Метод Мёрдока. Как управлять медиаимперией, уничтожать политиков и держать в страхе конкурентов

Мастерское умение Джона Ф. Кеннеди обращаться с телевидением, включая его решение о проведении телевизионных пресс-конференций, в значительной степени ослабило силу влияния газет³⁶, а его невозмутимость помогла ему преодолеть оппозицию однопартийной прессы³⁷. Его эффективное использование этой относительно новой технологии СМИ сыграло решающую роль в победе над Ричардом Никсоном, который в то время считал телевидение «глупой безделушкой» и который изменил свое мнение, лишь когда молодой медиаконсультант по имени Роджер Эйлс убедил его в необходимости относиться к телевидению серьезно³⁸.

Это, несомненно, приводит нас к Руперту Мердоку, возможно, последнему из великой череды медиамагнатов и владельцев газет, чей интерес к влиянию на политику совпадает со стремлением к прибыли, а кое-где даже его превосходит. Сложно с уверенностью судить о том, каково отношение Руперта к влиянию прессы, включая его собственное влияние. Во-первых, он знает, что общепринятая уверенность в существовании подобной власти – это палка о двух концах. С одной стороны, она может увеличить силу его политического влияния, но, с другой стороны, также может и привести к призывам к законодательному сдерживанию этой силы в том случае, если она покажется настолько мощной, что ее будут видеть как инструмент подрыва демократических процессов. Примерно с дюжину лет назад я признался интервьюеру из The Observer: «Я понимаю, что редакторское заявление «Эта победа – победа The Sun» звучит великолепно, – но тем не менее я ему не верю»³⁹. Мердок полагал, что открытое хвастовство редактора The Sun Келвина Маккензи после неожиданной победы Джона Мейджора над Нилом Кинноком на всеобщих парламентских выборах 1992 года было крайне неверным ходом и куда правильнее было бы выпустить заголовок, гласивший: «Эта победа – проигрыш Киннока». В итоге лидер лейбористов, согласно всеобщему мнению, провел ужасную кампанию, увенчанную показным и преждевременным ликованием.

Мердок не одобрял подобную выходку потому, что понимал небезопасность хвастовства Маккензи – его заявление претендовало на большую власть, чем это могло быть политически допустимо в долгосрочной перспективе. Примерно двадцать лет спустя на слушаниях по расследованию Левесона он говорил, что считал этот заголовок «безвкусным и неправильным», а его сын Джеймс впоследствии вспоминал, как Маккензи получил от отца «большую выволочку»⁴⁰. Безусловно, Гловер прав в том, что газеты не могут указывать избирателям, как следует голосовать. И, конечно, причиной проигрыша лейбористам было вовсе не выступление The Sun против Киннока, а его собственная неумелая кампания. И вовсе не оппозиция New York Post привела к печальному итогу попытки Марио Куомо выдвинуться на пост мэра Нью-Йорка, а его собственные ранние политические ошибки в предвыборной кампании, которые впоследствии были учтены. Но даже если Кеттл, Гловер и Руперт (примем его отрицание власти за чистую монету) правы в том, что пресса наделена куда меньшей властью, чем полагают критики, до тех пор пока последние убеждены, пусть и ошибочно, в том, что газеты способны влиять на мнения избирателей, они будут действовать в соответствии со своим убеждением. А это наделяет прессу определенной властью, неважно, заслуженной или нет.

В дополнение к прямому воздействию на выборы со стороны газет и кабельного телевидения – не решающему, но и не тривиальному – стоит учесть влияние на повестку, в которой приходится работать кандидатам. Мнения, высказываемые на редакторских полосах The New York Times или в обзорных колонках The Wall Street Journal и британского The Sun, а также в программах Fox News Channel, имеют значение не только в предвыборный период, но и в промежуточные годы, когда намечается повестка для будущих кампаний. Как отмечает Юхан Норберг, старший сотрудник Европейского центра международной политэкономии: «СМИ усиливают определенные взгляды на окружающий мир». Или, как говорит Джон Гэппер из Financial Times: «Что для журналистики остается неизменным, так это умение формировать повестку дня. Телевидение, безусловно, охватывает большую аудиторию, чем газеты:…но темы, которые выбирают газеты, и мнения, которые звучат на страницах изданий, имеют большой резонанс»⁴¹. Во время последней крупной газетной забастовки в Нью-Йорке телеканалам пришлось нанимать безработных репортеров и редакторов для создания повестки новых телепрограмм, поскольку на тот момент они не могли руководствоваться печатными СМИ.

Печатные издания рисуют образ кандидатов и характер событий, которые способны повлиять на мнение избирателей. Следует помнить: помимо редакторов есть еще и надоедливые репортеры, обладающие немалой долей власти. Она заключается в разоблачении действий, которые политики и правительства предпочитают держать в секрете. Гленн Гринвальд из The Guardian в немалой степени поспособствовал публикациям утечек информации от Эдварда Сноудена из Управления национальной безопасности. Издание The Daily Telegraph обнародовало использование сотрудниками министерства финансов государственных средств в личных целях. Фред Дикет из The New York Post’s держит на крючке весь политический класс штата Нью-Йорк, поскольку его представители совершают те вещи, которые они хотели бы оставить незамеченными. Особенно это касается государственных прокуроров. Бывший судья Верховного суда Луи Брэндайс был абсолютно прав, когда писал: «Считается, что солнечный свет – это лучшее средство дезинфекции»⁴². Это тот самый солнечный свет, который обеспечивают журналисты-расследователи.

В дополнение к редакторам и журналистам-расследователям в медиаиндустрии есть комментаторы, которые способны, как однажды сказал мне один из них, «менять атмосферу», в которой возникает политическая дискуссия, – обращать внимание на обеспокоенность политиков взглядами и текстами обозревателей, таких как Тревор Кавана из The Sun и Полли Тойнби из The Guardian в Великобритании, или консервативных Чарльза Краутхамера и Джорджа Уилла из The Washington, либерала Тома Фридмана из The New York и центриста Дэвида Брукса в США. Я полагаю, что в ходе напряженных выборов фоновая музыка в исполнении колумнистов, начинающая звучать задолго до начала предвыборной гонки и играющая вплоть до дня голосования, имеет немаловажное значение. Не до такой степени, как полагают эксперты, и уже не так, как прежде, но все же ее влияние не так слабо, как думает Олсоп.

Этого достаточно, чтобы ключевые владельцы СМИ, включая Руперта Мердока, получали возможность напрямую общаться с национальными лидерами, зачастую по собственному приглашению последних. Однажды Руперт пожаловался мне на то, что каждый раз, приезжая в Британию, он чувствовал себя обязанным сказать «да» в ответ на приглашение действующего премьер-министра на чай или ужин, вместо того чтобы посвятить все свое время встречам с директорами. Далеко не каждого крупного бизнесмена, оказавшегося в Лондоне, Нью-Йорке или Канберре, будут упрашивать зайти на чашечку чая или поужинать по адресу Даунинг-стрит, 10, в мэрии или в австралийской резиденции премьер-министра. И далеко не каждый премьер-министр или мэр нуждается в дополнительном напоминании (помимо самого присутствия Руперта с его послужным списком в бизнесе) о том, что он пьет чай или ужинает с человеком, имеющим сильную политическую позицию. И этот человек может оказаться полезным союзником или опасным врагом, несмотря на то что за ужином он выглядит очаровательным собеседником.

Когда Мердок и Тони Блэр, в то время лидер оппозиции, встретились на корпоративном собрании на австралийском острове Хеймен в июле 1995 года, я с интересом наблюдал, как они общались. Блэр пытался выяснить, была ли у него возможность заручиться поддержкой прессы Мердока, в частности издания The Sun. Одновременно с этим сам Мердок пытался определить, мог ли быть у этого привлекательного и бойкого политика какой-то потенциал. Эндрю Нил, также присутствовавший на конференции, рассказывает, что Блэр «дал понять, что права на владение СМИ при лейбористах не будут обременительными»⁴³. С тех пор, однако, Блэр отрицал, что подобный разговор в действительности имел место, то же самое делал и Мердок, хотя новая лейбористская партия и вправду отказалась от своей позиции неодобрения покупки ITV или Channel 5 издательскими группами. Я находился с Мердоком и Блэром большую часть времени, проведенного ими на острове Хеймен, – Блэр уехал практически сразу же после своего выступления – и мне не довелось услышать каких-либо странных обсуждений политики владения СМИ. Это вовсе не означает, что подобная беседа не могла состояться в реальности, но я абсолютно уверен в трех вещах. Во-первых, Мердок был впечатлен готовностью Блэра «разделать большого и плохого медиамагната прямо у него в пещере». Во-вторых, он был убежден, что политическая стратегия Блэра заключалась не в том, чтобы повернуть вспять резолюцию Тэтчер, а в том, чтобы добиться «желательного» голосования и отправить на свалку истории старую лейбористскую политику государственного вмешательства при высоком налогообложении (откуда впоследствии ее и достал Гордон Браун). И, наконец, крайне маловероятно, что Руперт мог задать претенденту на пост премьер-министра вопрос, имевший прямое отношение к его коммерческим интересам. Он также вряд ли мог обозначить угрозу оставить The Sun в лагере тори в том случае, если полученный ответ его не удовлетворит. С одной стороны, политические взгляды The Sun всегда в большей степени отвечали взглядам самого Руперта, а не его коммерческим интересам, и угроза оказать поддержку Джону Мейджору, которого и сам Руперт, и ключевые сотрудники The Sun считали незадачливой и безнадежной фигурой, конечно же, не могла казаться серьезной. Не менее важно и то, что человек, обладающий реальной властью, никогда не пойдет на принцип «либо, либо». Запрет на подобные слова в присутствии политика заложен в саму основу Метода Мердока. И я никогда не видел Руперта в ситуации, вынуждавшей поступать таким образом. Тем не менее я не стал бы с уверенностью сбрасывать со счетов утверждение, сделанное Нилом.

Основываясь на беседах с Рупертом, я могу прийти к выводу, что его переход на сторону новых лейбористов был обусловлен четырьмя причинами. Во-первых, он видел в Блэре возможность поддержать восходящего политика, не отказываясь ни от одного дорогого для себя политического принципа: снижение налогов, более разумное устройство социальной системы государства, активная проамериканская и произраильская внешняя политика. Во-вторых, должно было пройти еще несколько лет, прежде чем Руперт простил бы тори удар, нанесенный Маргарет Тэтчер, которая была одним из двух его любимых политиков (вторым был Рональд Рейган). Руперт верил, что леди Тэтчер, кем она впоследствии стала, спасла Британию от неминуемой катастрофы путем приватизации «господствующих высот экономики» и укрощения профсоюзов. Конечно, Руперт последовал примеру своего кумира, обуздавшего профсоюз работников угольной промышленности, и переломил сопротивление печатных профсоюзов. По его мнению, это могло бы оказаться куда сложнее, чем было на деле, а возможно, и вовсе стало бы невыполнимым, если бы Тэтчер не считала своим долгом следовать верховенству закона. Именно это обязательство и вынудило ее обеспечить полицейскую защиту новой типографии Мердока и обуздать бунтующих работников печати и толпу подкупленных хулиганов, в огромном количестве окруживших здание. Насколько я знаю, большинство из них явилось туда с новенькими хрустящими банкнотами номиналом в 50 фунтов в кармане. Польза, извлеченная Мердоком, отчасти облегчила ее собственный путь к главной цели. Однажды я спросил у Руперта, почему он аналогичным образом не предпринял попытку переломить сопротивление профсоюзов, когда те серьезно препятствовали эффективной работе его издания New York Post. Он ответил, что не сделал этого, поскольку мэром города была не Маргарет Тэтчер.

Третья причина заключалась в том, что Мердок не верил в способность текущего премьер-министра тори, Джона Мейджора, эффективно руководить партией, охваченной скандалами и расколом по европейским и многим другим вопросам. В итоге Руперт полагал, что по прошествии восемнадцати лет правления тори восстановление двухпартийной системы правительства пошло бы только на пользу стране. Особенно если учесть работу по освобождению от контроля профсоюзов, которую выполнял Блэр, в то время как тори раскаивались в своем предательстве Маргарет Тэтчер и все еще разрабатывали политику, соответствующую наступающему XXI веку. Джеймс Карран и Джин Ситон, далеко не поклонники Мердока, достаточно хорошо описывают ситуацию: «Вынужденный выбирать между теряющим эффективность правительством, предавшим наследие Тэтчер, и дружественным рынку оппозиционным политиком, он (Мердок) был готов принять решение»⁴⁴. Тем не менее, по словам Мердока, переход на сторону лейбористов привел к «прямым потерям тиражей в размере 200 тыс. копий»⁴⁵.

В то время, когда Блэр занимал свое место в правительстве, его взгляды далеко не всегда совпадали со взглядами Руперта. Блэр исключительно благосклонно относился к идее Европейского союза, а Мердок не разделял его энтузиазма. Блэр стремился перевести фунты стерлингов в евро, руководствуясь скорее не экономической пользой – экономика не была его сильной стороной, – а стремлением занять место за столом руководителей Европы и в итоге реализовать свою амбицию и стать президентом ЕС. Мердок был против отказа от контроля над экономической политикой, к чему неизбежно привело бы уничтожение фунта. Более того, он выражал озабоченность возможной потерей политического контроля, к которой могло привести решение Гордона Брауна предоставить Банку Англии независимый статус.

Премьер-министр никогда не пытался всерьез продавить решение о переходе на евро, что, возможно, хотя бы отчасти было продиктовано нежеланием потерять поддержку Мердока. Но это могло быть и следствием его неспособности справиться с негативно настроенным по отношению к евро министром финансов Гордоном Брауном: Блэр уважал Брауна за знания в области экономики и опасался его умения вести безжалостную политическую борьбу.

Анализируя ситуацию в Британии, будет справедливым сказать, что Мердок удерживал и до сих пор удерживает весьма прочную политическую власть. Отчасти об этом свидетельствуют эмоции, которые он пробуждает среди властных элит, возмущенных нападками на культурные нормы страны, и политиков, не согласных с поддержкой свободного рынка и свободной торговли, с его антипрофсоюзными взглядами и скептическим отношением к идее Евросоюза. В попытке определить, насколько велико влияние Мердока и его медиахолдингов в Британии, вместе с коллегой Уильямом Шью, обладающим значительными эмпирическими навыками, мы предприняли попытку измерить масштаб его влияния путем измерения количества времени, уделяемого продуктам Мердока со стороны медиапользователей. Наше исследование, выдержавшее критику большинства экономистов и даже множества критиков самого Мердока, показало, что читатели и зрители в среднем тратят на продукцию Мердока 3,4 % всего времени, уделяемого СМИ. При этом ключевую роль в формировании национальной повестки на момент проведения нашего исследования играла ВВС, которой принадлежало 44 % времени потребления медиапродукции⁴⁶.

В Америке ситуация была несколько иной, а ограничения – менее жесткими. В некоторой степени это было обусловлено тем, что политические взгляды Мердока не вызывали здесь такой враждебности, как в Британии, даже несмотря на его поддержку Дональда Трампа и нового статуса канала Fox News как политической силы, с которой следовало считаться. Отчасти причина заключалась в том, что Первая поправка к Конституции, гарантирующая право свободы речи, смягчает запреты закона о клевете в отношении работы частных СМИ в США, делая их менее строгими, чем в Великобритании. Однако положения этого закона не могут полностью игнорироваться такими людьми, как Мердок.

В Нью-Йорке издание New York Post, свободный в своих действиях таблоид, в чем-то похожий на британский The Sun, но только без фото в стиле ню (тестирование показало, что подобные фотографии были сдерживающим фактором для читателей из рабочего класса: они сдерживали их от покупки на тот момент дневного издания для чтения в транспорте по дороге домой), был особым инструментом Руперта. С его помощью он сумел спасти, казалось бы, обреченную политическую карьеру Эда Коха. Он помог политику, называвшему себя «благоразумным либералом»⁴⁷, занять кресло мэра путем настойчивых публикаций статей и колонок, изображающих Коха в выгодном свете. По словам язвительной статьи с критикой в адрес Мердока, опубликованной в левостороннем издании New Republic: «Газета (New York) Post фактически создала кандидатуру Коха»⁴⁸. Я хорошо помню простой импровизированный ужин в моих нью-йоркских апартаментах, без сервировки и официантов, состоящий из обычной жареной курицы, который я разделил с Эдом во время его кампании. Он рассказывал мне, что без New York Post у него не было бы никаких шансов одержать победу в праймериз над грозным Марио Куомо, который впоследствии стал губернатором штата.

И вновь ему следовало быть осторожнее и не преувеличивать силу влияния Руперта. Прежде всего потому, что кампания Куомо сама по себе была провальной⁴⁹, будь то в силу чрезмерной принципиальности или по причине излишней догматичности, не позволявшей ему задуматься о поиске компромисса для победы и дальнейшей работы с разделенным на фракции и многообразным электоратом в городе, стоящем на грани банкротства и страдающем от периодических погромов и грабежей в периоды блэкаутов^[19]. Именно поэтому жители Нью-Йорка начали испытывать симпатию к призывам Коха о возвращении смертной казни, противником которой был Куомо. Не меньшую роль сыграло проявление двойственности со стороны Куомо. Эта двойственность стала яркой характеристикой его последующей политической жизни. «В то время я пребывал в состоянии нерешительности», – отметит он позже в своем дневнике. Именно поэтому мы с Ситой и не были по-настоящему удивлены очередным гамлетовским выступлением Куомо в 1991-м. Он тогда раздумывал над перспективой баллотироваться в Белый дом в следующем году, и партийные активисты спросили Ситу, на тот момент успешно работавшую с Марио, бывшим тогда заместителем губернатора Хью Кери, не согласится ли она помочь в управлении его вашингтонским кабинетом. Мы ждали вестей в своем офисе в Аспене, в то время как самолет, на котором Марио должен был отправиться в Нью-Гемпшир, чтобы подать документы на регистрацию в качестве участника в выборах, простаивал на взлетном пути. Марио не явился на рейс по причинам, так и оставшимся неизвестными. Я должен признаться, что испытал тогда определенное облегчение, поскольку не горел желанием переезжать в Вашингтон. К тому же я понимал, что представители прессы среди критиков Руперта теперь будут менее благосклонны к Сите, жене делового партнера Мердока.

Но таблоид, достаточно влиятельный, чтобы сыграть ключевую роль в передаче мэрии города под управление Коха, не смог обеспечить ему победу на выборах на пост губернатора штата. Когда Кох и Куомо вновь вступили в борьбу за демократическое выдвижение на общегосударственный пост, Мердок опять поддержал Коха. На этот раз безрезультатно. Одна из причин заключалась в том, что внутригородская аудитория Post составляла куда меньшую долю в целом по стране, чем по городу. Другая – в том, что Куомо уже сумел улучшить свой имидж как кандидат и был в большей степени уверен в необходимости победы. Свою роль сыграло и интервью, которое Эд Кох дал изданию Playboy, журналу в стиле легкого порно, которому всегда чудесным образом удается заставить политиков говорить больше, чем следует, – именно в интервью этому журналу в свое время признался Джимми Картер: «На многих женщин я смотрел с вожделением. В своем сердце я немало раз изменял»⁵⁰⁵¹.

И, скорее всего, именно интервью журналу Playboy и стоило Коху победы. В общении с журналистом издания Кох выразил пренебрежение к людям, живущим за пределами его любимого города Нью-Йорка. По его мнению, загородная жизнь была «слишком проста… это всего лишь пустое прозябание», а жизнь в сельской местности «бессмысленна… бездарная трата времени на поездки в грузовиках… (и)ситцевые платья»⁵². И даже принадлежавшее Мердоку издание New York Post не сумело помочь изменить негативное отношение к Коху жителей пригородов и сельской местности, сложившееся в результате озвученного им презрительного взгляда на их образ жизни.

Руперт потерпел поражение и в борьбе за передачу победы в демократических праймериз в штате Нью-Йорк в 1980 году в руки Джимми Картера, который выступал в оппозиции к другому кандидату от своей же партии – сенатору Эдварду Кеннеди. Кеннеди победил на выборах, несмотря на противостояние со стороны New York Post, однако он не сумел одержать победу над Картером в других штатах. Вернувшись в сенат в роли опасного врага Мердока, он провел закон, не позволявший Руперту владеть одновременно и газетой, и телеканалом в одном и том же городе. Это было правило перекрестного владения. «Выбирай позицию не гнева, а уравнения счета. Тедди Кеннеди и Руперт Мердок – идеальная пара, настоящие гладиаторы», – прокомментировал ситуацию сэр Уильям Рис-Могг⁵³, человек, чье одобрение позволило Руперту купить газеты Times.

В Бостоне Руперт держался за Boston Herald⁵⁴, но ему, хоть и с большой неохотой, пришлось избавиться от издания New York Post, чтобы сохранить прибыльную городскую телестанцию. Кеннеди удалось, хоть и временно, добиться своего. Я помню, какую боль причиняла Руперту вынужденная необходимость продать Post.

Но эта сага так и не завершилась для Мердока потерей газеты Post. После череды неурядиц новые владельцы издания поняли, что они не могут сделать его прибыльным и им угрожает банкротство с последующим закрытием. Губернатор Нью-Йорка, тот самый Марио Куомо, который некогда подвергался атаке со стороны Post в нескольких своих кампаниях, умолял Мердока вернуть себе право собственности, чтобы сохранить сотни рабочих мест. К нему присоединился кардинал Джон Джозеф O’Коннор, католический архиепископ Нью-Йорка, поскольку он знал, что многие из тех сотрудников, которые могут потерять работу, были католиками. Мердоку предложили временное освобождение от правила перекрестного владения, но он отказался от предложения. Губернатор, архиепископ, профсоюзы и другие причастные к вопросу лица оказали давление на Федеральную комиссию по связи, настояв на том, чтобы Мердоку дали перманентную свободу от подчинения этому правилу. И тот получил свою привилегию. А вместе с ней и возможность возобновить выпуск убыточного таблоида.

Это происходило на фоне всеобщей радости, которую, впрочем, не разделяла The New York Times. «Не стоит питать иллюзии и думать, что он оказывает здоровое влияние на американскую журналистику… его газетная журналистика зачастую остается на самом низком уровне, она политически и профессионально нечестна… Господин Мердок привез в Нью-Йорк второсортную бульварную журналистику, основанную на ущербных моделях Австралии и Британии… В погоне за прибылью они готовы напечатать все, что угодно… вразрез с этическими стандартами, выработанными американскими журналистами еще во времена Второй мировой», – говорилось в ее редакторском обращении к читателям⁵⁵. Десятилетие спустя Руперт подвергся еще более строгой критике, когда принял решение участвовать в торгах за The Wall Street Journal.

Поражение Руперта в местных и общенациональных выборах не означало, что его газета не имела никакой власти. Если бы это было правдой, то, скорее всего, он не стал бы мириться с убытками, связанными с владением New York Post, особенно сейчас, когда News Corp обязана твердо стоять на ногах. Консервативные эксперты считают ее полезным инструментом защиты собственных взглядов. Политики предпочли бы иметь New York Post в качестве союзника, а не противника, выискивающего истории, способные навредить их репутации. Знаменитости мечтали, чтобы она освещала их выходы в город в модной одежде и обычные прогулки в расслабленном стиле по выходным. Кинематографисты, ведущие съемки в Нью-Йорке, стремились к публичному освещению съемочных процессов. Все эти желания относятся к тому роду услуг, которые Руперт может оказывать по своему желанию.

Успешное повторное приобретение Рупертом издания New York Post после ряда перипетий с применением правила перекрестного владения в отношении его газеты служит еще одним примером, демонстрирующим терпение Мердока на пути к победе и его умение видеть долгосрочную перспективу в вопросах покупки и владения активами.

И хотя влияние New York Post снижается по мере географического расширения политического поля битвы, какой-то из активов Мердока всегда растет в цене. На государственном уровне Fox News Channel является силой, достаточно мощной для того, чтобы в полной мере превратить Дональда Трампа из шутливого персонажа в кандидата, побеждающего всех своих оппонентов справа, слева и по центру, а затем и в триумфатора, обогнавшего безусловного фаворита, демократа Хиллари Клинтон.

Нет лучшего свидетельства власти FNC, чем демонстрация отношения к этому каналу двух наиболее влиятельных политиков Америки: Хиллари Клинтон и Барака Обамы. Хиллари Клинтон обхаживала Мердока во время своей последней гонки в сенате и делала это вовсе не потому, что была согласна с его взглядами или восхищалась тем, как освещала газета New York Post интрижки ее супруга, – «главный кобель» было одним из любимых прозвищ издания, которым оно называло верховного главнокомандующего⁵⁶. Она искала одобрения газеты, которое впоследствии и получила затем, чтобы победить с огромным отрывом и, таким образом, заложить основу для своих будущих кампаний, что и произошло в действительности, хотя последующие кампании Клинтон велись без поддержки Мердока и закончились весьма плачевно.

Преданность – это улица с двусторонним движением. Я видел, как Мердок переводил своего давнего сотрудника с позиции, которой тот более не мог соответствовать на должном уровне, на специально созданную под него должность вместо того, чтобы отправить его на пенсию.

Когда в 2006 году началась сенаторская кампания в Нью-Йорке и Руперт изучал обстановку, Хиллари простили ее попытки реструктуризации системы здравоохранения с последующим превращением ее в организацию под управлением государства. Ее простили и за панибратство, которое она однажды продемонстрировала по отношению к Мердоку, выследив его яхту, на которой мы шли по Чесапикскому заливу одним воскресным днем. Довольно властным тоном, избавиться от которого она не может и по сей день, Хиллари пригласила Руперта в Белый дом на завтрак, который должен был состояться уже на следующий день, несмотря на то что Руперт и прежде отказывался от ее приглашения на частный ужин, чтобы не умалять роль своих репортеров и редакторов. Вместо этого он предпочел бы встретиться с ней в офисе New York Post в присутствии редакторов. В тот раз он одержал верх.

Мисс Клинтон не осталась в долгу и за акцию по сбору средств в нью-йоркских офисах, организованную при поддержке Мердока. Благодаря этой акции ее и без того переполненная казна, предназначенная обеспечить сенатскую кампанию, пополнилась еще на 60 тыс. долл. В благодарность она появилась с ним в роскошном Café Milano в Джорджтауне, на вечеринке в честь Fox News Sunday, флагманской программы сети, – это мероприятие было настолько гламурным, что позволить себе его могла только такая голливудская студия, как Fox (что мы смогли в свое время оценить на свадебной вечеринке Мердок-Венг, которая проходила на яхте на реке Гудзон под аккомпанемент из фейерверков, освещавших небо над Манхэттеном). Этот шаг со стороны мисс Клинтон, который метафорически можно было назвать прыжком в постель к врагу, стал одной из причин, по которой левое крыло демократической партии и по сей день не проявляет к ней доверия. В то время она защищала свои отношения с Мердоком словами: «Он мой избиратель, и я очень благодарна ему за то, что он считает, что я хорошо справляюсь со своей работой»⁵⁷. Один избиратель, один голос – за тем исключением, что этому голосу принадлежит издание New York Post и канал Fox News.

Стремление президента Барака Обамы почаще появляться на телеканале и давать интервью звездным репортерам и комментаторам Fox служит еще одним доказательством силы влияния Fox News. Президенту регулярно делали выволочку в Fox News за его позицию по любому вопросу, начиная от здравоохранения и политики налогообложения и заканчивая его административными указами, используя любую возможность упомянуть о его ненависти к каналу Fox News. Он, безусловно, бойкотировал бы канал, если бы не осознавал необходимость обращаться к аудитории, которая в противном случае была бы для него недоступной. И, конечно же, эти интервью стали возможными лишь при условии мирного соглашения между Обамой и руководителем FNC Роджером Эйлсом. Оно было достигнуто при посредничестве Мердока, что в очередной раз подчеркивает политическую силу, которую Руперт получил, пройдя через потери и барьеры, созданные кабельными телекомпаниями в стремлении обеспечить FNC той властью, которую она сегодня имеет.

И вновь власть, обеспечиваемая новостными каналами, гарантирует Руперту победу во всех политических битвах, столь дорогих его сердцу. Он убежденный сторонник свободной торговли и относительно открытой иммиграции – ни одну из этих точек зрения не разделяет президент Трамп. Мердок также не добился успеха в попытке заставить правительство выступить против Google и других компаний, которые, согласно его заявлениям, регулярно воруют интеллектуальную продукцию его собственных бизнесов. «Они подключились к «золотому потоку… и берут (новостной контент) абсолютно беспрепятственно»⁵⁸, – рассказывал он аудитории Национального пресс-клуба США. «Пиратская платформа»⁵⁹, – вторил ему Роберт Томпсон, в то время старший руководитель News Corp, в письме, адресованном Хоакину Альмунии, занимавшему на тот момент пост европейского комиссара по вопросам конкуренции.

И, несмотря на свое исключительное положение, он очень хотел послаблений в правиле перекрестного владения. Это правило могло послужить одной из причин, по которой Мердок так и не сделал ставку на покупку Los Angeles Times, руководствуясь тем, что у него уже была телестанция в Лос-Анджелесе. Хотя, по словам Анны Мердок, ей было непривычно жить в том городе, где у них не было собственной газеты.