Поэмузыка. Стихи

Восемнадцать плюс¹⁰

 
Когда в карманах только мусор
и тот же мусор в голове,
меня спасать приходит муза.
Я музе говорю: «Привет.
 
 
Мы снова вместе, дорогая.
Я слышал пение молитв.
Они меня оберегают.
Там, где болело – не болит».
 
 
Она в ответ: «Я рада встрече
и уходить не тороплюсь…»
И руки мне кладёт на плечи.
А дальше 18+
 

«Пока светло – не жгут огней…»

 
Пока светло – не жгут огней
в окне напротив.
А как стемнеет – так видней
изъяны плоти.
Дух укрепляется в борьбе.
В труде, в работе
позывы похоти слабей.
Лишь тот свободен,
кто чист снаружи и внутри
кто жив Любовью,
кто чувства бережно хранит
у изголовья.
А мы, как правило, не те,
кем быть хотели.
Чем занят мозговой отдел
на самом деле,
и что там происходит с ним,
хоть стой, хоть падай,
неведомо и нам самим.
Да и не надо.
 

«Радость поэта – это…»

 
Радость поэта – это
меткость удачной фразы,
оригинальность слова…
Много ещё всего.
По существу предмета
скажет поэт не сразу.
Ждать от него иного —
значит не знать его.
 
 
Очень важна загадка
или намёк хотя бы,
чтобы красиво было,
чтобы любовь была
искренней, теплой, сладкой,
если придёт ноябрь¹¹.
Всё это страшно мило.
В общем и жизнь мила.
 

Двигатель прогресса

 
Лень – двигатель прогресса.
Лень – лучший мотиватор.
Был ради интереса
придуман эскалатор.
 
 
Степенно выплываю
из метрополитена
под «Baby, light my fire»¹²
и «Stairway to heaven»¹³.
 
 
Гляжу без любопытства
на встречных пассажиров.
Приветствует столица
гражданских и служивых!
 
 
Вот дом многоэтажный.
Жильцам, бесспорно, было б
вдвойне без лифта тяжко,
паршиво и уныло…
 
 
С уверенностью скажет
рабочий и повеса:
«Об этом знает каждый,
лень – двигатель прогресса!»
 

«Здесь и сейчас или там и потом?..»

 
Здесь и сейчас или там и потом?
Миг или вечность без края?
Глянь: на окне распустился бутон,
красками смело играя.
 
 
В булочной теплится свежий батон.
Под ноги смотришь, там – гравий.
Сколько в соцсети загружено тонн
музыки и фотографий?
 
 
Будь ты философ, строитель, банкир —
к ужину кушать захочешь.
Сам выбирай: полетишь ты на Кипр,
в Крым, Амстердам или Сочи.
 
 
Можно пойти бесшабашно ва-банк.
Риск – благородное дело.
Только из всех усыплённых собак
спать ни одна не хотела.
 

 
Кто самому бы мне растолковал
мысль, что не знает предела?
Трус обречён на трескучий провал.
Действовать надобно смело.
 
 
В бедах своих не вини никого,
кроме себя. Обречённо
спущенным нос утерев рукавом,
не завоюешь девчонок.
 
 
Самый отъявленный в мире лентяй
где-то в душе – трудоголик.
Птицы на юг через море летят
только усилием воли.
 
 
Спать лучше ночью, день – время трудов.
Подвиг и утром уместен.
Ешь по чуть-чуть – будешь сыт и здоров.
И не снимай с шеи крестик.
 
 
Здесь и сейчас или там и потом?
Взгляд устремляя в пространство,
время захлопнет трехтысячный том:
«Всё, человечество, баста!»
 

Memento mori¹⁴

 
Дышу, пишу, повсюду слышу шум.
Минута за минутой сердце бьётся.
И каждый миг я близок к рубежу,
где тьма и тишь бездонного колодца.
 
 
А может быть, совсем наоборот,
там свет и звуки ангельского хора.
Где окажусь, не знаю наперёд,
но думаю, что перееду скоро.
 
 
В тот час, когда моя затихнет речь
навек и тело скинет меньше унции,
мне будущим придется пренебречь,
чтоб всем нутром в прошедшее вернуться.
 
 
Чтоб жить не как безвольный манекен,
чтоб не увязнуть в бесполезном споре,
два слова на латинском языке
всегда держу в уме: memento mori.
 

Знаки

 
Дела не терпят опозданий.
Чтобы не потерять сознание,
прячусь в тени придорожных зданий,
светофоров, фонарных столбов.
 
 
Мне не слабо,
но не вышло бы боком,
что ценю тебя любую…
 
 
В бреду блаженно любуюсь
набережными, мостами,
украдкой вглядываюсь в небо над крестами,
увенчавшими купола.
 
 
Это же здорово – пополам
радость и боль
разделять с тобой!
 
 
Стремительно высыхающей лужей
голубь жажду утоляет.
Я скажу, а ты послушай:
может быть, будем довольны своими ролями?
 
 
Молчишь. А я слова роняю
тебе под ноги, словно капли пота.
Ну в кого ты
такая упрямая, бессердечная, злая?
 
 
В руке – бутылка с водою пресной.
Повсюду мерещатся знаки.
Я захожу в свой подъезд трезвым,
не замечая
лая
голодной дворняги.
 

«Какая боль! Какая боль… Какая…»

 
Какая боль! Какая боль… Какая
дурацкая идея въелась в мозг:
они не верят в справедливость рая
и рушат в небо лестницу и мост.
 
 
Простите нас! Прости нас… Простите,
Адам и Ева, мы сошли с ума.
Уставшие, мы улетаем в Питер,
оставив холостяцкие дома.
 
 
Стоит Москва, покинутая нами
не в первый и уж не в последний раз,
с достоинством перенося цунами
рабочих и автомобильных масс.
 
 
И мы к ней возвращаемся. Валюта
растет в цене, взлетая на торгах…
И тут вдруг – бац! Все закрутилось люто,
и мы не понимаем ни фига.
 
 
И умираем – пьяно-молодыми,
не веря, что спасение – в труде.
Всему виной безделье, лень, гордыня,
томительная скука и т. д.