В художественном отношении эта вещь оставляет многого желать. Рамка по-моему гораздо лучше картины. Но поэт и философ более похожи на говорящих машин, на олицетворенные книги, а Изидин жрец, среди этих седых камней, под жгучим солнцем и синим небом, с свитком на коленях и вечной, глубокой думой о небе и богах – он великолепен, он живой.

Великий образ Прометея, вдохновлявший и Эсхила, и Шелли, и Гете, нашел отзвук и в поэтической душе нашего поэта. Упоминание в поэзии о таком поучительном мифе всегда полезно, а особенно если оно талантливо написано, как у Полонского. Хороша картина взбудораженного Олимпа.

И проснулись боги.
И богини с ложа
Поднялись, пугливым
Криком мир тревожа.

Самое страдание Прометея имеет значение для мира.

Ярче будет скорбный
Образ мой светиться,
С криком дальше будет
Мысль моя носиться…

Но что же служит основой труда, страдания, славы Прометея? Это то высочайшее нравственное начало, которое сближает его с христианством, любовь к людям. Вера в окончательную победу этого начала над всеми другими в человеческом обществе гармонически замыкает стихотворение Полонского; Прометей говорит:

Ведь то, что я создал
Любовью моей
Сильнее железных
Когтей и цепей!..

Поэтический талант, с которым мы теперь знакомимся, очень разнообразен, по тому, что он жизнен, а где жизнь, там и разновидность, и движение. И потому читатели да не посетуют на меня за то, что я перескочу от Титана к кузнечику.

Полонский, как я сказал выше, любит аллегории: вспомним «Кукол», юмористическую поэму «Собаки», «Ночь в Летнем саду», не говоря уже о мелких стихотворениях, как «Фрина», и басня «Костыль и тросточка».

«Кузнечик-музыкант» это – художественная сказка, написанная спокойным размером (6-стопный хорей), очень изящная, местами очень поэтичная, иногда натянутая, потому что на 29 страницах выдержать аллегорический тон – мудрено. Эта сказка входила в сборники и вероятно, достаточно известна и взрослым, и детям. На сколько мне удавалось замечать, дети ее не оценивают, да она и не для них. Действительно, детский ум, который любит фантастическое, который мирится даже с нелепостью, вообще мало склонен к аллегории. Дети, которые пробуют сочинять, никогда не пишут ни притч, ни басен, а в хороших баснях их увлекает обыкновенно комизм, а не самая аллегория; а в особенности, если аллегория не вполне художественна или слишком затейлива. Мы поймем, конечно, отчего кузнечик – идеалист, а сверчок – нахал, но ребенок не догадается, а если и поймет, то это его не займет и мало чему научит. Я думаю также, что аллегория не должна быть слишком затейлива.

Например, муха сидящая на рогах у вола понятна всякому – это аллегория законная, моська, лающая на слона – тоже. Но где критерий художественной правды в такой аллегории?

Божья коровка всех перепугала:
От восторга ныла-ныла и упала
В обморок… Спасибо муравей с шнуровкой
Под жилетом модным – малый очень ловкой
Дал ей спирт понюхать в маленьком флаконе.

Декорация, как бы ни была она красива, скоро прискучит человеку, если среди нее не разыгрывается интересной сцены, которая нас трогает, волнует или смешит, которая заставляет нас думать. Так и это сильное преобладание декоративного, внешнего элемента утомляет нас в поэзии. Это все относится, конечно, к эпосу, к Гомеру, например, или нашим былинам. Седлание коня Ильи Муромца, приготовление Ахиллова щита – это не декорации, не мелочи, это существенное в народном миросозерцании. А припомним рядом с этим скучнейшие описания Теккерея, или несносные детальные перечни Зола или Гонкуров. Это применимо до некоторой степени и к «Кузнечику-музыканту». Декоративная часть в нем не в меру «возводится в перл создания». Но зато все те места, где идеалист-кузнечик оберегает свое чувство, молчаливо поклоняясь, где он, слабый и благородный, рвется защитить свою идеальную, прекрасную, любимую бабочку, – они берут читателя за сердце. Конец, VII глава – прелестна: она одушевлена таким теплым чувством. Мы совершенно забываем об остроумных аллегориях и совершенно неподходящая, даже неаллегорическая

Крупная слезинка, которая
Как алмаз блестела около ресницы у бабочки, —
нас трогает.

Гораздо менее «Кузнечика-Музыканта» нравится мне юмористическая поэма «Собаки». Я бы совсем не давал ее в школе. Это вещь не вполне ясная. Местами в ней есть полемические намеки, будто. Местами это жанр, в фламандском вкусе.

«Куклы» – это уже совершенная и несомненная аллегория. В новейшее время Щедрин превосходно в одной из своих 23-х сказок воспользовался мотивом «Кукол» («Игрушечного дела людишки»). У него это сказка-сатира. «Кукла» это – доведенная до абсурда типическая сторона человеческой личности. Но у Полонского дело поставлено несколько иначе. Аллегория у него распространяется на мелочи, и куклы перестают напоминать типы, внешность преобладает над характерностью.