С неба женщина упала

Что ни говори, а успокаивать Ленка умела замечательно.

– Благодарю за благоприятный прогноз, – разозлилась я. – Может, тогда обсудим количество и качество венков, подберем посуше местечко на кладбище, обсудим, кого пригласить на мероприятие?

– Подожди, Алька, не психуй. Надо подумать, чего это ты сразу помирать собралась? – подала голос Юлька. – Давайте, девчонки, кофейку выпьем по чашечке? Я пойду, сварганю.

Юлька поднялась из кресла и потянулась, потом потёрла глаза.

– Давай, – согласилась Танк. – Хотя, конечно, в двенадцатом часу ночи пить кофе – это моветон. Звякну-ка я своему, пусть не дожидается.

– Время-то сколько, – опомнилась я. – Антошка хоть и сукин сын, но, наверное, волнуется.

Когда Ленка положила трубку, я потянулась к телефону, раздумывая, что сказать мужу. Если честно, говорить с ним не хотелось. Но предупредить, что я у Юльки, надо. Муж всё-таки. Тут я усмехнулась, и почему-то подумала: «Пока».

– А какая у тебя прописка в паспорте – дома или у Антошки? – вдруг спросила Танк.

– У тетки, на Кутузовском, в паспорте вообще отметки нет о замужестве. Об этом, я имею в виду. Я паспорт в загс забыла взять.

– А как же вас расписали без паспорта? – удивилась Ленка.

– Как расписали? Обычно, за деньги. Дали денег, сказали, паспорт позже привезём. Да всё времени не было. Сегодня как раз хотела отвезти.

– Ну, ты даешь, – покачала головой Танк. – Всё у тебя не как у людей. То зонтик, то паспорт. Или окажешься в центре драки, получишь в глаз. То люди перед тобой из окна бросаются! А сейчас отмочила – вообще слов нет. Как ты умудряешься?

Согласно вздохнув, я запечалилась.

Тут в комнату вплыла Юлька, держа в руках поднос с горячим ароматным кофе.

– О, наши в городе! – воскликнула Ленка, снимая с подноса чашку.

Я тоже взяла свою и поставила на тумбочку рядом с телефоном. Набрав номер, конечно, услышала частые гудки. Перед глазами возникла Вероника Александровна с мокрым полотенцем на лбу, тяжко вздыхающая над бедным сыночком:

– Ах, Антон, вы женаты всего три месяца, а её нет дома в двенадцать часов. Это чудовищно, Антон. Я ничего не хочу сказать, но…

Она никогда ничего не хочет сказать. У нее всё и без слов ясно.

Ленка отхлебывала горячий кофе и, щурясь, наблюдала за тем, что я делаю. Покачала головой и вдруг сказала:

– Как хочешь, дорогая, но Антошка твой – мозгляк. Пропадёт он с тобой.

Она вздохнула. Я удивленно на неё покосилась. Обычно говорят: пропадёшь ты с ним (или с ней), а тут наоборот. Я ещё и виновата. Что она терпеть Антона не может, я знала прекрасно. Почему тогда жалеет? Занятная Ленка женщина. Я снова набрала номер, на этот раз трубку сняли после первого гудка:

– Алло? Я вас слушаю!

Ба! Да это Светуля! Какого чёрта она опять там делает в такое время?

– Светлана Николаевна? Как ваше самочувствие? – ядовитым голоском поинтересовалась я. – Что это вы припозднились?

– А, это ты! – Голос родственницы зазвучал слишком противно даже для неё. – Это ты! Думаешь, тебе всё сойдет с рук? Ничего, погоди, дождешься! Я из-за тебя весь вечер мамочку отпаиваю! Что ты себе позволяешь?

Меня несколько удивила такая постановка вопроса. Если мамочку и надо было отпаивать, то с утра, а вечером-то зачем? За меня так волнуется? Или она с утра так переволновалась? По её виду, когда я уходила, ничего подобного я не заметила, да и Светуля никогда не дала бы мне понять, что я достала мамулю до печёнок. Тогда что это за истерика?

– Эй, ты меня слышишь? – не унималась золовка. – Чего молчишь, стыдно?

Это было уже слишком. Я вежливо попросила:

– Позови Антона, и заткнись!

Мои девчонки насторожились, а я услышала, как Светуля отлепилась от трубки и потопала звать брата, голося на ходу:

– Я всегда говорила, я предупреждала! Мы ещё окажемся на улице с её помощью! Бандитка!

Бандитка? Здорово! Бандиткой я ещё не бывала. Была нахалкой, эгоисткой, но чтобы так, с криминальным уклоном?

Трубку взял муж:

– Я слушаю …

Боже мой! Умирающий с медных рудников!

– Антон? У нас какие-то проблемы? Что случилось? Что с твоей мамой?

В голосе мужа зазвенел металл (рудники, видно, сказывались):

– Твои кобели её доконали.

– Кто – мои? – Мне показалось, что я ослышалась, к тому же Антон никогда не говорил со мной подобным образом.

– Твои кобели, шлюха! Сейчас двенадцать часов ночи, где ты?

От неожиданности я промямлила:

– Я у Юли…

– У Юли? Ха! Не подзовешь ли Юленьку к телефону?

Я растерянно протянула трубку Юльке, судорожно пытаясь взять эмоции под контроль. Девчонки смотрели на меня с удивлением, вернее сказать, с изумлением. Мне довольно часто приходилось допоздна задерживаться в галерее, но подобной гаммы чувств это никогда не вызывало. Я не могла понять, в чём дело. Юлька живо схватила трубку. Когда было надо, она быстро вникала в ситуацию:

– Алле? Антон!? Здравствуй! Как поживаешь?

Мы с Ленкой следили за Юлькиным лицом, пытаясь уловить суть разговора. Вот Юлька молча изо всех сил вытянула губы трубочкой, втянув щеки. Затем расслабила лицевые мускулы, беззвучно широко открыв рот, словно зевая. Она снимала нервное напряжение, чтобы голос не задрожал. Я поняла, что Антон чем-то разозлил подружку и Юлька пытается это скрыть. Прекрасный способ для неприятных разговоров по телефону.

– Ты не прав, Антон, – пела Юлька. – Нет, какие глупости… Ну, номером ошиблись, всякое бывает. Ну… Ты просто как маленький! Как, как? Хм… Мама сказала! Если мою маму всё время слушать, вообще с ума сойдёшь… Я к примеру… Да… Пока!

Юлька протянула мне трубку, клацая со злости зубами:

– Тебя! Готова?

Я чуть кивнула. Сейчас я готова. Сейчас я ко всему готова, об меня сейчас можно копья оттачивать. Взяв в руки трубку, я рыкнула:

– Да?

Услышав мою интонацию, наш парень сбавил обороты:

– Это ты, Аля?

– Ну?

– Совершенно идиотская ситуация.... Сама подумай: весь день названивают мужики, спрашивают Сомову Алевтину Георгиевну… Наглые такие… По первому мужу называют, значит, старые дружки… – Он испуганно притих, справедливо полагая, что брякнул лишнее.

– Дальше! – скомандовала я.

Сейчас я так злилась, что могла поднять батальон в атаку, а не только осадить взбрыкнувшего мужа.

– А что дальше? Я не знаю… Мама говорит…

Это была та самая последняя капля, которая обычно прорывает плотину. Я сама ещё не успела осознать, что ответить, как меня прорвало. Видно, день сегодня был какой-то особенный, если каждые полчаса мне приходилось кого-то удивлять. Ленка и Юлька, озабоченно шушукавшиеся на софе, примолкли, смотрели на меня вылезшими из орбит глазами и выглядели невозможно смешными. Муж тоже примолк. Закончила я свою речь вполне мирно:

– И все мои вещи, и деньги, я повторяю – все, не вздумайте с сестренкой и мамочкой оставить себе сувениры, сам перевезёшь ко мне домой. А не то я пришлю за ними старых дружков, понял?

– Понял… Что ты, Аленька, ты что? Куда перевезти, зачем? Ну, поругались, помиримся, всякое бывает…

– Что? Поругались? Ты считаешь, что можешь со мной поругаться? Антон, в конце концов, всему есть предел! Зачем тебе жена? Ну, зачем? Роль няньки превосходно выполняют твои многочисленные родственники. Подумай об этом на досуге, придет интересная мысль в голову – звони, обсудим… Это я к тому, что ухожу от тебя, ясно?

– Ясно… То есть, нет. Аля, не валяй дурака! Я всё прощаю, не думай… – и ещё минут пять в том же духе.

Я немного послушала для улучшения настроения, потом сказала:

– Прощай, дорогой! Привет Светуле и мамуле!

– Аля! – завизжало в трубке, а я бросила её на рычаг.

– Ну, «Зимняя вишня»! – сказала Юлька.

– Нет, это клюква. Без сахара! – засмеялась Ленка.

Мы с Юлькой тоже похихикали. Ленка насмеялась и, утерев слезу, произнесла:

– Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

Мы сразу перестали веселиться, и я спросила Юльку:

– Толком, в чём дело? Он тебе что-нибудь объяснил?

– Он сказал, что вечером позвонил мужчина. Трубку сняла свекровь и в своей манере объяснила, что тебя где-то носит, и повесила трубку. Через час снова позвонили. Трубку опять она взяла, стала злиться, как же её сыночка за козла держат, прямо домой названивают! Ну, они её и обложили. Цветасто.

– Чего сказали? – поинтересовалась Ленка.

Юлька повторила. Мы покатились со смеху.

– Может, они и хамы, но не дураки, – сказала я.

– Вряд ли это нам поможет. Так вот. Они позвонили раз десять за вечер, всё время тебя спрашивали и очень интересовались, где бы можно было с тобой повидаться. Представляешь, что подумала твоя свекровь? Делайте выводы, господа!

– Этот выход закрыт, сэр! Быстро работают, засранцы. – Ленка задумалась, и спросила: – Если в паспорте твой адрес на Кутузовском, как они так быстро узнали телефон свекрови?

– Узнали, девчонки, – убитым голосом прошептала я. – Сзади, на обложке паспорта был написан. Антон сам написал, как только мы познакомились. Больше не на чем было. Я хотела потом стереть, да забыла!

– А ты воспылала! Ещё не познакомилась, а паспорта кому попало раздаёшь! С сарая, что ли, рухнула? Записала бы на пачке сигарет да потеряла!

– Я ж не курю, – печально сказала я.

– Не ври, – строго сказала Ленка. – А Антон?

Я мотнула головой.

– Не выходила бы за него, он бы твою машину не грохнул. Ехала бы на машине, никто бы тебе ничего не всунул!

– Не было гвоздя – подкова пропала.

Не было подковы – лошадь захромала.

Лошадь захромала – командир убит,

Конница разбита, армия бежит… – продекламировала я. – Ну, и что теперь? Повеситься, что ли?

– Нет, не надо вешаться. Однако, похоже, что квартирку на Кутузовском уже навестили. Хорошо, что тебе не пришло в голову туда сунуться.

– А родительская квартира пустая?

– Пустая. Думала с Антошкой там после свадьбы жить – не могу. Реву, бабы, белугой. Да он без мамочки и не может… Так что баба Глаша там так и убирается. Приходит раз в неделю или два, если ей скучно и делать нечего.

– Да, – протянула задумчиво Ленка, и хихикнула, – ты, Алька, словно тот вор, что у распечатанного сейфа справку об освобождении оставил! Ладно, вот что: надо твоему бывшему позвонить.

– Какому? У меня теперь выходит, два бывших.

– Первенькому. Андрею Дмитриевичу. Надо узнать, со всех сторон тебя обложили или щёлочка есть?

На том и порешили. Время было уже два часа ночи, и хоть и страшно, но надо спать.

***

Андрей Дмитриевич Сомов любил в жизни три вещи. Первое – делать деньги. Второе – руководить. Третье – чтобы все непременно называли его по имени-отчеству.

Когда мы с ним познакомились, я ещё не окончила институт. Он старше меня на тринадцать лет, поэтому казался мне тогда самым надежным и умным мужчиной на свете. Ухаживания его имели размах грандиозный, Андрей Дмитриевич просто смял меня своим натиском. Скептически оглядев своих поклонников-ровесников, я всерьёз решила, что они и через пятьдесят лет не смогут сравниться с Андреем. Потом была шикарная свадьба, мама почему-то всё время плакала, отец хмурился, и только моя родная тётка Юля высказывала вслух свое неодобрение. Мне это казалось странным. Но через полгода я поняла причину маминых слёз. Не было того, о чём тысячелетиями пишут поэты, отчего умирают и рождаются, отчего начинаются войны и заключаются перемирия. Не было любви.

Я прожила с Андреем Дмитриевичем пять лет, прекрасно осознавая, что значу для него достаточно много, но, как говорится, умереть в один день нам вряд ли захочется.

Он не жалел для меня денег, у него их было – куры не клюют. Он мог делать деньги фактически из воздуха. Андрей Дмитриевич родился банкиром, живет банкиром и, я думаю, умрет банкиром. Процесс извлечения денег из пустоты интересовал его больше, чем сами деньги. Но, получив их, он не бросался ими направо и налево. Он их копил. Похвальное качество, но оно занимало у него слишком много времени.

И вот, года через три после свадьбы, я стала замечать, что Андрей Дмитриевич начинает обращаться со мной как хозяин, вернее,

обладатель. Он стал контролировать мои покупки, критиковал, если я что-то выбирала сама, его мнение всегда было лучшим и оставалось непререкаемым. В ювелирных магазинах, куда он последнее время принялся меня таскать, чтобы я выглядела не хуже жён его друзей, украшения выбирал сам, обычно самые дорогие.

Некоторое время меня это забавляло, потом стало надоедать. Попробовав объясниться с мужем, я услышала, что несу чушь и забиваю себе голову глупостями. Мне было предложено окончательно бросить работу, и ходить в салоны, бассейны, на аэробику, одним словом, посещать кружок кройки и шитья. К тому времени участие моё в существовании галереи, открытой старинным другом моего папы, стало минимальным, потому что Андрею работающая жена не нравилась. Но, поразмышляв, я решила, что не так уж плохо там зарабатывала, карьера моя продвигалась, при определенных обстоятельствах у меня был шанс стать совладелицей галереи, причем шанс неплохой. Мои заработки, конечно, не могли идти ни в какое сравнение с деньгами Андрея Дмитриевича, но на себя мне вполне хватало, а работы я никогда не боялась.

И вот настал момент, когда я решила, что спасение утопающих является сугубо личным делом каждого тонущего. Побросав в чемодан вещи, с которыми переехала к мужу, я осталась довольна – старых вещей осталось мало, так что чемоданчик был совсем лёгкий. Сняв с себя все надоевшие до смерти побрякушки, вытащив остальное изо всех ящичков и коробочек, я сложила их горкой на туалетном столике. Горка получилась очень внушительная.

– Сокровища Али-Бабы! – засмеялась я, и с лёгким сердцем отправилась восвояси.

Трудно передать выражение лица моего муженька, когда я возникла с чемоданом на пороге гостиной на первом этаже, где он обычно читал газеты. Можно было бы пересчитать по пальцам людей, осмеливающихся перечить моему супругу, и я, как правило, в их число не входила. Поэтому Андрей, удивясь безмерно, выгнул брови дугой и поинтересовался:

– Куда это ты собралась?

– Прощай, милый! – сказала я. – Предоставляю тебе полную свободу. Можешь теперь подобрать себе дурочку по вкусу. А я, извини, ухожу.

– Ты взбесилась, что ли? Кому говорю, Алевтина?

– Сбавь тон, кретин. Я – Алевтина Георгиевна! – прозвучала я и пошла к выходу.

Последовала не очень красивая сцена. Когда я почти дошла до дверей, муж заорал охраннику, чтобы тот меня не выпускал. Передо мной возник охранник Саша, парень огромный, как шкаф, и, для охранника, очень добрый. Он растерянно смотрел на меня умоляющими глазами и твердил:

– Алевтина Георгиевна, голубушка, ну куда вы? Останьтесь, пожалуйста. Не уходите. Андрей Дмитриевич меня уволит. Алевтина Георгиевна, пожалуйста!

Как не жалко мне было Сашу, мы всегда с ним прекрасно ладили, но уходить я собралась всерьёз. К тому же я была уверена, что такого телохранителя, как Саша, мой муж не уволит из-за такой глупости, как уход жены. Быстренько превратившись в лесную лань, я зашептала печально:

– Сашенька, откройте, пожалуйста. Пропустите меня, я всё равно уйду.

Парень расслабился и поплыл. Я была уверена, попроси его сейчас спрыгнуть с третьего этажа – спрыгнул бы. Мигом перевоплотившись в стерву, я гаркнула:

– Александр! Откройте немедленно!

Саша вздрогнул и послушно распахнул передо мной дверь. Я шагнула за порог и заспешила прочь.

***

Я бежала изо всех сил по широкой безлюдной улице, понимая, что бежать больше не могу, ноги мои разбиты в кровь, в горле сухо, его сводит судорогой, а лицо залито жарким жгучим потом. Взглянув на свои руки, я увидела на них наручники, тугие и ржавые, из-под них сочилась кровь. Вдруг сзади послышались рёв, топот и громкие крики. Я поняла, что сейчас меня догонят и схватят, потому что спрятаться было негде и сил больше не было. Я хотела крикнуть, чтобы кто-нибудь мне помог, но в горле так першило, что я не могла издать ни звука. Весь мир вдруг обрушился на меня. На мгновение я увидела огромный земной шар, раскачивающийся на толстой белой цепи. Я закрыла глаза и в ужасе дёрнулась. Вновь открыв глаза, обнаружила, что подняться не могу.

«Наверное, я умерла».

Эта мысль меня почему-то обрадовала. Но… надо мной белел обшарпанный Юлькин потолок, сквозь стены раздавался грохот, похожий на землетрясение.

«Ремонт», – догадалась я.

Скосив глаза на живот, увидела Юльку, бессовестно храпящую поперёк меня. Ее левая нога лежала на моих одеревеневших ногах, а правым локтем она давила мне на горло.

– Никакой совести у людей! – хотела сказать я, но лишь захрипела.

Юлька так усердствовала, что если бы она не спала, то я бы решила, что подружка собирается меня придушить. Собрав последние силы, я сбросила с себя ошибку Юлькиных родителей. Она недовольно вскинулась, открыла один глаз и ошалело уставилась на меня:

– Ты кто? – Она с усилием открыла второй, и вскрикнула: – Ой!

– Конь в пальто! – Я принялась хохотать, вернее, булькать.

Юлька выглядела так уморительно, что мне пришлось встать и выпить воды, чтобы вдоволь посмеяться.

– Только и может ржать, что твоя кобыла, – укоризненно сказала Юлька, когда немного очухалась.

Из соседней комнаты раздался недовольный Ленкин голос:

– Чего блеете, как жеребцы, в шесть утра?

Мы с Юлькой переглянулись и захохотали вместе:

– Ленка, жеребцы не блеют! Они жрут!

Выдав эту поправку, Юлька уставилась на меня, смутно подозревая, что где-то ошиблась. Смеяться я больше не могла, а только выла и икала, и никак не могла остановиться.

– Вам виднее. – В дверь просунулась лохматая Ленкина голова. – Вы у нас по жеребцам специалисты. И какой это гад в шесть утра ремонт затеял?

– Ой, девчонки, мы прям как раньше! Помните? – Юлька счастливо закатила глазки.

– Помним, – сказала Ленка. – Сволочные у тебя соседи. Чего сегодня делать будем?

– Вот всегда ты, Ленка, все испортишь, – вздохнула Юлька. – У тебя дела?

– Если нужно, я позвоню, отпрошусь.

– Тебя отпустят?

– Однозначно.

– А ты, Алька?

– Вообще-то, мне в галерею надо.

Ленка решительно заявила:

– Сначала позвонишь Андрею Дмитриевичу, потом решим.

– Он в семь встает, – сказала я. – Надо дать ему проснуться, а то брякнет спросонья чего-нибудь не то.

– Он тебе все ещё названивает? – спросила Юлька.

– Ага. Раз в две недели точно. И гонора не осталось. «Алечка, Аленька!» – передразнила я бывшего мужа.

– А свекровь чего?

– А ничего. Он человек воспитанный, богатый. Ему можно. Она ведь, знаешь, что решила? Что, если я от такого богатого ушла к Антошке, значит, чего-то мне этакое нужно от него, от захребетника. Видно, думает, что я на гонорары от его бессмертных произведений рассчитываю. Не понимает, что благодарное человечество может достойно оценить его только в одном случае: если он угомонится и сочинять перестанет… Так что Андрей Дмитриевич – друг семьи. Она за него Светулю ладится отдать.

– Да ну! Вот дура-то! – удивилась Юлька.

– Да она баба деловая, пусть попробует.

– А ты допустишь?

– Конечно, нет. – Я улыбнулась улыбкой кобры. – Обойдется золовка. Много денег ей иметь вредно.

***

Позвонив в начале восьмого Андрею Дмитриевичу, я узнала от Саши, что тот уже три дня как за границей, вернётся через неделю, а про меня никто ничего не спрашивал. Услышав мой голос, Саша явно обрадовался и был не прочь поболтать ещё. Но я с ним распрощалась, пожелав всего самого наилучшего и пообещав заглянуть в гости.

За завтраком мы обсуждали дальнейшие наши действия. Честь первой отправиться на разведку выпала Юлии Геннадьевне. Основным аргументом послужило то, что в галерее её не знали, тогда как Елена Борисовна там появлялась. К тому же Юлька – миниатюрная блондинка, при полном параде достаточно эффектная дама. Но без грима и прочих женских ухищрений она выглядит как девчонка. Надев короткое синее платьице, белые гольфы и синие туфельки на маленьких каблучках, она стала похожа на ученицу десятого класса. А сделав себе два легкомысленных хвостика, перетянутых цветными резинками, по моему мнению, Юлька сбросила этим нехитрым способом еще пару классов. Ленка стала опасаться, не потерялась бы наша малышка в большом городе. Не выдержав, она сказала:

– Улицу осторожней переходи, и вообще там!

Юлька живо обернулась и прогундосила:

– Хорошо, бабушка! – После чего ловко увернулась от затрещины. Покривлявшись перед зеркалом, она осталась довольна: – Порядок!

– Ну, Юлька, ни пуха, ни пера!

– К чёрту, родные! – Подружка шагнула за порог, оглянулась и добавила: – Ну, как договорились!

Она запрыгала вниз по ступенькам, смешные хвостики прыгали вместе с ней. У меня отчего-то сдавило грудь, сердце тревожно стукнулось рёбра.

– Всё будет в порядке, всё будет в порядке! – твердила Ленка, глядя в окно на уходящую Юльку.

То ли себя успокаивала, то ли меня.

Прождав условленный час, и не получив никаких известий, мы заволновались. От Юлькиного дома до галереи добираться минут сорок. Наверное, она уже там, как без проблем воспользоваться телефоном, я ей объяснила. Почему же она не звонит? Ленка поднялась с кресла и пробормотала:

– Позвоню-ка на работу, лучше мне пока здесь побыть.

Набрав номер, она быстро залопотала на французском. Судя по её мимике, что-то было не в порядке, но из всего разговора я поняла только слово «месье». Положив трубку, Ленка расстроенно покачала головой:

– Слушай, я убегу часа на два, если смогу, то быстрее. Вечно у этих паразитов заморочки. Если что, звони на сотовый. Лады?

– Лады! Беги, не переживай.

Елена Борисовна умчалась со скоростью смерча, а я села на софу, и стала гипнотизировать телефон. Через полчаса, плюнув на все, решила ехать к галерее и попробовать найти Юльку.

«Может, она выход найти не может, – глупо уговаривала я себя, судорожно ища косметичку. – Или подругу встретила. Или в пробке застряла».

Вдруг неожиданно громко зазвонил телефон. Я схватила трубку:

– Да?!

– Бабушка – это ты? – Юлька щебетала словно воробушек.

Я облегченно перевела дыхание, но успокоиться не могла – это обращение показывало, что за Юлькой идёт «хвост». Привычка пользоваться подобными шифрованными штучками осталась у нас с самых давних пор, когда мы еще не отказывали себе в удовольствии сыграть в казаки-разбойники или в войнушку.

– Скрытно или явно? – спросила я.

– По-пионерски! – значит, явно.

– Много их?

– Двойку я давно исправила! – В ее голосе зазвучала искренняя обида.

– Юленька, сама можешь разобраться?

– Ба! Можно, я в «Детский» съезжу? Карнавал через две недели, а там маски, парики… А? Я только гляну…

Карнавал, чёрт, какой еще карнавал… В голове у меня настоящий карнавал… Вот оно что! Она хочет оторваться от них в большом магазине. В «Детский мир» она, конечно, не поедет, скорее всего, ЦУМ. Ясно. А вдруг… Только бы не попытались сунуть ее в машину…

– Я поняла, это ЦУМ, да? – Юлька утвердительно замычала. – Юля, осторожнее, вдруг попробуют в машину затащить…

– Ну, ба! Ну, что я, маленькая? – Она снова заныла – Ой, ба! Я совсем забыла! Посмотри, мне кажется, что я утюг забыла выключить! Посмотри, пожалуйста! А то загорится! Еще минут пять и всё! Сама там разберись, ладно? А французский я потом выучу, с ним все в порядке. Целую, ба!

Значит, у меня есть пять минут. Что с утюгом, я не поняла. Иной раз большой недостаток шифрованного разговора заключался именно в том, что трудно было понять, что же именно зашифровали. Глубоко вздохнув несколько раз, я постаралась успокоить бешено бьющееся сердце. Так, сначала найдем утюг. Где он? Кажется, здесь. Я распахнула дверцы шкафа. Вот утюг. Что дальше? Соображай быстрее, старая корова! Стоп! В конце полки стояла шкатулочка, где лежала Юлькина наличность, а рядом перевернутая трёхлитровая банка, на нее натянут рыжий парик с длинными локонами. Вот он, карнавал… Ах, карнавал, удивительный мир, здесь…

Я шустро вытащила деньги, стянула парик, бросилась к зеркалу. Собрав за две секунды свою сумку, я вспомнила про мешочек. Времени на раздумья не оставалось, если его найдут у Юльки, ей не поздоровится. Я метнулась к кенгуру, сунула камни в сумочку и бросилась к дверям. Глянув напоследок на свое отражение в зеркале, я собралась расстроиться, но из-за дефицита времени передумала. Хотя в данной ситуации рыжий парик, делающий из меня даму не самых строгих правил, был только на пользу.

Я выглянула из квартиры. Вроде тихо. Аккуратно захлопнув за собой дверь, и сделав несколько осторожных шагов к лестнице, я замерла.

Сначала я даже ничего не слышала. Я чувствовала. Это были такие лёгкие и осторожные шаги, что казалось, человек не касается ступеньки. Через мгновение зашумела кабина лифта. Лифт шёл вверх, значит, у меня есть семь или восемь секунд, чтобы слиться со штукатуркой или с соседской дверью. Вариантов было два: остаться на месте, протянуть гостям мешочек и сказать:

– Я больше так не буду!

Потом, вероятно, я получу свой паспорт… нет, скорее, пулю в лоб, и на этом все быстренько закончится. Вариант был неплох, если бы не одно «но» – умирать я не собиралась. Поэтому я выбрала более избитый второй вариант: сняла туфли и стала живо подниматься наверх. Хотя и здесь могло быть несколько продолжений. Либо подняться на чердак и попробовать выйти через другой подъезд, либо звонить в первую попавшуюся квартиру. Но здесь могла выйти накладка: увидев перед дверью незнакомую женщину с просьбой впустить ее в квартиру, запуганные москвичи могли поднять крик, который будет слышен не только в этом подъезде.

Поднявшись на два этажа, я прислушалась. Неожиданно двери лифта открылись этажом ниже, из него вышли двое мужчин и пошли вниз по лестнице. Я отпрянула от перил, стараясь производить как можно меньше шума. Хорошо, что успела подняться… Мой слух уловил какой-то тихий шепот, еле звякнула железка: они вошли в Юлькину квартиру. Времени не осталось ни секунды. Я поднялась на последний этаж и решительно потянулась к двери чердака.

Мы, слава богу, живём в Москве, а не в какой-нибудь отсталой Европе! Замок с двери был сбит, видимо, уже достаточно давно, новый вешать никто не собирался. Поднявшись на чердак, я остановилась. Вытащила зеркальце, достала из косметички все возможное для того, чтобы сделать губы потемней, румян я тоже не пожалела. Затем подвернула юбку повыше и перетянула ремешком, чтобы не сваливалась. Сняла пиджак, с трудом запихала его в сумку, оставив на плечах платок. Полупрозрачный топик как нельзя лучше дополнял задуманное.

– Ну, вот, – прошептала я, – теперь в коллекцию добавим еще и тип шлюхи.

Выбравшись на крышу, я никого на ней не обнаружила, кроме ворон, чему была очень рада. Решившись, подошла к краю.

В первое мгновение закружилась голова, и зазвенело в ушах. Встав на четвереньки, я почувствовала себя более уверенно. Глянув вниз, я увидела у первого и последнего подъездов черные джипы. Возле одного стояли трое, у другого – двое. И те, и другие изображали заинтересованный живой разговор, но, понаблюдав за ними, я поняла, что каждый из этих типов внимательно следит не только за подъездом, но и за всем двором.

– Ого, – хмыкнула я. – Просто расту в собственных глазах. Какое внимание к моей скромной персоне!

Значит, соседний подъезд отпадает. Я переместилась к другому краю крыши. Со стороны балконов никого не было, по крайней мере, из тех, кто интересовал меня, и кого интересовала я. Может, остаться на крыше позагорать, надеясь на то, что они не догадаются сюда подняться? Но они обязательно сюда поднимутся, это я знала не хуже их самих. Возможно, они уже поднимаются. Эта мысль придала мне активности. Я резво отползла от края, раздумывая, что делать.

– Безвыходных положений нет! – сказала вслух, пытаясь придать себе бодрости.

«Так, так! Выход, выход… Аварийный выход! Дом довольно старый, вполне может быть лестница. Но с какой стороны? В мамином доме она у последнего подъезда. Эх, пан или пропал!»

Я, боясь, как бы меня не увидели снизу, по-обезьяньи направилась в сторону последнего подъезда. Там у торца была лестница…

Встать на первую ступеньку было страшнее, чем мне казалось. Собравшись с духом, я зажмурилась и начала спуск. Через некоторое время открыла глаза и, глядя строго перед собой, постаралась двигаться быстрее. Больше всего мешали каблуки-шпильки. Но снять их заранее я не догадалась, а сбросить сейчас было страшно. Не знаю, сколько времени все это продолжалось, я глядела только на обшарпанную стену и раздумывала, сколько же человек из ближайших домов наблюдают за моими акробатическими упражнениями. Мне уже стало казаться, что я всю свою жизнь прожила на этой лестнице и ничего другого не знала. Но вдруг, опустив в очередной раз ногу на ступеньку, я почувствовала пустоту. Взглянув вниз, увидела, что до земли оставалось этажа два, а сама лестница прерывается, видимо, в целях безопасности подрастающего поколения. Времени висеть на лестнице не было, поэтому я стала спускаться на руках, надеясь, что, если вытянусь от последней ступеньки во весь рост, до земли будет всё же ближе. Повиснув на последней ступеньке и, понимая, что обратного пути у меня нет, я решилась сбросить туфли, чтобы не переломать ноги. Несмотря ни на какие обстоятельства, любимые туфли было очень жалко, поэтому я старалась аккуратно стащить их, чтобы не поцарапать. Извиваясь, словно гусеница на веревочке, подумала, что сейчас очень похожу на колбасу «Любительская», которую в нашем магазине развешивают в рядок за хвостик.

За углом дома послышался гомон, смех, и, как говорится, на простор речной волны выплыла весёлая компания. Кто это был, сразу мне разглядеть не удалось, пришлось немного повертеться. Убедившись, что это не поджидавшие меня поклонники, я ободрилась. Но подумала, что если вновьприбывшие граждане поднимут шум, то моим преследователям ничего не будет стоить выглянуть из-за угла.

Но шума не было. Пятеро мужиков различного размера и возраста, но одинаково поддатые, смотрели на меня, разинув рот.

«Если они собираются простоять так еще часок, то я точно свалюсь», – подумала я, но тут самый молодой парень протянул:

– Во бля!

– Баба висит… – подтвердил другой.

Они дружно шагнули ко мне, с интересом разглядывая открывшиеся перспективы. Это было абсолютно излишним, поэтому я задрыгала ногами и жалобно пискнула. Тут ребята сообразили, что я вишу здесь не для разглядывания, а совсем в иных целях.

– Давай, давай! Поймаем! – забасил один из них, на вид самый высокий и крепкий.

Подойдя ближе, они протянули вверх руки и принялись меня подбадривать:

– Не боись, сигай, поймаем!

– Форточница, что ли?

Подобное предположение меня глубоко оскорбило, но выпендриваться было некогда, да и неудобно. Решив высказаться при встрече на земле, я покосилась вниз. На мой взгляд, до их рук было достаточно далеко, но обмануть сограждан я не могла, тем более что помогать мне я лично их не просила, но если им так хочется… Так что если я и подобью кому пяткой глаз, я не виновата.