Гильотина

Для оторвавшегося Парижа как будто никогда не бывало ни кирасир Рейхсгофена, ни атак под Эльзасхаузеном, ни империи, ни Франции, а страдания и поражения ее были для одного того, чтобы вышел на Монмартр безнаказанный уличный убийца, дезертир и бездельник, со взбитым клоком сальных волос из-под козырька кепи, с намокшей сигаретой в углу рта, – новый победитель Парижа и всего мира…

Чтобы победитель не заскучал, его развлекали. Для его развлечения вытащили на улицу и гильотину.

Она давно была сдана в музей. Иностранцам показывали за двадцать су это музейное страшилище времен террора, пропитанное испарениями крови, в вековой ржавчине, точно в бурой пыли.

А теперь гильотину снова волокли по улицам, на крутой телеге.

Гильотина точно узнавала те же острые, наваленные друг на друга трубы, прикрытые прокопченными глиняными горшками, как в ее времена, черные ветви дымоходов по стенам.

Гильотина слушала гул камня под колесами, угрожающую и нещадную барабанную дробь.

Старая гильотина была похожа на оскаленный громадный рот, с одним всего черным железным клыком. Она покачивалась на высокой колымаге, как жеманная старуха, кланяясь своему Парижу и узнавая внучат тех, по чьим головам когда-то ходила.

Перед памятником Вольтера телега стала.

Никто толком не знал, что будет дальше. Толпа ждала, что начнут кого-то казнить, может быть, министров, сбежавших в Версаль, всех до одного. Вот было бы любопытно, как старуха станет откусывать головы…