Гори, гори ясно

9. Чёрная метка

На следующее утро позвонили родители Веры и попросили съездить в их деревенский дом, тот самый, доставшийся от тётки. Тесть оставил там инструменты, попросил забрать. Давно уже уговаривали продать дом, пусть он и близко, но жить там постоянно в обозримом будущем никто не собирается. Но он ни в какую не соглашался – у человека должен быть настоящий, собственный дом, построенный предками.

Ну нет, так нет. Деревня вполне жива и здравствует во многом благодаря сыроваренному заводу поблизости. Дом хоть и пустует, но под присмотром, соседи напротив следят за порядком. «Наше поместье», – как говорит Вера, когда родителей нет рядом.

– Съездишь? – попросила Вера. – Я бы составила компанию, но мне сегодня в институт. Папа ворчать будет, если снова откажемся. У тебя когда встреча с твоим автором?

– Пока не договорились. В субботу, вероятнее всего.

В общем, я согласился. Когда дети ушли в школу, мы с Верой вместе посмотрели на «секретные материалы» – составленный нашими общими усилиями список того, что уже узнали о зеркале и о людях, как-то причастных к недавним событиям.

– В клинике все были уверены, что это она, – сказала Вера. – И вот, смотри. – Она показала снимок – там, где Филатова, или кто это был, осматривает Герцога. Очень уж забавное «выражение лица» у Герцога было, а Филатова ничуть не возражала против съёмок.

На снимке я увидел всё того же сфинкса; хотя зеркал там нет, но есть шкаф со стеклянной дверцей. Оттуда сфинкс и выглядывал, причём смотрел прямо в объектив. Мне уже удаётся держать себя в руках, Вера ничего не заметила.

И Филатова на этом снимке вполне настоящая.

– Позвонить туда и попросить позвать того человека, который вчера проводил медосмотр?

– Позвони, – согласилась Вера.

Нам позвали Инну Железнову. Вера спросила у неё какую-то мелочь, поблагодарила и извинилась, что отвлекает по пустякам. Ну и прочие китайские церемонии с обеих сторон.

– Ничего не понимаю. – Вера посмотрела мне в глаза. – Выходит, что там считают, что Инна одна всё делала. Тогда я хочу поговорить с Филатовой ещё раз. Так, чтобы она была настоящая.

– Проще всего съездить туда, в её офис. Там её проще застать. Договориться?

– Договориться! – Вера взяла меня за руку. – Я полночи заснуть не могла. Это уже ни в какие ворота!

– Тогда вот что. – Я позвонил, и буквально за пять минут договорился о визите на следующую неделю, точно так же, во время её обеденного перерыва. – Есть ещё три фотографа, которые были на той выставке, и с которыми я не успел созвониться. И мой отзыв о выставке, я точно помню, что ничего не писал, но уже третий раз о нём упоминают. Я хочу увидеть его. Поможешь?

– Конечно. – Вера обняла меня. – Ближайшая электричка через час. Обязательно позвони, как доберёшься.

* * *

«Фонарной» у нас нет, но пару ящиков в шкафу моё «светоносное хозяйство» занимает. На этот раз я решил взять что-нибудь серьёзнее и остановился на портативном фонаре в шесть тысяч люмен. Тот самый, первый в моей нынешней коллекции, зайчик от которого мы наблюдали на далёком строящемся доме. Всерьёз его использовать негде, во всех ситуациях хватало ручных фонарей.

Понятно, что это ребячество. Но если яркий свет уже который раз выручает, то грех не взять с собой его источник. Мама говорит, что я в детстве жутко боялся темноты, но сам я ничего такого не помню.

Время в поезде пролетело быстро, я потратил его с пользой, портативный компьютер – это вещь. Да и народу в вагоне оказалось мало, всего три человека. Оно и понятно: октябрь, вот-вот снег ляжет. Огородные хлопоты до весны завершены.

По дороге от станции прошёл мимо продуктового, чуть не зашёл машинально. Опомнился, уже взявшись за ручку двери. Продукты не нужны. Только отпустил ручку, ни с того ни с сего вновь пришли на ум слова «it thinks». Ну нет, не дождётесь. Стараясь даже не смотреть в сторону витрин, я твёрдым шагом направился дальше.

Оба «волшебных слова» не отпускали, по дороге попалось несколько домов, и, когда проходил под их окнами, слова словно громче звучали. Минут через десять я уже подошёл к нашему дому и фраза «отпустила». Ну и замечательно.

– Папа просил, чтобы ты слил воду из железной бочки, – сказала Вера. – Они в этом году уже не выберутся. А соседи присмотрят, папа договорился.

Слить так слить. Но вначале – инструменты. Они уже сложены – упакованы в контейнер. Их действительно просто забыли. Окна забраны ставнями; если что – дрова и уголь есть в сарае, но надо проверить, хватит ли на зиму. Повезло с соседями, они проследят, чтобы дом не промёрз, чтобы кто чужой не залез. Собака у них умная, почуяла меня, безошибочно определила, что свой, даже лаять не стала. Выглянула, повиляла хвостом, и снова в будку.

Я прошёлся по комнатам, проверил, что к зиме всё готово. Так. Теперь слить воду; проверить, что колодец надёжно закрыт; проверить, что дрова и уголь на месте, и можно уезжать.

После прохладного полумрака дома показалось, что на улице жара. И то верно – солнце жарко, по-летнему светило. С чего бы это? Самый-самый последний тёплый день этого года?

Я заглянул в бочку, она полна чистой воды; листья, конечно, нападали, но стоило их убрать, и стало видно, насколько прозрачна вода. А холодная! Такой умываться поутру – враз разбудит.

Фраза вновь начала лезть в уши. Да что за наваждение! Слить воду, всё проверить и уезжать. Не нравятся мне эти два надоедливых слова.

Показалось, что голова стала колоколом, и кто-то в него ударил со всей силы. Я осознал, что схватился за края бочки; если бы не это, вполне мог бы окунуться в ледяную воду. Что за…

Когда удалось совладать со зрением, я понял, что в воде отражаюсь вовсе не я. Из бочки на меня смотрела незнакомая рыжеволосая женщина в ярко-красной кофте, с овальным лицом и тёмными, глубоко посажеными глазами.

– Напрасно вы уклоняетесь от разговора, – сказала она, улыбнувшись. – У нас всего четыре с половиной минуты, господин Загорский, прежде чем нас с вами заметят.

* * *

Я выпрямился. Первым побуждением было бежать куда подальше. Я оглянулся – деревня как вымерла. И тишина вокруг: ни птиц не слышно, ни другой живности. При том, что деревня большая, пустующих домов немного. Я попробовал отойти от бочки, ноги словно сковало. Очень мило.

Я включил камеру и диктофон на телефоне и снова склонился над бочкой.

– Для вас это – вопрос жизни и смерти. – Женщина уже не улыбалась. Губы её – отражения – двигались, но голос я слышал так, словно женщина стояла напротив меня по ту сторону бочки. – Я заметила на вас метку. При других обстоятельствах я просто заставила бы вас всё забыть, но сейчас у вас просто не будет ни единого шанса.

Мне стало не по себе.

– Что за метка? – поинтересовался я. – Кто её поставил?

Женщина усмехнулась.

– Кто поставил, мы очень скоро узнаем. Нет времени объяснять. Кто-то встретился с вами, кто-то очень необычный, два или три дня назад. Припоминаете?

Я уже хотел сказать про того испарившегося карлика, но прикусил язык. Тогда, наверное, придётся сказать и про зеркало, и что потом? Возникло странное чувство. Словно кто-то вынуждает меня думать о том, о чём я не хочу думать, и при этом роется в моей памяти. Вот так, да? Недавно я перечитывал одну фантастическую книгу, и там герой намеренно напевал про себя незатейливую, но навязчивую песенку, чтобы помешать рыться в своей памяти. Попробуем?

Это оказалось легко. И вспомнить простенькую прилипчивую песню, и мысленно напевать её. Сразу же подействовало – пропало ощущение, что кто-то роется у меня в голове. Женщина улыбнулась, и сказала:

– Я тоже читала эту книгу, господин Загорский. Знаете, что может случиться?

Я осознал, что руки и ноги – да что там, всё тело – меня не слушаются. Я наблюдал, как левая рука добыла мобильник, правая разблокировала его и принялась быстро набирать сообщение. Указательный палец замер, не отправив его, и тут я вновь обрёл власть над своим телом.

Прочитал, первым делом, что за сообщение и кому. Кому – Вере. Текст: «Срочно нужна помощь, вопрос жизни и смерти. Приезжай в деревню. Никакой полиции. Костя».

Я сбросил сообщение, убрал мобильник и склонился над бочкой. Отчётливо ощущал, как дрожат руки. Во взгляде рыжеволосой мне почудилось презрение. Она кивнула.

– Будет примерно так. Я уважаю ваше право распоряжаться своей жизнью. Другие церемониться с вами не будут. Я – единственная, господин Загорский, кто защищает вас сейчас. Если вы меня разочаруете, вам и всей вашей семье сотрут память о последних событиях. Я думаю, после этого вы проживёте два, максимум три дня. Нет, никто не собирается вас «ликвидировать». Просто вы встретитесь с тем, кто нанёс на вас метку. Припоминаете, кто это мог быть?

Я «припомнил», не хватало ещё, чтобы Веру и детей во всё это впутали. Фразу про два или три дня женщина произнесла спокойным, практически равнодушным голосом. И я ей поверил. И вкратце описал того карлика и то, как он превратился в дым.

Женщина кивнула. Ну хоть про зеркало не спросила.

– Возвращайтесь домой, пока светит солнце. Избегайте тёмных помещений, держите фонарь наготове. Я позабочусь об охране, и…

Она исчезла. Как ножом отрезало. Я помотал головой, посмотрел в бочку, там отражалось моё обалдевшее лицо. Глянул на часы: похоже, истекли те самые четыре с половиной минуты. И понял, что меня бьёт дрожь.

А деревня словно проснулась. Лай собак, звук циркульной пилы. Кто-то что-то где-то приколачивал – словом, жизнь идёт. И что творилось с этой жизнью предыдущие четыре с лишним минуты?

Признаться, воду из бочки я сливал с большим удовольствием. Всё остальное проверил минуты за три, теперь мне хотелось убраться отсюда поскорее.

Подниматься на чердак я не стал. Вроде бы не считал себя на самом деле пугливым в смысле темноты. Но «напутствие» этой женщины – избегать тёмных помещений – вовсе не казалось теперь пустым звуком.

– Вера, – не сразу решился позвонить. Пару раз «репетировал», чтобы убедиться – голос звучит нормально. – Я возвращаюсь. Да, всё сделал, инструменты забрал.

* * *

Пока ехал обратно, в вагоне последние двадцать минут я сидел один, долго думал. Значит, мне продемонстрировали, что при случае мной и, видимо, любым человеком можно управлять. Отвратительное ощущение – быть марионеткой, при этом всё слышать, видеть и понимать. Кто же это может быть? И при чём тут кошки, интересно? То, что им, как и другим животным присущ определённый интеллект, я и так понимал. Признать этот интеллект хотя бы равным себе люди всё равно не смогут.

Сплошные загадки. А сегодня – так и вовсе шпионские страсти. И кто, интересно, мог стать свидетелем нашей с ней беседы «через воду» спустя четыре с половиной минуты? Много вопросов, а ответов пока не ожидается. И что-то совсем не хочется обращаться к «зазеркальным» за помощью. Мне сегодня наглядно показали, какого они о людях мнения.

Есть отчего впасть в уныние. Но я отчего-то не впадал. Солнце только-только скрылось за горизонтом, когда я подошёл к подъезду. И увидел скучающую под дверью трёхцветную кошку, не сразу узнал Машку, которая изредка появлялась у нас в подвале. А потом понял, почему она снаружи: все окна в подвал теперь забраны частой сеткой. Правильно, в общем. Меньше будет мышей да крыс, их Машка ловила исправно, и каждый раз, когда кто-то спускался в подвал, находил там «трофеи». Выглядит Машка чистой, на вид не голодает. Сразу можно сказать, что никакая она не бездомная. Но где тогда её хозяева, зачем выпускают её бродить?

– Не можешь в подвал попасть? – Вера предостерегала и меня, и детей – не трогайте бродячих животных, заразу занесёте. Но в данном случае я рискнул. Впустить в подъезд? Сейчас уже холодно ночевать снаружи, да и опасно. На моей памяти, Машка несколько раз отсиживалась у нас в подъезде, никогда там не пакостила, оттого её и не гоняли.

– Заходи, – я открыл дверь. – Погрейся. – Может, всё-таки отвезти её в приют? Сколько она так протянет, бродячей жизнью? Насмотрелся я уже что случается с такими животными.

Машка потёрлась о мои ноги и, держа хвост вертикально, прошествовала внутрь. Неторопливо так, с достоинством. Раз уж впустил, надо ей хотя бы воды принести, что ли. Сейчас отнесу инструменты и займусь.

* * *

Лифт, как назло, не работал. Пришлось идти пешком, я заметил, что на третьем и четвёртом этажах не горит свет. Проклятие какое-то, что случается с этими лампочками?

«Надо чаще ходить пешком», – подумал я. Так недолго и совсем форму потерять. Поднимался и поднимался, и думал о последних словах этой рыжеволосой, «из бочки». Интересно, о какой охране она говорила? И что это за охрана будет – зазеркальные кошки, что ли? Или как?

У нас на этаже тоже со светом неладно: лампочка едва тлеет. Ладно была бы лампа накаливания, но каким образом может «тлеть» светодиодная? Была мысль достать фонарик, да поленился ставить ящик с инструментом, лезть в сумку. Полез в карман, достал ключи и понял, что дверь с той стороны закрыта «на щеколду» – на собачку. Снаружи не открыть. Не беда – позвоню. Лампочка тем временем совсем отказала, я ждал, и ждал, и ждал, а дверь всё не открывалась…

А когда открылась, я осознал две вещи: вокруг меня глубокая тишина и непроницаемая мгла, и только впереди слабо виден прямоугольник света – и что-то знакомое в нём. И ещё – стало очень холодно.

* * *

Дети у себя, закончили с уроками, и сейчас заняты расследованием. История с зеркалом для них – невероятно интересное приключение. «Хоть для кого-то это приключение», – подумала Вера.

Дверной звонок прозвучал непривычно тихо. Вера заканчивала переснимать материалы для диссертации: кошки, заслышав звонок, разом соскочили с насиженных мест, и помчались в прихожую. Так и заметила, только потом осознала, что в дверь звонят, но звук слишком тихий. В прихожую она не побежала, а пошла быстрым шагом.

Там уже осознала, что лампа под потолком светит слабее обычного, а вокруг слишком тихо. Словно уши заложило. Вера помотала головой, наверное устали и глаза, и уши. Кошки вели себя необычно, оба привстали перед входной дверью, и яростно царапали её.

– Герцог, Плюшка, отошли! – свой голос также прозвучал непривычно тихо. Странно. Вера распахнула дверь…

И замерла – зрение не сразу восприняло то, что было по ту сторону. Там стоял Костя, в куртке и кепке – в том, в общем, в чём уехал – его обычная сумка через плечо, в другой руке – чемоданчик отца Веры, с инструментом. А за спиной Кости клубилось непроницаемо-чёрное облако, чернильная туча, от неё исходило ощущение холода.

Герцог и Плюшка, оба по эту сторону порога, сгорбились и издали низкий, угрожающий шип и рычание. И туча отшатнулась, отлетела от человека на несколько шагов. Вера осознала, что одной рукой придерживает фотоаппарат, висящий на шее на ремне; не глядя схватила его, направила перед собой и нажала на кнопку.

Вспышка прокатилась по лестничной клетке белой волной; сгусток тьмы съёжился, обрёл форму эллипсоида, отодвинулся ещё на несколько шагов.

Герцог и Плюшка, сидящие внутри квартиры, продолжали шипеть и рычать. Вера трясущимися руками нажала на кнопку – заряжайся, заряжайся же – и хотела крикнуть Косте «Берегись!», и не могла – горло словно сковало. Что-то странное происходило с Костей, он двигался очень медленно. Но двигался, медленно повернул голову, правой рукой открыл верхний клапан своей сумки…

На площадке послышался вой, шипение и треск, словно рвалась невидимая ткань. Вера выглянула, и не сразу поверила в то, что увидела. Сгусток тьмы обрёл человекообразные очертания, а на «голове» его восседала трёхцветная кошка и, рыча и шипя, драла когтями противника. При каждом движении её лап слышался тот самый треск.

Вспышка зарядилась. Вера приподняла фотоаппарат так, чтобы прицелиться в противника и нажала спуск. Новая белая волна, и чёрный человек, или что это было, съёжился и покрылся прорехами – словно свет размыл его, как кипяток кусок сахара. Кошка так и сидела на противнике, раздирая его когтями, оглашая окрестности жутким воем и рычанием.

Костя словно проснулся. Закончил поворачивать голову в сторону происходящего. В следующие несколько секунд в руке его появился фонарь, и пятно нестерпимо яркого света упало на поле боя.

Ещё десяток секунд – и всё было кончено. Кошка спрыгнула с противника и, не переставая рычать и выть, отбежала в сторону. А то, что оставалось – груда чёрных лохмотьев – стремительно таяла в конусе яркого света. Вера вышла наружу – вспышка зарядилась – и в третий раз нажала на спуск. Оставшиеся чёрные обрывки вспыхнули ярко-белым пламенем и сгорели на глазах у людей. Ничего не осталось – ни дыма, ни пепла.

Словно по команде, свет на лестничной площадке загорелся в полную силу, Герцог и Плюшка умолкли, и перестало казаться, что заложило уши.

Кошка – теперь и Вера узнала в ней Машку – сидела, и умывалась спокойно и тщательно, словно ничего и не случилось. Посмотрела на людей и вдруг чихнула.

– Будьте здоровы, Мария Котофеевна! – сказали люди хором. Переглянулись и рассмеялись. И тут в прихожую выскочили Денис и Анна.

– Назад! – сказал им Костя предостерегающе. – Пока что не выходите. Вера, щёлкни ещё несколько раз, для верности, ладно?

Герцог и Плюшка, уже успокоившиеся, так и сидели у порога – часовые, охраняющие подступы к крепости. Сидели и не сводили взгляда с дверного проёма.

10. «Да» и «нет» не говорите

Не думал, что пропущу столько интересного. Хотя, признаться, интересного сегодня успело случиться хоть отбавляй.

Не осталось на лестничной клетке ничего необычного. Только пыль, высохшая уличная грязь, завтра придёт уборщица, и станет чисто. Сколько Вера ни «засвечивала» пол, ничего уже не менялось. Что бы это ни было, оно исчезло. Хочется надеяться, что навсегда.

– Вроде бы всё, – сказала Вера, наконец. – А с Машкой что?

– Мама, давай её к нам! – предложила Аня.

Машка словно ждала этих слов: прекратила умываться и, держа хвост трубой, пошла ко входу в квартиру. Мы замерли, готовые вмешаться. Обычно Герцог и Плюшка отваживают чужаков – иной раз не издав ни звука. Машка подошла к ним, обнюхала мордочку обоих (а те обнюхали её), а затем… развернулась и направилась той же походкой в тот самый угол, где только что умывалась. Герцог и Плюшка, словно сговорившись, тотчас развернулись и, держа хвосты трубой, ушли в гостиную. Кризис окончен, надо полагать, можно заняться обычными делами.

– Ну ма-а-ам! – нахмурилась Аня. И я сразу вспомнил «Эдуарда» и его требование «купить мне именно этого раба». Даже чуть не рассмеялся.

– Аня, подожди. Костя, смотри. – Вера подошла к Машке, наклонилась и погладила кошку. – Она ведь была трёхцветной! И все цвета яркие! А сейчас? Ты видишь?

Да, теперь я видел. Кошка словно обесцвечивалась. Причём происходило это практически на глазах.

– Не нравится мне это, – сказала Вера. – Что-то с ней не так. Аня, живо звони в клинику – скажи, у нас… – Вера запнулась. Аня кивнула и умчалась в гостиную за телефонной трубкой. А когда вернулась, и уже начала набирать номер, Вера всё ещё не придумала, что сказать.

– Скажи, что произошёл несчастный случай, кошке нужна помощь, – предложил я. – Если спросят, скажи, что кошка не ранена.

– Да, правильно! – Вера вручила мне фотоаппарат и забрала чемоданчик с инструментами. Скрылась в гостиной и вернулась секунд через десять с переноской в руке. – Давай, сажай её внутрь. Смотри, ей нехорошо!

Это точно. Машка, только что бодрая и довольная, села, подобрав лапы, и уставилась в пол, время от времени облизывая нос.

– Аня, дозвонилась? – спросила Вера, надевая куртку и шапку. Аня вернулась и кивнула.

– Сказали, можете приезжать прямо сейчас, вас будут ждать.

– Умничка! Всё, мы повезли её к доктору. Если задержимся – ложитесь спать, не ждите нас.

– Мам, подожди! – Аню переубедить всё равно, что кошку перевоспитать. Практически невозможно. – А когда её вылечат, ну и всё прочее, прививки и всё такое, можно, мы её к себе возьмём?

– Не меня уговаривай, – сказала Вера. – Уговаривай наших кошек.

– Уговорю! – Довольная Аня скрылась в гостиной, а Денис запер за нами дверь.

– Машка, мы быстро! – Вера вручила мне переноску. – Я пойду быстрее, машину пока заведу.

* * *

Наверное, правильнее было бы поехать в клинику Филатовой, но мы понимали, что можем просто не успеть. До нашей клиники пятнадцать минут езды. По ночному городу – десять. И то мы боялись не успеть. Машке, похоже, стало совсем худо, она стала на вид совершенно серой, свернулась в клубок, и время от времени тихонько, жалобно мяукала.

– Потерпи, пожалуйста! – Вера ехала настолько быстро, насколько по нашим дорогам было возможно. – Мы уже почти приехали!

Когда прибыли и вошли в приёмный покой, нам сказали взвесить кошку. Вот тут стало страшно – показалось, что Машка уже не дышит. Девушка за стойкой кивнула, записала данные, и указала.

– Пройдите в комнату направо, пожалуйста. Врач сейчас подойдёт. Не забудьте бахилы.

Внутри кабинета оказалось чисто, пахло стерильностью и чем-то успокаивающим; по слухам, даже самые нервные животные здесь ведут себя спокойнее. Может, в воздухе что-то распыляют? Я осторожно положил Машку на стол, кошка тяжело дышала, часто моргала. Иногда беззвучно открывала и закрывала рот.

Вера нервничала. Видно было, как она переживает, но старается не подать вида. Ну где же этот врач?!

Краем глаза я заметил движение. Оглянулся – над письменным столом, в глубине комнаты, висит зеркало. И мне показалось… да нет, не показалось. Там появилась знакомая физиономия сфинкса. Чтоб тебя! Нашла же время!

Машка внезапно уселась, то есть попыталась усесться, но лапы расползались. Она повернула голову в сторону зеркала и попыталась спрыгнуть на пол; хорошо, что я поймал её, не дал свалиться. Машка посмотрела мне в лицо, хрипло и громко мяукнула и снова посмотрела в сторону зеркала.

Тут до меня дошло.

– Костя, что ты делаешь?! – Вера попробовала остановить меня. Я осторожно взял Машку на руки и понёс к зеркалу. Она явно туда указывает. – Не сходи с ума! Что ты…

– Вера, пожалуйста! – Сфинкс ещё раз показался в зеркале, видимо, в зеркальной комнате зеркало висит так же, и сфинкс попросту прыгает, чтобы до него добраться. Сам не знаю, зачем это сделал, я толкнул стул ногой, тот докатился до стены. И тут же на его спинку как раз под зеркалом запрыгнул сфинкс. Зазеркальная кошка посмотрела на меня, и спрыгнула на сидение стула.

Я поднёс Машку к зеркалу, совершенно не понимая, что делать дальше. Поднёс и обомлел – Машка не отражалась в зеркале. Я отражался, Вера, всё убранство комнаты – столы, шкафы, оборудование – но не Машка.

– О господи! – сказала Вера за моей спиной. – Костя, она не отражается?!

Машка снова мяукнула, и потянулась лапой в сторону зеркала. И лапа прошла насквозь! Машка, похоже, собралась с последними силами, сильно оттолкнулась от моих рук, впившись когтями, и спрыгнула «на ту сторону». Я невольно отошёл. Вера подбежала ко мне, заглянула в зеркало. Глаза её стали совершенно круглыми: Машка стояла на полу зазеркальной комнаты, а в этой комнате никого не было на том месте.

Сфинкс спрыгнул со стула, подошёл к Машке и потёрся щекой о её шею. А я только сейчас заметил, что Машка снова стала трёхцветной и двигалась бодро, легко.

Кошки обнюхали мордочки друг у дружки, а затем побежали одна за другой, в сторону двери. Я оглянулся; и опять, дверь оказалась приоткрытой. А мы её закрыли за собой!

Вера осторожно протянула руку и коснулась зеркала кончиком пальца. Вздрогнула. Зеркало как зеркало.

– Ты это тоже видел, да? – спросила она упавшим голосом. – Я не сошла с ума? Машка прыгнула внутрь зеркала, и убежала там куда-то?

– И снова стала нормального цвета. И, похоже, вылечилась.

Вера кивнула. Оглянулась – хороша картина – пустая переноска с ковриком внутри, и мы с таким выражением на лицах, что впору вызывать санитаров.

– Она тебя поцарапала! – всплеснула руками Вера. – Сейчас, у меня с собой есть йод и пластыри…

Дверь отворилась, и вошёл врач. Ну, началось. Что мы ему скажем, интересно? «Наша кошка бродит где-то по вашим зеркалам, доктор. Как её поймать?»

– Простите, я думал, вы уже ушли, – сказал он. Совсем молодой, что-то я не помню такого. Значок на его халате гласил «Сидоров Валерий Михайлович». – Ничего себе! Это кошка вас так?!

Я кивнул. Врач быстро добыл средства первой помощи, и вот уже царапины обработаны и заклеены пластырем.

– Спасибо, доктор, – сказал я искренне. – Сколько с нас?

– Вы уже рассчитались. А это – бесплатно, разумеется. Если у вас есть ещё вопросы…

– Нет, доктор! – сказали мы практически хором, и ушли. Чуть не забыли переноску – Вера подхватила её в последний момент.

Девушка за стойкой тоже пожелала нам приятного вечера, улыбнулась, и продолжила заниматься какими-то своими делами. Мы вышли из здания, и уже садились в машину, когда обнаружили, что не сняли бахилы. Сам не знаю, отчего это так рассмешило, минуты три мы безудержно хохотали. Затем сняли бахилы и я завернул их в пакет, нам совсем не хотелось возвращаться в клинику. А до следующей ближайшей урны чуть не километр ехать.

Некоторое время мы так и сидели. Я на пассажирском месте, Вера – за рулём. Не заводя двигателя.

– Скажи мне ещё раз, что я не сошла с ума, – попросила Вера. – Машка спрыгнула в зеркало, и там куда-то убежала. И вылечилась по дороге, да?

– Ты не сошла с ума, – кивнул я. – Да. Я видел то же самое.

Вера почуяла заминку.

– Но ты видел что-то ещё, верно?

Трудно выдержать её взгляд. Была не была.

– Верно. Я видел… – ожидал «щелчка», но его не случилось. – …ещё одну кошку. Такое ощущение, что они с Машкой знакомы. Они вместе куда-то убежали.

Вера закрыла глаза, кивнула.

– И ты видел её раньше?

– Уже много раз.

Вера снова кивнула. И посмотрела мне в глаза.

– Костя, что нам теперь делать? Правда, я не понимаю. Ведь этого всего не могло быть! Ничего не могло!

– Есть одна идея. Приехать домой, чем-нибудь отвлечься, и лечь спать. А завтра найти объяснение. Хоть какое-нибудь.

Вера кивнула в третий раз.

– Мне нравится этот план. – Она завела двигатель. – Тогда ты придумываешь, чем отвлечься.

* * *

Домой мы вернулись во втором часу ночи. Вышли из машины и внезапно решили прогуляться. Долго гуляли под яркой жёлтой луной – и, признаться, чихать я хотел на предупреждение опасаться темноты. Просто гуляли, держась за руки, и были счастливы.

Аня дремала в кресле. Видимо, её разбудили кошки: и Плюшка, и Герцог пришли ко входной двери и сели, недовольно жмурясь: «Ну и где вас носило, люди? Почему всю жизнь нарушаете распорядок?».

– Мама? Папа? – Аня не сразу сумела подняться на ноги. – Всё хорошо, да? Хорошо?

– Всё хорошо, милая, – улыбнулась Вера, и обняла дочь. – Иди-ка спать. Мы потом расскажем.

– Но с Машкой всё хорошо, да? Вы видели?

– Мы видели, – кивнула Вера и встретилась взглядом со мной. Ну да, видели. – Она здорова, хорошо себя чувствует. Не переживай.

Аня улыбнулась со счастливым видом, и побрела в свою комнату. Чуть не ударилась головой о дверь, по дороге. Вера покачала головой, и улыбнулась.

– Ума не приложу, что ей сказать. – Она принялась снимать уличную одежду. – Просто ума не приложу.

– Правду, – предложил я. – Столько всего уже случилось…

Вера приложила палец к моим губам.

– Сегодня – ни слова больше. Всё, начинай думать, как меня отвлечь! Ты обещал!

* * *

Удивительно, но я проснулся, как всегда рано, то есть спал всего полтора часа, а чувствовал, что выспался. Вера открыла глаза, счастливо улыбнулась, и потянулась.

– Я выспалась, – сказала она удивлённо. – Надо же. Тебе кофе, как всегда?

Дети ещё раз расспросили про кошку, но подробностей не требовали. Да, когда мы уходили из клиники, Машка выглядела и чувствовала себя хорошо. Больше с нас ничего не спросили, и так было понятно, что кошке необходимо лечение, потом те же прививки и всё остальное. Аня согласна ждать – если потребуется, то ждать долго. Это замечательно, когда не приходится либо говорить несусветную правду, либо правдоподобную ложь.

– Знаешь, – сказала Вера минут через тридцать после того, как мы дописали «секретные материалы» и сидели, вчитывались, проверяли, что ничто не упущено. – Я думала, что если увижу что-нибудь невероятное, совсем невозможное, то или убегу подальше, или в уголок забьюсь. В детстве меня дразнили трусихой. А вчера даже не раздумывала. Вот понимала, что не могло этого быть, а всё равно не раздумывала. До сих пор удивляюсь. Значит, что-то похожее ты видел раньше?

Я кивнул и рассказал про испарившегося карлика.

– Он хотел добраться до зеркала, – предположила Вера. – Странно, что не забрал его, что в этом такого сложного? Поднял и понёс.

– Или не мог поднять…

– Или одно из двух, – закончила Вера, и мы оба рассмеялись. – И опять это зеркало. И есть что-то ещё, что ты не можешь пока рассказать. Полностью не можешь. Та кошка в зеркале. Ты ведь видел её на выставке?

Я кивнул. Никакого «щелчка», что удивительно.

Вера открыла на экране несколько фото. Тех, с выставки.

– Посмотри, – попросила она, и глядела на моё лицо, листая фотографии одну за другой. – Вот эта, да? – Она указывала курсором на того самого сфинкса. Под именем египетской богини Баст.

Я кивнул. Занятно, что нет ощущения, что мне сейчас снова устроят помрачение памяти. Нет «щелчка».

– Попробуй – только представь, хорошо? – что ты собираешься мне рассказать о ней. Ну то, что было на выставке.

А вот теперь явственный такой «щелчок»: «Ни слова больше!».

Вера кивнула и улыбнулась.

– Ты не можешь сам рассказать, – она протянула руку и погладила меня по голове, – но, похоже, можешь отвечать «да» или «нет». Давай проверим? Что-то необычное было с той кошкой?

– Да.

– С ней одной?

– Нет.

– С ней, и с этой, как её… мадам де Помпадур?

– Да.

– Они вели себя странно?

Я пожал плечами. Вера кивнула.

– Ясно, неправильный вопрос. Они делали что-то неожиданное?

– Да.

– Их не все видели?

Я пожал плечами. Понятия не имею.

– Ясно. Они не отражались в зеркале?

Пожимаю плечами. Может, и не отражались.

– Они делали то, что кошки обычно не делают?

– Да.

– Они проходили сквозь предметы?

– Нет.

– Они могли появляться в неожиданных местах?

– Нет.

– Они говорили?

– Да.

Вера улыбнулась.

– Всё, я начинаю понимать. Я не буду заставлять тебя говорить. Знаешь, в тот раз мы ужасно испугались, по всем признакам у тебя был инсульт. Я подумаю как ещё тебя расспросить. Только давай честно! Если не захочешь отвечать на какой-то вопрос, дай мне знать. И пожалуйста, не пожимай плечами!

– Я постараюсь. Я правда постараюсь.

Вера улыбнулась, поднялась, встала позади моего кресла и положила ладони мне на плечи.

– Если не сдержишься, я постараюсь не ругать. Я правда постараюсь.