Вечер и утро

4

Начало июля 997 г.

Дама Рагнхильд, дочь графа Хьюберта Шербурского, сидела между английским монахом и французским священником. Сама Рагна, как называли ее близкие, находила монаха забавным, а священника напыщенным, но именно священника ей поручили очаровать.

В замке Шербур как раз настало время полуденной трапезы. Могучее каменное укрепление стояло на вершине холма, господствуя над гаванью. Отец Рагны гордился этим сооружением, необычным и неприступным.

Вообще граф Хьюберт гордился многим. Он дорожил своим ратным духом, унаследованным от викингов, но еще больше ценил то обстоятельство, что викинги с ходом лет сделались норманнами и заговорили на собственном наречии местного языка. А сильнее всего ему нравилось, что они обратились в христианство и взялись восстанавливать церкви и монастыри, разграбленные их предками. За сотню лет бывшие морские разбойники превратились в законопослушных владетелей, равных которым не было во всей Европе.

Длинный стол на козлах стоял в большой зале на верхнем ярусе замка. Стол застелили белой льняной тканью, ниспадавшей до пола. Родители Рагны сидели во главе стола. Мать звалась Гиннлауг, но она предпочла сменить имя на франкское – Женевьева, чтобы угодить своему мужу.

Граф с графиней, как и высокородные гости, вкушали еду с бронзовых блюд, пили из кружек вишневого дерева с серебряными ободками и пользовались позолоченными ножами и ложками; посуда выглядела дорогой, но не чрезмерно роскошной.

Английский монах, брат Олдред, был удивительно привлекателен. Он напоминал Рагне римскую мраморную статую, виденную в Руане, – мужская голова с короткими вьющимися волосами, потемневшая от возраста и с отбитым кончиком носа, совершенно очевидно, древнее изваяние какого-то божества.

Олдред прибыл в замок накануне днем, прижимая к груди охапку книг, приобретенных в большом норманнском аббатстве Жюмьеж. «С тамошним скрипторием не сравнится никакой другой! – восклицал он. – Целое войско монахов переписывает и украшает рукописи для просвещения человечества!» Книги и мудрость, которая в них содержалась, явно были страстью английского гостя.

Рагне даже казалось, что эта страсть вытеснила из его жизни все прочие восторженные душевные порывы, запретные для служителей церкви. С нею Олдред вел себя безупречно и мило, но совсем иное, более голодное выражение появлялось на его лице, когда он смотрел на ее брата Ричарда, высокого четырнадцатилетнего юношу с пухлыми, как у девочек, губами.

В замке Олдред дожидался попутного ветра, чтобы переправиться через пролив и вернуться в Англию.

– Мне не терпится снова очутиться в Ширинге и поведать своим собратьям в монастыре о том, как монахи Жюмьежа украшают буквицы, – признался он. Олдред изъяснялся на местном наречии, изредка вставляя латинские и англосаксонские слова. Рагна владела латынью и набралась познаний в англосаксонском у своей няни, которая когда-то вышла замуж за норманнского моряка и перебралась в Шербур. – А те две книги, которые я купил, у нас и вовсе неизвестны.

– Брат, ты не слишком ли молод, чтобы быть настоятелем? – спросила Рагна. – Или у вас в Ширинге другие порядки?

– Мне тридцать три года, но я не настоятель, – ответил Олдред с улыбкой. – На моем попечении как армария^[13] находятся скрипторий и библиотека.

– Большая библиотека?

– Пока у нас есть восемь книг, а когда я вернусь домой, их станет вдвое больше. В скриптории вместе со мною трудится брат Татвин. Он разукрашивает буквицы, а я пишу – меня более занимают слова, а не краски.

Священник, отец Луи, прервал этот разговор, вовремя напомнив Рагне о порученном ей деле – произвести на него хорошее впечатление.

– Госпожа Рагнхильд, ты умеешь читать?

– Конечно, умею.

Священник приподнял бровь, выражая вежливое удивление. Далеко не все знатные женщины умели читать.

Рагна вдруг сообразила, что своими последними словами выказала, сама того не желая, высокомерие и надменность. Пытаясь загладить вину и проявить любезность, она прибавила:

– Отец научил меня читать еще в детстве, до того как родился мой брат.

Когда отец Луи прибыл в замок неделю назад, мать Рагны позвала дочь в личные покои графа и графини и спросила:

– По-твоему, зачем он явился?

Рагна нахмурилась.

– Не знаю.

– Это не просто священник, он помощник графа Реймсского и каноник тамошнего собора. – Женевьева была статной женщиной, но за ее внушительным обликом пряталась изрядная робость.

– Что же привело его в Шербур?

– Ты, – коротко ответила мать.

Рагна начала догадываться, к чему эта беседа.

Женевьева продолжала:

– У графа Реймсского сын Гийом, юноша твоего возраста и пока холостой. Граф ищет ему жену. Отец Луи прибыл оценить, годишься ли ты.

Волной накатило негодование. Пускай так было заведено в их кругах, Рагна все равно на мгновение ощутила себя коровой, которую оценивает потенциальный покупатель. Впрочем, девушка подавила возмущение.

– И каков этот Гийом?

– Главное, что он – племянник короля Роберта. – Двадцатипятилетний Роберт Второй из династии Капетингов был королем Франции. Для Женевьевы величайшим достоинством мужчины была кровная связь с королевским родом.

Сама Рагна ценила в мужчинах иное. Она предпочитала судить по личным качествам, не обращая внимания на положение в обществе.

– Просто племянник? – уточнила она и сразу поняла, что выбрала неверный тон.

– Не язви. Женская язвительность отталкивает мужчин.

Выстрел попал в цель. Рагна уже успела отвергнуть нескольких ухажеров, которые к ней сватались и которых родители считали подходящей парой. Все они чего-то испугались. Дело было не в ее высоком росте – она переняла стать от матери, – точнее, не только в нем.

– Гийом здоров, он не сумасшедший и не развратник, – добавила мать.

– Прямо мечта всех девушек.

– Опять язвишь?

– Прости. Обещаю быть милой с этим отцом Луи.

Рагне уже исполнилось двадцать, и она не могла бесконечно оставаться одинокой. А в женский монастырь ей нисколько не хотелось.

Мать беспокоилась. «Тебе нужная пламенная страсть, привязанность на всю жизнь, но такое существует лишь в стихах, – говорила Женевьева. – В настоящей жизни мы, женщины, довольствуемся тем, что можем получить».

Рагна знала, что мать права.

Наверное, ей придется выйти за этого Гийома, если он, конечно, не совсем противный, но согласиться она намеревалась на собственных условиях. Она хотела понравиться отцу Луи, но также старалась внушить священнику, какой именно женой она способна стать. Нет, ей не быть простым украшением дома вроде великолепной шпалеры, которую муж с гордостью показывал бы гостям; и она не готова становиться хозяйкой дома, занятой устройством пиров и развлечением гостей. Она желает на равных с будущим мужем управлять его владениями. В подобном выборе не было ничего необычного: всякий раз, когда знатный мужчина уходил воевать, он оставлял вместо себя того, кого назначал блюсти земли и состояние. Как правило, эти обязанности возлагались на брата или взрослого сына, но нередко они ложились и на жену.

За свежевыловленным морским окунем, приготовленным в сидре, отец Луи начал изучать умственные способности Рагны. Услышав ее признание в умении читать, он, не скрывая недоверия, справился:

– Что же ты читаешь, моя госпожа? – По его тону мгновенно становилось понятно, что он сомневается, будто миловидная молодая женщина разбирается в литературе.

Будь этот священник менее привередливым, очаровать его было бы куда проще.

– Мне нравятся стихи, в которых рассказывают истории, – ответила Рагна.

– Это какие же?

Судя по всему, священник полагал, что она не сможет вспомнить ни единого названия, – но он глубоко заблуждался.

– Меня очень тронула история святой Евлалии, – сказала Рагна. – Бедняжка вознеслась на небеса в обличье голубки^[14].

– В самом деле, – подтвердил отец Луи, как бы давая понять, что уж о святых-то ему известно поболее, чем графским дочерям.

– Еще я читала английский стих под названием «Плач жены»^[15]. – Рагна повернулась к Олдреду: – Ты его слышал?

– Да, слышал, но не уверен, что он английский. Поэты ведь скитаются туда и сюда. Развлекают какой-нибудь двор год или два, потом уходят, когда их стихи надоедают. Или находят себе богатого покровителя и поддаются на его соблазны. В общем, они скитаются по свету, а почитатели переводят их сочинения на другие языки.

Рагна сказала себе, что Олдред определенно ей нравится. Он так много знает и готов делиться своими знаниями без спеси, не выказывая превосходства!

Она снова повернулась к священнику – дело прежде всего.

– Что-то не так, отец Луи? Ты прибыл из Реймса, а оттуда недалеко до германских земель.

– Верно, – откликнулся он. – Ты хорошо образована, госпожа.

Рагна поняла, что прошла испытание. Быть может, то снисходительное отношение, которым поначалу буквально сочился Луи, было преднамеренной попыткой вывести ее из себя. Она порадовалась тому, что не попалась на эту удочку.

– Спасибо, ты очень добр, – неискренне поблагодарила она. – Мой брат занимается с наставником, и мне разрешают молча присутствовать на занятиях.

– Понятно. Немногие девушки столько знают. Лично я читаю в основном Священное Писание.

– Это естественно.

Что ж, она сумела снискать толику одобрения. Будущая жена Гийома должна быть образованной и способной отстоять в разговоре свою точку зрения, а Рагна только что именно это и проделала. Девушка надеялась, что скрасила этими достижениями свое прежнее высокомерие.

Воин по имени Берн Великан приблизился к графу Хьюберту и тихо что-то сказал. Рыжая борода отчасти скрывала его увесистое брюхо.

После короткого обсуждения граф встал из-за стола. Отец Рагны не отличался высоким ростом, а рядом с Берном казался карликом. Вопреки своим сорока пяти годам, он выглядел озорным мальчишкой. Граф брил затылок, следуя принятому среди норманнов обычаю.

– Мне придется уйти, – сообщил он, подойдя к Рагне. – Надо срочно ехать в Валонь. Вообще-то я собирался изучить обстоятельства спора в деревне Сен-Мартен, но ничего не выйдет. Ты меня заменишь?

– С удовольствием! – воскликнула Рагна.

– Там живет серв по имени Гастон, он не желает платить подать, явно чем-то недоволен.

– Я все выясню и улажу, отец, не беспокойся.

– Отлично. – Граф покинул залу в сопровождении Берна.

– Твой отец любит тебя, госпожа, – заметил Луи.

Рагна мило улыбнулась.

– Я тоже его люблю.

– Ты часто его замещаешь?

– Деревня Сен-Мартен для меня особенная. Вся эта область входит в мое приданое. Но ты прав, я нередко подменяю отца и в других местах.

– Обычно вместо себя куда чаще посылают жен.

– Ты снова прав.

– Но твой отец поступает иначе, по-своему. – Священник повел рукой, подразумевая замок. – Как и с этим зданием, например.

Нельзя было сказать наверняка, высказывает ли отец Луи таким образом неодобрение или просто проявляет любопытство.

– Матушка старается избегать хлопот по управлению, а мне вот нравится.

– Порой женщины хорошо справляются, – вставил Олдред. – У нашего короля Альфреда была дочь по имени Этельфледа, она правила обширной Мерсией после смерти мужа. Она укрепляла города и побеждала в битвах.

Рагне пришло в голову, что есть способ произвести впечатление на Луи. Можно позвать его с собой, чтобы священник посмотрел, как она общается с простолюдинами. Такое общение полагалось знатным женщинам, и она знала, что у нее неплохо получается.

– Хочешь отправиться со мной в Сен-Мартен, священник?

– Почту за честь. – Отец Луи не медлил с ответом.

– А по дороге ты расскажешь мне о графе Реймсском. Кажется, у него есть сын моего возраста.

– Совершенно верно.

Когда ее приглашение было принято, Рагна внезапно осознала, что не слишком-то ждет разговора с Луи, поэтому она повернулась к Олдреду.

– А ты хочешь поехать? Обещаю, мы вернемся к вечернему приливу, так что, если даже ветер переменится, ты все равно сможешь отплыть в ночь.

– Буду рад.

Все поднялись из-за стола.

Личной горничной Рагны была черноволосая девушка ее возраста по имени Кэт. Эту девицу отличал от прочих нос с заостренным кончиком, ноздри походили на острия двух гусиных перьев, положенных рядом. Впрочем, эта черта нисколько не портила облик привлекательной девушки, деловитой, умелой и проказливой, о чем свидетельствовала искорка во взгляде.

Кэт помогла Рагне снять домашнюю одежду и убрала ту в сундук. Затем достала полотняные штаны в обтяжку, призванные защищать кожу при верховой езде, и подала кожаные сапоги, а в завершение вручила госпоже хлыст.

Заглянула мать.

– Будь поласковее с отцом Луи, – сказала Женевьева. – Не пытайся выставить его невеждой, мужчины это ненавидят.

– Хорошо, мама, – кротко откликнулась Рагна. Она отлично знала, что женщинам не пристало быть чрезмерно умными, однако она так часто нарушала это правило, что мать сочла нужным напомнить ей – на всякий случай.

Рагна покинула башню и направилась к конюшне. Граф Хьюберт выделил дочери в сопровождение четверых воинов во главе с Берном Великаном. Крепкие руки конюхов уже оседлали ее любимую лошадь – серую кобылку Астрид.

Брат Олдред привязал кожаную подушку к седлу и восхищенно воззрился на деревянное седло Рагны с медными заклепками.

– Красиво, конечно, но разве лошади не больно?

– Ничуть, – твердо ответила Рагна. – Дерево прочное, груз ложится ровно, а вот мягкое седло натирает лошади спину.

– Слышал, Дисмас? – осведомился Олдред у своего пони. – Тебе такая штука нравится?

Рагна заметила на лбу пони белую отметину, очертаниями смахивавшую на крест. Эта отметина удачно подходила животному, на котором ездил монах.

– Дисмас? – переспросил отец Луи.

Рагна объяснила:

– Так звали одного из разбойников, распятых вместе с Иисусом^[16].

– Я знаю, – проговорил Луи.

Вот опять! Хватит корчить из себя умную.

– Этот Дисмас тоже разбойничает, – признался Олдред, – падок на еду.

– Ясно. – Судя по всему, священник не одобрял употребление такого имени в шутливой манере, но больше он ничего не сказал и стал молча седлать своего мерина.

Они выехали из замка. По дороге вниз по склону Рагна опытным взглядом осмотрела корабли в гавани. Она выросла в порту, а потому сызмальства научилась различать лодки и прочие суда. Сегодня преобладали рыбацкие лодки и прибрежные суда, но в доке она заметила английский купеческий корабль – видимо, тот, на котором собирался уплыть Олдред; а поблизости виднелись мгновенно узнаваемые с любого расстояния хищные очертания боевых ладей викингов.

Повернули на юг и спустя несколько минут оставили за спиной дома небольшого городка. Ровную местность обдувал стойкий морской бриз. Знакомая дорога вела мимо коровьих пастбищ и яблоневых садов.

– Теперь, когда ты узнал нашу страну, брат Олдред, что ты можешь о ней сказать? – спросила Рагна.

– Я заметил, что у знатных людей здесь, кажется, принято иметь одну жену, без признанных наложниц. В Англии же допускается сожительство и даже многоженство, что бы ни говорила церковь.

– Таким мало кто хвастается, – возразила Рагна. – Здешняя знать отнюдь не святая.

– Не сомневаюсь в этом, но тут, по крайней мере, люди осознают, что грешно, а что нет. Еще я нигде в Нормандии не видел рабов.

– В Руане есть невольничий рынок, но все покупатели там – чужестранцы. У нас рабства почти не осталось. Наше духовенство осуждает рабовладение, в основном потому, что многих рабов принуждают к блудодейству и мужеложству.

Отец Луи негромко хмыкнул. Наверное, он не привык к тому, что молодые женщины рассуждают о блуде и мужеложстве. Рагна укорила себя – она допустила очередную ошибку.

Олдред же ничуть не удивился и продолжил свой рассказ.

– С другой стороны, ваши крестьяне – это сервы, им нужно разрешение господина на вступление в брак, на перемену занятия или на то, чтобы переселиться в соседнюю деревню. А в Англии все крестьяне свободны.

Рагна задумалась над его словами. До сих пор она как-то упускала из виду, что норманнские порядки приняты не повсеместно.

Доехали до поселения Лешен. Рагне бросилось в глаза, что трава на лугах стоит высоко. Значит, крестьяне через неделю или две ее скосят и станут собирать сено на прокорм скоту по зиме.

Мужчины и женщины, трудившиеся в полях, бросали свои дела и махали руками дочери графа.

– Дебора! – кричали они. – Дебора!

Рагна помахала в ответ.

– Я верно расслышал, госпожа? – уточнил Луи. – Они зовут тебя Деборой?

– Да, такое у меня прозвище.

– Откуда оно взялось?

Рагна усмехнулась.

– Потерпи немного, ты все узнаешь.

Копыта семи лошадей стучали довольно громко, и люди выглядывали из домов. Рагна увидела знакомую женщину и натянула поводья.

– Эллен, правильно? Жена пекаря?

– Она самая, госпожа. Да благословят тебя небеса крепким здоровьем и счастьем.

– Как твой маленький сын, который упал с дерева?

– Он умер, госпожа.

– Соболезную.

– Люди говорят, что мне ни к чему горевать, ведь у меня еще трое сыновей.

– Глупцы, кто бы они ни были! – воскликнула Рагна. – Потерять ребенка – нет для матери горя страшнее, и не имеет значения, сколько еще у нее детей.

Слезы катились по покрасневшим от ветра щекам Эллен. Женщина протянула руку. Рагна нежно сжала ее пальцы, а Эллен поцеловала руку девушки.

– Ты понимаешь меня, госпожа.

– Разве что немного, – отозвалась Рагна. – До свидания, Эллен.

Поехали дальше.

– Бедняжка, – проговорил со вздохом Олдред.

– Отдаю тебе должное, госпожа, – сказал отец Луи. – Эта женщина будет благословлять тебя до конца своих дней.

Рагна мысленно скривилась. Очевидно, Луи подумал, что она проявляет показную доброту лишь для того, чтобы заручиться расположением крестьян. Ей захотелось спросить священника, знакомо ли ему подлинное сострадание, но на сей раз она совладала с собой и укоротила свой язычок.

– Но я до сих пор не понимаю, почему они зовут тебя Деборой, – продолжал Луи.

Рагна загадочно улыбнулась, но объяснять не стала. Пусть сам разбирается.

– Я заметил, что у многих здесь такие же чудесные рыжие волосы, как у тебя, госпожа Рагна, – произнес Олдред.

Девушка гордилась своими золотистыми с рыжеватым отливом кудрями.

– Это кровь викингов, – ответила она. – Если поискать, здесь найдутся те, кто до сих пор говорит на северном наречии.

– Норманны отличаются от всех, кто обитает во франкских землях, – вставил Луи.

Его слова можно было бы принять за похвалу, но Рагна догадывалась, что священник подразумевал иное.

Через час они прибыли в Сен-Мартен. Рагна остановила лошадь на окраине деревни. Горстка мужчин и женщин трудилась на огороде, и среди них девушка углядела Герберта, местного старосту, иначе рива. Она спешилась и прямо по траве двинулась в его сторону, а спутники последовали за нею.

Герберт поклонился Рагне. Выглядел он не слишком привлекательно – кривой нос, зубы настолько изогнутые, что он был не в состоянии полностью закрыть рот. Граф Хьюберт назначил Герберта старостой за его несомненный ум, но Рагна сомневалась в том, что этому человеку стоит безоговорочно доверять.

Люди в огороде оставили свои дела и собрались вокруг Рагны и Герберта.

– Чем вы заняты сегодня, Герберт?

– Мелкие яблоки обрываем, госпожа, чтобы другие наливались соком.

– Значит, будет хороший сидр?

– Наш сен-мартеновский сидр крепче многих, по милости Всевышнего и нашими стараниями.

Половина деревень Нормандии поспорила бы с Гербертом, но Рагна не стала говорить это вслух.

– А что вы делаете с незрелыми яблоками?

– Скормим их козам, чтобы козий сыр стал слаще.

– Кто у вас в деревне лучший сыровар?

– Рене. – Герберт ничуть не замедлил с ответом. – Она берет овечье молоко.

Другие крестьяне замотали головами, и Рагна это заметила.

– А вы что скажете?

Сразу двое или трое проговорили хором:

– Торкиль.

– Ладно, идемте все в деревню, я попробую оба сыра.

Крестьяне, весело гомоня, зашагали за госпожой. Любые перемены в повседневной суете были для них в радость, и редко случалось так, чтобы они отказывались прекращать работу.

Луи с легким раздражением сказал:

– Мы проделали весь этот путь не для того, чтобы отведать сыра. Разве ты прибыла не для того, чтобы уладить спор?

– Потерпи, священник. Я знаю, что делаю.

Луи досадливо хмыкнул.

Рагна не стала возвращаться в седло, пошла пешком по пыльной дороге между золотистыми полями зерновых. Так ей было проще разговаривать с простолюдинами. Особенно охотно она общалась с женщинами, ибо те делились с госпожой сплетнями, которыми мужчины пренебрегали. За время прогулки Рагна узнала, что Рене – жена Герберта, что брат Рене Бернар владеет отарой овец и что Бернар затеял склоку с Гастоном, тем самым, кто отказывается платить подать.

Рагна всегда старалась запоминать имена. Такое отношение показывало людям, что о них заботятся. Всякий раз, услышав чье-либо имя в разговоре, она делала пометку в уме.

По дороге к ним присоединялось все больше крестьян, а в деревне их поджидала целая толпа. Рагна давно усвоила, что между полями в сельской местности имеется какая-то загадочная связь: неким таинственным образом мужчины и женщины, что трудились в поле за милю или больше от места событий, как будто мгновенно узнавали о прибытии гостей.

Посреди деревни стояла небольшая красивая каменная церковь со сводчатыми окнами, которые тянулись вдоль стен ровными рядами. Рагна знала, что священник Одо служит сразу в четырех окрестных деревнях, по одной в каждое воскресенье месяца; правда, сегодня он был тут, в Сен-Мартене. Наверняка его оповестили все тем же колдовским способом.

Олдред немедленно устремился к отцу Одо, а вот Луи этого не сделал: быть может, он посчитал, что общение с деревенским священником ниже его благородного достоинства.

Рагна попробовала сыр Рене и Торкиля и признала, что оба хороши – мол, победителя попросту не выбрать, поэтому она купит по головке того и другого, угодив обоим сыроварам.

Она обошла деревню, заглядывая в каждый дом и каждый сарай, старалась обменяться хотя бы несколькими словами с каждым взрослым и со многими детьми; затем, когда сочла, что достаточно убедила крестьян в своей доброй воле, объявила, что готова вершить суд.

По большей части Рагна научилась такому поведению у своего отца. Графу нравилось разговаривать с простолюдинами, он с ними ладил и хорошо умел заводить среди них друзей. Возможно, позже некоторые превратятся во врагов – в конце концов, ни один правитель не в силах угодить всем подряд, – но даже тогда они крепко подумают, стоит ли идти против него. Отец многому научил Рагну, а остальное она узнала, наблюдая за ним.

Герберт принес табурет и поставил перед западной стеной церкви, Рагна уселась, остальные встали вокруг. Затем староста позвал Гастона, высокого и крепкого крестьянина лет тридцати с копной черных волос. Лицо этого верзилы выражало негодование, но Рагна чувствовала, что обычно он куда дружелюбнее.

– Что ж, Гастон, – начала она, – пора разъяснить мне и своим соседям, почему ты отказываешься платить подать.

– Госпожа, взываю к тебе…

– Погоди. – Рагна вскинула руку, прерывая Гастона. – Если кто забыл, мы не при дворе короля франков. – Крестьяне захихикали. – Нам ни к чему громкие слова и высокопарные речи. – Вообще-то Гастон не походил на человека, способного произнести подобную речь, но он вполне мог попытаться это сделать, если не осадить его заранее. – Вообрази, что пьешь сидр в компании друзей, и они спрашивают, из-за чего ты так разозлился.

– Хорошо, госпожа. Я не плачу подать, потому что мне нечем платить.

– Ерунда, – проворчал Герберт.

Рагна нахмурилась и смерила Герберта суровым взглядом.

– Тебя я выслушаю в свой черед, – строго сказала она.

– Да, госпожа.

– Гастон, сколько ты должен платить?

– Госпожа, я выращиваю мясной скот и каждый мидсоммер должен отдавать твоему благородному отцу двух двухлеток.

– Хочешь сказать, животных у тебя нет?

Герберт не утерпел:

– Именно так.

– Герберт!

– Прости, госпожа.

– Меня лишили выпаса, – объяснил Гастон. – Овцы Бернара съели всю траву. Моим коровам пришлось питаться прошлогодним сеном, потому молоко у них высохло, а два теленка сдохли.

Рагна оглядела крестьян, пытаясь вспомнить, кто из них Бернар. Взгляд упал на маленького и худощавого мужчину с волосами, похожими на солому. Сомневаясь в своем выборе, она поступила просто.

– Давайте выслушаем Бернара.

Да, она не ошиблась. Тот самый мужчина откашлялся и промямлил:

– Гастон должен мне теленка.

Похоже, это давний спор с запутанной историей.

– Так, по порядку. Верно ли, что твои овцы паслись на выпасе Гастона?

– Да, но он мне должен.

– К этому мы вернемся. Итак, ты привел своих овец на его выпас.

– У меня была веская причина.

– Именно поэтому у Гастона сдохли телята.

Староста Герберт поведал:

– Новорожденные, этого года. А прошлогодние все живехоньки. У него есть двое однолеток, так что он вполне может расплатиться с графом.

– Тогда в следующем году у меня не будет годовалых! – возмутился Гастон.

У Рагны голова пошла кругом: такое ощущение она испытывала всякий раз, когда ей приходилось разбирать крестьянские распри.

– Замолчите все! – велела она. – Значит, мы выяснили, что Бернар нарочно запустил овец на выпас Гастона. Он утверждает, что тому была причина, и это мы обсудим позже. В итоге Гастон решил – верно или ошибочно, там посмотрим, – что он слишком беден, чтобы платить подать в нынешнем году. Гастон, правда ли, что ты должен Бернару теленка? Отвечай, да или нет.

– Да.

– Почему ты не вернул ему долг?

– Верну, когда смогу.

– Да он время тянет, чтобы вообще не отдавать! – яростно прошипел Герберт.

Рагна терпеливо слушала, как Гастон объясняет, почему взял взаймы у Бернара и с какими трудностями столкнулся. Заодно спорщики вывалили на дочь графа целую груду взаимных недовольств, едва ли уместных на этом суде, – и якобы нанесенные друг другу оскорбления, и наветы жен, и препирательства по поводу того, какие слова были произнесены и каким тоном. Рагна позволила всем выговориться, понимая, что крестьянам нужно выплеснуть гнев. Но потом ее терпение иссякло.

– Я услышала достаточно, – заявила она. – Вот мое решение. Во-первых, Гастон должен графу, моему отцу, двух двухлетних телят. Оправдания не принимаются. От уплаты подати он отказывался неправомерно. Его за это не накажут, потому что тут не только его вина, но если должен, то плати.

Крестьяне восприняли эти слова по-разному. Одни неодобрительно загудели, другие согласно закивали. Гастон нарочито поджал губы, показывая, насколько он уязвлен.

– Во-вторых, Бернар виноват в гибели двух телят Гастона. Невыплаченный долг Гастона не оправдывает проступка Бернара. Итак, Бернар должен Гастону двух телят. Однако Гастон задолжал Бернару одного теленка, так что Бернар обязан возместить всего одного.

Теперь уже Бернар опешил. Рагна оказалась суровее, чем ожидали люди. Но никто не возражал, поскольку подобные решения были в ее праве.

– Последнее. Нельзя было допускать этого спора, и тут несомненная вина Герберта.

Староста так и вскинулся.

– Госпожа, позволишь мне сказать?

– Еще чего! – Рагна притопнула ногой. – Раньше надо было думать. Теперь моя очередь говорить, а ты молчи.

Староста поник.

– Герберт – глава деревни, – продолжала Рагна, – он давно должен был во всем разобраться. Сдается мне, что его убедила не вмешиваться жена Рене, которая хотела, чтобы он поддержал ее брата Бернара.

Рене заметно смутилась.

– Поскольку во всем случившемся отчасти виноват Герберт, я забираю у него одного теленка. Телята у него есть, я сама видела их на его дворе. Он отдаст теленка Бернару, а тот передаст животное Гастону. Все долги погашены, все виновные наказаны.

Рагна сразу поняла, что жителям деревни пришлось по нраву ее решение. Она настояла на соблюдении правил, но сделала это с умом. Люди многозначительно кивали друг другу, кто-то усмехался, но возражать вслух никто не отважился.

– А теперь, – девушка встала, – налейте мне чашку своего знаменитого сидра. Пусть Гастон и Бернар выпьют из одной кружки и помирятся.

Крестьяне принялись горячо обсуждать суд, очевидцами которого им выпало стать, а отец Луи подошел к Рагне и негромко сказал:

– Дебора была одной из судей Израилевых. Вот почему тебе дали такое прозвище.

– Верно.

– Единственная женщина-судья…

– Тоже верно.

Священник кивнул.

– Ты хорошо справилась, госпожа.

«Наконец-то я тебя удивила», – подумала Рагна.

Допив сидр, они попрощались с крестьянами и тронулись в обратный путь. По дороге Рагна стала расспрашивать Луи о Гийоме.

– Он высок ростом, – сказал священник.

Полезные сведения.

– Что его злит?

Взгляд Луи подсказал Рагне, что священник оценил глубину ее вопроса.

– В общем-то, ничего. Наш Гийом довольно спокойно относится к жизни. Но раздражается, конечно, на бестолковых слуг – когда еда скверно приготовлена, седло плохо прилажено, постельное белье мятое…

Придира, мысленно подытожила Рагна.

– Зато он на отличном счету в Орлеане, – продолжал Луи. В Орлеане находился королевский двор. – Дядя, король, его опекает.

– Гийом тщеславен?

– Не тщеславнее любого другого молодого человека его положения.

Уклончивый ответ, подумалось Рагне. Либо Гийом честолюбив до крайности, либо наоборот.

– А чем он интересуется? Охотой? Разведением лошадей? Музыкой?

– Он ценит красивые вещи. Собирает узорчатые броши-фибулы и расшитые висы^[17]. У него отменный вкус. Прости, госпожа, но ты до сих пор не спросила меня о том, что, по моему мнению, должно заботить молодую женщину.

– И что же это?

– Красив ли он.

– Ну, здесь я вынесу собственное суждение, – заявила Рагна.

Ближе к Шербуру она заметила, что ветер все-таки переменился.

– Твой корабль отплывет сегодня вечером, – сказала она Олдреду. – До прилива еще час, но тебе лучше подняться на борт.

По возвращении в замок Олдред собрал драгоценные книги. Отец Луи и Рагна проводили монаха и его верного Дисмаса к берегу.

– Было приятно познакомиться с тобой, госпожа Рагна. – Олдред наклонил голову. – Доведись мне раньше встретить такую девушку, я, быть может, и не стал бы монахом.

Впервые за все время он позволил себе подобное замечание, однако Рагна догадывалась, что это просто проявление вежливости.

– Благодарю, Олдред. Почему-то мне кажется, что ты подался бы в монахи в любом случае.

Он печально улыбнулся, понимая, о чем она думает.

«Жаль, что мы с ним, скорее всего, никогда больше не увидимся», – сказала себе Рагна.

В море между тем показался шедший к гавани корабль. Похож на английское рыболовное судно, подумала девушка. Вот на нем свернули парус, чтобы волны поднесли судно к берегу.

Олдред поднялся на борт вместе со своим пони. Моряки принялись отвязывать канаты и поднимать якорь. А на английском рыболовном судне делали ровно противоположное.

Олдред помахал Рагне и Луи, когда его корабль двинулся прочь от суши. С английского судна сошла на берег немногочисленная мужская компания. Рагна с праздным любопытством окинула их взглядом. У всех густые усы, но нет бород, по этому признаку легко опознать англа.