Бриджит Джонс. Без ума от мальчишки

Темная ночь души

19 апреля 2013, пятница (продолжение)

Пять лет. Неужели прошло целых пять лет? Поначалу я не замечала течения времени, задача стояла куда проще: как-нибудь дожить до вечера, дотерпеть, не сойти с ума от боли. К счастью, Мейбл тогда была слишком мала, чтобы что-нибудь понимать, но Билли… До сих пор я вспоминаю, как он бегал по всему дому, повторяя и повторяя: «Мой папа у́мел! (умер)», а в дверях соляными столбами застыли Магда, Джереми и полисмен. Услышав страшную новость, я инстинктивно бросилась к детям, в ужасе прижала к себе. «Что с тобой, мама? Что?!» Гостиная заполнилась представителями официальных правительственных служб и организаций, и кто-то случайно включил телевизор. Как раз передавали новости. На экране появилось лицо Марка и титры:

Марк Дарси. 1956–2008.

Все дальнейшее было как в тумане. Друзья и родственники окружили меня заботой, так что я была как зародыш в матке – душной и к тому же выстеленной войлоком или ватой. Юристы – коллеги Марка – взяли на себя все формальности: завещание, посмертные обязательства, незаконченные дела, личные документы. Я воспринимала происходящее словно бесконечный и немного безумный фильм, снятый в стилистике абсурда. Мне снились сны, в которых Марк был жив. По утрам я часто просыпалась около пяти, и в течение нескольких блаженных мгновений мне казалось, что это был обыкновенный кошмар, что на самом деле все осталось по-прежнему, но потом я вспоминала, и тогда наваливалась боль, которая, пройдя сквозь сердце огромной булавкой, прикалывала меня к постели. В эти минуты я боялась пошевелиться, чтобы боль не распространилась по всему телу, хотя и знала, что через полчаса дети проснутся и мне придется вставать, возиться с памперсами и бутылочками, делая вид, будто все нормально, все хорошо, хотя на самом деле я могла лишь держаться из последних сил, ожидая, пока подоспеет помощь и я смогу запереться в ванной и нареветься как следует, чтобы полчаса спустя вытереть слезы, подкрасить ресницы – и снова в бой, до следующего утра.

Слава богу, у меня были дети. Когда у тебя есть дети, ты не можешь позволить себе развалиться, рассы́паться, опустить руки. Ради них ты должна жить дальше, как бы больно тебе ни было. Жить дальше, двигаться дальше, пусть даже ты не идешь, а ковыляешь. Детям было легче: как я уже говорила, они были достаточно малы, к тому же держать себя с ними (сначала с Билли, а затем и с Мейбл) мне помогала целая армия психологов и специалистов по детской травматической психологии. Это они подготовили «приемлемые версии событий», выработали установки на «истину и искренность», на «разговор по душам» и «прочный тыл», имея который дети могли достаточно безболезненно понять происшедшее и примириться с ним. К сожалению, с точки зрения самого́ «прочного тыла» (только не смейтесь, но имелась в виду я, и никто другой), все происшедшее выглядело совершенно иначе. Ни о каком «безболезненном принятии фактов» не могло быть и речи. Единственным, что я запомнила и что красной нитью проходило через эти бесконечные занятия, сессии и тренинги, был вопрос, сумею ли я выжить. Впрочем, выбора у меня все равно не было. Я должна была раз и навсегда выбросить из головы все мысли и воспоминания, которые так мучили меня после смерти Марка. Наши последние часы вдвоем, плотная ткань его костюма, которую я почувствовала сквозь тонкую ночную сорочку, наш последний поцелуй (прощальный поцелуй, хотя ни он, ни я тогда об этом не подозревали), его взгляд, звук его шагов на лестнице, бесчисленные «если бы» и прочее – все это и многое другое мне необходимо было надежно запереть в самом дальнем уголке памяти, чтобы как минимум не сойти с ума. И надо сказать, что я справилась. Чудом, но справилась. Во всяком случае, я отчетливо помню, что гражданская панихида и прочие траурные мероприятия, организованные друзьями и специалистами с профессионально-сочувственными улыбками, подействовали на меня не так сильно, как я ожидала. В те дни я куда больше раздумывала о необходимости одной рукой менять памперсы, а другой – подогревать на сковородке рыбные палочки. Именно тогда я поняла, что удерживать корабль на плаву, не давать ему зачерпнуть воды, пусть он и кренится на один борт, – в этом заключено девяносто процентов успеха. И я сумела это сделать, сумела наладить нормальную жизнь если не для себя, то для детей, и в этом мне здорово помог Марк, который, как и подобает профессиональному юристу, содержал свои дела в идеальном порядке. Он позаботился и о завещании, и о страховке, и о нашем финансовом обеспечении, благодаря которому мы смогли перебраться из особняка в Холланд-парке (слишком много воспоминаний было у меня с ним связано) в собственный небольшой дом в Чок-Фарм^[12]. Об оплате школьного обучения, некоторых других крупных расходов и иных сугубо практических вещах Марк тоже позаботился. Помимо всего прочего, теперь я ежегодно получала неплохой доход с вложенных им средств и могла позволить себе не работать – только заниматься Мейбл и Билли, моим Марком в миниатюре, единственным, что у меня от него осталось. Благодаря ему я все еще жива, благодаря ему все еще жив Марк.

Вот так, по шажку, прихрамывая на обе ноги, я и жила – мать-одиночка, вдова. Со стороны могло показаться, будто у меня все более или менее в порядке, но внутри я чувствовала себя пустой, выжженной дотла, как каменный дом после пожара: стены еще стоят, но внутри только угли и остывшая зола. Я перестала быть собой, я почти перестала быть человеком, и мои друзья терпели это почти четыре года.

Но потом это им надоело.

Часть I
Назад к девственности
Год назад…

Это выдержки из моего прошлогоднего дневника, из которых ясно видно, как я оказалась в нынешней ужасной ситуации. Начато год назад – спустя четыре года после гибели Марка.

Дневник 2012 года

19 апреля 2012, четверг

14:30. 79 кг; алкоголь – 4 порции (неплохо); калорий – 2822 (но лучше поесть нормально в клубе, чем питаться найденным в холодильнике засохшим сыром и рыбными палочками); возможностей заняться сексом – 0; вероятность появления такого желания – стремится к нему же.

– Она просто должна с кем-нибудь потрахаться, – твердо сказала Талита, потягивая мартини с водкой и окидывая «Шордич-хаус» внимательным взглядом в поисках подходящей кандидатуры.

Это была одна из наших более или менее регулярных встреч, на которых я бывала лишь по настоянию Талиты, Тома и Джуд, считавших, что мне необходимо «бывать на людях». Лично мне все это напоминало попытки чрезмерно заботливых внуков во что бы то ни стало свозить престарелую бабулю «к морю» – и плевать, что старухе этого вовсе не хочется.

– Угу, – согласился Том. – Кстати, я говорил, что мне удалось взять номер в «Чеди» в Ченг-Мае всего за двести фунтов в сутки? Я забронировал его на «ЛейтРумз. ком». Правда, на «Икспидия. ком» был номер еще дешевле – всего за сто семьдесят девять фунтов, но там не было балкона.

В последнее время Том повадился проводить выходные в крошечных бутик-отелях по всему миру и теперь пытался приучить и нас строить наши жизни в точном соответствии с блогом Гвинет Пэлтроу.

– Том, заткнись, – лениво пробормотала Джуд, на мгновение оторвавшись от своего ай-пода. Краем глаза я заметила, что она зашла на сайт «Одинокие врачи желают познакомиться». – Это серьезно! Нужно что-то делать. Бриджит у нас на глазах превращается в новую девственницу^[13].

– Вы не понимаете, – сказала я. – То, что вы предлагаете, совершенно невозможно. Мне никто не нужен – никто другой, я хотела сказать. И кроме того, если бы я даже хотела завести с кем-то отношения – чего я не хочу, – в данный момент это совершенно невозможно. Я выгляжу совершенно асексуально. Кому я такая нужна?

Я опустила глаза на свой живот. Его отвислость была прекрасно обозначена и под блузкой. Джуд права: я превратилась в новую девственницу – в жирную старую корову, на которую даже спьяну никто не польстится. Беда в том, что в наше время человека со всех сторон окружают образы, провокативно пропитанные сексом и сексуальными намеками: волосатая мужская рука на женской попке на рекламном плакате, парочка, обжимающаяся на берегу в рекламе отеля на Багамах, настоящие парочки, целующиеся на траве в парке, разноцветные презервативы, вываленные на прилавок возле аптечной кассы… Все вокруг просто дышит сексом! Волшебным, сказочным сексом! Но я в этот мир больше не вписываюсь. Ну и ладно.

– …И я не собираюсь с вами спорить. Все, что со мной происходит, вполне естественно для вдовы, которая понемногу превращается в самую обыкновенную старуху, – добавила я в надежде, что они тотчас примутся убеждать меня, что если я и не Пенелопа Круз, то, по крайней мере, Скарлетт Йоханссон.

– Не говори глупостей, – возразила Талита, знаком подзывая официанта, чтобы заказать очередной коктейль. – Тебе всего-то и нужно, что немного сбросить вес и, возможно, сделать пару инъекций ботокса. Ну и волосы привести в порядок, конечно.

– Пару инъекций ботокса?! – возмущенно перебила я.

– Какого черта! – внезапно завопила Джуд. – Это обман! Этот тип вовсе не врач – я видела его на сайте «Любители танцев»!

– Может быть, он – врач, который любит танцевать в свободное от операций время? – предположила я. – А раз так, он имеет право зарегистрироваться на обоих сайтах.

– Джуд, заткнись, – попросил Том. – Я вижу, ты увязла в трясине киберпространства, а ведь этих людей на самом деле не существует. Большинство из них – просто виртуальные персонажи, способные взаимодействовать только друг с другом.

– От ботокса и умереть можно, – мрачно заметила я. – Он бывает заражен ботулизмом, потому что его делают из… из коров, кажется.

– Ну и что? Лучше умереть от ботулизма, чем от одиночества! А именно такова участь тех, кто не замечает морщин на собственной физиономии.

– Талита, заткнись, будь милосердна! – взмолился Том. Я вдруг поймала себя на мысли, что мне очень не хватает Шэззер. Сейчас она бы, например, сказала что-то вроде: «Ради бога, заткнитесь вы все и перестаньте говорить друг другу «заткнись»!»

– Да, Талита, заткнись, – сказала Джуд. – Вовсе не каждому хочется выглядеть экспонатом кунсткамеры.

– Дорогая, я вовсе не экспонат, – возразила Талита, томно прижимая руку ко лбу. – И вообще, речь сейчас не об этом. Дело в том, что пока Бриджит в одиночестве переживала свое горе, она утратила свою природную сексуальность, вернее, позабыла о ней, и наша задача – помочь ей об этом вспомнить.

И, решительно тряхнув густыми блестящими волосами, Талита победоносно откинулась на спинку стула. Мы молча взирали на нее, дружно потягивая коктейли через соломинку, словно дошколята. И чуть ли не смотрели ей в рот. Выжидательно.

– Чтобы выглядеть моложе своих лет, – не выдержала Талита и понеслась дальше, – необходимо в первую очередь изменить основные признаки. Нужно заставить организм изменить свойственную среднему возрасту систему отложения жира, избавиться от морщин и обзавестись блестящими, вьющимися волосами…

– Купленными за гроши у голодающих индийских девственниц, – вставил Том.

– Не важно, откуда они, главное, чтобы они были здоровыми и привлекали восхищенное внимание, – не смутилась Талита. – Вот что нужно женщине, чтобы «остановить часы».

– Э-э, Талита… – протянула Джуд, – ты действительно произнесла слова «средний возраст» или мне послышалось?

– В любом случае, ничего такого я делать не буду, – отрезала я.

– И это огорчает меня больше всего, – кивнула Талита. – Женщины в нашем возрасте…

– В твоем возрасте, – пробормотала Джуд.

– Если женщины в нашем возрасте оказываются неконвертируемыми, иными словами, если они постоянно ноют и жалуются, что, дескать, у них уже четыре года не было нормального свидания, то в этом виноваты только они сами. «Исчезающую женщину» Жермен Грир^[14] следует прикончить и похоронить без почестей. Ради себя и ради своих предков каждая из нас просто обязана воспитать в себе дух непостижимости, привлекательности и уверенности в себе, произвести, так сказать, полный и решительный ребрендинг^[15]…

– Как Гвинет Пэлтроу! – просиял Том.

– Гвинет Пэлтроу вовсе не в «нашем возрасте», к тому же она замужем, – заметила Джуд.

– Я хотела сказать, что не хочу и не буду ни с кем спать, – внесла я необходимое, как мне казалось, уточнение. – Это будет нечестно по отношению к детям. Хотя бы потому, что эти все… отношения требуют слишком много времени и усилий. Мужчины, как известно, слишком требовательны, капризны и нуждаются в тщательном уходе.

Талита с нескрываемым сожалением окинула меня взглядом, особенно задержавшись на моем костюме – ничем не примечательных трикотажных штанах с поясом на резинке и длинной просторной блузке, скрывавших то, что некогда было моей фигурой. Я готова признать, что у нее есть право судить о подобных вещах, поскольку она как-никак трижды побывала замужем, к тому же я не припомню, чтобы за все время нашего знакомства она хоть на короткий период оставалась одна: за ней постоянно кто-нибудь ухлестывал.

– У женщин есть свои потребности, – твердо проговорила она. – Какой прок бедным деткам от матери, которая страдает от заниженной самооценки и сексуальной неудовлетворенности? Я уверена: если ты в ближайшее время не получишь своей порции секса, то окончательно замкнешься в себе, и тогда все, что в тебе есть женского, начнет атрофироваться. И ты наверняка озлобишься.

– Наплевать, – сказала я.

– Вот как? Почему?

– Потому что спать с другим мужчиной будет изменой по отношению к Марку.

После этих моих слов надолго воцарилась тишина, словно во время веселого застолья кто-то бросил на скатерть большую, холодную, мокрую рыбину.

Впрочем, минут через десять изрядно подвыпивший Том отправился со мной в дамскую комнату и, прислонившись к стене, поскольку ноги его не держали, следил с пьяной доброжелательностью, как я размахиваю руками и хлопаю в ладоши в непосредственной близости от модернового крана, пытаясь включить воду.

– Знаешь что, Бриджит… – задумчиво проговорил он, когда я, наклонившись, стала шарить под раковиной в поисках педали или какого-нибудь рычага.

– Что? – Я выглянула из-под раковины.

Том слегка выпрямился, что всегда свидетельствовало у него о переходе в «профессиональный режим».

– Насчет Марка… Я думаю – он был бы рад, если бы у тебя кто-то появился. Ему бы не хотелось, чтобы ты похоронила себя заживо.

– Я и не похоронила, – ответила я и тоже выпрямилась, впрочем, не без некоторого труда.

– Тебе нужно выйти на работу, – сказал Том. – Нужно жить полной жизнью, а для этого тебе нужен кто-то, кто мог бы быть с тобой и любил тебя.

– Я и так живу полной жизнью, – ответила я довольно сердито. – Можешь мне поверить. Как бы то ни было, мне с избытком хватает детей, так что я вовсе не стремлюсь завести еще и мужчину. Это то же самое, что еще один ребенок, только хуже.

– Ну, если тебе не нужен человек, который бы тебя любил, тебе, по крайней мере, необходим кто-то, кто показал бы тебе, как открыть водопроводный кран. – С этими словами Том потянул руку к прямоугольному основанию крана и что-то там повернул. Из крана тотчас хлынула вода. – Загляни как-нибудь в «Гуп», – посоветовал он, снова превращаясь в прежнего – веселого, беззаботного и изрядно пьяного Тома. – Гвинет пишет много интересного и о сексе, и о воспитании детей во французском стиле.

23:15. Только что попрощалась с Хло, тщетно пытаясь выговаривать слова разборчиво.

– Извини за опз… опез… опоздание, – прошелестела я.

– Пять минут – ерунда, – улыбнулась она. – Я рада, что вы немного отдохнули.

23:45. Наконец-то легла. Весьма показательно: вместо обычной пижамы с далматинцами (как у детей) надела сексуальную (относительно) ночную сорочку – единственную, в которую еще влезаю. И тем не менее нельзя отрицать, что убитые было надежды вновь ожили. Быть может, Талита права: что будет с детьми, если я окончательно атрофируюсь и превращусь в желчную, озлобленную старую каргу? Несомненно, они вырастут эгоистичными и эгоцентричными самолюбивыми тиранами, и тогда мне останется только налегать на херес, ворчать и хныкать: «Ну почему, почему вы совершенно не заботитесь о вашей старой мамочке?»

23:50. Что, если все эти годы я брела по длинному темному тоннелю, в конце которого только сейчас забрезжил свет? Что, если кто-нибудь действительно сможет меня полюбить? Что мешает мне снова привести в дом мужчину? Никаких серьезных причин не делать этого я не вижу. Дети?.. Ну, можно будет приделать шпингалет с внутренней стороны двери, чтобы они не смогли застать нас в спальне в тот самый момент, когда мы будем создавать наш взрослый, чувственный мир… Ооо! Мейбл плачет!

23:52. Бегом спустилась в детскую комнату. В полутьме я едва разглядела на нижней полке двухъярусной кровати взлохмаченную фигурку дочери. В следующее мгновение Мейбл тоже увидела меня и, ничком бросившись на кровать, распласталась на одеяле, стараясь сделаться плоской и незаметной (она отлично знает, что мне не нравится, когда она встает по ночам). Впрочем, она тут же снова села и опустила голову, разглядывая замызганные пижамные штанишки.

И тут ее вырвало.

23:53. Оттащила Мейбл в ванную и сняла с нее испачканную пижаму, стараясь не проблеваться самой.

23:54. Вымыла и вытерла Мейбл, усадила на табурет, а сама пошла искать чистую пижаму, снимать испачканное постельное белье и искать новое.

00:00. Из детской комнаты послышался какой-то вопль. Побежала туда, все еще прижимая к груди обкаканные простыни, но тут ответный крик донесся из ванной. Не напиться ли? Водки!.. Пришлось напомнить себе, что я – заботливая, ответственная мать, а не шлюха в дешевом баре.

00:01. На некоторое время в растерянности зависла в коридоре между детской и ванной, не зная, куда метнуться в первую очередь. Когда плач в ванной стал громче, бросилась туда, рисуя в воображении ужасные картины (Мейбл нашла в аптечном шкафчике лезвие для безопасной бритвы, снотворное или йод), но, когда я ворвалась туда, дочь с виноватым и испуганным видом какала на пол.

Все-таки я ужасно ее люблю!

Подхватила Мейбл на руки. Теперь в какашках и рвоте не только простыни, Мейбл, коврик в ванной и проч., но и моя единственная более или менее соблазнительная ночная сорочка.

00:07. Все еще держа на руках Мейбл (плюс грязные простыни), пошлепала в детскую. Билли, растрепанный и все еще горячий со сна, выбрался из постели и глядит на меня снизу вверх, словно я – милосердный ангел, спустившийся с небес в ответ на его мольбы. Встретив мой взгляд, он громко икнул, после чего его тоже начало рвать – совсем как в «Изгоняющем дьявола», с той только разницей, что голова Билли оставалась более или менее на месте, а не вращалась на триста шестьдесят градусов со все возрастающей скоростью.

00:08. Желудок у Билли тоже расстроился, так что пришлось поменять пижаму и ему. Он выглядел ужасно смущенным, и я почувствовала, как меня переполняет любовь. Все закончилось «калифорнийским объятием», которое так любят показывать в американских фильмах: мы трое крепко обняли друг друга, а заодно – испачканные простыни и испачканный половик из ванной, который невесть как оказался у меня в руках.

00:10. Ах, если бы только Марк был здесь! Все случившееся невольно заставило меня вспомнить, как, накинув свой шикарный «адвокатский халат», он вставал ночью к детям, с каким юмором относился к самым неаппетитным детским проблемам, как пытался почти по-военному командовать, пытаясь в кратчайшие сроки восстановить «закон и порядок», и как, поняв всю абсурдность подобного поведения, начинал смеяться вместе со мной.

«Как жаль, – подумала я сейчас, – что он больше не участвует в этих маленьких происшествиях, из которых и складывается полноценная семейная жизнь. Как жаль, что он не видит, как растут его дети. И как все-таки жаль, что сейчас его нет рядом со мной!» В самом деле, будь мы сейчас вместе, один из нас мог бы остаться с детьми, пока другой наскоро сполоснет белье, а потом мы уже вчетвером хихикали бы в детской по поводу случившегося, пока Мейбл и Билли не заснули.

Кто, скажите на милость, станет любить их, как Марк, – особенно после того, как полдома оказалось в рвоте и какашках?..

00:15. – Мама! – Билли рывком вернулся к реальности. Ситуация действительно была непростая и, откровенно говоря, тревожная. Все мы основательно перемазались, дети были напуганы и время от времени напряженно икали. В идеале следовало бы положить простыни в стирку, посадить Билли и Мейбл в теплую ванну, а самой попробовать отыскать чистое белье, но… Что, если рвота или понос возобновятся? В этом случае вода в ванне станет по-настоящему ядовитой – совсем как выгребная яма в каком-нибудь лагере беженцев. Быть может, в ней даже заведутся холерные вибрионы.

00:16. Наконец мне удалось принять компромиссное решение. Я расстелила на полу в ванной резиновый коврик, свалила на него подушки, полотенца и прочее – что под руку попало.

00:20. Решила сходить на кухню к стиральной машине (на самом деле – к холодильнику, чтобы глотнуть вина).

00:24. Закрыла дверь в ванную и сбежала вниз.

00:27. Глоток вина живо прочистил мне мозги. Я даже вспомнила, что забыла грязные простыни наверху, но совершенно не расстроилась… Теперь мне стало совершенно ясно, что сейчас для меня самое главное не заниматься стиркой, а каким-то образом дожить до утра и сохранить живыми детей (обоих) и при этом – избежать нервного срыва.

00:45. Вино укрепило голову, но на желудок подействовало противоположным образом.

00:50. Проблевалась.

02:00. Билли и Мейбл спят на полу в ванной – на тряпичной свалке под полотенцами. Каким-то образом мне удалось более или менее их отчистить. Решила прилечь рядом с ними в своей изгаженной и уже ни капли не сексуальной ночной сорочке.

02:01. Видел бы нас Марк!

02:05. Испытала приятное чувство удовлетворения – что-то в этом роде, должно быть, испытывает полководец, которому удалось предотвратить массовую резню, кровавую баню и прочие ужасы и найти мирное решение. У меня в ушах зазвучала музыкальная тема из «Гладиатора», и я представила себя в образе Рассела Кроу – правда, меня немного заслоняла заставка крупными буквами: «Герой вернется вновь!»

В то же время никак не могла отделаться от ощущения, что затевать любовную интрижку, имея в перспективе чуму, холеру и другие острые желудочные заболевания, было бы не совсем благоразумно.