Отравители

3. Инноченцо, племянник папы

Дегре повернулся и последовал за пажом, ожидавшим, чтобы проводить его обратно к двери, через которую он вошел в Лувр. Сумрак, великолепие и безмолвие огромного дворца подавляли его, к тому же он был опечален смертью Жакетты и по-детски безутешным горем ее госпожи. Будучи сам человеком порядочным и сдержанным, он почувствовал, как его охватило отвращение к этому обществу, в котором, несмотря на внешнюю веселость и блеск, были возможны такие ужасы. Да, ужасы, ведь сколько бы ни было правды в рассказе доктора Рабеля, было ясно, что одну из этих девушек погубили, а другая насмерть перепугана из-за тайных интриг, разжигаемых честолюбием, жадностью и похотью.

Паж повел Дегре через просторную гостиную, погруженную в полумрак. Огонь в высоком камине с вытяжкой догорел до красных углей, но тяжелые занавеси темно-багряного венецианского разрезного бархата на высоких окнах, за которыми открывалась серая мрачная панорама Парижа под темным небом, все еще не были задернуты.

Навстречу Дегре через гостиную шел молодой человек исключительно привлекательной наружности. Он был одет с почти клерикальной простотой, его гладкие темные волосы падали на жестко накрахмаленный полотняный воротник. В руках он держал книгу, заложив страницы длинными пальцами. Неприязненно взглянув на Дегре, этот господин воскликнул:

– Агент полиции в Лувре!

– Да, месье, меня послали расследовать это прискорбное дело.

– Дело мадемуазель Жакетты? – спросил он печально. – Она жива?

– Нет. Я только что присутствовал при ее кончине.

Молодой человек перекрестился, по его безмятежному лицу прошла легкая судорога отвращения.

– Двор Франции – это одно из преддверий ада, – умиротворенно произнес он. – Я не завидую шефу полиции.

– Вы очень прямолинейны, месье.

– Возможно оттого, что мне нечего бояться, – вздохнул тот, с учтивым поклоном отворачиваясь к гаснущему камину.

– Вы счастливец, – ответил Дегре и вышел из мрачной гостиной вслед за пажом. – Кто этот господин? – спросил он у мальчика в коридоре.

– Маркиз Инноченцо Пиньята, племянник Его Святейшества папы.

– Он здесь с дипломатической миссией?

– Нет, месье. Папа послал его к королю по личному делу. Все его уважают, говорят, что он мог бы стать кардиналом, если бы захотел.

– Он ведет очень вольные речи.

– Да, месье, король позволяет ему все, как позволяет все месье Боссюэ. Все думают, что король считает месье Пиньяту святым.

– Может быть, он и есть святой, – ответил Дегре. Суровый и безмятежный молодой итальянец, с такой холодностью презирающий окружающую его атмосферу порока, произвел на него сильное впечатление.

«Возможно, – подумал молодой агент полиции, – король уважает его за то, что он говорит его величеству правду. Хорошо, что хоть кто-то это делает».

Они подошли к боковой двери, через которую Дегре впустили во дворец, и паж, отворив ее, оставил его на промокшей ступени.

На город уже опустились сумерки, редкие фонари вдоль реки тускло сияли сквозь поднимающийся туман. Моросил холодный дождь, время от времени налетали порывы ветра.

Дегре чувствовал себя запутавшимся, неудовлетворенным и подавленным сознанием неудачи. Его неотступно преследовали мысли о событиях минувшей ночи – кучер-негр, испуганная девушка…

Он вспомнил последние слова несчастной Жакетты, но они казались ему лишенными смысла, и он опасался, что это был лишь лепет сломленного, умирающего существа. Что она имела в виду, говоря о Мастере, петухе, гвоздике, англичанине или итальянце? Может быть, это действительно была лишь грязная история, достаточно распространенная при распущенном дворе, и несчастная девушка умерла так, как сказал доктор Рабель, – от последствий тайной любовной интриги. Возможно, ее любовник был иностранцем, англичанином или итальянцем, возможно, пение петуха было принятым между ними сигналом для тайных встреч, столь очаровательных и нежных вначале и столь ужасных и тревожных впоследствии. Возможно, букетик гвоздик был первым залогом ее любви к нему.

Но чему же тогда Дегре стал свидетелем прошлой ночью? Когда дверь Лувра закрылась за ним, молодой человек передернул плечами, отгоняя эти вопросы. Ему почти нечего было рассказать де ла Рейни и совсем нечего – Соланж. Ледяные порывы ветра били ему в лицо и заворачивали на глаза край полей шляпы.

4. Полномочный представитель герцогства Савойского

Дегре спокойно направился по набережной к темной арке моста, как вдруг сзади послышался шум шагов. Он обернулся и увидел, что от дворца за ним идет какой – то человек – высокий парень с болезненно – бледным лицом. Догнав молодого лейтенанта, парень обратился к нему с нагловатой любезностью на французском языке с сильным иностранным акцентом:

– Вы Шарль Дегре, агент полиции? Это вас месье де ла Рейни послал расследовать нападение на мадемуазель Малипьеро?

Дегре кивнул, сквозь сумерки внимательно рассматривая незнакомца.

– Тогда в ваших интересах, прежде чем вы представите отчет шефу полиции, поговорить с моим патроном.

– И кто же он? – с улыбкой спросил Дегре, придерживая шляпу и наклоняя голову под внезапно налетевшим сильным порывом ветра с дождем.

– Тот, кому стоит оказать услугу, – ответил его собеседник. – Ладно, тут нет никакой тайны, он – посол герцогства Савойского, граф Ферреро.

Это имя явилось полной неожиданностью для Дегре, совершенно не связывавшего его с расследуемым делом, однако он скрыл изумление и ответил, что он к услугам его превосходительства посла герцога.

– Только пойдемте со мной сейчас: после того, как вы вернетесь в Бастилию, будет уже поздно, – настойчиво произнес болезненно-бледный парень и, фамильярно взяв молодого агента полиции под руку, увлек его по набережной, где гулял ветер.

– Поздравляю вас, – ухмыльнулся он, – вы не так давно в полиции и вы, уж простите, провинциал, а тут такая удача.

– Удача привлечь внимание вашего патрона? – спросил Дегре, нащупывая почву в этом таинственном разговоре.

– О, я не думаю, что его внимание привлекли именно вы. Этой чести удостоился бы любой полицейский агент, посланный сегодня в Лувр.

– И, однако, вы кое-что обо мне знаете, – возразил молодой человек, – когда я прибыл в Париж и так далее.

– Да, наша работа – знать все, что происходит при дворе, и, конечно, когда мы услышали, что за это дело беретесь вы, в наших интересах было разузнать и о вас тоже. Очень тонкое досье на вас, мой дорогой Дегре, сейчас в руках его превосходительства.

И парень улыбнулся, как будто произнес хорошую шутку.

Шарль Дегре лихорадочно соображал. Никто, кроме самого шефа полиции, не знал, что именно он, Дегре, отправится в Лувр расследовать трагический случай с мадемуазель Жакеттой: посол герцогства Савойского никак не смог бы заранее выяснить, кому это будет поручено. Из этого следовало, рассудил Дегре, что де Ферреро обратил на него внимание еще раньше. «Выходит, посол Турина интересовался вдовой Босс и таинственным домом в Цветочном тупике? Кто же мог предупредить его, что я занимаюсь этим делом? – гадал молодой агент полиции. – Сама ведьма-предсказательница или доктор Рабель, которому я совершенно не доверяю? Простодушный с виду толстяк-священник, проживающий вместе с ним? Итальянский аптекарь? И каким образом во все эти дела может быть замешан посол герцога Савойи?»

Обдумывая таким образом свое положение, Дегре продолжил вежливый разговор, время от времени бросая внимательные взгляды на собеседника. Ему пришло в голову, что этого провожатого, вполне возможно, послали заманить его в какой-нибудь пустынный квартал, темную подворотню, чтобы похитить или убить, и что этот парень с землистым лицом может быть совершенно не связан с высокопоставленным господином, чье имя он так легко произносит.

Но эти опасения оказались напрасными. Провожатый привел его в отель посла Савойи, который Дегре хорошо знал, поскольку в его обязанности входило помнить все значимые резиденции в Париже.

Когда они проходили изукрашенный портик этого красивого особняка, парень сказал Дегре:

– Вы встретитесь не с месье де Ферреро, послом Савойи, а с месье де Сен-Морисом, полномочным представителем герцогства во Франции, как вам, без сомнения, известно. Он привез благодарность вдовствующей герцогини за соболезнования его христианнейшего величества по случаю безвременной кончины ее мужа, покойного герцога Карла Эммануила II.

– Это, без сомнения, очень интересно, – ответил Дегре, пройдя вслед за своим провожатым в величественный вестибюль отеля, – но я не понимаю, какое все это имеет отношение ко мне или к делу, которым я занимаюсь.

Говоря это, он старался припомнить все, что ему известно о покойном герцоге Савойи и его герцогине, Мари де Немур, но он знал об этой чете не больше, чем знали все.

Последний герцог, родственник короля Франции, неожиданно скончался, простудившись на охоте. Его вдова была французской принцессой, веселой и упрямой, любимицей покойной вдовствующей королевы Анны Австрийской. Больше Дегре не знал ничего и никогда прежде не встречал ни посла, ни полномочного представителя.

Дегре вместе со своим провожатым поднялся по широкой красивой лестнице в небольшую роскошную комнату со стенами, завешенными кожей с золотым тиснением, где в позолоченном кресле с высокой спинкой полулежал, перелистывая последний выпуск «Ла Газетт», очень модно одетый молодой человек.

– Монсеньор, это Шарль Дегре – лейтенант Дегре, агент полиции, – с поклоном произнес спутник Дегре и оставил его наедине с незнакомцем, который, отложив газету, но не поднимаясь с кресла, посмотрел на него с веселым любопытством.

Молодой нормандец с готовностью точно так же посмотрел в ответ. Господин совершенно не пришелся ему по вкусу – ни его удивительно привлекательные, гладкие черты в обрамлении блестящих черных кудряшек, ни бархатный костюм персикового цвета с серебряным позументом, ни выражение нагловатой удали на его лице. Шарль Дегре почти сразу же решил, что этот блестящий молодой шевалье многим обязан своим портному и цирюльнику, а также природному бесстыдству и смазливости и что его карьере и благополучию значительно способствовал успех у женщин.

– Я – граф Сен-Морис, – холодно произнес молодой человек. – Вы, месье агент полиции, несомненно, удивлены, что я послал за вами.

– Я приучен ничему не удивляться, монсеньор, – спокойно ответил Дегре.

– Это правильно, – улыбнулся молодой шевалье и указал на табурет, приглашая агента полиции сесть. – Я – полномочный представитель герцогства Савойского в Париже и великий камергер вдовствующей герцогини в Турине.

Его слова и эти сведения были самыми обычными, но Дегре заметил в его больших черных глазах проницательность и блеск, не соответствующие пресной привлекательности миловидного лица.

– Монсеньор занимает высокое положение.

– У меня есть и обязанности. Мадам, которой его христианнейшее величество позволяет именовать себя мадам Руаяль, часто тоскует по Парижу. Она уполномочила меня покупать для нее здесь мебель, картины, даже одежду. Она полностью доверяет моему вкусу. Также она желает, чтобы я находил для нее энергичных и способных людей. Французская принцесса – простите, если я слишком это подчеркиваю – любит видеть рядом с собой соотечественников. – Сен-Морис немного помолчал, улыбаясь, и затем неожиданно добавил:

– Не желаете ли вы поступить на службу при дворе герцогини в Турине, скажем, в личной полиции ее королевского высочества? Я могу обещать вам хорошее жалование, награды и продвижение по службе.

– Чему же я обязан честью этого предложения, которое столь же неожиданно, монсеньор, сколь и приятно? – спросил Дегре.

– О, – беспечно ответил Сен-Морис, – я здесь не теряю времени даром. Данное мне поручение лишь формальность, и у меня много досуга на дела герцогини. Я дружен с месье де ла Рейни. Когда я обедал с ним накануне, он упомянул вас, вашу службу, и я подумал, что вы подходящий человек для мадам Руаяль. Я уже нанял для службы у нее нескольких французов.

Дегре сделал вид, что колеблется, ослепленный и изумленный этим великолепным предложением, а сам тем временем быстро обдумывал ситуацию и искал решение. Наконец он произнес как будто смущенно:

– Монсеньор, я и вправду ошеломлен, все это так неожиданно. У меня молодая жена.

– Ей также будут рады в Турине, – тотчас же ответил его собеседник. – Раз вы оба из Кана, едва ли в Турине вы будете чувствовать себя более чужими, чем в Париже.

Шарль Дегре лихорадочно решал, какой линии поведения придерживаться.

– Если бы вы предложили мне это несколько дней назад, монсеньор, – произнес он с чистосердечным видом, – я счел бы большой честью принять его. Но дело в том, что сейчас я занят очень важным расследованием.

– Вот оно как! И вы, полагаю, не можете рассказать, каким именно, – улыбнулся Сен-Морис, играя золотыми желудями, свисающими на лентах с его запястья.

С притворной глуповатой прямотой Дегре ответил:

– Месье де ла Рейни полагает, что скоро в его руках окажется группа преступников, объединившихся ради какого-то непонятного заговора. Он поручил мне расследовать это дело. Мне эта работа очень интересна, ведь если я преуспею, то получу повышение. Вы же понимаете, что при таких обстоятельствах я не хочу оставлять Париж.

Сен-Морис отбросил газету и вскочил на ноги, Дегре тоже поднялся из вежливости. Теперь было видно, что молодой человек очень высок, широк в плечах и с узкими бедрами, атлетического сложения. Было что-то устрашающее в его силе, порочной привлекательности и в тонких, почти девичьих чертах лица, оттененных обилием черных кудрей.

– И тем не менее, – внезапно сказал он, – я советую вам так поступить. Да, лейтенант Дегре, я советую вам оставить это расследование. Мне известно из надежных источников, что это не такое дело, в которое было бы благоразумно вмешиваться вам, с вашим опытом.

– Что же, монсеньор, если вы советуете мне оставить его, то, выходит, вы имеете представление, в чём оно состоит?

– Обдумайте мое предложение и примите, – улыбнулся Сен-Морис. – Вы славный малый, у вас молодая жена и прекрасные перспективы. Держитесь подальше от придворных интриг.

– Монсеньор, – резко возразил Дегре, – я не произносил слов «придворная интрига». Я сказал, что расследую дело для шефа полиции.

– Давайте не будем спорить о словах, – безразлично ответил Сен-Морис. – Я сделал вам предложение и дал совет. – И многозначительно добавил:

– Вы же понимаете, что уже то, что я взял на себя труд поговорить с вами с глазу на глаз, показывает, что я считаю это дело не лишенным важности.

Он поклонился, затем тихо заметил:

– Позвольте мне еще раз заверить вас, месье, что вы не пожалеете о переезде в Турин. Но, впрочем, я потратил на этот разговор уже довольно времени.

Он позвонил в колокольчик. Сразу же появился болезненно-бледный парень, который привел Дегре из Лувра в отель посла герцогства Савойского, и сопроводил молодого агента полиции вниз по величественной лестнице к входной двери.

– Надеюсь, – доверительно улыбнулся он, – вы довольны разговором с месье Сен-Морисом. Если он к вам благосклонен, то считайте, богатство у вас в кармане. В Турине он действительно большой человек.

– Он, несомненно, из тех людей, которые везде добьются успеха, – осторожно сказал Дегре.

– Я его секретарь, – ответил его собеседник, задержав руку на задвижке входной двери. – Меня зовут Клери, Пьер Клери. Я хорошо знаю своего патрона. Он действительно, как вы сказали, из тех людей, которые везде добьются успеха. Также я уверил бы вас, что он, если пожелает, может быть ужасным, более того – чудовищным.

С этим месье Клери открыл дверь и кивнул Дегре, пропуская того на улицу. Опасаясь слежки, Дегре сначала направился по промокшей набережной, продуваемой ветром, в противоположном от Бастилии направлении, но через некоторое время, убедившись, что за ним нет хвоста, развернулся и пошел в Бастилию, в управление полиции.

5. Записка в исповедальне

Месье де ла Рейни его ждал и тотчас же пригласил в свой кабинет, и Дегре рассказал ему о том, что случилось в Лувре, и о разговоре с месье де Сен-Морисом.

– Это явно была попытка подкупить меня, месье, у брать с дороги. Сен – Морис даже не потрудился скрыть свое намерение. Он предложил мне почти все, о чем я мог просить, лишь бы я оставил расследование и покинул Париж. Он думает, что я слишком много знаю. Но в знании чего именно он меня подозревает, месье? Я тщательно все обдумал, но по-прежнему не могу сложить два и два.

– Вот уж никак не ожидал я, когда мы преследовали нашу дичь, – улыбнулся месье де ла Рейни с проблеском воодушевления в усталых глазах, – что она приведет нас к Савойскому двору. Ну, и какое, черт возьми, отношение эта Босс, эта несчастная молодая итальянка, итальянский аптекарь и доктор Рабель, – если он и вправду как-то связан с этим, ведь, говорю вам, его репутация безупречна, – какое, черт возьми, отношение могут иметь все эти люди к месье де Сен-Морису?

– Что мы о нем знаем? – нетерпеливо спросил Дегре. – Он необычный человек – напудрен, надушен, лицо, как у девушки, но он не глупец и не неженка.

– Говорят, он любовник герцогини Савойской, и это все, что мне о нем известно, – ответил месье де ла Рейни. – До сих пор у меня не было причин им интересоваться, но теперь мы будем за ним наблюдать. Вы говорите, он не глуп и не слаб, однако сегодня он сделал глупость, когда попытался подкупить вас настолько открыто. Мог бы и догадаться, что вы пойдете прямо ко мне и обо всем расскажете.

– Он думал, я неотесанный провинциал, которого легко ошеломить. Полагаю, теперь, когда он увидит, что ему это не удалось, он попробует другие средства.

– Полагаете? – повторил месье де ла Рейни с сардонической улыбкой. – Позаботьтесь о своей безопасности, никуда не ходите в одиночку и берегитесь ловушек. Если месье де Сен-Морис думает, что вам известно что-то такое, что может повредить ему самому или его госпоже, то он вполне может принять меры для вашего устранения. Возможно, было бы мудрее с вашей стороны все-таки согласиться на его предложение.

Шеф полиции бросил быстрый взгляд на своего подчиненного, но тот только молча улыбнулся. Тогда месье де ла Рейни достал из лежащего перед ним на столе закрытого портфеля лист бумаги.

– Не знаю, есть ли тут связь с нашим делом, но вот что обнаружил сегодня в одной из исповедален иезуитской церкви на улице Сент-Антуан один иезуит. Это анонимная записка без адреса и даты, в которой говорится о том, что планируется убрать одну высокопоставленную особу, предположительно самого короля. Это может быть как ловушка, шутка, ложный след, так и нечто очень важное. Точно так же, как и со смертью мадемуазель Жакетты: она могла умереть просто по глупости или же за ее трагедией скрывается что-то еще, и даже те бессмысленные слова, которые она произнесла перед самой смертью, бедное дитя, могут все же оказаться не лишенными смысла.

– Хотелось бы в это верить, месье.

– Эта записка о короле может ничего не значить. Тут еще кое-что случилось, – продолжил месье де ла Рейни. – Мы арестовали некую мадам Пулайон, Маргерит де Жеан, молодую вдову. Видите ли, мы снова открыли «Горшок лилий» и постарались придать лавке такой вид, как если бы Босс по-прежнему занималась делами. И что же, эта бедная дурочка пришла прямиком в нашу ловушку. Сейчас она ни жива ни мертва от страха и ничего не хочет рассказывать. Но, надеюсь, скоро я ее разговорю.

– Что у нас против нее есть?

– Только внезапно умерший старый муж и разгильдяй-любовник, которого она содержала на средства из сундуков этого самого мужа.

Затем месье де ла Рейни показал Дегре упомянутый листок бумаги, который иезуиты нашли в одной из исповедален, и отметил, что священники не имеют ни малейшего понятия, кто из прихожан его оставил. В тот день именно эту исповедальню посетило несколько дам, и все они заявили, что ничего не знают о записке.

На пахнущем бергамотом листочке с позолоченным обрезом по-английски было написано: «Дело становится слишком опасным. Ни слова больше. Я не хочу участвовать в охоте на столь величественного зверя. Помните о трудностях этого предприятия. Не только Франция, но и вся Европа будет потрясена и взбудоражена. Вы слишком честолюбивы, слишком мстительны. Вы никогда не смогли бы сделать так, чтобы это стоило моих усилий».

– Месье, вы думаете, что речь здесь идет о каком-то заговоре против короля? – спросил Дегре. – Почему же тогда записка на английском языке? Может, она касается короля Англии?

Месье де ла Рейни пожал плечами.

– Похоже на женскую писчую бумагу и почерк вроде женский. Было бы необъяснимой беспечностью со стороны человека, вовлеченного во что-то серьезное, оставить ее в исповедальне, поэтому я склонен считать ее уловкой, чтобы сбить нас со следа. У меня есть список дам-прихожанок этой иезуитской церкви, и среди них мадам де Суассон и мадам де Буйон. Кстати, я слышал, этот месье де Сен-Морис часто бывает в отеле де Суассон.

– Это естественно, полагаю, ведь мадам де Суассон в родстве с Савойским домом.

– И к тому же вдова, – сухо отметил шеф полиции. – Вы замечаете, дорогой Дегре, насколько часто в ходе этого расследования мы имеем дело с вдовами. Также мадам де Суассон – это Олимпия Манчини, одна из племянниц кардинала Мазарини, итальянка. Связь между этими людьми достаточно очевидна.

– Но, месье, – честно сказал Дегре, – я все же не понимаю, что за всем этим кроется, что объединяет всех этих людей, против чего мы на самом деле боремся.

– Тайная продажа ядов в Париже, – тихо ответил шеф полиции. – Вот с чем прежде всего мы имеем дело, Дегре. Итак, нам надо выяснить, кто эти торговцы смертью, где они получают свой товар и кто их клиенты. Мы должны выяснить также, все ли они простые люди или, возможно, среди них есть и высокопоставленные, связанные с придворными интригами и политикой.

Дегре окинул взором строгий темный кабинет с эркерным окном. Он казался таким мирным, скучным, деловым, однако молодой человек знал, что именно здесь находится руководящий центр большой квалифицированной организации, от которой зависят жизни и душевное спокойствие всех добропорядочных горожан. В глазах Дегре шеф полиции был выше короля и всех его министров, он был человеком, в чьей честности молодой лейтенант был полностью уверен. Дегре страстно, почти ожесточенно стремился раскрыть это дело о ядах не только ради достижения своих целей, но и желая послужить, доставить удовольствие месье де ла Рейни.

– Месье, – нетерпеливо спросил он, – что мы теперь будем делать?

Шеф полиции, видя этот энтузиазм, улыбнулся с высоты своего опыта, благосклонно, хотя и немного печально.

– Ждать. И не доверять никаким уликам и свидетельствам, пока у нас не будет доказательств. Месье де Сен – Морис правда обедал со мной и действительно пытался набирать людей в полицию герцогства Савойского. Его разговор с вами вполне мог быть затеян единственно ради этой цели. Вполне может оказаться, что он действительно всего лишь любимчик Мари де Немур и все его беспокойство сводится к тому, что он дружит с любовником Жакетты Малипьеро и желает замять этот скандал.

– Я убежден, что именно Жакетту Малипьеро видел прошлой ночью выходящей из кареты, которой правил негр.

– Очень может быть. Услуги такого рода – аборты, детоубийство – продаются в Париже, и их практически невозможно отследить, столько людей заинтересованы в сохранении тайны. Закон практически не касается этих ужасов.

– Но если женщина умирает, разве это не убийство?

– Убийство, но как его доказать? Сочиняется какая – нибудь история вроде истории о нападении в оранжерее, дикая, глупая, неправдоподобная, но разве ее опровергнешь?

– Если бы нам удалось арестовать нескольких негодяев, мы могли бы выжать из них правду!

– У нас нет улик против них. Может, эта девушка и шла в дом доктора Рабеля, но я просто не могу усомниться в нем, – месье де ла Рейни пожал плечами. – Нам надо продвигаться очень медленно, очень осторожно. Если мы проявим излишнюю настойчивость, то нам сразу же велят прекратить расследование. Король ненавидит скандалы.

– Я встретил в Лувре некоего маркиза Пиньяту, и провожавший меня паж сказал, что король относится к нему с уважением, может, даже опасается.

– Так и есть. Но какое отношение это имеет к нашему делу?

– Простите, месье, и все же – кто этот господин?

– Он очень одаренный, блестящий человек, но он фанатик и заботится лишь о господстве Рима. Его направили в Париж, чтобы он настроил короля против протестантов и церковь Франции осталась верной папе.

– Спасибо, месье. Мне показалось, что он и впрямь поражен смертью мадемуазель Жакетты.

– Я убежден, в этом он искренен. Он отверг все мирские почести, которых мог удостоиться, и ведет жизнь монаха. К греху он чувствует отвращение, преступления вызывают его гнев, он как будто не подвержен страстям, свойственным его возрасту.

– Тогда, месье, – с готовностью сказал Дегре, – влияние такого человека на короля должно быть очень велико, ведь в душе его величество весьма религиозен.

– Да, но как это поможет нам?

– Ну, месье, если бы я был генерал-лейтенантом полиции, я бы всё рассказал этому Инноченцо Пиньяте и попросил его уговорить короля позволить мне арестовать лиц, заподозренных в том, что они являются клиентами вдовы Босс…

Месье де ла Рейни рассмеялся в ответ:

– Вы еще совсем не знаете двор, Дегре! Нам нельзя действовать напрямую. Впрочем, я постараюсь заручиться помощью маркиза Пиньяты, если мне представится такая возможность.