– А это, мне молодца занесло. Прямо с неба свалился. Ангел – не ангел, шпион – не шпион. Божится, что студент. И даже документ при себе имеет. Танюша погляди ему ногу, – и объяснил Андрею, – Она в больнице работает медсестрой.

– Только быстро, – согласилась Таня, – Я опаздываю, – Ого гематомка! – произнесла она, когда Андрей закатал штанину, – А ну снимите ботинок. Пальцами шевелить можете? – Андрей пошевелил. Девушка прощупала ему голеностоп, – Так не больно? А так? Ходить можете?

– Да вроде.

– По моему, до свадьбы заживет. Хотя на рентген сходить не мешало бы. А что с рукой? – Андрей снял пальто, пиджак и поднял рукав левой руки, – А это что? – спросила девушка.

Андрей вспомнил, как переписал себе на руку настенную туалетную надпись: номер телефона и имя – Таня. Он тогда выводил тщательно и густо синей шариковой ручкой. Конечно, совсем об этом забыл. Девушка быстренько прощупала его руку, заставила подвигать рукой, пошевелить пальцами, и, вынеся диагноз, аналогичный диагнозу ноги, сказала, что торопится и убегает.

– Это соседки дочка, – объяснил Леонидыч, когда девушка ушла, – Я человек одинокий, ну, соседке помогаю. Прибить там чего. Она тоже одинокая, мне помогает. Стряпает. А захвораешь – Танюшка вылечит. Она чистый врач. Взаимопомощь.

– Комплексная бригада, – усмехнулся Андрей.

– В общем, вот так. Вот ее Танюха мне завтраки приносит. Мы живем тут рядышком. Хорошая девчонка, – он замолчал на мгновение и, увидев, что Андрей никак не отреагировал, повторил, – Я говорю, хорошая девчонка.

– Хорошая, хорошая, – пробормотал Андрей. Не о том он думал. К Нинке ходу теперь нет. Можно уже почапать домой? Но после такой веселой ночи он не выспался.

– Да если ее прибрать, одеть, как следует, – продолжал Леонидыч, – Она твоих студенток за пояс заткнет. Другое дело, ей одеться не на что. Богатства не нажили. А девушка она, если присмотреться, ладная. С нее даже картины писали.

– В каком смысле? – удивился Андрей. Ничего такого, что вызвало бы желание писать с нее картины, он в девушке не обнаружил.

– В самом прямом. Ты ее просто не разглядел. А разглядишь – влюбишься. И еще спасибо скажешь, – Леонидыч, не получив ответа, сменил тему, – Вот что, у меня есть знакомый. Он спецмазь имеет для летчиков – испытателей. Заживает твоя щека, как на собаке. Летчику – испытателю ведь иногда приходится культивироваться где-нибудь в тайге, и чего-нибудь повредить.

– Как культивироваться? Спросил Андрей

– Как Мересьев.

– Катапультироваться?

– Ну вот. Сейчас позавтракаем, я за мазью сбегаю. Тут недалеко. Посидишь вместо меня полчасика? Как бы отработаешь завтрак и лечение, – Леонидыч развернул тормозок, – Подсаживайся, студент. Танюха эти блинчики сама готовила. Сейчас и варенье достанем.

Леонидыч ушел, собаки улеглись на досках. Андрей доковылял до крыльца. Уже светло. Где-то за забором, за домами уже жил своей напряженной жизнью город. А тут, на занесенном снегом церковном дворе холод и тишина. Как зимнее кладбище. С крыльца видно то место на крыше, откуда он вчера дряпнулся, можно сказать, сыграл в ящик. И хотя трассу его слалома припорошило свежим снежком, но, если присмотреться, заметно. Может быть, уже остыла Нинкина постель. Он попробовал попасть ей в окно снежком. Непросто. Снежки разбивались о решетку. Услышала ли она? Дома ли? Окно не давало ответа.

Теперь на Андрея легла охрана склада. В ожидании Леонидыча, он нашел в тумбе стола старые «Крокодилы» и «Огоньки», и возлег на место сторожа, просматривая журналы. Не дочитал, заснул.

Проснулся в пятом часу вечера. Ушедший на часик Леонидыч до сих пор не объявился. Только собаки бегали рядом. Нинкино окно, третье от угла, темнело. Ушла куда? Наваждение вечера в «Метелице» испарилось. Но, все же, любопытно, что она делает? Главное, близок локоть да не укусишь, рукой подать, а через бабку не пройти. И бросить пост совесть не позволяла. Хотелось есть. Из съестного нашел в ящике стола кусок сала, луковицу, кусок хлеба. Все это съел. И снова прилег.

– Эй, товарищ, – услышал он и открыл глаза, – А где Юрий Леонидович? – спросил мужчина, должно быть напарник Леонидыча. Андрей проспал его приход.

– Он ушел, меня попросил посторожить.

– Вот как? А ты кто такой?

– Знакомый его.

– Знакомый? Тут ничего не произошло? – пришедший, невысокий, худой мужчина средних лет, с иисусовой бородкой, и волосами по плечи, рассматривал Андрея, словно тот инопланетянин.

– А что должно произойти? – пожал плечами Андрей.

– Чем же вы тут, дорогой товарищ, занимались, если Леонидыч исчез, а у тебя все лицо ошкарябано. Звать то тебя как?

– Андрей, – уже ученый, Андрей протянул студенческий.

– А-а, студент. Смотри ты, какие у Леонидыча знакомства, среди учащейся молодежи. Ну ладно, студент, считай, отсторожил. Можешь гулять. Твой знакомый уже не придет. Его время вышло. Я его сменщик.

Комната в общаге была пуста. Рогов, сосед Андрея, куда-то ушел. Перед тем как помыться и привести себя в порядок, Андрей переписал с руки на листок номер телефона и имя, – Таня,– и уже отдыхал, когда зашла Полина Гринблат.

– Ого, как отметился,– покачала головой Полина.

– Неудачное падение, – такое объяснение было, по сути, правдой.

– До кровати не долетел? – усмехнулась Полина, – Или это Ниночка так сопротивлялась? – с недолетом до кровати Полина была близка к истине. Но самое неприятное – их вчерашний незаметный побег был замечен.

– Это я неудачно поскользнулся, – Андрей снова говорил правду. Полина с сомнением покачала головой.

– Очень неудачно ты поскользнулся, – выпяченные толстые губы обозначали полное Полинино недоверие, – Как раз перед женским праздником. Будешь теперь светить в праздник ободранной физиономией, – тут ее взгляд упал на листок с номером, который Андрей записал для Суворова, – Ага вот и ответ, на ком ты поскользнулся – Таня. Молодец Таня. Хорошо приложилась.

Полина устремила взгляд в окно, как будто там был нарисован портрет этой Тани. На самом деле Полина, как ЭВМ прокручивала в уме возможные кандидатуры: раз есть номер телефона, значит москвичка. Но мгновенно Тань-москвичек, готовых с легкой душой дать свой номер, и потом оставивших такие отметины Полина в своей картотеке не нашла. Андрей воспользовался этой паузой.

– Ты собственно, по какому поводу? – спросил он.

– Я собственно, по поводу Восьмого марта. На вас с Роговым рассчитывать?

– Рассчитывай, – твердо заявил Андрей.

– Второй вопрос: из москвичей будет Барашкин. Вы его у себя пристроите? У вас же свободная кровать есть.

– Пристроим, куда денешься, – вздохнул Андрей.

Если гульки затягивались надолго, Барашкин оставался в общаге. Он находил приют то в комнате Шевченко и Суворова, то в комнате Андрея и Рогова.

– И главный вопрос, – Полина сделала многозначительную паузу, – Нина приезжала.

– Ну, приезжала, и что? – пожал плечами Андрей.

– Интересовалась, как ты добрался. Боялась за тебя. Ночь, снег, метро, небось, закрыто. Хотела узнать, как ты добрался. А тут Рогов говорит, ты дома не ночевал. А ты вон как добрался. Под вечер и ободранный. Что мы должны думать?

– Кто мы?

– Мы, коллектив.

– Пусть коллектив за меня не волнуется.

– А Шабрина?

– А ей-то чего волноваться? Москва не джунгли, – произнес Андрей нарочито грубо. Он считал, что так он благородно отводит ненужные темы для сплетен, прежде всего, от Нинки.

– А почему бы ей не думать? Ты же ее провожал. А домой не пришел. Всякий начнет волноваться. А она очень чувствительная, – Полина сделала многозначительную паузу, – Выше крыши напереживалась. Она все очень близко к сердцу принимает. Ты понимаешь? Она ведь после всего, что случилось, общагу за версту обходит. А тут приехала. А если приехала, значит, ей не все равно, как ты добрался. Она очень эмоциональная … и к тому же прилипчивая, – Андрей усмехнулся этим словам. Полина же взяла со стола листком с номером, – Но теперь я понимаю, в чем дело. Таня, значит. Вот как! Предупреждаю, если ты с Ниной только позабавиться, ты станешь моим личным врагом.

– А я-то при чем? Она ведь тебе сама тебе сказала, что я только проводил ее.

– Видела вчера ваши танцы. А это тогда тут при чем? – она помахала листком с номером.

– Это к делу не относится.

– Нет, милый мой, все относится. Нет у тебя никакого алиби. Дома то ты не ночевал. Тогда где? У Тани вот этой? У меня фотографическая память. Считай, я номер запомнила. Ты уж извини, придется позвонить, выяснить, что да как. Сам понимаешь. Нина – комсомолка. Моя задача не дать ее в обиду.

– Звони на здоровье,– усмехнулся Андрей.

– А это что? – Полина взяла со стола один из нескольких потрепанных «Огоньков», которые, Андрей прихватил со склада, – Кто же так кроссворд разгадывает? Десять слов записал и бросил. Это кто так гадал?

В то время как Полина вертела в руках журнал, из него выпорхнули и упали на пол несколько листков бумаги. По характеру их падения и по тому, что они после журналов остались немного согнутыми, сохранив изгиб, как были согнуты журналы, Андрей определил, что это ватман. Три листка упали так, что видно было, на них рисунки.

– Ничего себе, – удивленно произнесла Полина.

Андрей был удивлен не меньше. Он сразу ринулся поднимать листки. Полина тоже. Но при ее полноте и неповоротливости ей достался всего один листок, а Андрею остальные. И какие! Рисунок одной и той же девушки. По пояс. На одном листке – спереди. На другом – сбоку. На третьем – вполоборота. Но самое интересное – девушка обнажена:

– Вот где собака зарыта, – сказала Полина, разглядывая девушку, – Таня, – прочитала она подпись в уголке, – Ну и что все это значит?

– Для тебя – ничего, – спокойно и важно произнес Андрей, – Просто рисунки. Случайно попали в журнал.

– Ага! А журнал так же случайно попал к тебе?

– Вот именно.

– Ты случайно с Нинкой танцевал, случайно с ней сбежал, случайно физиономию ободрал, случайно у тебя листок с номером телефона, случайно у тебя непотребные рисунки, и совершенно случайно кругом фигурирует некая Таня. Тут нужно не то, что звонить по телефону, бить в колокола.

– Бей на здоровье.

– И это говорит комсомолец. Так! Я это конфискую! – Полина протянула, было, руку к листкам.

– Еще чего! – жестко возразил Андрей.

– Ну, посмотрим, посмотрим, – Полина подхватила со стола листок с номером телефона и направилась к двери, – Посмотрим, на чьей улице будет праздник. Я тебе гарантирую: до диплома ты не доживешь.

Полина ушла. Андрей рассматривал рисунки. Рисунки не первой свежести. Девушка на рисунках, пусть, не красавица, но подкупала именно свежестью своего молодого тела. Художник каким-то образом умудрился это впечатление передать.

Но, что самое интересное, на рисунке та самая Таня, что приносила завтрак сторожу. Он ее видел так плотно одетой, что на фигуру не обратил внимания. Да и ни к чему ему было. Теперь он видел то, что скрывалось под одеждой. Собственно, никаких аномалий. Обычная стройная, даже худенькая девушка. У Нинки, сто процентов, грудь повнушительней. Да и лицом эта Таня серединка – на половинку. Но! Но, одно дело, когда в музее ты увидишь картину, и не знаешь женщину, с которой ее писали. И совершенно другое – в данной ситуации. Выпроводив Полину, Андрей некоторое время посвятил изучению листков, а затем запрятал их подальше.

Когда он на следующее утро ехал в институт Таня, с рисунков не выходила у него из головы. Он ехал в метро и смотрел на фигуры женщин. Его интересовал уровень от головы до пояса. Как на рисунке. К сожалению, женщины были плотно одеты. И требовалось богатое воображение, чтобы составить картину. Но он заметил удивительное влияние рисунков. Он большую часть своей студенческой жизни провел бок о бок с женщинами. Тем более, в общественном транспорте. Летом женщины были одеты легко. А до сегодняшнего утра не случалось, чтобы он задумывался, присматривался, каковы они, там, под одеждой. Подзорова, любительница живописи, повторяла, что искусство облагораживает. Андрей не мог утверждать, что в данном случае живопись оказала на него благотворное влияние.

В столовой он увидел Нинку. Она стояла в очереди, махнула ему, чтобы шел к ней. Она его впустит в очередь. Андрей воспользовался приглашением. Нинка, встав на цыпочки, чуть навалившись на его плечо, шепнула в ухо.

– Так ты куда исчез? – кажется, насчет прилипчивости Полина права, подумал Андрей.

– Поскользнулся, упал с крыши. Ты бы предупредила, что там скользко.

– То-то я вижу, ты весь побитый. Упал и что?

– Да ничего интересного. Потом расскажу.

Нинка села с ним за столик. Андрей поведал, как он соскользнул с навеса. И поскольку он оказался травмированным и под надзором сторожа, то на повторный заход не пошел.

– Ну и дурак, – сказала Нина.

– А ты что, глаза, что ли, проглядела?

– Еще чего, – усмехнулась Нинка, – Велика честь. Я спать легла, – Она смотрела на царапины на его щеке, словно они могут рассказать, действительно ли он их заработал там, где рассказывает.

– А чего ты в общагу приезжала?

– Не к тебе, не бойся. Дался ты мне, – Нинка скривила губы,– Видно, не ты с крыши съехал, а у тебя крыша съехала.

Нина в ту ночь все делала согласно методике. Пока тикало время, чтобы бабка заснула, она приготовила себя, и затем подала условный сигнал и неслышно приоткрыла решетку. В окно дуло. Но Андрей не появлялся. Прождав достаточно, она осторожно отперла ключом дверь и пошла на точку их недавнего соприкосновения. Андрея не было, а ящики, сложенные пирамидой у забора, свидетельствовали, что на забор он поднимался. По крайней мере, мог подняться. Таких загадочных явлений еще не приключалось. Путь по забору был попробован и прежде. Она стояла в недоумении. Фонарь на столбе вырывал из ночи небольшой круг. Вокруг ни души. И только снег валил с неба.

Холодок закрался в душу. Холодный воздух проникал под шубу и ночнушку. Больше на ней в соответствии с отработанной методикой, ничего не было. Холод гнал домой, но Нина, уходила с места, где рассталась с Андреем, медленно, вглядываясь, как разведчик, в темные углы. Возникло неприятное чувство, как будто потеряла ключ от квартиры. Только вертела в руках, только что видела. Кинулась, а его нет. Сам ключ – железяка. Но квартира осталась без запора. Неслышной тенью она вернулась к себе, закрыла решетку, закрыла окно и легла. Как объяснить случившееся, точнее, не случившееся? Засыпала плохо. На складе сторож, как видно, опять привел собутыльника. Вот кому хорошо. Собутыльник всегда найдется. А тут исчез кавалер, и где его найдешь.

Теперь после Андреевых объяснений, она поняла, что приключилось. Поняла, что сторож объяснялся не с собутыльником, поняла, почему возились под окном собаки. Но Нина была оптимисткой. Та ночь прошла, и ее можно списать в брак. Намного важнее, что впереди. И Андрею ничего не стоит, так же, как она, списать неудачную ночь в брак. Наставляя вчера вечером Андрея, как пройти по забору, Нина подумала, что с Андреем начнет жизнь с чистого листа. Не получилось? Ничего страшного. Это в ту ночь не получилось. Она может начать с чистого листа сегодня. Она ждала предложений.

Андрей мыслил иначе. До того момента, как из журнала выпорхнули рисунки, он считал ночь проведенной впустую. Но рисунки заставили его переменить мнение. Он думал о Тане, на которую так близоруко не обратил внимания. А надо бы приглядеться. Может и прав Леонидыч? Ее бы приодеть. Нет, наоборот, она раздетой дает почву для размышлений.

Андрей доедал свой обед. Нинка не могла прощупать его почву для размышлений. Выражаясь языком физики, не находя перевеса в сравнении Нинки и Тани, Андрей в эти минуты был похож на колебательный контур. Андрей посмотрел на Нинку, словно сомневаясь в том высоком балле, каким он оценил ее в «Метелице». Увы, обаяние «Метелицы» развеялось. Дорога ложка к обеду. Обед в студенческой столовой из плохо мытой посуды не настраивал на романтику. Андрей задумчиво смотрел на оставшиеся от компота сухофрукты, решая, стоит или не стоит вытряхнуть их в рот, стоит или не стоит звать Нинку в кино. В обоих случаях полная неопределенность. Нина тоже любила ясность.

– Все ясно, – подытожила она и поднялась, – Видно, ты не только рожей, и затылком треснулся.

Вечером заглянул Лорьян и позвал пить чай.

– Ну что, красавец, – Полина с ленинским прищуром кинула взгляд на Андрея, – Позвонила я по этому номеру. Много интересного выяснила.

– Даже интересно, что там интересного, – усмехнулся Андрей. Конечно, он бы не стал звонить по номеру, списанному в общественном туалете. И Суворов бы не стал. Он уже забыл об этом. Но даже интересно, что же ответили Полине?

– Я тебе скажу при отдельном разговоре там, – Полина подняла палец к потолку, – Одно непонятно, как ты с подобным моральным обликом умудрился столько лет окапываться в комсомоле.

Дозвонилась -таки, подумал Андрей.

– Во всем нужна сноровка, – сладко улыбнулся Лорьян и аккуратно понес в рот полную ложечку вишневого варенья.

– А в чем дело? – удивленно посмотрела на Полину Подзорова.

– Пусть он сам расскажет, – сощурилась Полина.

– Нечего говорить, – буркнул Андрей.

– Как это нечего? Ничего себе, нечего. Посмотри на него – невинное дитя. Весь ободранный. Хранит у себя у себя порнографию, и нечего ему говорить.

– Бред, – заявил Рогов.

– Вовсе не бред. Я так полагаю, ты его выгораживаешь, потому, что вы с ним на пару там слюнки пускаете.

– Нужно сначала посмотреть, что там за порнография, а потом уже пускать, – сказал Рогов.

– Пошляк, – выпалила Литвинова, – Мне, например, противно даже говорить обо всем этом.

– Нет, нужно ознакомиться, что там за порнография,– сказал Лорьян, – Врага нужно знать в лицо.

– А ты, тем более, пошляк. Не то, что смотреть, даже слышать об этом.

– А напрасно. Вот вы там разлагаете молекулы на атомы, вместо того, чтобы обсудить такую интересную тему, как вред и польза порнографии, – весело блеснул глазами Лорьян, – Весьма актуальную для незамужних дам.

– Никакая это не порнография, – сказал Андрей, – Рисунки. И, кстати, я их не храню. Они мне случайно попали. Эти листы с рисунками, лежали внутри журнала. Я и не знал.

– Ага, расскажи кому понаивнее, – сказала Полина, – А на рисунках разве не голая женщина?

– Во-первых, не голая, а обнаженная. Ты что в музеях такого не видала?

– Не видала, – ответил за Полину Лорьян, – В Мавзолее Ленин одетый.

– Закройся, – отрезала Полина, – Общежитие тебе не музей.

– Но и не Мавзолей, – сказал Лорьян.

– Если бы общежитие хоть капельку напоминало Эрмитаж, – печально вздохнула Подзорова, – Я бы отсюда и не уезжала. Разрешили бы, я бы в Эрмитаже раскладушку поставила и жила бы. А потом, действительно, голая – не обязательно порнография.

– Фрейд вам кланялся, – резко отчеканила Полина, – Это в Эрмитаже она не порнография. Эрмитаж не стоит на переднем рубеже идеологического противостояния.

– А общежитие на переднем? – спросил Рогов.

– На самом переднем! Мы – молодежь. И поэтому стоим в первых рядах.

– Как штрафные батальоны, – вставил Лорьян.

– Пусть будет, как штрафные. Такая на молодежь возложена миссия – стоять на передовых рубежах. Вот пусть пенсионеры в Эрмитаж ходят, любуются и слюни пускают. А тут другое дело. То, что в Эрмитаже не порнография, в общежитии порнография в чистом виде. Это все равно, что ножик. На кухне это посуда, а в подворотне – холодное оружие. Вам дай такое рассматривать, вы всех тут перепортите.

– Перепортим? – удивился Лорьян, – Как раз наоборот. Общежитие это путевка в жизнь.

– Знаем мы ваши путевки, – капризно прижала губы Литвинова, – Некоторые после ваших путевочек в очухаться не могут.

– Слушайте, у меня эти рисунки случайно, – Андрей хотел покончить с этой темой.

– Случайно!? Это случайно не обнаженная тебе свой телефон дала? – усмехнулась Полина,

– Какая везуха! – сладко протянул Лорьян, – Завидую белой завистью. Ему обнаженные телефоны дают. А он, скромник, ни слова. Андрюха, может, номерок подкинешь.

– С кем мы имеем дело, – скривила губы Литвинова, – Таким ничего не стоит какую-нибудь гадость в чай подмешать, а потом нами воспользоваться, – и она демонстративно отодвинула свою чашку, как склянку с ядом.

– Ленуся, – усмехнулся Лорьян,– Ты же водку не пьешь, шампанского не пьешь, остается только чай или кефир. Но будь спокойна. Не подмешаем и не воспользуемся. Пользуются тем, от чего польза.

– Пошляк! – выкрикнула Литвинова.

– И это нам с вами, девочки подарочек перед Восьмым марта, – печально произнесла Полина.

Она стала выбираться с кровати, на которой сидела из-за дефицита пространства и стульев. А будучи девушкой плотной, способной закрыть собой вражескую амбразуру, выбралась из-за стола, она с трудом. В результате, недопитый чай выплеснулся ей на юбку и послужил добавочным катализатором для кипения ее возмущенного разума.

– Нет, порнография вам безнаказанно не прокатит, – произнесла она зловеще, как туба в похоронном марше, – Мы войну только начинаем.

Следом вскочила Литвинова.

– Ничего, ничего! – пригрозила она на высокой тонкой, нервной скрипичной ноте, – Это даром не пройдет!

– Ну вот, – Лорьян посмотрел им вслед, – Из комнаты нашей ушли комиссары и только остался обугленный след.

– Ты поосторожней. А то будет тебе обугленный след, – посоветовала Подзорова, которая себя к комиссарам не причисляла, и, ставя себя над схваткой, считала, что может давать советы.

– Детская болезнь крутизны в комсомоле, – сказал Лорьян.

– Полина не так глупа, как ты воображаешь, – предупредила Подзорова.

– Вот именно, – поддержал ее Суворов, – Полина выбрала себе роль агитатора, горлана, главаря. Тут такое дело. Если человек глуп и порет ахинею, ну, таким уродился. А если человек не глуп, а несет ахинею? Миссия! На передовых рубежах! С таким лучше не встречаться в темном переулке.

Подзорова нередко вспоминала, как она в прошлом году полдня героически выстояла на холоде в очереди в Пушкинский музей. На выставку «Сто работ французских импрессионистов» И не напрасно мучилась. Ох, как же она была счастлива увидеть это! Прикоснуться к прекрасному. К Андрею в комнату очереди не выстраивались, но желающие прикоснуться к прекрасному обнаружились. Первым, если не считать Полину, рисунки, по приоритету соседа, увидел Рогов. Андрей заметил, как глаза Рогова засветились, и по лицу загуляла блаженная улыбка. Он рассматривал каждый штрих обнаженной плоти, как после жажды в пустыне пьют воду. Ревность нашла на Андрея: Рогов так всматриваться не имеет права. Даже Андрей, хозяин, такого себе не позволяет. Но если отобрать у Рогова листки, мол, хватит, насмотрелся, тогда он черти что может подумать. Пришлось терпеть это бесцеремонное разглядывание. Потом пришел Лорьян. Смотрел, как знаток, цокал языком, разбирал анатомию по косточкам, сравнивал и с образцами античными, из музеев, и с неантичными, из общаги. Клялся, что девушка очень напоминает ему кого-то. Кого, он не может вспомнить. Андрей почувствовал уже не ревность, а испуг. Эта Таня с рисунка живет рукой подать от института. Есть вероятность, что Лорьян действительно ее видел. Вдруг он ее вспомнит? Тогда девушка из эфемерных, полусказочных созданий опустится в разряд реальных. Пока для всех, кроме Андрея она – нечто растворенное в заоблачных сферах. И только Андрей способен смотреть на рисунки особым взглядом. Взглядом посвященного в тайну. Он видел эту девушку. В этом было его особое потаенное преимущество, ставившее его связь с рисунками на порядок выше, чем у остальных. А если учесть, что на девушке с рисунка и ниточки нет, то его особая связь имеет особенный, тонкий, деликатный характер. Андрей готов был ревностно охранять свое право на скрытое преимущество.

Он единственный в общаге понимал, что стоит за рисунком. Леонидыч утверждал, что девушка работящая и скромная? Но всякая ли скромница решится вот так позировать? Ничего подобного за все годы, что он провел в густонаселенной студенческой общаге, не случалось. А ведь тут девочки и мальчики живут дверь в дверь. И более того. Разве, например, Суворову стукнуло бы в голову, нарисовать Таньку Бирюкову. А уж там есть что рисовать. Леха, сосед Суворова по комнате, нередко торчал у Рогова и Андрея, когда к Суворову приходила Бирюкова. Как говорил Лорьян, отсиживал срок. Этот срок на то, чтобы не мешать уединению Бирюковой и Суворова. И на что полезное тратил Суворов этот срок? Перед ним отворялась такая натура, что руки бы сами тянулись к карандашу. А он вместо того, чтобы запечатлеть натуру, занимался глупостями. Ну ладно, он рисовать не умеет. Да и Танька бы не дала себя рисовать, чтобы потом вся общага глазела. Но, несомненно, имелись в общаге и свои Репины и те, кто мог попозировать. И все равно, никаких шедевров от этого сочетания не рождалось.

Конечно, любопытные пытали Андрея, как это к нему попали такие необычные творения. Рогову он наплел, что Нинка после «Метелицы» заартачилась, и он вынужден был ждать на Курском вокзале. А там увидел на скамейке в зале ожидания несколько старых журналов. Вот и взял, чтобы даром не пропадали. А в них оказались рисунки. Хотя Рогов заметил разрыв во времени, – если Андрей ждал открытия метро, где же его тогда носило с этими журналами аж до вечера, – но значения этому не придал. А Лорьян не поверил с самого начала. Во-первых, Андрей не дал вразумительного ответа, где ему щеку ободрали. А главное, он не верил, что Нинка вдруг заартачилась. После того, что он видел в «Метелице»? Невероятно. И тут Андрей вспомнил, что Нинке то он рассказал правду, что всю ночь провел на складе. Лорьяну достаточно заговорить о той ночи с Нинкой, и вокзальная версия развалится. Хотя, вряд она с Лорьяном станет говорить на подобные темы. Не в ее интересах. Но мало ли. Вдруг она доверится кому из девочек. И пошло поехало. Шила в мешке не утаишь.

Лорьян посмотрел рисунки и попросил себе один. Зачем, мол, Андрею гарем? Когда Андрей отказал, так решительно, что Лорьян даже оторопел, пришлось на ходу сочинять отговорку. Боится, что Полина ему пришьет распространение.

Вот по реакции Суворова Андрей ничего не мог понять. Тот смотрел рисунки недолго, молча, и ничего под конец не сказал. Девочки, ну, само собой, не приходили. Ударили бойкотом по порнографии. Андрей и не навязывался.

– Не хватает, чтобы мы еще специально ходили как в зоопарк, смотреть на это безобразие, – сказала Лена Литвинова, – Не видела и смотреть не собираюсь. Принесешь, глаза зажмурю.

Но лишенная предрассудков Подзорова полюбопытствовала, что это там за извращения. Он принес пару листов.

– Ну и что тут особенного. Я, положим… -Танька Бирюкова подумала секунду и закончила с выражением превосходства, – Я бы не дала себя голяком рисовать.

– Не голяком, а обнаженной, – поправила Подзорова, – И потом, разве художники в наши дни не рисуют обнаженную натуру? Рисуют, и еще как. И находят моделей

– Вот пусть эти Модельяни и находят, – сказала Бирюкова, – А мы скромненько в сторонке постоим. Целее будем.

– Ну и стой, – снова не согласилась Подзорова, – Тебя никто не просил позировать. А попросил бы, еще неизвестно, согласилась бы ты или нет. Тем более, натурщицам за это платят. Как будто ты работала натурщицей.

– Не работала. Фигурой не вышла. Но знаю, что это нелегкий труд. Попробуй, посиди голой в одной позе.

– Ну что тут интересного, голой сидеть? И тут абсолютно ничего интересного,– скривила губы Бирюкова, глядя на рисунок.

– Дело не в том, в конце концов, кто позировал. Имена натурщиц нам ничего не говорят. А имена художников говорят. Вопрос в том, как нарисовано, какими изобразительными средствами художник добился нужного эффекта. Или не добился, – продолжила свой экскурс в живопись Подзорова, – Вот, например, море пишут тысячи, а Айвазовский один. Дело в работе. Этот рисунок, конечно, традиционная классика. Может быть, немного навязшая в зубах. Но работа хорошая. Видна рука мастера.