Единственная моя

Глава 2

Бойцов сполз по спинке стула, далеко вперед вытянув длинные ноги, уставился в запыленное окно – уборщица третью неделю отсутствовала по причине декретного отпуска, а замены ей пока не нашли – и задал себе совсем неожиданный и не им придуманный вопрос: а зачем ему эта работа? Нет, немного не так. Зачем ему такая работа?!

Кажется, этот вопрос ему то и дело задавала Шурочка, пока они были вместе. При этом она таращила на него изумительной голубизны глазенки, ерошила ежик коротко стриженных смоляных волос и восклицала со слезой в голосе:

– Димочка, зачем тебе такая работа?!

– Какая? – отзывался он, потому что жалел ее, глупую, и за слезы ее, и за одиночество, в котором она вынуждена была пребывать из-за него.

– Такая! – Пухлый ротик Шурочки полз вбок, слезки набегали на глаза, проливались, и она принималась растирать их по щекам, всхлипывая. – Ты все время на работе! Тебя почти никогда не бывает дома! То дежурство, то усиление, то план-перехват, то еще что-нибудь придумают. И все это за что?!

– За что? – снова послушно отзывался Бойцов, пытаясь поймать ее слезинку на кончик пальца и рассмотреть на свет.

При всей убогости его жизни, он не лишен был определенного романтизма. И даже порой мечтал о чем-то возвышенном и прекрасном, хотя и виделось оно ему в весьма расплывчатых, неопределенных формах.

– За нищенскую зарплату! За постоянные нагоняи! За ор начальника! За матерщину! – принималась перечислять Шурочка, поочередно загибая изящные пальчики. – За отсутствие выходных, отпусков, за отсутствие личной жизни!!!

– Ты моя личная жизнь, – журчал тогда Бойцов, надеясь в этом месте очень удачно примириться с девушкой своей мечты. Но та настырно вырывалась, сердилась пуще прежнего и снова восклицала:

– Зачем тебе такая работа, Димочка?! Это же… Это же работа для дураков!!!

– Почему? – скучнел Бойцов, мгновенно растрачивая весь свой романтический пыл и понимая, что вечер испорчен.

– Потому что ни один здравомыслящий человек не поставит крест на своей личной жизни из-за нищенской компенсации!!!

– А как же чувство долга? – вдруг вспомнилось Бойцову что-то из прежних времен, славящихся нерушимыми идеалами. – Чувство долга перед Родиной, перед людьми? Мы же в ответе за тех…

– Кого приручили, хочешь сказать? – перебивала его Шурочка с насмешкой. – Это не вы, а вас приручают!

– Как это?!

– Взятками, милый! Взятками, корпоративным кумовством вас уже всех так приручили, что если вы и стоите на страже, то именно тех интересов, которые хорошо оплачиваются. Это… – Шурочка брезгливо кривилась в этом месте. – Это противно! Это гадко! И этого никогда не было раньше!

– Раньше – это когда?

Бойцов если и оскорбился за себя и тех своих коллег по оружию, которые не брали взяток и которых приручить было невозможно, то не подал виду.

Шурочка разойдется еще больше, и тогда пропал вечер. А много ли у него таких вот свободных вечеров в году?! По пальцам на руках можно пересчитать. Сегодня как раз выпадал безымянный на левой руке. И на вечер этот у Бойцова было много планов. Он хотел…

Он просто хотел провести его тихо, мирно, без шума и разборок. Он и пива прихватил в магазине, которое Шурочка любила. И рыбки. Все почистил, охладил как надо. Накрыл стол, позволил ей потрепаться с подругой почти час по телефону, хотя, по его мнению, у нее на это много других вечеров было, свободных от него. Но стерпел, ничего. Посидели, попили пива, заедая его вкусной маслянистой рыбкой. Потом все убрали, вымыли, перебрались в спальню, и тут началось.

И чего это Шурочку всегда разбирало именно в спальне?

Бойцов нервно шевельнул длинными ногами, упершимися в пыльный плинтус, по новой переплел пальцы, скрещенные на животе. Снова начал вспоминать.

Да, Шурочку там прямо разбирало. Едва только Бойцов до тела ее пытался добраться, как она начинала рыться в глобальных проблемах каких-то, перетряхивать идеалы, чтобы возродить утраченные.

И тогда вот, в самый последний их вечер, она снова начала вспоминать замечательное прошлое, в котором, оказывается, жили припеваючи ее дед и отец, оба из военных. И все замечательно у них было, и все честно. И никаких взяток тогда не было, об этом просто даже не слышал никто. И квартира в Москве ее отцу просто за боевые заслуги досталась, а не потому, что он на министерской дочке женился. И ее потом в престижный вуз устроили из-за ума ее великого, а не потому, что декан любил с ее отцом охотиться.

Никогда Бойцов – видит бог – не умалял достоинств Шурочки, никогда. Но тут не выдержал и надерзил бедняжке. И от назначения, которое Шурочка ему все подсовывала как бы исподволь, резко и навсегда отказался.

– Что, так и станешь просиживать штаны за своим обшарпанным столом в богом забытом отделе?! – ахнула, сраженная наповал, его невеста.

Он, между прочим, когда с ней знакомился, совсем не знал, чья она дочь, внучка и подружка. И влюбился в нее с первого взгляда не за заслуги ее честного отца, деда, тестя отца и всей их многочисленной влиятельной родни, а просто потому, что глаза у Шурочки были необыкновенными, ну и ножки соответственно, и попка.

Это уже потом, когда начали встречаться, а затем жить вместе, он узнал о ее могущественной родне и сробел немного, если честно. А по первости просто млел и восхищался именно девушкой, а не дочкой, не внучкой и не чьей-то подружкой.

Они расстались.

Быстро, одним вечером, без долгих выяснений, слез и истерик. Она задала ему в последний раз вопрос: согласен ли он на повышение под крыло ее знакомых или родственников, Бойцов так толком и не понял тогда. Он ответил категорическим нет. Шурочка сползла с кровати. Тщательно оделась. Методично двигаясь, уложила свои вещи в три громадные сумки. Позволила ему донести их до ее машины. И все. Никаких больше встреч, звонков, разговоров не было. Она исчезла из его жизни, будто ее никогда там и не было. Как привидение, честное слово! Даже иной раз, вспоминая, думал: а была ли она в его жизни в самом деле или нет?

Ну, нет, была, конечно, была. И чашка осталась после нее из тонкого фарфора. Из глиняных, обычных, со смешным милым орнаментом по боку Шурочка пить чай не могла. Вкус будто бы у чая бывал другой, букет будто бы пропадал. И комплект столовых салфеток остался, которыми Бойцов не знал, когда надо пользоваться.

Ребята, когда к нему захаживали, простыми, бумажными пальцы вытирали. Их потом ни стирать, ни гладить, ни крахмалить не нужно было. Скомкал да в мусорное ведро. Так что Шурочкины салфетки лежали на прежнем месте невостребованными, и всей пользы от них – лишний раз напомнить Бойцову, что Шурочка в его жизни была все же.

Скучал ли он по ней? Вспоминал ли с болью, натыкаясь на забытые ею вещи?

Честно?

Нет! Не скучал. А если и вспоминал, то без боли, а с грустной нежностью, как о прибившемся случайном щеночке, которого не сумел приручить и отдал потом в хорошие руки. Он бы все равно с ним не справился. У него бы все равно этот щеночек погиб без внимания и заботы каждодневной. Скребся бы нежными коготками в вечно запертую дверь и тосковал, тосковал, тосковал без него.

Шурочка была очень хорошенькой и очень хорошей. Но так Бойцову с ней было каждодневно обременительно, что порой ноги домой не шли, а все завернуть куда-нибудь норовили. Он ведь уставал, уставал порой смертельно. И места в его мозгах не оставалось на то, чтобы что-то придумывать, изобретать какие-то сюрпризы, привносить в их жизнь какие-то новшества, на то, чтобы удивлять, умилять.

Да, мечтал иногда, просыпаясь, что вот сегодня вечером он то-то и то-то, и непременно, и уж обязательно. Но ежедневная рутина очень настойчиво из него весь его утренний романтический настрой выдавливала. И зачастую, возвращаясь домой поздним вечером, единственное, что хотел Бойцов, это горячей ванны, сытного ужина и мягкой подушки под головой. И не до обсуждений ему было нового театрального сезона. И совсем не хотелось никаких премьер, и слышать не хотелось о выходках какой-то звезды, блистающей весьма сомнительно.

Хотелось покоя, тишины, и очень хотелось спать.

Шурочка ушла. И покой будто в душе относительный воцарился, и спать Бойцов теперь мог без лишних разговорных прелюдий, сколько хотелось, но…

Но вдруг поселилось в нем с потерей Шурочки и обретением всего того, о чем мечталось, странное неудовлетворение собственной жизнью.

– Зачем тебе, Бойцов, такая работа?! – снова задал он себе вопрос, меняя ноги местами и оставляя резиновой подошвой ботинок на пластиковом пыльном плинтусе черный след. – Что тебе в ней?!

Ответа у него не было. Зло в душе было, имелся запас матерных слов после утреннего совещания, но ответа на его, а прежде на Шурочкин, вопрос не находилось!

Он не знал, почему до сих пор не ушел. Почему все еще пытается ловить преступников, которых потом ловкие дорогостоящие адвокаты отмазывают от тюрем? Да что там адвокаты! Порой и до суда дело не доходит, его разваливают, не за спасибо, конечно же. И все об этом знают, и все молчат. И он молчит. Как-то приучили их со временем к сговорчивости, к покорности такой вот, служащей в интересах…

А в чьих интересах-то?!

Сегодня он вот за кого пинков с утра наполучал, например? За убиенного в собственной машине предпринимателя – назовем его так – Сырникова Владимира Анатольевича.

– Убит человек! – надрывался САМ сегодня в своем кабинете, обводя всех присутствующих карающим взглядом. – Убит в центре города, белым днем!..

Далее шло повествование о росте преступности, перешагнувшем в последние месяцы все допустимые пределы. Да, понятно, что начал собираться лихой народец, упрятанный в свое время в тюрьмы за страшные преступления в лихие девяностые. Да, всем понятно, что не встанет этот народец ни к станку, ни метлой не пойдет махать. Их, станков-то, между прочим, почти не осталось. Да и метла нарасхват. Но все равно, нельзя упускать из вида вернувшихся из мест лишения свободы заключенных. Нельзя!

– Убит человек!!! Уважаемый всеми человек!!! – рокотал САМ, покрываясь испариной, видимо, от собственного неосторожного заявления.

Какой, к хренам собачьим, уважаемый всеми?! Это Вован-то Сырников уважаемый всеми человек?!

Да все же знают, что уважаем он стал только после того, как удачно избежал заключения под стражу в тех же девяностых, когда его подельников всех пересажали. И что потом этот Сырник затих, исчез куда-то, затем всплыл уже с депутатским мандатом. Заделался бизнесменом, меценатом, начал водить дружбу с теми, кто наверху.

За это его зауважали, что ли? За то, что не сел, а научился приспосабливаться?

– Дмитрий Степанович, есть версии? – обратился, оттарабанив вступление, САМ к Бойцову.

– Месть, – пожал тогда плечами Бойцов. – Какие еще могут быть версии!

– А подробнее?! – Левый глаз начальника опасливо прищурился. – Мстить ведь может даже школьник за отобранный у него бутерброд! Я спросил о версиях, подразумевая не столь лаконичный ответ! Ну!!!

– Леня Бублик вернулся пару месяцев назад, – начал говорить Бойцов. – У них с Сырником…

– Так! – перебил его начальник, грохнув кулаком по столу. – Попрошу мне тут без бандитских кличек! У потерпевшего и подозреваемых есть имена?!

– Есть, – кивнул Бойцов.

– Вот и… Так что там Леня Бублик имел к Сырникову? Какие претензии?

– Точно не знаю, но болтают, что Бублик пошумел на днях в кабаке, разбил пару зеркал в холле и все орал, что он ничего не забыл и что за пацанов Сырник… Пардон, Сырников Владимир Анатольевич ответит.

– Было за что отвечать? – САМ хитро посмотрел на Бойцова.

– А как же! – с удовольствием подхватил Бойцов. – Сырников тогда, пятнадцать лет назад, наобещал своим подельникам золотые горы, если те все возьмут на себя. Те уши растопырили, поверили, все на себя взвалили. Его имя не названо было. В приговоре так и зачитывали – не установленное следствием лицо… А лицо это все, что сделало, так это оплатило троим посредственным адвокатов да пару раз передачки передало. А потом все.

– Что все?

– Позабыло о своих обещаниях это не установленное следствием лицо. Обросло неприкосновенностью, титулами, начало менять кресла, дружить с теми, кто эти кресла…

– Так, Бойцов!!! – САМ снова шлепнул ладонью по столу. – Меня ваше мнение не интересует вовсе! И никого оно не интересует особо. А интересуют показатели. И раскрываемость еще. Такое громкое убийство, а у вас еще конь не валялся! А дело это на контроле у самого…

И слегка подрагивающая длань начальства указала куда-то в потолок.

Бойцов ухмыльнулся.

Понятно было, почему на контроле это убийство было на самом верху. Не было секретом, что зять того, кто наверху, с Сырниковым бизнес делил пополам. И не очень-то они ладили между собой.

Можно представить, какой резонанс у общественности теперь может быть после всего, что случилось.

– Так, Леня Бублик должен быть задержан и доставлен сюда. – САМ снова глянул требовательно на Бойцова. – Какие еще версии? Кто еще, кроме бывших… – Он очень долго подбирал подходящее слово и наконец подобрал: – Кроме бывших знакомых, мог желать смерти гражданину Сырникову, по-вашему?

И вот тут Бойцова прорвало. Разозлился он, если честно, на начальника за эти вот осторожные, тщательно подбираемые слова.

Ну нельзя же так, товарищ начальник! Нельзя! Чья бы рука вас ни кормила, о чести мундира, об офицерской чести, о человеческой чести забывать не следует!

– Мстить ему могла жена, которой он изменял направо и налево, – начал бубнить Бойцов с напором. – Мстить Сырникову могла любая из дюжины любовниц, которой он обещал жениться, да так и не выполнил своего обещания. Мстить ему мог партнер по бизнесу. – Бойцов пропустил мимо ушей испуганный клекот руководства и продолжил гнуть дальше: – И даже не мстить тот ему мог, а просто-напросто устранить, потому что, по моим сведениям, партнер по бизнесу Сырникова давно хотел перекупить у того бизнес, а тот кочевряжился и не соглашался. Дело даже до мордобоя доходило.

– Бабьи сплетни! – с насмешкой вставил начальник, начав сердито барабанить пальцами по столу.

– Отнюдь нет! Имеется даже запись с камер видеонаблюдения в загородном клубе, где произошла ссора. Не успели ее изъять до нашего приезда и уничтожить. А потом о ней будто бы позабыли, потому что делу не был дан ход.

– Делу… – ворчливо отозвался САМ. – Да какое дело, Бойцов?! Не было там никакого дела: выпили, пошумели…

– В результате этого шума Сырников был доставлен в больницу с рваной раной на груди, предположительно от вилки. С травмой черепа, болел потом долго, головными болями маялся.

– Да… Теперь мы головной болью будем маяться, – вырвалось невольно у начальника, он потер переносицу, глянул на Бойцова вполне по-человечески и так же запросто спросил: – С чего думаешь начать, Дим?

– Да начал уже, Владислав Иванович, – отозвался Бойцов. – Послал ребят изъять записи с камер видеонаблюдений, там же магазинов много, наверняка наружные камеры имеются. Может, достреливают до того места, где Сырников на своей машине в пробке торчал и был убит?

– А если нет?

– Если нет, станем искать тех, кто с ним в пробке стоял. Может, кто-то что-то видел…

Совещание закончилось будто бы на бодрой милицейской волне, но не успел Бойцов дойти до кабинета, как САМ ему позвонил и обложил его таким отборным матом за умничанье и прочие вольности при посторонних, что тот просто дара речи лишился.

Обиделся!

Уселся поудобнее, вытянув ноги далеко вперед, и сидел так вот уже минут сорок, надеясь найти для себя ответ на единственный вопрос: а зачем ему такая работа…

– Дмитрий Степанович, – позвонил ему дежурный через час, в течение которого Бойцов так ни к чему и не прикоснулся. – Тут доставили одну дамочку.

– Что за дамочка? – отозвался Бойцов с ленцой.

Ему вдруг сделалось все безразлично. И азарта он никакого не чувствовал, и впрыска адреналинового не было. Все способен был погубить начальствующий гнев, работающий на тех, в чью сторону даже рука указать не смела: нервно подрагивала.

– Образцова Жанна Ивановна, – послушно зачитал с паспорта доставленной дежурный.

– И что с ней, с этой Образцовой?

Бойцов все еще надеялся спихнуть эту дамочку на кого-нибудь. Не хотелось ему сегодня ничего делать. Совсем не хотелось. И в первый раз после расставания вспомнилось о Шурочке с тоской.

Может, надо было дураку соглашаться на повышение, а? Сидел бы сейчас на теплом местечке…

Бойцова передернуло.

Нет уж, подкаблучником ни у Шурочек, ни у их дядьев, их пап и дедушек Бойцов никогда не был и не будет! Лучше уж он в частный сыск уйдет, его давно звали. Или машины станет из Владика гонять, тоже приглашали ребята.

– Она вчера в пробке была, ее тачку камера засекла, а дальше нет, – пояснил дежурный. – Вы вроде…

– Давай сюда эту Образцову! – вдруг подобрал резко ноги Бойцов, позабыв мгновенно обо всех обидах на начальство и обо всех незаслуженных обвинениях в свой адрес. – Быстро!!!

Глава 3

Когда к ней на работу после обеденного перерыва ввалились сразу трое милиционеров и спросили у кассы именно ее, у Снежанны подкосились коленки и витраж с угловатой змеиной головой, брызгающей ядом в аптекарскую склянку, медленно пополз куда-то вправо.

Все! Все пропало! С Сашкой случилась беда!!!

Это были первые мысли, которые пришли после того, как к ней вернулась способность твердо стоять на ногах и видеть предметы такими, какими они и являлись.

Напрасно Катя Земцова половину дня злословила в его адрес, напрасно обвиняла его в корысти, искала подводные камни в мирном течении их совместной с Сашкой жизни. Все это теперь ничего не значило. Все это лишнее, смешное и дешево стоящее.

Главное то, что его теперь больше в ее жизни не будет. И это очень страшно и больно! И…

– Здрасте, – кивнул молодой сержант Снежанне.

Внимательно оглядел ее с головы, обернутой тугой аптекарской косынкой, хрустевшей от крахмала, до пяток, обутых в короткие аккуратные сапожки на высоких каблуках. Оценил по достоинству, вежливо улыбнулся, прежде чем произнести казенную фразу:

– Вы являетесь гражданкой Образцовой Жанной Ивановной?

– Что?

Слова словно сквозь вату проникали в уши, увязая в ней и делаясь трудно различимыми.

– Образцова Жанна Ивановна – это вы? – терпеливо повторил молодой сержантик.

– Я? А… А что случилось? Что-то с Сашей, да?! Вы говорите, не томите! Я сильная, я… – И снова угловатая змеиная голова на витраже поползла вправо и даже, кажется, ухмыльнулась ядовито.

– С каким Сашей? – Трое милиционеров переглянулись между собой, и опять сержантик пришел на помощь: – Потерпевшего, насколько мне известно, зовут Сырников Владимир Анатольевич. Слыхали о таком?

– Что? Сырников? Нет, не слыхала. – Чашка с ядом и с нависшей над ней змеиной головой вернулась на место. – А Саша… С ним все в порядке?

– Саша – это кто? – встрял младший лейтенант, уставший наблюдать, как млеет его коллега от милой аптекарши.

– Сашка – это ее гражданский муж, – пояснила Катя, колыхнув в сторону лейтенанта грудью, обтянутой хрустким белоснежным халатом. – Со вчерашнего дня домой не является, она и переживает. А я ей…

– Погодите, погодите, гражданочка, – поморщился лейтенант, не пленившись Катькиными формами, которыми она, к слову, жутко гордилась. – При чем тут ее гражданский муж?! Нас интересует сама гражданка Образцова и ее местопребывание вчера днем с…

Он назвал время. То самое, которое Снежанна провела в пробке.

– Я стояла в то время в пробке, у меня куча свидетелей. Я ни при чем вообще! – растерялась она. – Меня в кафетерии могут узнать, я туда дважды заходила, и еще в туалет и…

– Как раз ваше пребывание в пробке нас и интересует, – обрадовался лейтенант и выдохнул с облегчением: – Собирайтесь, поедете с нами.

– Зачем?! – Теперь уже и Катька переполошилась. – У нас сейчас после пяти столько народу будет. Девочки одни не справятся, и мы им обычно помогаем. И куда это она должна с вами собираться? По какой такой причине?

– По той самой, что гражданка Образцова может быть ценным свидетелем.

– Свидетелем чего, господи?! – Катька с шумом опустила обе ладони на предмет своей необычайной гордости. – В пробке, говорят вам, стояла! Чего она там видеть могла?!

– Разберемся… – пообещал лейтенант и кивком приказал Снежанне собираться.

То, что ей позволили ехать на собственной машине, немного вдохновило. Не запихнули в свою, не надели наручники – уже здорово. Ехали недолго. Дольше топтались возле дежурки. Эти трое передали ее бестолковому дежурному и сами смылись куда-то. А тот все перекладывал бумажки, все звонил куда-то, что-то бесконечно долго выяснял, таращился в ее паспорт. Потом наконец велел ей подниматься на второй этаж и найти кабинет такой-то, где ее ждет Дмитрий Степанович Бойцов.

Снежанна послушно поднялась на второй этаж, нашла кабинет, постучалась, услышала в ответ разрешение, потянула на себя дверь, вошла. Глянула на Бойцова и…

– Здравствуйте, Дмитрий Степанович. Это вы? Я не ошиблась дверью?

Господи, она покраснела! Как институтка, как кисейная барышня начала прошлого века, покраснела до нижних век и потупилась. Стыдоба, да и только!

Ну, симпатичнейшим оказался этот самый Дмитрий Степанович, неприлично просто для сотрудника милиции симпатичнейшим, что с того? Он прежде всего милиционер, по приказу которого ее сюда конвоировали сразу три сотрудника. И лишь один из них проявил к ней снисходительное понимание и говорил вполне дружелюбно. Остальные ничего не объяснили, обещали разобраться и приказали следовать за ними.

Неизвестно еще, какие сюрпризы уготовил ей этот приятный молодой мужчина.

– Жанна Ивановна Образцова, – медленно, с выражением зачитал Бойцов, взяв из ее рук пропуск. – Русская, проживает по месту прописки. Так ведь?

– Так, – кивнула Снежанна, усевшись на предложенный Бойцовым стул.

– Одна живете? С родителями? – полистав ее паспорт и не найдя отметки о семейном положении и детях, спросил Бойцов.

– Я… одна, то есть… – замялась она.

Почему-то не захотелось рассказывать симпатичному следователю о том, что у нее имеется гражданский муж, вместе с которым она прожила три года. Сразу полезла в голову Катькина чепуха о том, что у Саши вполне может быть на стороне другая семья и что именно этим объясняется его отсутствие уже вторые сутки.

Стыдным вдруг показалась Снежанне правда об ее истинном семейном положении.

А что, в самом деле, она знает о своем гражданском муже? Зовут Саша, фамилия Степанов по паспорту. Ума хватило хотя бы на то, чтобы заглянуть однажды в его паспорт. Но вот до странички с семейным положением Снежанна так и недолистала. Сочла неприличным. Катька потом долго смеялась и злословила по этому поводу.

Что еще?

Знает, что он профессионально играет в бильярд. Здесь сомнений у нее не было, поскольку он однажды демонстрировал ей свое умение, выиграв на спор у ее знакомых ужин в ресторане. Ездит дважды в неделю – во вторник и четверг, редко в пятницу – играть куда-то за город. Этим зарабатывает неплохие деньги.

Куда? Он ей не говорил. Она не расспрашивала.

Что еще?

Знает, что глаза у него карие, рост средний, худощавый, темные волосы зачесывает назад и убирает в хвост. Знает, что он ненавидит кашу, причем без разницы какую. Любит мясо в любом виде, блинчики и икру, предпочтительно черную, но и красную тоже ест.

Всем киселям и компотам предпочитает черный кофе.

Занимается ли спортом? А можно считать бильярд спортом? Если да, то да – занимается. Гантелей в доме, во всяком случае, нет. Штанги тоже. Ни лука со стрелами, ни оружия, ни бейсбольной биты. Ни марок, ни карт, ни этикеток, ничего из того, что намекало бы как-то на его хобби.

Ничего, кроме бильярда.

С алкоголем Саша осторожен. В общении с ней – тоже. Как только чувствует ее недовольство, сразу ускользает в тень и дожидается там нужного момента.

Что-то о его друзьях?

А нет друзей. Нет и не было в их общей жизни никогда. Снежанна их не знает, если они и имеются.

Родственники, знакомые?

То же самое – черная дыра. Саша никогда не рассказывал, она никогда не спрашивала.

И могла она при таком туманном положении вещей откровенничать с Бойцовым Дмитрием Степановичем?

Нет, не хотелось. Потому что стыдно. Потому что ничего особо рассказать не могла. И потому рассказать не могла, что не интересовалась никогда, а Саша не настаивал. Стало быть – сама виновата. А раз виновата, то и обнажать своей вины не стоило. Еще неизвестно, для чего она тут.

– Так одна живете или как? – почувствовав ее растерянность, повторил с нажимом Бойцов.

– Одна, – уже твердо ответила она и стянула с головы шапку.

В кабинете было жарко. Или так ей казалось. Щеки по-прежнему горели огнем, по шее и лопаткам струился пот. Меховую курточку она тоже расстегнула.

– Стало быть, живете одна, – медленно повторил Бойцов и начал что-то печатать. – Расскажите: как вы провели вчерашний день, Жанна Ивановна?

– Я? – Она снова растерялась.

Что рассказывать-то? Как в пробке стояла или с самого начала дня, с самого утра, когда с Сашей собачилась на собственной кухне? Нет, это решила опустить. Она ведь сказала, что одна живет.

– Поехала к тетке на кладбище, но завязла в пробке и простояла в ней три часа.

– Замечательно, – с удовлетворением констатировал Бойцов и снова зашлепал по клавишам. – Ничего странного не заметили, пока стояли в пробке?

– Странного? Да нет… А что я должна была заметить?

Она звонка ждала от Саши, а он не позвонил. Она злилась и строила планы мести, только и всего. Если это может показаться странным, то…

– Прямо перед вами стояла машина Сырникова Владимира Анатольевича, уважаемого человека и бизнесмена, – скрипнув зубами, процитировал Бойцов своего начальника. – Номер у него на машине еще такой примечательный. Три тройки.

– А-а-а, ну да, стоял такой джип. Только он потом почему-то так и остался стоять, когда все поехали. Я еще злилась, сигналила ему, а он ни с места. Может, бензин закончился. А покупать он не стал.

– Покупать? – поднял брови Бойцов. – Где покупать?

– Так там некоторые предприимчивые граждане организовали продажу бензина прямо на месте. Сновали с канистрами от машины к машине и сбывали ГСМ по баснословной цене. Зима, мало кто мотор глушил, кому же охота мерзнуть. А простояли долго.

– Ну да, ну да… – задумчиво отозвался Дмитрий, делая очередные пометки. – А Сырников, стало быть, отказался?

– Ну да.

– А с чего вы решили, что он отказался? Он что, вам об этом лично говорил?

– Нет, не говорил.

Снежанна поморщилась. Трясина какая-то, а не разговор. Неужели нельзя напрямую спросить обо всем. Вот бродит, бродит вокруг да около.

– А почему вы решили, что он отказался от бензина? – Бойцов подпер щеку кулаком, уставившись на девушку. – Расскажите все, как было. Это и в ваших интересах тоже, гражданка Образцова.

Начинается!

Снежанна еле удержалась от возмущенного возгласа. Сначала называют ее ценным свидетелем. Потом начинают откровенно угрожать.

– Дмитрий Степанович, вы эти штучки свои прекратите, – все же решилась она высказать свое возмущение и потянула шарф с шеи. – Если вас что-то конкретно интересует, спрашивайте.

– Хорошо, – еле успел он погасить улыбку, девочка оказалась с характером, это хорошо, он таких любил. – Меня интересует: с чего вы решили, что Сырников отказался от бензина?

– С того я решила, товарищ Бойцов, что мужчина, который залез к нему в машину с канистрой, потом не стал наливать бензин в бак, он даже не подошел к нему, а просто ушел.

– Ага. – Бойцов резво застрочил по клавишам. – К другим машинам этот мужчина с канистрой когда подходил, то непременно в бак выливал ГСМ, а тут…

– Я не видела его у других машин, – вдруг вспомнила Снежанна.

– То есть?

Бойцов играл дурачка, хотя прекрасно понимал, что дядя этот возле других машин вряд ли терся. Но надо же было разговорить девчонку, чтобы она вспоминала, вспоминала все детали, кажущиеся ей незначительными.

– Там сновали какие-то мужики с канистрами, но этого я не видела рядом с ними точно.

– А вы так хорошо лицо его рассмотрели или?..

– А я видела, – перебила она его сердито, – что те трое или четверо мужиков были в куртках каких-то темных. А этот был в спецовке.

– Какой спецовке? Цвет помните?

– Ну… Темная такая ватная куртка, с какой-то яркой надписью на спине. Во всю спину: что-то там дор… или рем… или строй. Что-то типа того, я не вчитывалась.

– Итак, человек тот к группе торговцев никакого отношения не имел. Я вас правильно понял? Он особняком работал?

– Да, я его с теми мужчинами рядом не видела. Он как-то прямо у самой машины появился и…

– Итак, он действовал вполне самостоятельно и был один, без сообщников? – перебил ее Бойцов.

– Я не знаю, был ли он один! – снова возмутилась Снежанна. – Вы меня путаете, Дмитрий Степанович! Он просто возник с канистрой у машины, залез в салон, потом вылез с той же канистрой и ушел, не оглядываясь.

– Куда ушел? К следующей машине?

– Нет, он совсем ушел куда-то. Да и поехали мы сразу почти, как он вылез.

– А вам не показалось странным, что он полез в салон с канистрой? – вдруг спросил Бойцов.

– А почему мне это должно было показаться странным? – удивилась Снежанна.

И тут же вспомнила, что никто из предприимчивых торговцев вообще в машину не лез. Они подходили к водительской двери, осторожно стучали по стеклу, дожидались ответа и потом уже действовали по обстановке. Либо переходили к следующей машине, либо, взяв деньги, направлялись к баку и выливали содержимое канистры туда.

– А ведь точно… – пробормотала она и рассказала Бойцову, как все было. – Но мне это только сейчас кажется странным, тогда на это наверняка никто не обратил внимания. Все нервничали и стремились поскорее вырваться из этого плена.

– Замечательно, – вполголоса обронил Бойцов, не переставая печатать. – Изобретательно, ничего не скажешь… Лица его вы не рассмотрели? Цвет волос, глаз?

– О чем вы? Конечно, нет! Шапка на глазах низко, какие волосы? Лицо он ко мне и не поворачивал. А что случилось, Дмитрий Степанович? Что сделал тот человек, который был с канистрой?

– В спецовке? С длинным названием то ли дор… то ли рем… то ли строй… то ли все, вместе взятое?

– Да.

– Предположительно, он убил Сырникова Владимира Анатольевича. Если, конечно же, тот не был мертв до того, как этот мужчина к нему залез в салон.

– Не был он мертв. Точно не был, – задумалась Снежанна.

– Откуда такая уверенность?

– Потому что… Потому что этот дядя, который был в джипе… – снова принялась она вспоминать, – он перед тем, как тот с канистрой к нему полез, опускал водительское стекло и рукой в перчатке стряхивал снег с козырька пластикового, который на двери вверху. Ну он еще от дождя защищает, когда куришь.

– Понял!

– Так вот он за минуту до визита этого с канистрой обметал снег с этого козыречка, потом стекло поднял, погазовал еще, а затем уже этот в спецовке появился. А… А как его убили?!