Конец игры с продолжением

– Что?

Она не убрала руки, не отдернула. Было странно надежно рядом с ним. С тем, кого она должна была по-прежнему ненавидеть.

– Значит, могу тебе доверять. В общем, как мы поступим…

Десять минут инструктажа. Потом он встал и шагнул от деревянной скамейки. Они обменялись взглядами.

– Ты все поняла, Саша?

– Да. Поняла.

– До связи, Саша. Я должен быть в курсе всего, что с тобой происходит. Что они от тебя хотят и что ты им отвечаешь.

– Поняла, – коротко кивнула она.

Саша вдруг подалась вперед и негромко окликнула, когда он уже почти ушел со спортивной площадки.

– Что? – обернулся он.

– О чем вы часами думали, сидя у озера? Почти не моргая… О чем были ваши мысли?

– О нем… О Ваньке… О том, какой могла быть его жизнь, которую я оборвал…

Глава 4

Она встала из-за стола и прошлась по кабинету, который, конечно же, мог быть чуть шире и длиннее. Но что предоставили, то предоставили. И на том спасибо. Зато у нее теперь отдельное рабочее место. За дверью! И ее она могла запереть на ключ, оставить без опасения телефон либо кошелек на столе. А так же пошушукаться без опасения быть подслушанной.

Словно услыхав ее мысли, мобильный на столе принял сообщение:

«Можешь говорить?»

«Да», – ответила она тут же.

И телефон зазвонил.

– Доброе утро, Оленька, – прожурчал в ухо приторный голос Ивана Семеновича. – Как тебе новое рабочее место?

– Удивительно! Как это у вас все… – Она запнулась, поняла, что забыла поблагодарить, и поспешно выдохнула: – Спасибо! Огромное спасибо! Не знаю, как и что я могу для вас сделать!

– Ничего не надо, дорогая моя.

Шныров настойчиво всем им «тыкал», невзирая на возраст и статус. Старикам Власовым тоже, хотя Глеб Владимирович был отставным воякой и демобилизовался, кажется, в чине полковника. Они с женой являли прекрасный пример правильной интеллигентной семьи, без вредных привычек и тайных пороков. И в возрасте были уже.

Шнырова это не останавливало. Он им настойчиво «тыкал». Было заметно, что Власовых иногда коробит его панибратство, но они терпеливо молчали, скорбно поджимая губы.

А Шныров словно и не замечал. Или считал, что за ту помощь, которую он им предоставил, может с пинка дверь в их дом открывать.

Таким он был…

Ольга поискала в памяти нужное слово из литературы и нашла, что «бесцеремонный» подходит как нельзя лучше.

– Как коллеги отнеслись к твоему новому назначению? – снова сладким жалом проник в ухо его голос. – Порадовались? Позавидовали?

– Даже не знаю, что сказать.

Ольга на минуту задумалась, пытаясь вспомнить сегодняшнее утро.

Началось оно как всегда. Все сотрудники, за исключением руководства, вошли в библиотеку, разошлись по своим рабочим местам, успев обменяться дежурными любезностями. А потом неожиданно среди столов в читальном зале появилась заведующая и собрала их всех. Объявила, что в штатном расписании их библиотеки появилась должность с новыми функциями. И назначается на нее она – Ольга Витальевна Авдеева. Послышались жидкие аплодисменты. Поздравления. И ее – опешившую от неожиданности – повели на новое рабочее место.

– Вот ваш кабинет, Ольга Витальевна, – скупо улыбаясь, проговорила заведующая библиотекой.

И добавила с намеком на ехидство:

– Надеюсь, следующее ваше назначение не сместит меня?

И ушла, плотно прикрыв за собой дверь.

Ольга огляделась.

Небольшой кабинет, совсем небольшой. Но недавно отремонтированный и обставленный по последним требованиям. Напичкан электронными гаджетами. В углу у двери с одной стороны узкий одежный шкаф, с другой – маленькое уютное кресло перед треугольным журнальным столиком, на котором чайник и набор посуды для чаепития. Аккуратный рабочий стол с компьютером и двумя мониторами. С одного велось наблюдение за всей библиотекой. Это она уже потом обнаружила и не поняла – для чего.

– Оля, ты еще здесь? – отвлек ее от мыслей Шныров.

– Да, да, извините. Задумалась, – она мелодично рассмеялась. – Если честно, до сих пор не разобралась в своих должностных обязанностях. Монитор… Тот самый, на который ведется трансляция…

– Это монитор слежения, Оля. Через него ты будешь видеть и знать все, что происходит в вашей библиотеке.

– То есть я должна следить? – севшим от изумления голосом произнесла она.

– Да. Ты должна следить за всем, что происходит. В библиотеке, – добавил он после непродолжительной паузы.

– Но зачем, боже мой?! У нас есть охрана и…

– В должностные обязанности охранников не входит то, что должна будешь делать ты. Они следят за порядком, а ты будешь следить за людьми. За некоторыми людьми. Не за всеми.

– Господи! – с ужасом выдохнула она. – Я… Я ничего не понимаю. Но точно знаю, подполковник Степанов не посещает нашу библиотеку! Он вообще не ходит в библиотеки, насколько нам с вами известно. И мало где бывает. Он не был публичным человеком раньше, а теперь вообще…

Шныров помолчал, а потом со вздохом произнес:

– Степанов тут ни при чем.

– А кто при чем? Кто, Иван Семенович?

– Все потом. Не сегодня. Инструкции получишь позже. – Шныров утробно хохотнул. – А сегодня наслаждайся новым назначением. Угости коллег в связи с этим. Тортик там купи или бутылку шампанского. На твое усмотрение.

Он коротко простился. А Ольге вдруг сделалось невыносимо страшно. Она неожиданно почувствовала себя втянутой в какую-то сложную опасную игру, условия которой были ей озвучены неправильно. С искажением.

Зачем?! Вот зачем она позволила себе эту неожиданную блажь – заделаться мстительницей? Неужели лишь затем, чтобы никто не усомнился в искренности ее скорби по погибшему отчиму, чью квартиру она унаследовала? Но это же глупость несусветная! Все знали, что она искренне любила отца, хотя он и не был ей родным. Он воспитывал ее с пеленок, называл дочкой, а она его – папой. Никто из соседей и новых знакомых в этом городе не знал о том, что они не состоят в кровном родстве.

Так зачем ей надо было лезть на баррикады? Орать и плакать на камеры, возмущаться, принимать участие в бесконечных пресс-конференциях и ток-шоу? Чтобы поверили? Чтобы заработать?

Ох…

Ольга подошла к маленькому креслу в углу и опустилась в него без сил. Дотянулась до чайной пары из белого фарфора, погладила гладкий бок чашки. Попыталась вспомнить, как и с чего все началось.

Да, поняла она минуту спустя, все начиналось с искренней скорби, горя, опустошения и страха. А уже потом переросло в странную гонку. За ними гнались любители сенсаций и рейтингов, предлагали деньги. Они поначалу уклонялись от встреч, торговались, потом соглашались.

Она вдруг одернула себя: нечего думать во множественном числе. Она должна думать только о себе. Мотивы остальных ей были неведомы.

Как только, через месяц приблизительно, интерес к катастрофе поутих и на смену этой жуткой трагедии пришли другие новости, о них забыли. О ней, снова одернула она себя.

И вот тут появился Шныров.

Он собрал их вместе. Всех, кто остался несогласным с заключением экспертной комиссии и долго отсвечивал на телеэкранах. Собрал и торжественно сообщил, что знает имя виновного. Они не просто должны, а обязаны призвать его к ответу. Если не выйдет сделать это по закону, они в обход.

Оля сейчас смутно помнила их первую встречу. Как они все вместе плакали, клялись, о чем-то долго и проникновенно говорили. Встреча была спонтанной, эмоциональной. И почти ничего не запомнилось. Разве могла она предположить, что после все зайдет так далеко?

Она рассеянно заглянула в чайник и обнаружила, что тот полон воды. И шнур от него, исчезающий под журнальным столиком, в розетке. Она щелкнула кнопкой и пошла к своему рабочему столу. В верхнем ящике было все для работы: бумага, канцелярские принадлежности. Во втором какие-то папки, брошюры, инструкции. В третьем, самом нижнем, лежала пачка чая, сахара, банка растворимого кофе, комплект чайных ложечек.

– Как предусмотрительно, – прошептала она.

Оля достала чай и пошла к чайнику, который успел вскипеть и отключиться.

Она заварила один пакетик, методично окуная его в чашку. Дождалась, когда вода окрасится, выбросила пакетик в маленькую мусорную корзинку, обнаружившуюся под столиком. Отпила глоток, задумалась.

Кого хочет выслеживать Шныров ее глазами? Кто может его заинтересовать из постоянных посетителей библиотеки? Понять самостоятельно она не могла. Это нереально. Их библиотека была одной из центральных и самых посещаемых, с богатым книжным фондом. Угадать, кто из сотен посетителей интересует лично Шнырова, не представлялось возможным. Оставалось ждать инструкций и фамилии, которую он назовет. И только тогда уже можно сделать вывод: имеет ли этот человек отношение к их общему горю или нет? Что, если Шныров, вовлекая их в сообщество, заранее знал, как потом станет их всех использовать? В своих личных целях, не имеющих никакого отношения к катастрофе.

Отказаться! Она должна отказаться! И от участия во всем этом, и от должности вместе с кабинетом и новой зарплатой.

Ольга с грохотом поставила чашку на стол. Подошла к столу и взяла в руки телефон. Шныров ответил мгновенно.

– Я не хочу больше принимать участие во всем этом, – произнесла она скороговоркой.

– Объяснись, Оленька, – опасно ласковым голосом потребовал, а не попросил Шныров.

– Я не хочу никакой мести, новой должности и обязанностей со слежкой за кем-то из ваших… – Она подумала и четко определила: – Врагов.

– Хм-м, – отозвался он со странной радостью. – Другими словами, ты хочешь соскочить? Как мелкая жалкая крыса, сбежать с корабля, который не тонет, а только-только вышел из гавани. Я правильно тебя понял?

– Приблизительно.

– И тебя совершенно не заботит тот факт, что именно ты уговаривала нашу спортсменку совершить акт возмездия? Ты предлагала ей выбрать метод и оружие, которым та решится осуществить нашу общую месть? Ты, Оля. Только ты…

Первые его слова повергли ее в шок. Новый кабинет сузился до размеров тюремной камеры-одиночки. Оля, тьфу-тьфу, никогда в такой не бывала, но, наверное, она именно такая: с провисшим над головой потолком, стенами, касающимися плеч, с таким спертым воздухом, что дышать им совершенно невозможно.

Она прикрыла глаза и, отодвинув телефон подальше, принялась глубоко дышать. Глубокий вдох, задержка дыхания и протяжный выдох. Так несколько раз. Этому ее учил отчим в детстве, когда ее настигали приступы паники. Всегда помогало. Помогло и сейчас.

– Иван Семенович, вы ведь умный человек, – медленно начала она, тщательно выговаривая каждое слово. – Вы понимаете, да, что вся наша затея не более чем игра. Саша никогда не согласится на то, на что вы ее подбиваете.

– Я?! – возмущенно взвизгнул он. – Не ты, Ольга, а я?!

– Вы, конечно. Лично я давно уже смирилась с потерей. И продолжаю жить дальше. А вы…

Она умолкла на мгновение, ожидая его дальнейших возмущений. Но Шныров подозрительно был тих.

– А вы все никак не угомонитесь. Продолжаете нагнетать. Хотя и…

Дальше следовала опасная тема. Надо быть осторожной.

– Что ты замолчала, продолжай, – потребовал Шныров.

– Хотя не секрет, что ваши отношения с женой и ее сестрой, которые погибли в катастрофе, зашли в тупик. И если бы они остались живы, то… – она снова умолкла и коротко трижды вздохнула. – То вы оказались бы на улице, Иван Семенович.

– Ух ты! – весело перебил он. – Зачет, Оля! Зачет! Я в тебе не ошибся. Ладно, давай не будем ссориться. Считай, что я не давал тебе никаких поручений. Просто работай в новой должности, и все. Хорошо работай.

– И я больше не стану принимать участие в ваших собраниях, – поспешила добавить она. – Учтите это.

– Учел, Оля, учел…

Шныров простился вполне дружелюбно. Еще раз посоветовал угостить коллег в связи с новым назначением и напросился на прогулку, клятвенно заверив, что прежней темы не поднимет ни словом. Встреча будет просто дружеской, не более.

– Я привык к вам ко всем, – пояснил он со вздохом и отключился.

Оля долго стояла с телефоном в руках и все думала.

Не верить ему она не могла. Он ни разу за минувший год их не обманул. Всегда был честен, предельно, прямолинейно честен. С Сашей да, была другая история. К ней он применял не вполне чистоплотные методы. Но с ними…

Кстати, а что с Власовыми? Как обстоят дела с ними?

Пролистав телефонную книгу, она нашла номер телефона Инги Сергеевны и нажала на вызов.

Глава 5

– Глебушка, скушай этот бутебродик, пожалуйста.

Инга Сергеевна двигала по столу в его сторону маленькое блюдце, на котором лежал ломоть цельнозернового хлеба, намазанный козьим сыром и обильно посыпанный зеленью. Он раздраженно покосился на супругу.

Что за человек его жена, а? Знает прекрасно, что у него непереносимость лактозы, он ненавидит сыры вообще, а козий особенно. И непременно каждое утро делает ему бутерброды именно с сыром, причем с козьим. К тому же зелень, которую она обильно крошит поверх сыра, обязательно забьется под коронки. Он будет потом мучиться и без конца полоскать рот, пытаясь избавиться от укропа и петрушки.

Она и об этом знала. Но каждое утро повторяла этот ритуал, ставший отвратительным напоминанием того, что жена его ненавидит.

– Инга… – Глеб Владимирович задумчиво смотрел на маленькое блюдце с ломтем хлеба. – Зачем ты это делаешь?

– Что, дорогой?

На него глянули настороженные глаза супруги, с которой он прожил почти сорок лет. Глаза, которые он перестал узнавать. Вернее, выражение этих глаз.

– Зачем ты каждое утро подсовываешь мне эти бутерброды, прекрасно зная, что я их ненавижу! – повысил он голос на жену.

– Ненавидишь?

Она словно удивилась. Подвигала туда-сюда блюдце с хлебом. Пробормотала:

– Странно… Ты же всегда любил именно этот хлеб. Именно этот сыр. С зеленью.

– Это не я любил все это.

Глеб Владимирович нервно дернул шеей, словно ему, как и прежде, на кадык давил узел галстука. Но галстуков он больше не носил. Сейчас сидел за завтраком в тренировочных штанах и простой хлопчатобумажной футболке. Отчего же ощущение удушья не проходило? Может, оттого, что он больше не мог выносить общество своей супруги? Или оттого, что общее горе их не сблизило, а раскидало в разные стороны, как щепки в шторм?

Спасибо Шнырову, немного помог удержаться на плаву, сохранить видимость семьи. Иначе…

– А кто? Кто это любил?

Жена взяла блюдце, поднесла к лицу и принялась рассматривать хлеб с сыром со всех сторон. Взгляд ее показался Глебу Владимировичу безумным.

– Это любил наш сын. И тебе об этом прекрасно известно. Хватит валять дурака!

Он снова повысил на нее голос и теперь не без тайного удовлетворения наблюдал, как расползается по ее лицу бледность, стекленеет взгляд.

– Да. Игнат эту еду очень любил, – медленно выговорила она. – А еще он любил…

– Мужчин! – выпалил он, отчетливо скрипнув зубами. – Он любил мужчин, дорогая!

– Да, возможно… И ты ему этого не простил.

– А должен был?! – взревел Глеб Владимирович. – Я – боевой офицер! А мой сын…

– Человек. Твой сын человек, – перебила она его звенящим на высокой ноте голосом. – Он был обычным человеком. Со своими слабостями и тайнами. А ты…

– А я – боевой офицер, орденоносец, не простил его! Не простил пороков! И что теперь, ты меня за это будешь вечно глодать?!

Он смотрел на жену с ненавистью. Он много раз так смотрел на нее прежде. Когда случайно обнаружил фотографии, на которых его сын обнимается и целуется с парнем. Когда понял, что его сын не такой, как он. Не такой, как многие другие. Он почти обезумел тогда. Избил Игната. Сильно избил. Тот ушел из дома. И тогда он переключил всю силу своей ненависти на Ингу. Даже принялся ее слегка поколачивать. Не до синяков, нет. Но достаточно болезненно. Он это умел.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не катастрофа, в которой Игнат погиб. Страшно признаваться самому себе, но Глеб Владимирович испытал что-то сродни облегчению. Словно давно и безнадежно больной человек наконец-то обрел покой, покинув этот мир и освободив их всех.

Инга об этом догадывалась и в первые месяцы почти с ним не разговаривала. Если бы не Шныров, они бы точно разъехались.

– Вам нельзя этого делать, дорогие мои, – увещевал он, сидя в их доме за чаем. – О тайне Игната не знает никто. Если вы станете вести себя неразумно, найдутся желающие эту правду достать. Вываляют его имя в грязи, а заодно и ваши…

Он помог им не сойти с ума: ей от горя, ему от отвращения к себе.

– Инга. – Глеб Владимирович потянулся к ее руке. – Давай все оставим как есть. Прошел год. Надо смириться. Все мы смертны. Все уйдем. Просто по-разному.

Она словно его не слышала, в упор глядя на блюдце с бутербродом. Потом осторожно поставила его на стол, разгладила на столе скатерть и глянула на мужа с загадочной улыбкой.

– Глебушка, а ты знаешь, за что я тебя особенно ненавижу? – неожиданно задала она вопрос, который он счел весьма странным.

Ее ненависть никогда не озвучивалась прежде и не обсуждалась. Она ненавидела его всей душой, но тихо, молча, про себя.

Впервые! Она заговорила об этом впервые.

– За что? – буркнул он, поняв, что без его вопроса она не продолжит.

– За то, что ты убил нашего Игната. Ты! Ни за что. Просто из-за дурацких подозрений. И это еще не все…

Инга Сергеевна медленно поднялась из-за стола и тяжелой походкой двинулась к буфету. Она выдвинула средний ящик, порылась, достала что-то и пошла обратно к столу.

Это была фотография. Она осторожно положила ее перед ним на стол. Он дотянулся до очков, которые всегда лежали слева от него. Надел их. Поднес фотографию ближе к глазам. И тут же уронил ее обратно. Произнес со стоном:

– Этого не может быть!

– Может, Глебушка, может. На этой фотографии наш сын со своей девушкой, которая до сих пор его оплакивает. Они собирались пожениться и нарожать нам внуков. Но ты… Ты, не разобравшись, избил его. Выгнал из дома…

– Он сам ушел. – Глеб Владимирович стащил очки с переносицы и впился щепотью пальцев в левый висок. – Я не выгонял его!

– Но страшно обрадовался, когда его не стало. Ты даже не скрывал этого. И за это я тебя особенно ненавижу, Глебушка. Что такого страшного произошло, раз ты так с ним обошелся? Ты думал, он спит с мужчинами? И что с того? Он был жив! А теперь… – Она закачалась на стуле, с каждой минутой все сильнее и сильнее, того и гляди свалится на пол. – А теперь его нет, и ты радуешься. Радуешься, что избавился от изгоя! За это я тебя тоже ненавижу. И за то, что ты сделал ошибочные выводы. И за то, что… Умри, Глебушка! Сделай милость, умри раньше меня!

– Тебя это сделает счастливее? – Он так глубоко оскорбился, что не нашел в себе сил дать ей пощечину. – Если я умру раньше тебя? Для чего тебе моя смерть?

– Хочу ходить на твою могилку, Глебушка. – Она с улыбкой прикрыла глаза и добавила: – Хочу плевать на нее…

Все время до обеда они тщательно избегали друг друга. Глеб Владимирович ушел в сад и провозился с малиной пару часов. Чем занималась его супруга, он не знал. Ему было неинтересно. Противно даже думать о ней.

Как же скверно…

Как же скверно она с ним поступила! Узнала что-то новое, хорошее об Игнате и не рассказала ему. Предпочла, чтобы он жил с мучительным ощущением в сердце, что он не отец, а мерзавец. Он неправильный, несовременный, закостеневший вояка. А он ведь так и жил весь минувший год – презирая себя.

А она…

Нет, такое спускать было нельзя. Ее следовало наказать. Прямо сейчас.

Глеб Владимирович убрал в сарай, пристроенный к гаражу, садовые инструменты. Вымыл руки под пластиковым старомодным рукомойником. Вытер их бумажным полотенцем. Обошел территорию их участка по периметру. Как часовой!

Никаких посторонних слушателей или зрителей. Соседи в отъезде. Значит, ори Инга, не ори, ее никто не услышит. А орать она непременно будет, потому что он ей хорошенько наподдаст. Зарвалась женщина! Смерти ему желает!

Он подошел к воротам, проверил – закрыты – и пошел к дому. В просторном холле снял обувь, причесался перед зеркалом. Счел себя решительным и мужественным. Это ему как раз требовалось. И осторожно, стараясь не скрипеть старыми половицами, двинулся в сторону гостиной. Оттуда доносился голос Инги. Та с кем-то разговаривала по телефону.

Глеб Владимирович услышал, как супруга тепло простилась с собеседником или собеседницей. Шагнув вперед, он снова услышал голос жены:

– Алло, Игнаша, это мама. Здравствуй, дорогой, здравствуй…

Глеб Владимирович онемел. От ледяного пота мгновенно взмокла рубашка на спине.

Его жена сошла с ума?! У нее деменция?! Или еще какая-то старческая болезнь, названия которой он не знает. Как он мог проглядеть! Старый дурак! Женщина рядом с ним погибает, страдает, а он акты возмездия планирует.

Что делать? Что делать? Выскочить из-за двери, застать ее врасплох? Заставить ее признать, что она больна? Обратиться к докторам, которых Инга всю жизнь ненавидела? Что делать?

Он вдруг почувствовал страшную слабость в ногах. Стараясь не производить шума, он добрел до маленькой банкетки в углу узкого коридора перед гостиной и осторожно присел на нее.

– Милый, милый мой мальчик, я очень люблю тебя. И все приму, понимаешь?.. Да, да, я с ней говорила. Но она не призналась мне… Да, хорошо. Хорошо, никому не скажу. Никогда! Игнаша, береги себя. Хорошо. Нет, ему я тоже ничего не скажу. Особенно ему. Я не считаю его больше твоим отцом. Хорошо, мой родной… Да, непременно… Ты только не пропадай. Сообщи мне, как будешь готов встретиться.

Через мгновение голос жены стих. Легкие шаги к двери. Она выглянула из гостиной.

– Глебушка… – сладко улыбнулась она ему и игриво погрозила пальцем. – Ты чего здесь? Подслушиваешь?

– Нет. Я только подошел. Сердце прихватило, – соврал он ей, не собираясь признаваться, что слышал ее безумный лепет. – Ты с кем-то говорила по телефону?

– Да, говорила. С Оленькой. Она позвонила мне и наговорила всего… – ожидаемо соврала жена.

– Чего – всего? – он с такой силой стиснул челюсти, что заныло за ушами.

– Что-то про новое назначение, которое ей устроил Иван Семенович. Про новый кабинет и новые задачи, – жена рассеянно посмотрела вокруг себя. – Где-то здесь я оставляла свой зонтик.

– Зонтик?

Он изумленно глянул в узкое окно. Небо голубое. Ни единого облака.

– Зачем тебе зонтик?

– Передавали дождь, – она жалко улыбнулась и развела руками. – Хотела дойти до магазина за продуктами.

– Мне идти?

– Нет, нет, что ты! – заторопилась она, шаря на полках высокого стеллажа в узком коридоре. – Ты устал. Я видела, как ты трудился. Я сама. То, что я собираюсь купить, не тяжелое.

Он хотел съязвить что-нибудь насчет козьего сыра, но сдержался. Инга не в себе. У нее все признаки начинающейся деменции, и ему следует быть с ней предельно вежливым и осторожным в подборе слов. Это может вызвать приступ агрессии. Он об этом много читал, заподозрив это заболевание у себя.

И промолчал.

Инга нашла зонтик и направилась к выходу. Там подхватила с пола сумку-корзинку, бросила в нее зонтик и через минуту вышла из дома. Глеб Владимирович проследил за тем, как она торопливо идет по дорожке до ворот и скрывается за ними. Лишь тогда поспешил в свой кабинет, к компьютеру.

Ему срочно надо затребовать детализацию звонков с ее телефона. Хвала небесам, несколько лет назад он догадался оформить ее сим-карту на себя. С проверкой ее звонков проблем не будет. Ему требовалось подтверждение ее безумия для того, чтобы…

Он неожиданно замер и задумался. А зачем ему это? Ну, он сейчас увидит, что никаких звонков она не совершала, а говорила с мертвым сыном по молчащему телефону, и что дальше? Обратится в психлечебницу? С какой целью?

Он почувствовал, что едва дышит и от волнения страшно потеет. Те самые смелые мечты, предаваться которым он прежде не смел, стесняясь, вдруг обрели вполне четкие очертания.

Ольга… Оля, Оленька…

Она понравилась ему с первого взгляда. Едва они познакомились, он понял, что всегда мечтал о такой женщине, как она, а не о той, которая ему досталась.

Когда-то Инга была интеллигентна и умна. Следила за своей внешностью, даже когда они жили в гарнизонах, буквально оторванных от цивилизации. Но стоило им осесть в Москве, как все поменялось. Она словно дошла до определенной черты, добралась до финиша и сдулась. Сразу прибавила в весе. Отпустила волосы, перестав их стричь красиво и стильно и убирая в тугой пучок, старивший ее неимоверно. А когда случилось несчастье с Игнатом, Инга и вовсе умерла как женщина.

Ольга… Оля, Оленька…

Как она отнесется к тому, что он пригласит ее как-нибудь поужинать? Завуалирует свидание под деловую встречу, позовет в ресторан и проведет пару незабываемых часов в ее обществе.

Возможно такое? Да, возможно. Но только лишь в том случае, если Инги не будет с ним рядом. Если она окажется в больнице. И он тогда будет достоин двойного сочувствия со стороны прекрасной женщины. Да. Так он и сделает.

Компьютер принял письмо на электронную почту. Глеб Владимирович нацепил на переносицу очки, открыл письмо от мобильного оператора и погрузился в изучение звонков, совершенных его женой за минувшую неделю и сегодняшний день.