Павел не верил, что Алиса – та самая, пропавшая двенадцать лет назад девочка. Но какое-то подспудное чувство, быть может, интуиция, точно знало ответ. И если это была не фантазия, то действовать необходимо незамедлительно. Он был уверен в том, что девочка знала и могла рассказать намного больше, чем позволяла себе в те редкие минуты, когда сердце ее не сжималось от страха и недоверия.

Когда майор разгребал некоторые дела у себя в кабинете и отслеживал последние криминальные сводки, он неожиданно наткнулся на файл, о котором давно позабыл. Когда-то это было громкое событие, а он забыл? Дневники Тэда Банди. Убийцу удалось вывести на признание только одним способом, уловкой, на которую пошел журналист. Тот попросил маньяка рассказать о преступнике в третьем лице. Хитрость удалась. Банди был счастлив потешить свое самолюбие.

Павел, вернувшись домой, знал, за каким занятием застигнет Алису. Она, конечно же, читала. Углубилась в лес вместе с хоббитами, не слышала ни пения птиц за окном, ни шагов в квартире. В комнате снова стоял полумрак, и горел ночник.

Павел легонько постучал по двери, чтобы обратить на себя внимание. Стук этот в полной тишине показался биением колокола.

Алиса подняла голову и просияла, увидев Павла. Но не тронулась с места. Она, как собачка, смотрела на руки мужчины: не принес ли он чего-нибудь. И он принес.

Подсев рядом, но не вплотную, Павел заговорил:

– А ты никогда не думала о том, чтобы написать свою книгу?

Грудная клетка девочки резко поднялась и не опускалась какое-то время. Она затаила дыхание. Как маленький ребенок, получивший подарок раньше Дня рождения.

Он ждал ответа.

– Думала…

– Так попробуй! Печатать ты умеешь.

– Но я не знаю, о чем писать.

И он вспомнил фразу, которую где-то случайно услышал.

– Писатели говорят: пиши о том, что знаешь.

Взгляд девочки стал задумчивым и пугающим, как будто она открыла тайную дверь в своем сознании и спряталась там, оставив здесь только физическую оболочку.

– У меня не получится…

– А ты вспомни свою любимую книгу.

– «Алиса в стране чудес»… – ее взгляд просиял.

Она встала и направилась к компьютеру. Первым в комнату вошел Павел, чтобы опустить жалюзи. Девочка села за «пишущую машинку», и майор прикрыл за ней дверь.

Оставалось совсем не много времени, нужно было торопиться. И девочка, словно прочитав его мысли, клацала по клавишам, не прерываясь на еду и воду.

3.

Мальчик открыл глаза и увидел темноту. Темнота стала спутницей его жизни. Наверху кто-то ходил. Мальчик жил в пузыре много лет.

Он родился с редкой болезнью, поэтому не мог играть с другими детьми, не видел солнца. Солнце и воздух могли его убить. Только один человек любил мальчика – папа. Папа кормил его каждый день, играл с ним, защищал его.

– Зачем я живу? – спросил мальчик однажды.

– Когда-нибудь ты вылечишься и выйдешь из пузыря, чтобы рассказать всему миру свою историю. Но пока что тебе нельзя, – ответил папа.

И мальчик ждал. Очень-очень долго. У него не было календаря, он не знал, какое время года наверху. В его пузыре всегда была ночь. А день наступал, когда папа включал свет. И мальчик так привык к этому, что мысль про солнце вызывала в нем ужас. Папа не мог зажигать солнце. Оно само решало, когда появиться в небе.

И так время тянулось долго-долго. Особенно долго оно тянулось, когда к мальчику в пузырь никто не приходил. Наверное, проходили дни, а то и недели. Однажды мальчику так хотелось пить, что он писал и пил свою мочу. Потом мальчик кричал, но его никто не слышал. Неужели папа бросил его или умер?

Но потом, в конце концов, папа всегда приходил. Приносил воду и еду. И еще новые игрушки, книги. Минуты с папой были самыми счастливыми на свете. Потому что папа учил мальчика читать, считать, играть на гитаре, танцевать.

А еще у мальчика была мама. Но мама никогда не приходила к нему. Она была злой ведьмой. Злая ведьма сидела на троне и всё время грозилась съесть мальчика. Но папа был храбрым и не давал его в обиду…

Рассказ был сбивчивым и по-детски примитивным, но Павлу казалось, что психолог сможет достать из него правду. Он перечитывал строки снова и снова, пока в глазах не начинало всё расплываться. Алиса заменила себя на мальчика. Пузырь, очевидно, был выдумкой. Майор был в этом уверен, так как никакой человек не мог бы создать стерильный пузырь у себя дома. И тут же мужчина начинал сомневаться в своих убеждениях.

Девочка несколько раз в тексте упоминала слова «наверху». Значит, его догадки были верны. Она жила в каком-то подвале. И если слышала шаги наверху, то это вряд ли был дремучий лес.

Но больше всего вопросов у него возникло по поводу «мамы». Он не мог понять: выдумка это или правда. Так он сидел до глубокой ночи, вслушиваясь в мерное тиканье часов на стене и гул холодильника в кухне. В ту ночь майор снова не смог уснуть. Ему вовсе уже казалось, что всю оставшуюся жизнь придется мучиться бессонницей. Павел точно знал только одно: ему уже никогда не стать прежним.

Он уснул под утро, когда хитрый октябрьский ветер забарабанил в окно крупными холодными каплями дождя. Рядом похрапывала жена, но звук этот был привычным и давно не вызывал раздражения.

В комнате сына раздался крик девочки. Не успев рассмотреть наплывшие образы, Павел вскочил с постели и побежал туда. Он, еще до конца не сбросив дрему, был уверен, что увидит в комнате похитителя. Тот наверняка вернулся, чтобы забрать Алису.

Но в комнате никого, кроме девочки не было. Она сидела за кроватью, сжимая руками уши, и кричала. Он обнял ее, и девочка впервые за всё время прижалась к нему, ища защиты.

– Что случилось? Что?

– Кто-то пришел там! Там!

Она указывала на окно. Но там никого не было. Только дождь сильно барабанил по водостоку. В прежние времена Павел очень любил этот звук. Дождь настраивал его на умственную работу, которая была так необходима. Но сейчас майор проклинал это природное явление.

– Нет там никого. Это дождь.

– Неправда! Неправда!

– Пойдем, я покажу.

Девочка перестала плакать и в ужасе посмотрела на мужчину. Мысль о том, что ей придется подойти к окну, ввела ее в оцепенение.

– Не надо! Не надо!

– Смотри, – он не выдержал.

В трусах и в майке, мужчина подошел к окну, одернул шторы, распахнул створку и протянул руку наружу. Холодные, но приятные капли ударили в руку.

– Видишь?

Но девочка ничего не видела. Она зажмурилась так, что всё лицо ее скукожилось и стало похоже на маску.

– Это просто безобидная вода. Та же, что течет из-под крана. Только лучше.

– Я не могу! Закрой! Закрой, пожалуйста!

В комнату вбежала жена с просьбами прекратить мучить девочку. Но строгий холодный взгляд мужа остановил ее требования. Она, как и всегда, с недовольным лицом запахнула халат и вышла.

– Открой глаза, и тогда я закрою.

Адреналин стучал в ушах так, что Алиса не могла ничего расслышать. Страх сковал ее, как ребенка, которого бросили в глубокую реку. И сейчас страх этот, словно тяжелый камень, тащил ее на дно. Она закричала так громко, насколько позволяли ей легкие. И майору ничего не оставалось, как только подчиниться. Он закрыл окно и задернул шторы. Посмотрел на свою руку. Она вся была мокрой. Мужчина подошел к девочке и потрогал ее щеку, оставив холодный мокрый след.

Девочка резко открыла глаза. В комнате стоял полумрак. Она кончиками пальцев прикоснулась к щеке и почувствовала обычную воду. От нее ничем не пахло.

– Вот, видишь? – майор показал мокрую руку. – Обычная вода. От нее нет никакого вреда. Ты пьешь ее каждый день.

Но Алиса никогда не слышала, чтобы вода издавала такие громкие звуки. Девочка схватила Павла за руку и начала рассматривать. Рука была холодной, но такой приятной. Вода быстро высыхала на ней. Выглядело это так же, как и в те моменты, когда Алиса мылась.

– Мальчик в пузыре тоже никогда не видел дождь? – спросил майор.

И девочка тут же ответила:

– Нет. Никогда.

– Все дети должны гулять и бегать под дождем.

И тут же он вспомнил, как однажды отшлепал своего сына, когда тот, подобно нормальному ребенку, пришел из школы весь мокрый и грязный. В тот весенний день они с другими ребятами прыгали по лужам, попав под дождь. Потом сын простудился и несколько недель слушал лекции о плохом поведение.

Но все дети должны гулять и бегать под дождем…

– Я… – начала Алиса, – то есть мальчик в пузыре не мог. Это убило бы его.

– А мальчик пробовал?

– Да. Однажды. Он так чуть не умер!

Алиса злобно посмотрела на майора исподлобья.

– Но не умер? – Павел пожал плечами и вышел из комнаты.

Алиса еще раз потрогала свою щеку. Затем встала и пошла в ванную, чтобы посмотреть на себя в зеркало. В ванной был только искусственный свет. Она любила эту комнату, потому что точно знала, что здесь ей ничего не угрожает. Девочка посмотрела на свое отражение. Ей нравилось, как она выглядит сейчас. Казалось, она стала взрослее. Но щека от прикосновения дождя никак не изменилось. И чувствовала она себя хорошо.

Девочка покрутила кран, и оттуда побежала струя воды. Она сунула руку под воду и держала так, пока не почувствовала покалывание в пальцах. Никакой разницы между этой водой и той, что была за окном, нет.

Глава 11.
Ярость

1.

Когда тишина начинала звенеть в ушах, Алиса открывала глаза и начинала громко дышать. Так ей казалось, что темнота расступается. Когда и этого становилось мало, она начинала тарахтеть, как мотор. Ей нужно было хотя бы слышать звук своего голоса. Так ей казалось, что она не одна. Так ей казалось, что время летит быстрее. То время, которое она осознавала, было другим для папы.

Он называл время, он говорил время. Для нее это были пустые слова, за которыми ничего не стояло. Время в ее понимании и было папой. Для других людей существовало солнце. Для нее только папа.

Здесь не тикали секундные стрелки, не было закатов и рассветов. Алиса зажимала в объятиях журнал с грустным мальчиком на обложке. Каждый раз, когда становилось невыносимо трудно, она вспоминала его. Для него тоже не было времени.

Но мир изменился после того, как папа рассказал ей правду о болезни. Раньше девочка не воспринимала свою жизнь чем-то ненормальным. Теперь внутри нее зародилась ярость. Как маленькое семечко. Намного меньше тыквенного. Оно проникло внутрь и теперь пускало ростки. Тонкие, слабые, но наполненные стремлением жить.

Маленькие тонкие полоски света иногда проникали сквозь щелочки в крышке наверху. Обычно они указывали на то, что папа вот-вот войдет в нору. Но сегодня этого не происходило.

Алиса проваливалась в дрему, а потом звон тишины снова пробуждал ее сознание. Она открывала глаза. Темнота встречала ее, как самый верный друг. Не в силах больше это терпеть девочка украдкой протягивала руку за голову, нащупывала провод с маленькой кнопкой. Девочка немного помедлила, прежде чем нажать на нее. Папа запрещал ей самой разгонять тьму. Но если она сделает это просто мимолетно. На одно мгновение. Ничего страшного не случится. И она давила на кнопку. В эту секунду ей казалось, что ничего не произойдет. Наверное, кнопка срабатывает только от папиных рук. Сработало.

Свет проник в нору, рассеивая тьму. Это всегда было похоже на магию. Свет был не таким, как от маленького фонарика, который она использовала, чтоб отсчитывать шаги, нарезая круги по норе. Этот свет был больше.

Девочка села на горшок и справила малую нужду. Затем снова нырнула под одеяло. В норе гулял ветер. И хоть он заставлял кожу девочки покрываться мурашками, всё же это было приятно. Приятно осознавать, что здесь был кто-то, кроме нее самой. Нужно было выключить свет, пока папа не пришел. Нужно было… Но она никак не могла себя заставить. К тому же папа так и не появился.

В животе заурчало: явный признак того, что пора позавтракать кашей. Девочка мечтала о сладком чае. Снова захотелось на горшок, теперь по-большому. Она сдерживалась, как могла. Обычно делала это в то время, когда папа уже приносил завтрак и мог почистить горшок. А теперь придется сидеть с полным туалетом.

В конце концов, девочка не выдержала. Зато знала точно: утро наступило. Алиса в очередной раз открыла журнал со статьей про грустного мальчика. Она могла осилить пару страниц, но в тексте было так много непонятных слов, что все они сливались в бесформенную массу, становясь похожими на жеванную бумагу. Как-то Алисе стало интересно, на что похожа бумага по вкусу. У нее практически не было вкуса, а на зубах она скрипела.

Вот таким же ей и представлялся весь этот текст. Но вот, что девочка смогла понять. У мальчика была мама, папа и сестра. А еще много людей, которые приходили к нему. И это огорчало Алису. Она всё время вспоминала рассказ папы о том, что мама ее бросила. И ярость закипала в ней, как горячее масло.

Тогда она встала и начала отсчитывать шаги. Теперь она могла считать до тридцати. Это было вовсе не сложно. Даже проще, чем читать. Читать она умела, но смысла многих слов не понимала. А счет шагов всегда был простым и понятным. Неужели теперь ее бросил и папа? Она швырнула журнал в другой конец норы. Бетонный пол глухо «пожаловался».

Алиса ускоряла шаг с каждым счетом. Голод сдавливал ей горло, а под ребра будто кто-то вонзил кинжал.

– Папа, папа, папа… – шептала девочка, вместо чисел.

Затем она начала вспоминать маленькие примитивные детские стихи, которые знала наизусть.

Левой, правой, левой, правой на парад идет отряд…

Я люблю свою лошадку, причешу ей…

Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка…

И потом вдруг ей на ум приходили слова, которых она никогда не слышала, никогда не читала, никогда не учила.

Тили-бом, тили-бом…

Алиса точно помнила, что речь шла про кошку. Кошек она видела на картинках, читала о них сказки, но почему тогда память услужливо подсовывала ей воспоминания о мягкой шерсти? О запахе? Об острых когтях?

Неосознанно девочка посмотрела на сгиб локтя правой руки. Точно. Вот он, тонкий белый шрам. Откуда он мог взяться и почему девочка так отчетливо помнила о нем?

Тили-бом, тили-бом…

Папа так и не появился. Бутылка с водой стояла у матраса, и девочка жадно прильнула к горлышку. Папа предупреждал ее, чтобы она была осторожней и не подавилась. Слабо понимая, что значит подавиться, девочка просила его рассказать об этом. И папа нарисовал для нее жуткую картину устройства человеческого тела. До того момента Алиса думала, что внутри человека пустота. Он словно стеклянная банка, которая наполняется едой, а потом опорожняется. Но, оказалось, всё намного сложнее. Мир вообще был сложной штукой, недостижимой для понимания. И чем больше она узнавала, тем меньше ей хотелось наверх.

Здесь, в норе, было намного проще.

Прочитав про себя все стихи, что она знала, девочка нашла единственный выход уничтожить время. А вместе с ним и тоску.

Снова прочитать «Алису в стране чудес». Снова провалиться в странный мир, похожий на сон. Снова бежать за маленьким кроликом. Ее сознание в какой-то момент начало исчезать и растворяться так же, как и Чеширский кот. Глаза ее начали слипаться, и она провалилась в глубокий тревожный сон.

В нем кролики вновь отплясывали свои хаотичные странные танцы. Теперь они, однако, могли ходить на двух лапах, подобно людям. Иногда они даже взлетали. И в этих снах Алиса видела себя в желтом платье. Странно, ведь она никогда не носила желтых платьев. И кролики прятались у нее под юбкой, становились меньше, походили на мышей.

Девочка открыла глаза и не увидела привычной темноты. Нору заливал желтый искусственный свет. Она уснула с книгой в руках, оставив свет включенным. Непростительная ошибка. А если бы в этот момент пришел папа? Он разозлился бы. Но папа не пришел. И теперь было плевать на это.

Снова захотелось на горшок от выпитой воды. Сколько раз еще она сможет сходить в биотуалет, пока тот не заполнится до краев? Хотелось есть. Но единственное, что у нее было, – это вода. Алиса не знала, что водой невозможно подкрепиться, водой нельзя утолить голод. И всё же девочке казалось, что вода притупляет его.

Она разрушила мозаику, чтобы собрать ее снова. К сожалению, девочка слишком хорошо знала рисунок и помнила место каждого кусочка. На рисунке был изображен яркий зелено-синий попугай. Он смотрел на нее своим глазом, и это вызывало в девочке гнев. Такой простой, понятный, и в то же время жестокий и удушающий.

Слезы подступили к горлу. Она редко плакала. Бывали моменты, когда ей очень хотелось, но не получалось. Сейчас же слезы градом катились по бледным щекам, падали на собранный паззл, в глазах помутнело. Плакал ли так мальчик в пузыре?

Ярость снова набрасывала на нее невидимую удавку. Алиса разрушила паззл, чтобы не видеть взгляд этой застывшей птицы с собственными каплями слез. И внезапно впервые раздался крик. В этих стенах, не отражавших звук, раздался пронзительный детский крик.

Алиса, упоенная свободой звуков, которые могла теперь издавать, бросала книги и игрушки, била ногами в матрас и стены, бегала из угла в угол. Сорвав голос, она рухнула без сил и опять уснула. Девочка не знала, сколько прошло времени.

Открыв глаза, она снова увидела желтый свет. Горло болело, хотелось пить. Но воды больше не было. Туалет заполнился до краев. Она то впадала в забытье, то приходила в себя. Лицо чесалось от слез. Прошло три дня.

Иногда она выключала свет. В такие моменты темнота помогала. Мир будто переставал существовать, не было боли, не было мальчика с грустными глазами, не было папы. А его ведь и не было. Как хорошо было сказочной Алисе, когда она просто очнулась ото сна. Было бы здорово, если бы всё это тоже оказалось сном.

Хотелось до ужаса пить. И единственной жидкостью здесь была ее собственная моча. И девочка, сначала брезгливо, но потом совершенно естественно сделала глоток из ведра, в которое ходила всё реже. Было мерзко и противно. Рвотный рефлекс тут же дал о себе знать. Но что-то в маленьком измученном организме девочки не позволило исторгнуть жидкость. Алиса зарылась в подушку и снова зарыдала. Папа не придет. И теперь нужно подняться по этим ступенькам, чтобы выбраться в черную дыру. А там будет вредный воздух и солнце, которые убьют ее.

Ярость давала такое яркое необыкновенное осознание страха смерти. Каждый ребенок знает, что жизнь человека бесконечна. Она повторяется изо дня в день, а дням этим нет счета. Вот так представляется жизнь. Но смерть – это что-то совсем другое. Это не то, чем заканчивается жизнь. Скорее это зло, которое неизбежно преследует всех в этом мире.

Смерть представлялась Алисе мухой, попавшей в паутину, пчелой, задохнувшейся в банке. Где-то в другой жизни она видела всё это. Где-то не здесь.

Но сейчас ей казалось, она и есть та самая муха. Наверху, там, где была решетка вентиляции, висела бесформенная паутина. И Алиса могла видеть, как та колышется от ветра. Где-то должен быть и паук.

Девочка подошла к лестнице и посмотрела вверх. Крышка плотно заперта, и нет никакой черной дыры. Но что если папа в беде? Ему нужна помощь, и никто об этом не знает? Она должна быть храброй.

Алиса поднялась на первую ступеньку, но тут же застыла. Страх подкатил внезапно, сковав ее движения, будто рухнул потолок, намертво пригвоздив маленькое тело к полу. Ноги налились свинцом. Крик снова готов был вырваться из груди. Девочка заставила свое тело пошевелиться, спрыгнула со ступеньки, выключила свет и спряталась под одеялом.

Она была тем ребенком, который не боялся темноты. В темноте не было ничего плохого. Только если это не была черная дыра в потолке. Темнота успокаивала, утешала, давала время.

В свете желтой лампы, которую папа подвесил над головой, мир казался враждебным, лишенным надежды. От него пахло смертью.

2.

К началу четвертого дня ее стала бить мелкая дрожь. Она почувствовала тяжесть в легких. Казалось, кто-то сидит прямо здесь, у нее на груди. Девочка включала свет, чтобы убедиться, что это просто сон.

Температура поднялась, начался кашель. Сухой, дерущий горло, но нараставший с каждым разом. Язык горел, нос чесался. Сил не было даже стонать. Алиса не знала, сколько времени она вот так пролежала, в бреду, танцуя с белыми кроликами.

Придя в себя, девочка увидела папу. Неужели это значит, что она была права: это был сон. Папа здесь, трогает ее горячий лоб чем-то холодным. Это было так приятно, что Алиса снова провалилась в сон. Или бред. Где кролики с красными воздушными шариками превращались в жутких оборотней, клацающих зубами. Она, будто Красная Шапочка, пыталась найти выход из темного леса. Она открыла глаза, и ужас обнял ее своими холодными щупальцами с присосками. Оборотень никуда не делся. Он был здесь, перед ней. Навис, как огромная кровавая луна. Девочка закричала, что было силы. Легкие горели адским пламенем. Она дергалась и вырывалась, пока оборотень держал ее за тонкие руки.

– Тише, тише, моя девочка, – приговаривал он.

Вот только Алисе казалось, что голос этот резал, будто нож.

Тише, тише…

Силы покидали ее, и она переставала сопротивляться. Было то жарко, то холодно. Потом Алисе чудилось, будто она тонула. Перед ней раскинулось бескрайнее море. Такое настоящее, такое живое, оно дышало, исторгало белую пену на белый песок. И кто-то брал девочку крепко. Она не могла рассмотреть лицо из-за солнца. Слепящего солнца. И вот эти руки несут Алису в воду. Вода приятно холодит. Кожа покрывается мурашками. И Алиса плывет. Тело такое невесомое, солнце такое горячее. Но потом вдруг чья-то жестокая сильная рука опускает голову девочки в воду. И она задыхается, не может сделать вдох. Всё кончено… Всё.