Жизнь с переводом

– Что?! – она повернулась.

Класс встрепенулся.

– Что? – повторила Таисия Венгеровна, она с удивлением, как и весь класс, взглянула на Федора.

– Это сделал я, – волнуясь, повторил Федор.

– Ты?! – все сильнее удивлялась Таисия Венгеровна.

– Да, да, я, – дрожащим голосом отвечал Федор.

Завуч обошла ряд, подошла к нему и с усмешкой на лице произнесла:

– Ты хоть понимаешь, что ты наделал?

– Да, да, я же говорю, что это сделал я, – Федор бесстрашно смотрел ей в глаза.

Самое удивительное было то, что своим взглядом завуч по воспитательной работе не выражала ни гнева, ни ненависти. Зато самодовольная улыбка явно означала: «Я же говорила, что обличу негодника». Другой вопрос, что на роль негодника Федор никак не подходил. Но цель была достигнута, и было уже неважно, взял ли Федор на себя чью-то вину или нет, ведь учителя редко находят истину. Если бы Таисия Венгеровна не добилась своего, она все равно нашла бы выход, назначив виновного на свое усмотрение. Учитель в школе, как и судья, обладает редким правом – определять виновного.

Поступок Федора с трудом укладывался в моей голове, я не верил, что именно он залил кислотой стул Надежде Васильевне. Он был единственный, кого миновала кара математички, мало того, Надежда Васильевна постоянно, без длительных перерывов посещала его на дому. Остальные учителя из школы не могли похвастаться таким постоянством.

– Федор! – вскричала завуч, чтобы хоть как-то проявить строгость к мальчику-инвалиду. – Сегодня же придешь с мамой в школу!

– Она на работе, – уверенным голосом ответил Федор. Он хорошо держался.

– Ничего, мы ее вызовем с работы, – отреагировала Таисия Венгеровна и вышла из класса.

Мы тихонько упаковывали свои вещи. Один Федор сидел неподвижно. Мы все подглядывали за ним, также осторожно, когда увидели его в первый раз. Он не переставал нас удивлять.

К нему подошел Ролан и предложил довести его до дома. К ним присоединился Худо и Бес, – те ребята, которые в отличие от нас были свободны, которые никогда не заискивали перед учителями, ведь им не нужны были правильные оценки за учебу, за поведение. Они жили своей жизнью и редко замечали взрослых.

Глава четвертая

Началась новая четверть, новые будни. Дни стали короче, утренними сумерками мы пробирались по замерзшим дорожкам в направлении школы. Ноги скользили по ним, и однажды, не рассчитав свои силы, я даже навернулся и распластался на дороге, вызвав неподдельный смех у Анфисы Жарковой. Она жила в соседнем доме, и мы нередко встречались по пути в школу. Снега было немного, он выпадал небольшими порциями, но все пребывали в ожидании грандиозного снегопада. Большой снег всегда служил предвестником любимого праздника – Нового года. Но времени до всеобъемлющего торжества, зимних каникул и новогоднего пиршества в кругу родителей было еще предостаточно.

Про инцидент с Надеждой Васильевной никто в классе не вспоминал. Ребята иногда перешёптывались о ней, обсуждали слухи, урывками доходившие до нас. Одни утверждали, что она все еще лежит в больнице, что она больше никогда не сможет сидеть. Другие говорили, что она не может ходить, и что ее отправили на пенсию из-за полученной инвалидности.

От таких слухов у нас проснулось сочувствие к ненавистной учительнице, но одного мы не желали точно – ее скорейшего возвращения в школу. Математику вместо нее преподавала нам Галина Сергеевна, спокойная учительница, явная противоположность Надежде Васильевне. Она не донимала нас чересчур объемными заданиями на дом, всегда натягивала оценку, будь то пятерка или четверка, а двоек вообще никому не ставила. Даже Ролан, который никогда не утруждал себя занятиями, превратился у нее в «хорошиста».

Не ходил в школу и Федор. Его не было около месяца, и мы не знали – что с ним. Его долгое отсутствие тоже успело обрасти слухами: якобы его перевели в школу для трудных подростков или вообще запретили посещать любую школу в городе. Как все обстояло на самом деле, мы не знали и не интересовались, так как боялись правды.

Прошло еще немного времени, до окончания четверти оставалось три недели. Все пребывали в ожидании школьных каникул, новогоднего школьного маскарада – практически каждый день после школы мы шли на каток, играли в снежки, валялись в сугробах. Беззаботное детство било ключом…

Шел урок русского языка. Урок вела наша классная руководительница Антонина Робертовна. Мы изучали морфемы. Повторяя вместе с классом очередное правило, я открывал рот только для видимости, так как в этот момент все мое внимание было приковано к картине за окном. Там шел легкий пушистый снег, на фоне безветрия снежинки казались мне живыми существами, и я мечтательно пытался проводить каждую снежинку своим взглядом. Считал их, сбивался, потом все начинал сызнова. Я и не заметил, как ко мне подошла Антонина Робертовна: «Корень – это главная неизменяемая часть слова…» – строго произнесла она, повернув рукой мою голову в сторону доски.

Я вновь зашевелил губами. Но, как только она отошла, я вновь незаметно вернулся к картине за окном, продолжив счет. В этот момент прорвались лучи солнца и слепящей волной ударили по глазам, в классе резко посветлело, все оживились и последовали моему примеру, устремив свои взоры на уличную панораму.

– О, солнце! – воскликнул Равиль Мустаев.

Класс залюбовался природным благолепием: сверкало солнце, одновременно шел снег – два антипода мирно уживались вместе. Тут медленно отворилась дверь, на которую тут же и переключилось внимание класса – там, на пороге учебного кабинета, в инвалидной коляске с улыбкой на лице сидел Федор. Он ждал разрешения войти.

– Входи, Федор, – отозвался Ролан.

– Входи, тут уже решили без меня, – иронично отметила Антонина Робертовна.

Федор въехал, он метался взглядом, выбирая место для остановки.

– Идем к нам, Федор, – выкрикнул Ролан.

Федор попытался протиснуться своей коляской между рядами, но застрял.

– Ага, один дурачок предлагает, другой слушает его. Нет, уж, – категорическим тоном возразила Антонина Робертовна, – он там сидеть не будет, тогда вы точно всю школу спалите.

Класс засмеялся.

– Давай, милок, разворачивайся. Артур, помоги ему, – обратилась она ко мне.

Я встал, приложил усилия, чтобы развернуть зацепившуюся о ножку парты коляску. Федор поблагодарил меня и улыбнулся. Я, как и прежде, сидел с ним рядом.

Прозвенел звонок. Все соскочили, стали собирать вещи, сквозь нарастающий шум в коридоре Антонина Робертовна объявила о домашнем задании. Сегодня у нас больше не было уроков. Я с ребятами собирался пойти на улицу, поиграть на школьном дворе в снежки. Мы позвали и Федора. Он согласился, но предупредил, что сможет побыть с нами недолго – его ждала мама. Перед тем как она выкатила коляску вместе с Федором на крыльцо, я успел с нею познакомиться, пока шагал рядом по длинному коридору школы. Эта светловолосая женщина очень понравилась мне. Переборов застенчивость, я не удержался и предложил ей свою помощь. Она улыбнулась и поблагодарила, но отказала, сославшись на то, что коляска ее сына – неподъемная ноша для такого «хрупкого мальчика», как я. Я разозлился, но виду не подал, зашагал вперед, обогнув коляску. Меня пронзил ее приятный голос, он звучал ласково, словно пел, поэтому долго злиться на нее я не смог.

Во время прогулки она стояла за Федором, подавая ему в руки только что слепленные снежки. Мы намеренно не бросали снежные комья в их сторону, опасались, что ненароком попадем в нее. Над нами довлел невидимый запрет, который мы все недавно усвоили – старшие по возрасту люди для нас неприкасаемы. Иногда она сама метилась в нас, а ребята нарочно подставлялись. Присутствие взрослого в детской игре всегда привносит некую завороженность. Так прошло не менее часа, после этого, несмотря на уговоры Федора и нас, она увезла его домой. Мы продолжили играть в снежки, но уже не так рьяно, ведь чего-то и кого-то не хватало, во всяком случае, для меня.

Глава пятая

Мы узнали от Федора, что Надежда Васильевна находится на лечении в Германии. Ребята из класса могли только догадки строить, как наша ненавистная математичка умудрилась добраться до Западной Европы. Федор лишь рассказал нам, что у нее ожог третьей степени, и срочно потребовалась операция. Мы прозвали ее «Задницей», особо не стыдясь за данное ей прозвище, и молились всем богам, чтобы она подольше залечивала свои раны.

Конфликта между Федором и руководством школы избежать удалось. Правда, самого Федора некоторые горячие головы из школьного педсовета грозились поставить на учет в комиссию по делам несовершеннолетних. Но пронесло, его мама всеми возможными способами смогла сгладить конфликт. И чего ей это стоило! Она купила для нужд школы несколько компьютеров, оплатила поездку Надежды Васильевны в Германию – все это мы узнали только потом, чуть позже. Никто на тот момент не задавался вопросом морали, но все без исключения преподаватели обсуждали один и тот же вопрос: откуда у нее столько денег?

Среди наших родителей поползли слухи, что она имеет бизнес, приносящий ей неплохой доход. Многие говорили об этом с завистью, особенно учителя. Все это я узнавал от своей мамы, которая преподавала литературу и русский язык в соседней школе. Она была знакома со многими из наших наставников. Нет, она не делилась со мной информацией, просто я, как любой ребенок, любил подслушивать разговоры старших. Любопытство детей не имеет границ, так как запретов в детстве больше, чем позволений.

Эти разговоры обладали магией, они нарочито находили меня, когда я неожиданно заходил на кухню за бутербродом, – мама моментально стряпала его и всучивала в руки, чтобы я поскорей убрался из компании ее подружек-коллег. Но я всегда успевал зацепить краем уха последние новости. А если мне не нужно было идти на кухню, то сплетни все равно просачивались ко мне через стену, закрытую дверь, замочную скважину.

Кто с кем спит, кто кого бросил, кто кому должен и у кого сколько денег. Эти истории я слышал всегда, когда мама по случаю какого-нибудь праздника собирала коллег на небольшой ужин. Помимо учителей из ее школы, к нам захаживали и мои наставники. Завсегдатаем маминых вечеринок была учительница музыки Эльза Петровна. Маленькая шустрая женщина с густым голосом. От нее я и услышал, на какие жертвы пошла мама Федора, чтобы удержать сына-инвалида в школе. В тот вечер я вошел на кухню за стаканом воды – якобы в горле пересохло – а Эльза Петровна, с присущей ей энергией, активно жестикулируя руками, делилась последними школьными новостями:

– Она не только купила компьютеры школе, она одарила и Таисию Венгеровну. Не знаю, что она подарила конкретно ей, но после того как она вышла из кабинета Венгеровны, вопрос по поводу ее инвалида был окончательно закрыт.

– Деньги получила, деньги! Я слышала, она берет, – заявила тетя Алиса, как я ее называл, хотя доподлинно ее имя звучало совсем по-другому: Алия Анфасовна, она работала в одной школе с мамой и преподавала географию.

– Молчи, здесь дети! – Эльза Петровна посмотрела на меня, пьющего в этот момент воду из фарфоровой кружки. – Ну что, негодник, ты все слышал?

Я покачал головой:

– Нет.

– Слышал, слышал, – приставала учительница музыки. Она подозвала меня к себе, сунула в мою руку конфетку – моя плата за молчание. И, грубо обняв, выговорила:

– Все, что слышишь, должно оставаться здесь! – Она прижала меня еще сильней.

– Эльза, отпусти его, – произнесла моя мама. – Иди, сынок.

Я вышел из кухни, но разговор все же дослушал.

– Но откуда у нее такие деньги? – удивленно спросила моя мама. – Она занимается бизнесом?

– Какой там бизнес! Видела ты ее? – в норковой шубе, на дорогой машине… Фифа, такие не работают, – затараторила Эльза Петровна.

– Но тогда откуда деньги? – не унималась мама.

– Говорю же, у нее богатый ухажер.

– Муж? – спросила мама.

– Лилечка, ты уж совсем как с луны свалилась, не будь такой наивной, – объясняла ей Эльза Петровна. – Есть у нее какой-то крутой… очень богат! Вот он и купил всю школу, всех нищих учителей, а эта шлюшка только ноги и умеет раздвигать, – громко сказала Эльза Петровна, на что мама тут же сделала замечание:

– Эльза, ну ты скажешь…

– Это тоже надо уметь… – вставила тетя Алиса.

– Согласна, была б я моложе, я бы этих мужчин…

– Ой-ой, да ты и сейчас не стара, так что у тебя есть шанс, – заерничала тетя Алиса.

– А как ты думаешь, этой вертихвостке сколько лет?

– От силы тридцать пять, – ответила тетя Алиса.

– Тридцать пять! – с сарказмом повторила Эльза Петровна. – Ей лет двадцать… ну, двадцать пять.

– Эльза, – вскрикнула мама, – ты что говоришь, какие двадцать, ей не меньше тридцати! Двадцать, скажешь тоже… – возмущалась мама.

– Ну-ну, пусть будет двадцать пять, – Эльза Петровна не сдавалась, она всегда спорила до посинения, пытаясь до последнего стоять на своем. Особенно, если успела хорошенько «принять на грудь».

– Она что, родила своего инвалида в четырнадцать лет? – с иронией вопрошала тетя Алиса.

– Такие в четырнадцать и рожают! Потому и дети инвалидами получаются! – ответила Эльза Петровна.

– Много ты знаешь! – фыркнула тетя Алиса.

– Ладно, не говори глупостей, Артур услышит, – вновь сделала замечание мама.

– Он уже большой, – хмельным голосом возразила Эльза Петровна.

Мама была права, я замер в прихожей и все слышал. Поначалу я возненавидел Эльзу Петровну за ее оскорбительные выпады в адрес матери Федора. С тех пор, как я познакомился с ней, вплоть до сегодняшнего дня она не выходила у меня из головы. Но в день, когда мама устроила вечеринку, что-то во мне переключилось.

Так быстро пришли и ушли мои первые чувства к женщине.

Глава шестая

Я подружился с Федором. Я четко помню тот день, когда мы сблизились. Пришла весна, а впереди самое долгожданное время года – лето. Толчком к нашей дружбе послужила чрезвычайная ситуация – после очередного учебного дня Федора не встретили. Его мать опаздывала. Так что в этот день именно на меня выпала серьезная задача – остальные ребята из класса успели разойтись по домам – помочь ему добраться до дома. Мы оба вышли из класса последними. Наблюдая на крыльце школы за его растерянным лицом, я предложил ему свои услуги. В этот день я сполна нарулился коляской Федора. Поднимал ее, опускал, бежал впереди, чтобы как-то затормозить и придержать ее, подталкивал сзади. Дорога до дома Федора заняла у нас не меньше двадцати минут, я весь взмок, выполняя функции пилота.

У подъезда дома нас встретила его мать. Она извинилась за опоздание. Федор ничего не ответил, он весь насупился и попросил меня, а не свою мать, чтобы я помог ему доехать до лифта. Она подошла к нему первой, но Федор нервно вскрикнул: «Не надо, меня довезет друг».

– Хорошо, пусть это сделает твой друг, – она отошла от него, вошла в подъезд.

В доме еще не улетучился смешанный запах красок. Мы поднялись на большом лифте на седьмой этаж, у двери их квартиры я хотел попрощаться и уйти. Но мать Федора остановила меня.

– Тебя зовут Артур? – спросила она приятным голосом.

– Да, Артур, – повторил я, сделав ударение на первую букву. Чтобы правильно произнести мое имя, надо делать ударение на первую букву, отец даже сделал пометку над буквой «А» в моей метрике. Но никто в школе не называл мое имя правильно.

– Артур, – она произнесла с ударением, – спасибо, меня сегодня задержали на работе.

– Тебя стали часто задерживать, – огрызнулся Федор.

– Ты хочешь поругаться? – она немного повысила голос, он зазвучал твердо.

Федор промолчал.

– Ну, я пошел, – произнес я, в этот момент мне хотелось поскорей убраться.

– Нет, постой, останься, выпей с нами чаю, – предложила мать Федора, когда я отошел от них в сторону лифта.

– Артур, останься, я покажу тебе свою комнату, поиграем на компе, у меня есть новая игра, – поддержал Федор ее предложение.

Я остался. Вернулся домой только вечером, что стоило мне небольшой взбучки от мамы. Она сменила свой гнев на милость, только когда узнала, что именно я помог добраться Федору до дома. Она была горда мною и даже поделилась этим с отцом. Он тоже не оставил без внимания мой осознанный поступок и утром, перед школой, вручил мне на мелкие расходы крупную купюру: «Ты можешь угостить своего друга, купи ему мороженое или конфет».

Я с фанатизмом выполнил пожелания отца. В большую перемену я укатил Федора в ближайший продуктовый магазин. Мне в этом помог Ролан, он тоже поддержал нашу затею. Да и толкать инвалидную коляску одному без посторонней помощи нелегко, вчера я убедился в этом: руки болели до сих пор. Только одна коляска, не считая Федора, весила не менее пятнадцати килограмм. Мало того, что она тяжело управлялась, вся дорога до магазина была усеяна ухабами и ямами, до краев наполненными талой водой.

В магазине мы купили мороженого, шоколада, жвачек, печенья. Денег добавил Федор, поэтому мы позаботились и о других наших товарищах, при этом опоздав на урок русского языка. Антонина Робертовна конфисковала у нас все сладости до конца урока. Потом попросила достать из портфелей дневники и сложить их на стол. Этого не сделал только Ролан, он оставил дневник дома. «Хорошо, принесешь завтра с утра», – спокойно сказала Антонина Робертовна и начала урок.

Весь урок я мучился, что она напишет или поставит мне в дневник. Больше всего я опасался двойки или кола за поведение. Тогда мне конец, родители не простят. Мама всегда повторяла мне, что я сын учительницы и должен быть примером для других. Иногда мне очень хотелось, чтобы я был сыном шахтера или слесаря, но не интеллигентов, которыми меня часто попрекали наши драгоценные учителя. Но худшее случилось – Антонина Робертовна выписала нам большие и красные двойки за поведение.

К сладостям, которые после урока разобрали ребята, я не притронулся. Ролан, наблюдая за столпотворением вокруг ярких обёрток конфет, растолкал толпу и вынес мне оттуда целую горсть конфет и жевательной резинки. Я поблагодарил и сказал ему, чтобы он оставил все себе. На мое удивление Федор был спокоен, он особо не переживал. Мне бы его хладнокровие.

На целую неделю родители лишили меня «карманных финансов». Это стало для меня самым главным лишением. Из этих денег я всегда умудрялся отложить на очередную игрушку. Санкции ударили по мне очень серьезно. Больше мне не выписывали поощрительных баллов, если я вдруг заикался о помощи Федору.

Но зато я приобрел друга. Мать Федора в этом находила и практический смысл – она стала чаще задерживаться на работе, приезжать позже, когда мы, уже усевшись за компьютер, до помутнения резались в игры. Я даже начинал скучать, когда Федор подолгу не посещал школу.

Глава седьмая

В школу вернулась Надежда Васильевна. Она появилась сразу после майских праздников. Мы уже забыли о ней, в ее отсутствие мы даже полюбили математику, стоявшую в расписании в этот день последней, как обычно. Все четыре урока до этого ребята только и обсуждали ее возвращение. «Задница вернулась… жаль, что Федор ее не добил», – сокрушались все без исключения. Но самого Федора в школе не было, он отсутствовал уже целую неделю. Многие считали его везунчиком из-за того, что он не встретится лицом к лицу с Надеждой Васильевной. Но я знал, что Федор лежит в больнице для прохождения очередного курса реабилитации и уже не вернется до конца учебного года.

Прозвенел звонок на последний урок. Все пребывали в напряжении, оно было настолько сильным, что во время перемены никто из класса не вышел в коридор. Все молчали. Даже Ролан сидел тихо и не промолвил ни слова, хотя на его лице я прочитал некую отрешенность. В отличие от него, я весь дрожал. У меня затряслись руки, когда на другом конце коридора послышался до боли знакомый цокот женских каблуков. Все замерли. Она вошла.

– Здравствуйте, – спокойно произнесла Надежда Васильевна.

Мы встали.

– Садитесь, – тихо скомандовала она.

Все ждали – с чего она начнет. Если нет Федора, главного источника ее проблем, то, вероятнее всего, она отыграется на других.

– Ну, что вы без меня проходили?

Она подошла к Равилю Мустаеву, взяла его тетрадь, пролистала ее, отдала ему обратно и громко произнесла:

– Не густо!

Она отошла к доске и начала диктовать новую тему. Мы все заметили, что она не такая, как прежде. Она осунулась, побледнела, похудела. В какой-то момент она прервала речь, сжала губы, схватилась за живот, ей было больно. Что-то с ней было не то. Но для нас все закончилось благополучно – как в первый день ее возвращения, так и в последующие дни.

Надежду Васильевну будто подменили, мы не узнавали ее. Она изменилась не только внешне, но и в манерах. Она не кричала на нас, не ставила двоек, не мучила нас у доски. Нет, она все так же требовала с нас знаний и выполнения домашних заданий. Чего у нее было не отнять, так это способность донести любую задачу до любого ученика. У нее даже двоечники начинали думать, – так было и в этот раз, но больше она не лютовала. И мы находили это очень странным.

На последнем уроке она выставила нам годовые оценки, все пять отличников получили свои пятерки, хорошисты – четверки; главное, что не было двоек. Полгода назад никто из нас и не предполагал, что Надежда Васильевна так легко раздаст в конце года нужные нам оценки.

Прозвенел звонок. В классе поднялся шум, многие соскочили со своих мест. Надежда Васильевна остановила нас.

– Погодите… – Она встала, нервно сглотнула. – Дети, я, я… хочу сказать вам, что больше не буду преподавать вам математику, – голос ее дрожал, глаза увлажнились.

Класс ахнул, мы не знали – радоваться или огорчаться. Но больше огорчились, ведь такую доброжелательную Надежду Васильевну нам хотелось бы видеть всегда.

– Вы уходите от нас? – жалобно произнесла Антоша.

– Да, так сложилось, – голос ее дрогнул, вот-вот заплачет, но Надежда Васильевна сдержалась. – Скорее всего, математику вам будет преподавать Галина Сергеевна.

– Мы не хотим Галину Сергеевну, – оживился Ролан.

– Да, да, не хотим, чтоб только вы… – оживились все.

– Чтобы я осталась? – с улыбкой на лице произнесла она и чуть прослезилась.

– Мы хотим, чтобы вы остались! – завопили мы.

– Спасибо, – она расчувствовалась.

Мы даже не могли предположить, что будем упрашивать ее остаться. Всему виной ее болезнь. Нет, Федор был тут ни при чем. Она, кстати, в последний день поинтересовалась о нем и передала ему привет, чем все мы были тронуты. Перед нами стоял совсем другой преподаватель, другой человек. Надежда Васильевна серьезно заболела, – когда проходила курс лечения в Германии, у нее случайно обнаружили рак. Об этом я узнал от учителей-подружек мамы, у которых как всегда в хмельном угаре развязался язык.

Злокачественная опухоль настолько проела внутренние органы, что врачи, даже германские, отказали ей в операции. Она вернулась домой; врачи ей отмерили только пару месяцев жизни. Так оно и вышло – Надежда Васильевна умерла в начале июля.

В тот день меня с утра нашел Федор. Он позвонил мне домой и попросил прийти к нему. Также он высказал просьбу, чтобы я захватил с собой денег, если таковые в моем кармане имелись. Все, что у меня было, я отдал ему, как только переступил порог его квартиры. Он объяснил, что ему нужна моя помощь. Завтра хоронили Надежду Васильевну, а сегодня Федор, в преддверии похорон, задумал попасть в ее квартиру. Я недоумевал. Зачем? Это дело взрослых. «Мне это надо, мне надо проститься», – отвечал он.

Я с трудом понимал, как мы сможем доехать до центра города. «Мы даже не знаем адреса», – со скепсисом отозвался я на его предложение. Федор, к моему удивлению, про все успел прознать – где жила Надежда Васильевна, как добраться до ее дома. В конце концов, я согласился – переубедить Федора было невозможно. Но больше всего меня пугала перспектива волочь его коляску через весь город.

Федор в своем арсенале имел две коляски, одна была с электроприводом, другая с механическим приводом. Коляска с электроприводом была удобна во всех отношениях, ею Федор пользовался дома, редко выбирался на ней на улицу, разве только когда был вынужден гулять один. Она преодолевала бордюры, поднималась по лестнице, пусть и очень медленно. Дома, сидя на ней, он мог наклонить кресло к полке и достать нужную ему вещь.

На улице, если он гулял в компании матери или друзей, он предпочитал пользоваться коляской с механическим приводом. За счет рук, вращающих колесные диски по краям, Федор запускал ее в движение, сам регулировал скорость. Эта коляска с трудом преодолевала барьеры, если кто-нибудь не толкал ее сзади. Зато механическая коляска была неприхотлива в обслуживании, человек, даже при отсутствии напарника, приложив усилия, мог проехать приличное расстояние. Все зависело от рук, а у Федора они были накачанными и цепкими. Минусом механической коляски был ее чрезмерный вес и неповоротливость.

Как я и ожидал, Федор выбрал для поездки к покойной учительнице второй вариант. Так что мне в этот день пришлось изрядно попотеть, прежде чем мы достигли нужной географической точки. Первым делом мы добрались до остановки, и перед тем как сесть в автобус, купили букет красных гвоздик. Федор держал их. Двое взрослых ребят помогли нам влезть в маршрутный ПАЗ. Людей в нем было мало, Федора не пришлось перемещать от места к месту. Он сидел почти у входа, а я сидел рядом и набирался сил.

Мы вышли на остановке «Университет», водитель не взял с нас денег. Мы его громко поблагодарили, – Федор воскликнул на весь автобус: «Спасибо, желаю всем отличного дня!». Все недоуменно посмотрели на нас, но Федору хоть бы что, смутить его лишним вниманием было невозможно. А мне все было в диковинку – взрослые с ребяческим запалом провожали нас взглядом, а ровесники указывали на нас пальцем, смеясь над нашей неповоротливостью, если нас уносило далеко в сторону на поворотах.

Федор достал бумажку с адресом покойной учительницы. Надежда Васильевна жила на улице великого писателя Гоголя. Мы спросили дорогу у первого прохожего, он нас обрадовал – оказалось, мы вышли из автобуса раньше положенного на целых три квартала. Но, по словам мужчины, можно было пройти пешком напрямую, минуя несколько перекрёстков.

– Пойдем пешком, да и денег у нас нет, – прокомментировал Федор.

Мы пошли пешком. Я толкал коляску Федора, поднимал с бордюра, опускал, так мы прошли полпути. Я устал, вспотел, мне хотелось пить. Когда подъехали к магазину, я начал требовать воды.

– Ты же знаешь, все деньги я потратил на цветы, – ответил Федор.

– Я устал, – присев на корточки сказал я, отказываясь идти дальше.

– Еще чуть-чуть, Артур, пошли, еще немного, мы почти дошли, – пытался взбодрить меня Федор.

– Нет, не могу, иди один, я тебя здесь подожду.

– Я без тебя никак.

– Тебе легко говорить, это я тебя толкаю и несу, – возразил я Федору.

– Хорошо, догонишь! – воскликнул он и поехал дальше один.

Если бы меня попросили охарактеризовать Федора одним словом, то, в первую очередь, я назвал бы слово «упорство». Поэтому, в точности предугадав такой ответ, я поплелся за ним. К тому же перспектива остаться одному в центре города и без денег меня очень встревожила. Федор нарочно старался уехать от меня подальше, доказывая мне, что он может справиться и без моей помощи. Но вот чуть не опрокинул коляску, когда пытался на скорости въехать на разбитый бордюр. Я поспел вовремя.

– Спасибо! – крикнул он мне.

Из последних сил я доставил его к порогу многоэтажки, где когда-то жила наша учительница. Мы поднялись к лифту, но он не работал. Я сдался. Федор понимал, что мне одному невозможно затащить его на пятый этаж. Он молчал, смотрел на меня, как я умираю от жажды, как с меня ручьями стекает пот. Но он никогда не сдавался. Вот и на этот раз он проявил смекалку.

– Хочешь пить? – предложил он.

Я кивал, говорить не было сил.

– Вот тебе десять рублей, купи себе воды. – Он вытащил деньги из кармана, протянул мне.

– Ты же говорил, что у тебя нет денег, – удивился я.

– Денег нет, но для тебя как для моего друга у меня есть все. Ты видел магазин, он за домом.

Я кивнул и уже хотел бежать, как Федор сделал еще одно напутствие:

– Найди около магазина одного или двух алкашей, предложи им заработать сто рублей на пиво.

– У тебя есть еще и сто рублей?! – возмутился я.

– Неважно, – отрезал Федор, – ладно, иди.

Я стоял.

– Ты не знаешь, кто такие алкаши? – Федор засмеялся. – Не знаешь?!

Я неуверенно помотал головой. Я не раз слышал на кухне, как моя мама в шутку называла алкашом Эльзу Петровну.

– Иди, приведи того, кому нужны деньги.

Я ушел, зашел в продуктовый магазин, купил воды, вышел на улицу. Открыл пластиковую бутыль, жадно отпил – прочувствовал облегчение, когда со лба полился пот. Огляделся по сторонам – в округе никого, ни души. Отпил еще, почувствовал, что на смену жажде пришло чувство усталости. Но оно тут же сменилось чувством тревоги, когда передо мной неожиданно выросло три подростка. Один из них был моего возраста, двое других чуть постарше.

– Чертило, ты откуда? – пренебрежительным тоном спросил самый высокий из них.

– Я, я…

– Заика! Ха-ха! – Засмеялись все его шутке.

– Деревня, – сквозь злостную ухмылку пробурчал другой и слегка ударил меня ладошкой по темени.

– Бабло есть? – сказал третий, самый младший, он был немного ниже меня. Худой, из носа торчали противные сопли, он постоянно подтирал их тыльной стороной кисти.

Я замотал головой. Мною завладел страх, помощи ждать было неоткуда, в этом районе я оказался в первый раз, никого не знал и тяжело ориентировался на местности.

– Пойдем с нами, – приказал самый высокий из них.

– Куда? – жалобно вымолвил я.

– Ща увидишь, – ответил щуплый с соплями. Он толкнул меня. Я упал на асфальт, но ничего не поранил.

– Да этот шибздик стоять не может, деревня, ха-ха-ха! – Все опять засмеялись.

– Пошли, и смотри, мудило, попробуешь слинять – пеняй на себя!

Я встал и покорно пошел с ними. Шел медленно, ноги не двигались. Как только я замедлял шаг, то сразу получал пинка. Особо усердствовал мой ровесник. Троица завела меня в безлюдный двор, где как назло не было ни одного взрослого. Мы подошли к скамейке подъезда дома, к двум ребятам, которые выглядели старше всех остальных. Они отрешенно, поочередно зевнув, взглянули на меня.

– Привели заложника, – обратились они к ним.

– Ну и? – ответил один из них и покосился на меня. – А бабло есть?

– Бабки гони, – повторил тот, кто толкнул меня.

– Нет, – тихо вымолвил я.

– Ну что тогда делать с тобой? – спросил один из двух старших товарищей, демонстративно крутя в руке железный кастет.

– Б…и^[1], вы кого притащили, а? – сказал второй, чье лицо было усыпано прыщами.

– А ну, выворачивай карманы! – завопил самый задиристый и опять толкнул меня.