Золотой идол викингов

Глава 3
Будни двора, восстановление знакомств

Постепенно Лопухова узнавала соседей. К ее удивлению, в некоторых квартирах продолжали жить люди, запомнившиеся ей с детства.

Первой она встретила, конечно, Светку Соловьеву. Теперь, почти через сорок лет, они вновь стали ближайшими соседками!

Светка Веру тоже узнала, хотя и не сразу. Рассказала, что работает кондуктором в трамвае, живет одна, замуж не выходила.

Последнее Вере было понятно – она и сама замуж не вышла: в молодости казалось, что для этого должна быть взаимная любовь, а теперь стало поздно, к пятидесяти дело идет.

В общем, на личном счастье Вера поставила крест – тем более обстановка располагала: мир рушится, какое теперь счастье!

А уж Светке с ее семейной традицией женского одиночества и косым глазом… Кстати, косина у нее с годами уменьшилась.

Общались они давно – только в дошкольные годы. Потом пути разошлись: Вера в первый класс стала ходить в ближайшую седьмую школу, а Светку Соловьеву отдали в интернат, и поговаривали, что в коррекционный. Когда Светку забирали на каникулы, разговаривали всегда при встрече, но дружбы не было. И сейчас, став вновь соседками, тоже не особо подружились. Сходили по разу друг к другу в гости, и все.

Соловьева так и жила в той странной комнате – без прихожей, без кухни… Сразу с лестничной площадки шагаешь в комнату. Теперь там поставили газовую плиту, воду горячую провели и даже выгородили угол для туалета… получилась студия, как теперь называют.

Раньше-то Соловьевы готовили на примусе, который прямо на обеденном столе посреди комнаты стоял, а «по нужде», как и весь их подъезд, бегали во двор – хоть вечером, хоть ночью – в некрашеное и щелястое деревянное строение с грубо нарисованными краской буквами «М» и «Ж». Горячую воду, газ и туалеты во всех квартирах сделали вскоре после того, как семья Лопуховых съехала, получив двухкомнатную хрущевку на окраине. А Светка, значит, в своей студии так и осталась.

Кроме Светки, Вера повстречала еще нескольких знакомых по детским годам жильцов. Те, кто были тридцать лет назад взрослыми, стали стариками, не всегда узнаваемыми…

Но Верины ровесники сохранились неплохо. Нелечка Подопригора из пятого подъезда превратилась в красивую ухоженную даму. Скорее всего, у нее теперь другая фамилия. Веру она при первой встрече не узнала, и та не стала навязываться, лезть с воспоминаниями. Они и в детстве мало общались.

Запомнилось, что Нелина семья жила в отдельной квартире и, кажется, даже из двух комнат. Квартиры в довоенном старом доме сильно разнились в зависимости от подъезда.

Третий, четвертый и пятый были с удобствами, то есть с туалетом и горячей водой. Там имелись и коммуналки, и отдельные квартиры.

Первый и второй подъезды состояли из одних коммуналок и не имели удобств.

В войну дом был сильно разрушен, и восстанавливали сразу после освобождения города, в течение 1943–1945 годов.

В 1943-м, когда часть дома, выходящую на Ленина, приводили в порядок, важна была просто крыша над головой, до удобств ли… Потом уже об удобствах задумались – все ж дом в самом центре.

Нелечка жила в пятом подъезде. В третьем жили близнецы Трапезниковы, Сашка и Веник, страшные хулиганы. Кого-то из них Вера встретила, он ее, конечно, не узнал. А вот Валя Пашутина, ближайшая соседка Нели, при встрече Веру сразу узнала и чуть не на шею к ней кинулась.

Валя сразу выложила, что живет с матерью, мужем, двумя детьми в той же самой квартире, что в детстве. Рассказывала долго, она всегда разговорчивостью отличалась…

Толик Рассветов из третьего подъезда радостно хлопал Веру по плечу, восклицая: «Лопухова! Это же здорово, что ты опять в свой дом вернулась!», но потом выяснилось, что он принял ее за Надю: они с Надей в одном классе учились.

В общем, встреч было много, однако детские знакомства теперь казались малоинтересными. Тем более что помнились уже смутно.

К весне Вера в новой квартире вполне обжилась. Конечно, ремонта она не сделала, просто перестала о нем мечтать. Душ так и не поставила, принимала душ раз в неделю, ходила к сестре или же в баню.

Эти походы возвращали в пятидесятые, и Вера утешала себя тем, что условия у нее все равно лучше, чем были у Лопуховых в той коммуналке детства. Жалко только, что все окна во двор выходят.

Двор детских лет Вера помнила хорошо, изменился он мало. Маленький, неуютный, с полным отсутствием зелени. Дом расположен буквой Г: более длинная часть по улице Ленина, короткая – по улице Маяковского. Слева его огораживает глухая (торцовая) стена соседнего дома, а прямо напротив окна коммунальной кухни Лопуховых была раньше котельная с горами угля и шлака рядом с воротами. Зимой из огромной трубы котельной шел дым, кочегары в перепачканных фуфайках тачками завозили в ворота уголь, вывозили дымящийся шлак…

Теперь котельной нет, ее заменил ряд двухэтажных сараев – Светка сказала, что снесли котельную и построили сараи в семидесятые, было тогда такое поветрие.

Все же вид из Вериных окон и сейчас не самый лучший. Помимо общей неухоженности, двор сильно портит старая, дореволюционной постройки, выгребная яма, или попросту помойка, притулившаяся между сараями и стеной. Таких уже, наверное, больше нигде нет: огромная яма, с высокой кирпичной кладкой по краям.

Помойку эту Вера тоже помнит с детства – каменного века сооружение, антиквариат. От нее вонь по двору разносится, летом мухи летают – окно не откроешь.

В пятидесятые никто особого внимания на это не обращал. Там ведь рядом еще и туалет-сортир стоял. Его снесли, когда провели во все подъезды канализацию, то есть в середине шестидесятых. Лопуховы к тому времени хрущевку на окраине получили, переехали, так что тот ремонт и те улучшения не застали.

Однако теперь Вера, кажется, попадет на реорганизацию двора. Во всяком случае, на днях Валя Пашутина, встретив ее у ворот, радостно сообщила, что скоро придет конец их мучениям: помойку этим летом снесут, поставят современные контейнеры. Оказывается, жильцы дома уже не первый год писали жалобы и просьбы о ее реконструкции, и вот их жалобам вняли.

– А ты откуда знаешь, что вняли? – недоверчиво спросила Вера. – Столько лет не реагировали и вдруг решили отреагировать? – Лопухова была пессимисткой, ей не верилось, что именно теперь, когда все рушится, хоть что-то, хоть помойку, будут строить. – С какой вдруг стати? Денег нет, зарплату по полгода задерживают, на какие шиши сносить-то будут?!

Эта Пашутина в детстве была врушей, с нее станется и сейчас что угодно придумать – так, для разговора.

При этом веселая и доброжелательная «вруша» Валя редко обижалась, даже если ее выводили на чистую воду. Не обиделась она и сейчас.

– Нелечка говорит! – ответила Валя все так же радостно. – Неля Королева служит в мэрии, секретарь у Котова. Ну, из нашего подъезда, Нелечка Подопригора, а Королева это по мужу, ты ж ее помнишь, конечно? А Котова помнишь? Ну, Стасик, красивый такой? Во втором подъезде они с матерью жили?! Он, конечно, был лет на двенадцать старше нас.

Как ни странно, Вера вспомнила Стасика. Запомнился он потому, что мама Нади и Веры Лопуховых часто ставила его в пример дочерям: «Какой вежливый молодой человек! Всегда поздоровается, всегда в дверь пропустит. Он мне сумку с продуктами вчера предложил помочь донести! Я, конечно, отказалась, но приятно. Я бы хотела, чтоб мои дочери такими же выросли!»

Стасик этот был и впрямь всегда вежлив, но Надя с Верой его не очень любили за мамины постоянные наставления.

– Помню, – кивнула Вера. – Так он начальство теперь? Ну, к тому шло…

– Да, Котов – начальник отдела эксплуатации жилфонда департамента городского хозяйства мэрии. Он, конечно, здесь давно не живет. Но, между прочим, здоровается при встрече! Он по центру часто пешком ходит. Молодец все же, не зазнался. А Нельку вообще секретаршей к себе взял, еще когда работал в исполкоме. Она ведь замуж сразу после школы выскочила, образование не стала получать, хотя и хорошо в школе училась. Ну, потом дети подросли… Муж у нее не так плохо зарабатывает, однако все ж в семье деньги не лишние… Пора и на работу, а работу хорошую без специального образования найти нелегко. Она Стасика и спросила, это еще лет десять назад. Она, ты же помнишь, всегда смелая была. Остановилась при встрече и спросила. А он и впрямь устроил! И работает уже десять лет, ей работа нравится. И подходит ей. Это она рассказала, что скоро наш двор в порядок приведут: все снесут, современные контейнеры поставят. Ты же знаешь, что, может, Ельцин в Смоленск приедет осенью? Мы в самом центре живем: вдруг он рядом окажется! А от помойки нашей допотопной вонь такая бывает, что даже с улицы слышно! Хлоркой польют, а толку-то?! Вот и нашли деньги…

Глава 4
Золотая Баба

К Сиггурд Медведь смог отправиться только ближе к вечеру. Пока все привели в порядок после похода: волов накормили и в стойло поставили, все приспособления для волочения судов почистили, сами в бане помылись…

Баня у Вячковых выкопана в земле, с накатом из крепких качественных бревен. Дух в бане смолистый, крепкий, братья охаживают друг друга дубовыми вениками – хорошо!

Но Медведь не стал долго баней наслаждаться. Обмылся только и пошел одеваться. Братья его не задерживали, им было понятно его нетерпение.

Солнце уже сильно клонилось к западу, когда Медведь подошел к дому Фари.

Дом отца Сиггурд большой, стоит на пронизанном солнцем пригорке…

Медведь, как всегда, немного растерялся при виде богатства Фари.

«Что ж, – успокоил он себя. – И Вячковы не лыком шиты…»

Сиггурд выбежала ему навстречу. Окон в доме Фари, как и в других домах городища, нет, но ей сообщила о приходе Медведя маленькая сестра, игравшая у входа с котком Мышебором.

Этого серенького котка Фари в прошлом году купил у проезжих купцов. Из грек те купцы шли в варяги, а котка в качестве товара захватили еще дальше Греции – на востоке где-то.

Полезный оказался зверек! Он и мышей, и крыс, и змей даже ловил. А сам мягонький, с пушистой шерсткой, добрый и смышленый очень.

Фари ни разу не пожалел, что дорогую цену за котка заплатил.

– А я тебя давно жду! – Сиггурд мимоходом погладила котка. И Медведь тоже погладил. – Я уж знаю, что вы вернулись, откатали, – продолжила девушка.

Глаза ее сияют, длинные светлые волосы распущены и украшены подвесками. Видно, что Сиггурд ждала его, наряжалась: на ней шелковое платье с позолоченной бронзовой фибулой на плече, широкое снизу и с широкими рукавами, но узкое в талии, мягкие кожаные башмаки.

Медведь глядел и не мог наглядеться. Как хороша его Сиггурд! Скоро она станет его женой. Пока что он даже за руку не смеет ее взять. Встречные оборачиваются на такую красивую пару. Многие знают, что скоро свадьба.

Когда они вышли к берегу Свинца, увидели ладьи возле причала.

– Ушкуйники в Новгород идут, кому-то из наших ладьи катать придется. – Сиггурд кивает на ладьи. – Вы же не пойдете?

Медведь пожимает плечами.

– Не знаю… Как Вячко скажет… Мы вообще-то неплохо заработали уже… Надеюсь, что не пойдем. Сиггурд… Все у нас будет хорошо. И в любом случае (что бы ни произошло!) совсем скоро ты станешь моей женой…

У Медведя почему-то тревожно на душе, он задумчиво смотрит на девушку, отгоняя нехорошие предчувствия.

Сиггурд опускает голову.

– Да, Медведь! Если только не пойдете с ушкуйниками, то скоро уже совсем. Я тоже этого жду… Но мне иногда грустно бывает, что отцовский дом покину…

Сиггурд доверчиво и с любовью поднимает глаза на Медведя. Какая она юная!

«Хоть бы ушкуйники другую бригаду наняли волочь… – думает он. – Если предложат хорошие деньги, Вячко вряд ли откажется. И тогда еще на месяц придется свадьбу отложить…»

– А к нам сегодня Синеус приходил! – вспоминает Сиггурд. – С товарами! Отец мне вот эту фибулу купил! – Девушка показывает на бронзовую фибулу, которой сколото ее платье.

Медведь кивает. С Синеусом – смуглым веселым парнем – он знаком. Этот парень, из ушкуйников, всего на три года старше Медведя. В прошлый раз, когда ушкуйники через Свинечск в греки шли, они познакомились.

Синеус, конечно, вспыльчив, но и храбр. Медведю он, в общем, понравился.

– Красивая! – соглашается Медведь, разглядывая брошь.

– Ну да, мне подходит, я и выбрала эту… – Сиггурд, скосив глаза, тоже разглядывает фибулу. – Еще много чего у него купил отец. Из Греции хорошие товары! Персидские тоже есть… А еще Синеус рассказывал, что они летом, перед тем как в Новгород отправиться, куда-то очень далеко, в холодные края, ходили. И до самого края света дошли… Оттуда у них тоже товары есть. Ой, какие красивые серебряные подвески отец для матери купил… Брату ножны с инкрустацией… Но это все персидское! Синеус и Золотую Бабу предлагал, которую с края света привез! Только дорого очень запросил.

– Что за баба? Что за край света? Почему холодные края? В Греции и дальше, на востоке, наоборот, тепло… – Медведь удивленно вскинул брови.

– Баба из чистого золота! Так Синеус говорит. Отец поверил, что золотая, а он разбирается. Довольно большая, вот такая… – Сиггурд показала руками высоту Бабы, разведя их от собственной талии до середины лба. (Медведь уважительно крякнул.) – Красивая! Отцу понравилась. Но Синеус три тысячи дирхемов запросил! Столько и дом наш не стоит! Не хотел, видно, продавать, только похвастаться хотел… Специально столько назвал. Это ж надо… Говорит, она не простая, счастье должна принести…

– А откуда она взялась? Что за край света?

– В нынешнем году, совсем недавно то есть, ушкуйники сделали поход на северо-восток! В другую сторону совсем! Синеус говорит, давно хотели посмотреть, что там… Горы обогнули, перебрались, потом на север, по реке большой, широкой, сплавлялись. Как Волга, такой же широкой, только холодной очень. И дошли до таких земель, где лета не бывает и деревья не растут…

– Подожди… – Медведь даже остановился. – Так это они в Югорию ходили?! Они раньше рассказывали, что хотят побывать, да я не верил, что такое бывает…

«Придумывает Синеус, – думал он. – Неужели правда существует такая земля?»

– Ой, ты знаешь уже про эту землю! – всплеснула руками Сиггурд. – Именно так он и говорил: «Трава там не растет, а люди живут». И называл ту страну – Югория. И еще там городище такое было… как это… – Девушка наморщила лоб, но это ее не портило, она стала даже красивей от живой заинтересованности, светившейся в ее глазах. Наконец она вспомнила: – Усть-Полуй, вот как называется! И народ там живет – вогулы! Они поначалу ватагу Синеуса приняли очень хорошо. А Синеус у них украл Бабу Золотую! Он так смеялся, когда рассказывал… Это их божество было, они ей поклонялись – от нее вся жизнь их зависела. Они, как поняли, что Баба у ватаги, кинулись на них, да кто ж с ушкуйниками справится! Ушкуйники и не с такими сражались… Перебили преследователей, да и уплыли. Поминай, как звали! И Золотую Бабу теперь с собой возят. Продавать он ее здесь не хочет… В Новгород везет. Сказал – там посмотрит.

– Это Синеус все сам отцу говорил? – удивился Медведь.

Синеус болтлив, но не до такой же степени.

– Ну, отец ведь угостил хорошо… Пива много, вина заморского бутыль, мед хмельной отец поставил. Синеус и стал вспоминать про поход. Отец у него много всего купил, он и рад был, что удачно поторговал. Вдвоем долго сидели. Синеус отца другом называл. Отец потом нам рассказал про Бабу, однако не велел никому больше говорить. Синеус так, похвастаться приносил, а продавать он ее и не собирался. Ты ведь не скажешь? Я только тебе… – Она опять опустила голову. Вспомнила, что отец строго-настрого наказал не говорить никому. Но ведь Медведь-то свой…

– Нет, конечно, не расскажу, даже братьям не буду рассказывать, – кивнул Медведь. – Фари прав, не говори ни о Золотой Бабе, ни вообще о Югории никому больше. Синеус опасный человек, с ушкуйниками вообще шутки плохи. Если он по пьянке проболтался, лучше всего забыть все, что говорил, и не вспоминать никогда.

Глава 5
Убийство

Вход в Верин подъезд теперь имелся только со двора, как и в иные подъезды. А раньше первый подъезд, где жили Лопуховы, был сквозным, в нем имелось единственное в доме парадное – вход не только со двора, но и непосредственно с улицы Ленина. Со двора же арка вела на улицу Маяковского – такой проход получался через двор этого углового дома.

Маленький дворик был в ту пору проходным, из него были выходы на две улицы: Ленина и Маяковского. На зиму вход с улицы Ленина некрасиво заколачивали снаружи досками (чтоб не выдувалось тепло?), но уже в конце апреля доски отдирали, и парадный вход опять функционировал.

Сейчас об этом парадном входе не напоминало ничего. Дверь в первый подъезд с улицы Ленина осталась, но она вела в крохотный магазинчик сувениров – его выгородили из пространства под лестницей.

Первый подъезд стал таким же, как другие.

В пятницу Вера после работы домой не пошла, а решила навестить Надю. Зашла в магазин, купила печенья… Торты сестры Лопуховы не любили – от них толстеешь очень.

Надя с детьми была дома, а Саша дежурил на овощебазе – он подрабатывал там сторожем после основной работы: тяжелые времена наступили…

Вера с радостью согласилась на Надино предложение принять душ – в тазике как следует не помоешься.

Потом долго сидели за столом – ужинали и пили чай.

Возвращалась она уже в темноте. Проходя через длинную арку во дворик, вспомнила, как в детстве боялась здесь вечером ходить. Арка узкая, страшная, из старинного темного гранита. Строили ее, конечно, еще до революции – на проезд машин не рассчитана, только на экипаж разве.

Двор был тоже совсем темным, без фонарей. Иногда в арке курил кто-нибудь или шел навстречу.

Вот и сейчас неизвестный мужчина быстро прошел, мелькнул в темноте подворотни тенью…

Вера Ильинична усмехнулась: теперь-то она не боится. Тем более теперь почти возле каждого подъезда фонарик светит…

Когда рылась в сумочке, нащупывая ключ от домофона, прочитала объявление на двери: «В 19 часов состоится собрание жильцов по вопросам благоустройства двора. Просим всех съемщиков квартир явиться». Пропустила она собрание… Скорее всего, конечно, чепуха какая-нибудь.

Ключом открывать подъезд не пришлось: оттуда вышел мужчина, Вера его узнала – один из братьев Трапезниковых, то ли Сашка, то ли Веник…

Эти близнецы в детстве немало ей крови попортили – хулиганы были. Раньше всегда вдвоем ходили, а теперь она уже не первый раз встречает их по одиночке.

Трапезников мало изменился, узнаваем, только непонятно, кто из братьев – она и в детстве-то не могла их различить.

Дома почти сразу легла спать и спала крепко.

В субботу Вера собралась с утра на базар. Обычно она шла до Колхозной площади пешком, а назад, с тяжелыми сумками, ехала на автобусе или в маршрутке.

Выйдя на лестничную площадку, обратила внимание, что дверь в Светину студию не заперта – даже слегка приоткрыта, маленькая щелка образовалась.

«Что это она дверь распахнутую держит! Пригорело у нее, что ли?!» – подумала Вера.

Но запаха не было слышно, и она заглянула, слегка расширив щелку.

– Света, ты знаешь, что у тебя дверь открыта настежь? Ты что, проветриваешь?

Никто не отзывался, и Вера, открыв дверь пошире, шагнула за порог.

В комнате почему-то ярко горел электрический свет. Диван после ночи был уже собран, однако хозяйка лежала на нем, отвернув голову к стене…

Спит? Наверное, встала рано, затемно, включила свет, а потом все же решила прилечь? Но дверь-то надо закрыть…

Вера осторожно подошла к дивану.

– Света… – тихонько позвала Вера.

И испуганно отпрянула, едва сдержав крик. Лицо соседки было неживым, страшным.

Что с ней случилось? Какой-то приступ?! Нужно срочно позвонить в «Скорую»…

Телефона ни у Светы, ни у Веры не было (телефон – большой дефицит, попробуй-ка его поставь!), поэтому она стала звонить соседям по площадке – к тем самым, что жили в прежней лопуховской квартире: приятная женщина Анна с мужем Константином.

Отношения были хорошими, но прохладными – знакомы были мало, только здоровались.

При обычных обстоятельствах Вера не стала бы их беспокоить. Сейчас они, возможно, еще спят (суббота!), но тут не до вежливости: Света может умереть.

«Если она еще жива…» – мелькнуло в голове, однако проверять Вера и не подумала, это было выше ее сил.

– Аня, – обратилась она с порога к заспанной соседке, – тут Свете плохо стало, разрешите вызвать «Скорую».

Пока дожидались машины, зашли к Соловьевой, тем более Аня сказала, что работает медсестрой.

– Ох, похоже, это все… – сказала она, взглянув лежащей соседке в лицо.

Взяла за руку, пытаясь найти пульс, однако тотчас руку отпустила: все, уже похолодела… И посмотрев на побледневшую Веру, добавила:

– Ну, не отчаивайся так… Врача все равно надо, чтоб удостоверил… Знаешь что… – Она впервые обратилась к Вере на «ты». – Пойду-ка я и милицию тоже вызову.

Дальше все завертелось, как в страшном сне.

Вера Ильинична не вполне воспринимала происходящее.

«Скорая» и милиция приехали почти одновременно.

В небольшой комнате толклись медработники, милиционеры, понятые.

«Знала бы бедная Светка, какое ей будет оказано внимание», – с горечью думала Вера.

Милиционеров было трое. Веру допрашивал высокий блондин, очень красивый, назвавшийся капитаном Зубаревым.

Почему-то он более всего интересовался вчерашним вечером. Узнав, что Лопухова вернулась поздно, потребовал описать всех, кого встретила во дворе. Но двор был пустынен…

Ах да, Вера вспомнила Трапезникова.

Почему он выходил из их подъезда?

Теперь и сама Вера задумалась.

Трапезников жил в третьем подъезде, к кому он в первый так поздно приходил? Кстати, который это из братьев?

Тут же выяснилось, что Вениамина уже давно нет в живых, погиб в автокатастрофе несколько лет назад. Так что это мог быть только Александр.

Позже Вера вспомнила и про тень, мелькнувшую в подворотне…

Про того Лопухова, впрочем, почти ничего не могла сказать – она его и не разглядела в темноте.

Аню тоже допрашивали. Отпустили их уже к обеду.

Милиционеры пошли по квартирам, расспрашивали других жильцов. Тело увезли. Пустую студию опечатали.