть на Анри, пришлось себя одернуть, я с мрачным видом наблюдала за проносящимися за окнами кареты невысокими домиками с узорчатыми резными балконами. Мимо скользнула цветочница с корзиной, полыхающей яркими красками и нежной бахромой лепестков. Островок весны мелькнул и затерялся в толпе, тем не менее заставляя вспомнить Лигенбург и первую встречу в саду Уитморов. В довершение всего мы проехали мимо свадебного салона, где на витрине, под украшенной золотыми виньетками вывеской, застыли манекены в белоснежных шелках и кружеве. Рядом на бархатных подставках устроились перчатки и украшения.

Нет, это уже слишком!

– Где Мэри?

– Я велел ей собрать вещи и вызвал экипаж. Она уже должна быть на вокзале.

Я сжала зубы.

– Что у тебя с лицом, Тереза?

Он еще и издевается!

– Слишком много вас в моей жизни в последнее время.

– Скоро будет еще больше.

– Что?!

Я вцепилась в обивку сиденья. А то, что голос вышел слегка сиплым – это я не нарочно.

На его губах заиграла недобрая улыбка.

– Забираю жену в родовое поместье.

– Вы со мной развелись, – напомнила я.

– А ты нет.

– Это дело времени.

– Именно. Я свое время ценю. – Анри сложил руки на груди, прикрыл веки и откинулся на спинку сиденья. В его расслабленность я ни на минуту не поверила. Затаившийся лев, вот он кто. – Когда прочно уверишься в том, что готова поставить подпись, верну тебе бумаги.

Я вздрогнула, точно в лицо плеснули ледяной водой. Вдоль позвоночника обернулась холодная цепь страха, заставляя выпрямиться, словно меня вздернули и растянули по спинке сиденья. В шкатулке с документами хранился засушенный лунник, пирамидка Фрая и серьги. Конечно, Ивар говорил, что передатчик настроен на меня, а противоядие и веер лежали в другом месте, но это не отменяло того, что Анри Феро снова бесцеремонно и походя вторгался в мою жизнь – так, словно был моим супругом не только на бумаге, но и на деле. Словно имел на меня все права. Да даже если бы имел!

– Вы что, рылись в моих вещах? – прошипела я.

Он лениво приоткрыл глаза.

– Судишь по себе?

Перед глазами мелькнула шахматная доска, рассыпавшиеся по покрывалу досье – на меня, на брата, на остальных. Письмо Итана Аддингтона, в котором предлагались скупые варианты решения судьбы Винсента и моей. Услышала какой-то странный звук – горловой, резкий, и не сразу поняла, что крик принадлежит мне. Я бросилась на мужа, как простая девица – кошкой, готовой вцепиться в лицо.

Анри вмиг перехватил мои руки, завел за спину и крепко прижал к себе – совсем как в нашу первую беседу в Мортенхэйме: помнится, тогда я тоже собиралась расцарапать его мужественную физиономию. Почувствовав кольцо стальных объятий, задергалась, едва не стукнувшись лбом о стенку, больно ушибла локоть о дверцу, но так ничего и не добилась. Разве что оказалась теснее вплавлена в мощную грудь мужа, с вывернутыми за спину руками и запрокинутой головой. Сам он ни капельки не вспотел, хотя чтобы меня удержать, ему пришлось знатно согнуться, даже несмотря на высокую крышу экипажа.

– Если будешь продолжать ерзать, – губы его были непростительно близко от моих, – я напомню о другой стороне супружеских обязанностей.

Я вспыхнула от корней волос и до кончиков пальцев. Внутри тоже полыхало – от злости, стыда и досады. А еще от бессовестно-сладкого предвкушения, которое прокатилось по телу горячей волной и отозвалось предательской дрожью. Сжимая зубы, я замерла в его объятиях, как ранее на сиденье под властью золотой мглы. Дышать было тяжело, платье казалось тесным и жестким, особенно в ставшей чувствительной груди, но куда тяжелее было выносить близость Анри. Прикинув, получится ли цапнуть мужа зубами за подбородок, я все-таки решила не искушать судьбу и окончательно притихла, стараясь выровнять дыхание. Получалось не очень.

– Прежде чем нападать, – он наклонился к самому уху, – убедись, что знаешь, куда бить.

О, в этом вам точно равных нет.

– Учту, – процедила я, – а теперь будьте так любезны… Уберите руки!

Анри хмыкнул мне в макушку.

– Чтобы ты воспользовалась советом? Не очень-то хочется рисковать.

В подтверждение своих слов он на миг освободил мои запястья, чтобы перехватить их спереди. Теперь моя щека прижималась к груди мужа, но удобнее от этого не стало. Во всех смыслах. Сердце билось глухо, отчаянно, словно заведенное сумасшедшим часовщиком. И его голос, за недолгие месяцы самообмана ставший непростительно родным, отозвался внутри холодом и отрезвляющей болью:

– Поставь подпись, Тереза. Возвращайся в Энгерию, и ты никогда больше обо мне не услышишь.

– Или что? – глухо спросила я.

– Или я запру тебя в Лавуа до конца твоих дней.

– Мы в Вэлее, милорд. Помните?

– В Вэлее тоже есть свои прелести. Например, если женщина предпочитает уединение в графстве мужа, никто не станет ее осуждать. Или пытаться его нарушить.

Отчаянно хотелось вырваться. Взглянуть в эти жестокие глаза, рассказать все как есть – и пусть даже на краткий миг увидеть мелькнувшее в них удивление, которое сменится… сменится ли?.. Разочарованием в собственной неотразимости: не разглядел, не почувствовал, упустил. Но я промолчала: потому что Анри был мне нужен. Воротило меня сейчас знатно – больше от себя, чем от него. Экипаж слегка потряхивало на брусчатке, чем ближе к вокзалу, тем громче становилась за окном жизнь, моя же сосредоточилась в крохотной точке внутри, за которую я держалась. Я – Тереза Биго. Неважно, что я говорю и что делаю, это лишь игра. Что-то вроде роли на сцене, как у Луизы, которая потом забудется, как страшный сон.

– Подпись я поставлю хоть сейчас. – Когда все-таки заговорила, голос звучал холодно и жестко. Как должен. Каким он был всегда. – Но в Энгерию пока вернуться не могу.

Почувствовав, что Анри больше меня не удерживает, я отодвинулась и опустилась на сиденье. Точнее, свалилась как куль с мукой, без сил и малейшей возможности подняться, руки и ноги были просто ледяными, тогда как сама вся горела. Взгляд мужа, напротив, был холодным и жестким. Я чувствовала себя насекомым на стеклышке микроскопа: если бы Анри мог просветить во мне каждую косточку силой хэандаме, смертоносные лучи уже пронзали бы тело насквозь.

– И что же тебе мешает?

Я облизнула пересохшие губы и отвела взгляд. Всевидящий, помоги.

– Я не вернусь в Лигенбург. – Понизила голос, как если бы кто-то мог нас подслушать. – И уж тем более в Мортенхэйм. Винсент в два счета меня раскусит, а если он поймет, что я… иногда позволяю себе…

Не договорила. Даже щеки не загорелись, наоборот – кровь отхлынула от лица. И не только от лица, словно вся она собралась в области сердца, которое до сих пор не взорвалось лишь каким-то чудом. Меня колотило и раздирало изнутри от напряжения. От невозможности сбросить мерзкую маску, налипшую на лицо, вытряхнуть из себя горький пепел притворства. Пыталась думать о цели, но вместо этого в голове творился какой-то сумбур. Прав был Ивар, когда говорил, что мне придется выбрать – чувства или цель.

– Не желаешь сидеть в Мортенхэйме, будешь сидеть в Лавуа. Подальше от многочисленных соблазнов. Только учти, в моем доме расслабляться привычным образом не получится.

– Да как вы… – я осеклась: под наливающимся тяжестью золота взглядом стыла кровь. В детстве увидела, как сын конюха насаживает на деревянные шпажки живых стрекоз. Мальчишка свалился с балки на сеновале – доска под ним моими стараниями шустро истлела и проломилась. Он сломал ногу и больше таким не занимался, но сейчас меня не покидало ощущение, что такой стрекозой стала я. А шпажкой – взгляд Анри, который ощущала всей кожей. Обжигающий, как свежая зола.

– Я предлагал тебе поехать со мной. Я давал тебе развод. Я давал тебе время. Достаточно, чтобы сделать выбор.

– Мне нужно предупредить об отъезде! – вскинулась я.

– Кого? – теперь в его голосе звучала откровенная издевка. – Месье Раджека, который очень любит коньяк?

Приподнятые брови, жестокая насмешка вонзились в самое сердце. Ярость задрожала на кончиках пальцев глубинной тьмой, и я отвернулась к окну. Голова казалась тяжелой, как под зельем из корня таэлье – сильнейшим в мире обезболивающим, которое растекалось по венам медленно, но неотвратимо погружая в лекарственную апатию. Кажется, с Иваром попрощаться не выйдет и посоветоваться о том, что делать дальше тоже. Ладно, доберусь до Лавуа, что-нибудь придумаю. На самый крайний случай есть магическая пирамидка. Проблемы надо решать по мере их поступления, а изо всех, что в ближайшее время свалятся на голову, эта самая меньшая.

9

За спиной осталась небольшая станционная деревушка, узкие улочки и покатые черепичные крыши, пылающие охрой. Теперь дорога, по которой мы ехали, была заключена между полей, залитых осенним золотом, воздух был напоен терпким запахом винограда, свежестью и чем-то сладким, похожим на ваниль, но не настолько приторным, с легкой горчинкой. В Энгерии осень пахнет иначе: туманами, дождями, прелой листвой и яблоками, здесь же я чувствовала себя так, словно нырнула в странное, непонятное лето, которое вэлейцы называют осенью. Солнце припекало настолько, что я сняла шляпку и вручила ее Мэри, которая сидела рядом со мной, молчаливая и настороженная.

Дорога извивалась змеей – между невысоких холмов, и стоило нам выехать из-за небольшой рощицы, глазам открылось белоснежное поле, уходящее вдаль. Когда мы подобрались ближе, жужжание над ним перекрыло урчание Кошмара, устроившегося у меня на коленях и по громкости не уступавшему намийскому львенку. На руки к Анри он идти отказался, за что я готова была терпеть его высочайшую пушистость еще несколько часов, хотя ноги уже ощутимо затекли и хотелось подвигаться. Зато теперь становилось понятно, откуда взялся сладковатый запах – то, что издалека можно было принять за пуховое покрывало, оказалось цветами. С тонкими меловыми лепестками без единой прожилки, даже сердцевина была белой. Вьющиеся над ними шмели и пчелы напоминали темные ручейки на снегу.

– Аламьена. – Негромкий голос мужа заставил обернуться, но он смотрел не на меня, а в окно, на проплывающие пейзажи. – «Прощальный поцелуй лета». Цветет только осенью, растет только на юге Вэлеи. Некоторые считают, что по красоте ничуть не уступает лаванде.

Лавандовые поля я видела только на картинках – к этому времени она уже отцветает, но аламьена напоминала облака, которые прилегли отдохнуть на земле.

– Ее тоже добавляют в духи?

Анри кивнул.

– Мед из нее потрясающе вкусный.

Не сомневаюсь – с таким-то запахом. Даже Мэри не удержалась, вытянула шею, разглядывая поле, которое протянулось вдоль дороги. А я позволила себе задержать взгляд на Анри: залегшие под глазами тени, подбородок обозначился резче, скулы тоже. Под тонкой рубашкой по-прежнему выделялись мышцы, но лицо заметно похудело. Исчезла его сводящая с ума улыбка, от которой кружилась голова, между бровями пролегли едва заметные морщинки. Схватка с Эриком чуть было не стоила ему жизни, а после такого непросто прийти в себя.

Я нырнула в реальность и обожглась о пристальный взгляд – муж тоже глядел на меня. Точнее, изучал: сжатые губы, слегка сведенные брови, в глубине глаз затаилось чувство, которое сложно определить. Отчаянно захотелось, чтобы Анри посмотрел иначе, как на берегу Ирты – с нежностью, от которой заходилось сердце. Хотя бы на минуту, и, если потом все снова станет, как есть, не страшно.

Всевидящий! О чем я вообще думаю?

Разозлившись на себя, так вонзила ногти в ладонь, что на одной кожа лопнула и выступила капелька крови. Мэри делала вид, что увлечена видами Лавуа, но ее выдавали напряженные плечи. Она вытянулась в струнку и ловила каждое слово, хотя руки по-прежнему были чинно сложены на юбке. Когда стало ясно, что ничего больше не происходит, негромко вздохнула и удобнее устроилась на сиденье. Я же еще немного полюбовалась на поля аламьены, ненадолго прикрыла глаза… и проснулась от того, что камеристка легко тормошила за плечо.

– Миледи… миледи…

Сонно моргая на закатное солнце, затопившее экипаж, я подскочила и неосознанно потерла глаза. Видимо, сказались сутки в поезде, бессонная ночь и постоянное напряжение, поэтому более четырех часов пути до поместья я проспала самым бессовестным образом. Стрекотали кузнечики, колеса прогрохотали по камню – мы проехали по небольшому мостику через неглубокую речушку, захрустел гравий дорожки, ведущей к утопающему в зелени трехэтажному каменному дому. Распахнутые бледно-желтые ставни распластались по фасаду как крылья замерших бабочек. Окна – небольшие, расчерченные перекрестьями рам в тон ставням, от чего даже стены казались солнечно-теплыми.

Экипаж остановился на подъездной дорожке, Анри вышел первым и подал руку. Я спустилась и замерла, разглядывая место, где мне предстояло жить. Сам дом устроился на небольшом возвышении, которое обвивали две лестницы, украшенные каменными вазами. Обратила внимание, что с этой стороны не было ни одного балкона, но больше ничего рассмотреть не успела: муж стремительно увлек за собой. Мэри спешила за нами, прижимая к груди дорожную сумку, а замыкал наше шествие Кошмар, вальяжно вышагивая по новым владениям. Навстречу уже спускалась невысокая женщина в скромном серо-голубом платье. В возрасте, но довольно приятная – по крайней мере, так мне казалось, пока она не увидела меня и не поджала тонкие губы. Хотя на Анри взглянула сердечно и мягко.

– Добро пожаловать домой, граф.

– Спасибо, Марисса. Мадам Ильез, лучшая экономка в мире. Тереза Феро, графиня де Ларне.

– Приятно познакомиться, мадам.

– Взаимно.

От меня не укрылась ни теплая улыбка, предназначавшаяся Анри, ни жесткий взгляд, которым меня наградили. Мэри и то достался попроще да поприветливее. Очевидно, экономке пришлось не по нраву, что тут будет хозяйничать кто-либо еще, хотя на самом деле на хозяйство я не имела ни малейших претензий. Тем более что никогда не хотела его вести – в Мортенхэйме была матушка, которая ведала всем, Барнс и еще столько народу, что не перечесть. Прислуге, которую подбирали Винсент и ее светлость, доверить можно было даже последние панталоны, посему такие вопросы обходили меня стороной. Сама я мало интересовалась, как оно все происходит, потому что голова была занята магией. Надеюсь, Анри не заставит меня заниматься пересчетом столового серебра и проверками расходов. Хотя… с него станется.

– Марисса, распорядись по поводу ужина и комнаты для леди Феро, а после помоги мисс Китс устроиться. Завтра утром представишь моей жене остальных. И попроси Жерома меня найти.

Услышав имя Жерома, Мэри подобралась и слегка покраснела. Экономка измерила ее пристальным взглядом от макушки до пят, но не сказала ни слова – только сдержанно кивнула, приглашая следовать за ней. Стоило им скрыться за высокими арочными дверями, Анри предложил мне руку, которую я спросонья приняла. Шла вдоль дома, который мог стать моим по-настоящему, с единственным мужчиной, которого хотела назвать своим – словно во сне и чувствовала тепло его кожи под тонкой перчаткой. Срывающиеся с деревьев листья кружились в медленном вальсе, падали под ноги, и с каждым шагом мне все больше становилось не по себе, все сильнее охватывало чувство нереальности происходящего.

Мы обогнули дом и вышли в небольшой парк, посреди которого застыла ротонда, увитая виноградной лозой. Чуть поодаль – зеркальный пруд, отрезанный от внешнего мира густой полосой деревьев. Мы остановились, и время замерло. Взгляд – глаза в глаза. Анри был так близко, что я могла дотянуться до него, повторить каждую черточку подушечками пальцев. Наверное, будь мы во сне, я могла бы это сделать, но сейчас просто спросила:

– Что это вы на меня так смотрите, граф?

– Странно. Твоя маленькая слабость совершенно не сказалась на внешности.

Меня бросило в жар. Подавив желание отпрянуть, пожала плечами.

– Некоторые зелья творят чудеса.

Анри неожиданно нежно привлек меня к себе, наклонился и прошептал на ухо:

– Я знаю правду, Тереза, – интимно, лаская кожу дыханием. – Знаю, зачем ты здесь.

В который раз за последнее время сердце пропустило удар. Я попыталась вырваться, но муж держал крепко. Настолько крепко, что стало больно запястьям, в противовес обволакивающему негой голосу взгляд полоснул как лезвие стилета. Дыхание сбилось: почему-то раньше мне даже в голову не приходило, что он может сделать, если узнает о сговоре с лордом Фраем. А сделать он мог все, что угодно – я сама поехала к нему, сама сунула голову в камин и еще угольки поворошила для верности.

– К чему столько сложностей? – сильные пальцы погладили шею. – Могла бы сразу сказать, что соскучилась и передумала разводиться…

Что?

Я сглотнула. Но переварить смысл сказанных им слов так и не смогла.

Да глаза б мои вас не видели никогда больше. Да вы…

Анри больше меня не удерживал, но хищная улыбка – сейчас он как никогда походил на готового напасть льва, вытряхнула душу на землю и раскатала по гравию.

Очередная игра. Проверка.

Шпажка для стрекозы.

На моих пальцах замерцала тьма, его глаза полыхнули золотом. И не только глаза – руки, шея, лицо, золотой вихрь взметнулся вокруг и замер в дюймах от меня. Я почти касалась ладонью широкой груди мужа, браслет горел, как раскаленный в огне.

– Не испытывай судьбу, Тереза.

Тьма и мерцающая дымка хэандаме растаяли одновременно. Анри снова притянул меня к себе.

Надо было брать у Ивара уроки – как он там говорил – воздействия на мужчин? Прямо там, на мосту Лунгера. По крайней мере, сейчас в голову не лезла бы всякая ерунда. Как ни странно, мысли об Иваре отрезвили. Он говорил, что у меня и так неплохо получается, значит, будем пользоваться тем, что есть. И тем, что успела вложить в мою голову Луиза, хотя половина этого вытряхнулась сразу же и развеялась в неизвестном направлении.

Я замерла, расслабилась в руках мужа. Отпуская напряжение, отпуская чувства. Ненадолго – завтра будет стыдно, завтра будет страшно, завтра будет завтра, но сейчас… Почувствовав свободу, приподнялась на носки и коснулась губами его губ. Бессовестно красивых, жестоких, желанных. Анри замер на миг, но затем впился в мой рот поцелуем. Жадно, почти до боли, зарываясь пальцами в прическу, вплавляя меня в себя. Глупое сердце рванулось к нему, а вместе с ним и все тело – всей кожей, всей сутью, каждой клеточкой. Я тонула в этом поцелуе, задыхалась… короткие несколько мгновений, которые показались мне самыми длинными в жизни. Только когда в легких не осталось больше воздуха, отстранилась, толкнувшись в его плечи ладонями.

– Мне показалось, или вы тоже скучали? – голос звучал на удивление низко, гортанно. Грудь тяжело вздымалась, тело все еще билось в ритме сводящего с ума, выматывающего поцелуя. И когда золотые искры в его глазах вонзились под кожу, грозя разгореться неуемным пожаром, из-за поворота вышел Жером. Не дожидаясь ответа, я подхватила юбки и спешно направилась к дому.

Не оборачиваясь и не оглядываясь.