Дожить до утра

Глава 6

Николаев Роман Николаевич, заместитель начальника убойного отдела, с глухим стоном опустился на стул и со злостью швырнул папку с документами на соседний стол.

– На вот, дружочек, займись-ка делом, – сопроводил он свой бросок комментарием опешившему от неожиданности сотруднику Лене Усачеву. – А то все ерундой какой-то занимаешься…

– Роман Николаевич, – Леня приложил руку к сердцу, – неправда ваша. Все последнее время исключительно выполняю ваши распоряжения. Пусть они и не всегда мне нравятся. Но здесь, как говорится, выбирать не приходится.

– Ну-ну, поговори. – Роман вытащил сигарету из пачки и принялся растирать ее между большим и указательным пальцами. – Распустил я вас. На шею сели…

Леня решил не возражать. На шею они, конечно, ему не садились, но отношения в отделе действительно сложились почти дружеские. И как ни странно, работе это совсем не мешало. Как раз наоборот, чувствуя твердое плечо товарища, ребята, как могли, друг друга выручали.

Кроме него, в отделе работали еще два сотрудника. Но один из них, Копылов Саша, был сейчас на больничном. Ухитрился же человек в августовский зной подхватить ангину! А второй, Буряков Илья, уехал в отпуск к матери. Жила она где-то на Урале, посему скорого возвращения его никто не ждал. Ребята приготовились все положенные Илье по графику денечки отпахать на совесть за себя и за того парня. А поскольку работы было хоть отбавляй, Николаев и Усачев домой почти не уходили.

– Так, так, – листая тонюсенькую папку, всего лишь день назад выпрошенную в канцелярии, Леня надувал щеки и качал головой. – Ничего… Никто ничего не знает, не видел, не слышал и так далее… Стоп! А это что за Ксения Николаевна? Уж не та ли самая?..

– Та, та, – подтвердил Роман, завесившись плотной пеленой табачного дыма. – И она тоже ничего и никого… Ты знаешь, Лень, когда на меня вешают такое вот дело, то у меня челюсть начинает сводить. Ну просто спасу нет. Ноет, паразитка, ноет…

– Что, и сейчас? – Леня оторвал свой взгляд от исписанных страниц и повнимательнее присмотрелся к шефу. – И сейчас ноет?

– В том-то и дело, что нет, – ухмыльнулся Роман загадочно. – И чую печенкой, что дело все в этой черноглазой сучке.

Он выставил оба пальца с зажатой в них сигаретой в сторону Лени и несколько раз погрозил кому-то незримому, но, так и не решившись ни на какое откровение, лишь качнул головой.

Сказать по правде, Леня был заинтригован. И не столько необычным жестом начальника и его неоконченной фразой, сколько тем, что тот сконцентрировал внимание на цвете глаз этой дамочки. Нет, Николаев, конечно же, имел фотографическую память, мог в деталях описать и внешность, и туалет прошмыгнувшей мимо них в толпе женщины. Он, кстати сказать, и обязан был это уметь, занимая подобную должность.

Но то, как он это произнес…

Всего там было понамешано: и скрежета зубовного, и отвращения, и недовольства собой, но самое главное, что уловило чуткое ухо Леонида, так это хорошо завуалированную скрытую боль.

От неожиданно посетившей его мысли Усачев заерзал на месте, что, естественно, не могло укрыться от всевидящего ока руководства.

– Чего это ты занервничал? – вкрадчиво начал Николаев.

– Я?! – Леня выкатил на него глаза и вторично приложил руку к груди. – Да чтобы я, да ни в жисть, гражданин начальник!

– Хорош куражиться! – неожиданно вспылил Роман. – Я тебя насквозь вижу! Думаешь, поймать меня сумел? Ловкач… Устал я, Леня. Очень устал. А эта сука… Она бесит меня, понимаешь? Так бы взял и придушил! Черт!!!

Николаев откинулся на спинку стула и притушил окурок в переполненной пепельнице. Полуприкрыв глаза, он переваривал последние минуты его с Ксенией утреннего разговора и, как ни сложно было ему признаться в этом самому себе, не мог с ней не согласиться. Эта стерва действительно волновала его. Волновала больше, чем ему того хотелось бы. И хотя ему всегда нравились белокожие женщины с мягкими завитками белокурых волос, он не мог не думать о ней.

Сколько раз во время допросов он пытался глядеть на нее с пристрастием, взывая к чувству долга, дремлющему в этот момент. Сколько раз он пытался убедить самого себя, что для красивой женщины в ней слишком много всего: слишком темные волосы, до неприличной жгучести черные глаза, да и грудь для леди непристойно высока и упруга. Но отрицать, что ему до зуда в ладонях хочется дотронуться до этой груди, он не мог. Да скорее не в ее безупречном теле была проблема, хотя выточено оно было создателем безукоризненно, а в этих самых чертовых глазах!

Как-то, читая книгу одного из любителей изложить исторический ход событий на свой писательский лад, Николаев наткнулся на описание внешности Екатерины Второй. Так вот этот самый автор написал, что, вопреки всем утверждениям современников, была она на редкость мала ростом. Но обладала удивительной способностью сгибать спины придворных, глядя на них, приподняв подбородок и полуприкрыв веками глаза. Всякому хотелось прочесть что-нибудь важное для себя в ее царственном взоре, вот и выгибался каждый на свой лад. Отсюда-де и миф о ее высоком росте.

Если это правда, то что-то похожее было и у Ксении. Имелся в ее арсенале этот взгляд, особенно бесивший Николаева. В такие моменты ему хотелось схватить ее за плечи, встряхнуть что есть сил, сбросить с нее это надменное оцепенение. Заставить посмотреть на себя широко открытыми глазами, а не прятаться за непроницаемой вуалью полуопущенных ресниц.

Но она оставалась невозмутимой. А он все свое бешенство, все свое нерастраченное негодование хоронил глубоко внутри себя, где набирал силу до времени дремлющий вулкан. Боялся он в этой ситуации лишь одного – взрыва. Поскольку никому бы не смог ответить, что за этим последует…

Глава 7

Володю поминали все.

Сдвинули колченогие столы в кухне. Застелили их клеенками и принялись заставлять снедью, благо готовились весь вечер.

Ксюша во всеобщих приготовлениях участия не принимала. Потому как теперь являлась безработной и вольна была распоряжаться своим временем как хотела, она посвятила большую часть дня беготне по магазинам.

В результате ее хлопот в тарелках сейчас красовались и бутербродики с икоркой, и аппетитные пластинки семги вперемешку с сочными кусками копченого балыка.

– Ишь ты! – и тут не удержалась от завистливого возгласа Нинка. – Видать, неплохо на арбузах зарабатываешь!

– А ты сходи, попробуй, – беззлобно откликнулась Ксения, нарядившаяся по такому случаю в черную трикотажную кофточку, застегнутую наглухо до самой шеи. – Может, и того больше сгребешь…

– Нет, у меня не получится. Ты просто везучая. – Нинка махнула рукой и принялась выкладывать в большую глубокую тарелку картофельное пюре. – Не знаю, что там у тебя в прошлом за трагедия произошла. Володька, царствие ему небесное, спьяну что-то болтал здесь такое. Но вернуться с того света, так выглядеть… Да еще и не бедствовать…

– Э-эх, Нинка! – Ксюша взяла нарезанный хлеб и принялась раскладывать его по тарелкам. – Вроде и прожила ты немало, а не понимаешь, какой настоящая беда бывает.

– А чего я должна понимать-то? – Нинка облизнула ложку, пробуя картофель на предмет солености, и недоуменно пожала плечами. – Жива же!

– Может, и так, – не могла не согласиться Ксюша. – Только для меня в настоящий момент беда – это не когда ты мертв. А когда, стоя вот здесь вот, сейчас, живым себя не ощущать.

– Блажь это все, – не унималась соседка. – По мне, так уж лучше жить, чем в земле гнить.

Спорить Ксюша не стала. Лишь глубоко пару раз глубоко вздохнула и окинула внимательным взглядом стол. Вроде все было как положено. Все приборы на месте. В центре стола пустая тарелка. В ней стакан с водкой, накрытый кусочком хлеба, а рядом неизвестно кем оставленная связка Володиных ключей. Имел он такую привычку перепоручать кому-нибудь из соседей свои ключи. На всякий случай, чтобы не потерять спьяну. И тут ее кольнуло! Как же так, ведь одна из соседок говорила, что за два дня до своей смерти он спиртного в рот не брал. Зачем же он тогда ключи оставил?

– Девочки, – Ксюша склонила голову набок и, не отрывая взгляда от злополучной связки ключей, спросила: – А зачем Володя ключи оставлял на этот раз? Ведь он трезвый был.

Женщины, к тому времени покончившие со всеми приготовлениями и устало присевшие на табуретки, недоуменно переглянулись и поочередно пожали плечами.

– Вообще-то он их почти всегда мужику моему оставлял, – откликнулась после паузы Оксана. – Но он сейчас в ванной, как выйдет, спрошу. Но я что-то не видела, чтобы он их сюда клал.

В ее мужика Ксюша вцепилась похлеще опера. И зачем, и когда, и что он говорил при этом, и как выглядел. Несчастный Михайло, так звали мужа Оксаны, аж вспотел от волнения. Шутка ли, он, может быть, последним видел в живых Владимира, а весь разговор с ним ускользнул из его памяти.

– Да не помню я, Оксана, – окал он, опрокидывая рюмку за рюмкой. – Кажется, брякнул что-то вроде «на всякий случай», и все. Если бы я знал, что последний раз его вижу, я бы запомнил. Кому же теперь-то их отдавать?

– В ЖЭК надо сдать, – авторитетно заявил Нинкин муж, к тому времени заметно захмелевший и не спускавший сальных глаз с Ксении. – Правильно я говорю, Ксения Николаевна?

– Может быть, может быть, – рассеянно пробормотала она, совсем не обращая внимания на то, как бесится от ревности Нинка. – А родни у него не было?

Этот, казалось бы, простой вопрос привел всех в недоумение. Народ зашумел, задвигал стульями. Каждый начал что-то припоминать. Но ясность внесла все та же пожилая соседка, расчесавшая на этот раз свои седые волосы на прямой пробор.

– Сын у него, – заявила она, когда многоголосье понемногу затихло. – С матерью живет где-то на окраине. Димкой зовут. Оксаночка, какая же вкусная рыбка. Вы в каком магазине ее покупали?

– А сколько лет отпрыску? – непонятно почему заинтересовалась Ксюша, пропустив мимо ушей последний вопрос соседки.

– Ой, я и не знаю точно. – Соседка отложила вилку с нацепленным кусочком семги на край тарелки и наморщила лоб. – Кажется, шестнадцать. Может, чуть больше или меньше. Я думаю, что комната теперь ему достанется. Помнится, Володя говорил мне, что сын у него прописан.

Для всех эта новость явилась полной неожиданностью, но еще большей неожиданностью стало то, что на следующее утро этот самый сыночек явился по месту прописки и с напряженной полуулыбкой заявил присутствовавшим в тот момент на кухне жильцам о своих правах.

Не надо было быть сверхпроницательным человеком, чтобы с первого взгляда понять: великовозрастное Володино чадо – это олицетворение великого кошмара, после которого папашины посиделки с балалайкой покажутся раем.

Ксюша пропустила момент водворения на родительской жилплощади сего славного дитяти, но все последующие дни имела удовольствие лицезреть его отвратительную физиономию в непосредственной близости от себя.

Глава 8

– Максик, ты несправедлив к ней, – пыталась урезонить не в меру разошедшегося супруга Милочка. – Она старалась…

– Старалась?! – возопил Макс, перекрывая звук телевизора. – Что она делала?! Что?! При каждом удобном случае оскорбляла меня сверх всякой меры?! От тебя отворачивалась?! Валерку посылала куда только можно?! В этом проявлялось ее старание?! Ответь мне!

В гневе Макс был страшен. Желваки играли на скулах. Ежик волос, казалось, еще сильнее ощетинивался. А бугры мышц, перекатывающихся под тонкой футболкой, предостерегали каждого, что в дебаты с ним вступать опасно. Поостереглась и Милочка. Она закусила обиженно губку, поморгала глазками из-за непрошеных слез и, не встретив в лице мужа сочувствия, занялась маникюром.

В конце концов, может быть, Макс и прав. Сколько можно с ней возиться? Они с Леркой от ее постели в больнице не отходили, когда Виктор их туда отвез. Затем навещали каждый день в доме у Виктора. Стоит вспомнить, каких трудов ему стоило уговорить ее пожить у него!

А куда, спрашивается, ей было идти?! Пока лежала в коме, ее предприятие едва не разорилось. Квартиру пришлось отдать за долги. Затем дальше – больше…

Милочка вспомнила, как стойко встретила Ксюша известие о том, что она теперь не является хозяйкой ателье и магазинов, и тяжело вздохнула. Как удалось перекупить акции той миловидной гадине, завладевшей контрольным пакетом, до сих пор для Милочки остается загадкой. Ведь все люди были на редкость преданны Ксюше. Почему же они вдруг так поступили?

– Не стоит забивать себе голову ненужными проблемами. – Макс вернулся из кухни и, потягивая пиво из жестяной банки, внимательно смотрел на попритихшую супругу. – В конце концов, у нее своя жизнь, а у нас своя. Так я говорю, малыш?

– Да, – согласно кивнула она, но глаз не подняла. Пусть помучается, раз позволяет себе голос на нее повышать.

– Эй, – безотказно сработала Милочкина уловка. – Мила, посмотри на меня, котенок…

Далее должен был последовать судорожный вздох, частые взмахи ресницами и в довершение дрожащий голосок, жалобно просящий не обращать на нее внимания.

Макс был, как всегда, раздавлен. Он до боли любил ее. Любил трепетно, нежно, как ребенка. Он и относился к ней, как к большому ребенку, но эта ее подруга…

– Милая, ну пожалуйста, ну прости меня! – Он опустился на пол перед креслом, где она сидела, и положил ей голову на колени. – Я был не прав, накричав на тебя. Ты же здесь ни при чем… Пожалуйста, прости меня…

– Хорошо. – Угрызения совести, как всегда, просыпавшиеся в ней в такие моменты, сподвигли ее на встречные извинения. – Это ты прости меня, Максик. Я больше не буду приставать к тебе с подобными просьбами. В конце концов, действительно, пусть сама во всем разбирается. Ты и так с ней нянчился предостаточно. Я до сих пор не могу без содрогания вспоминать тот вагончик в тупике…

Там они отыскали Ксюшу спустя два месяца после ее ухода от Виктора. Они облазили весь город, прежде чем наткнулись на ее след. Благо подруга имела колоритную фигуру, которую трудно было скрыть под самой затрапезной одеждой, и лицо, обращающее на себя внимание даже с выражением полного равнодушия ко всему окружающему.

Вагончик этот, облюбованный бездомными и кишевший насекомыми, давно числился по документам уничтоженным и стоял в самом дальнем тупике. Но то ли руки у руководства вокзала до него не доходили, то ли жалко было сирых и лишенных крова, но он существовал там вот уже добрых три года.

Ксюша лежала на верхней полке на облезлом матраце и невидящими глазами смотрела в окно.

Подруги, подталкиваемые сзади нетерпеливым Максом, застыли, прижимая руки к груди, в немом изумлении, не в силах проронить ни слова.

– Ксю-ю-ша, – заикаясь, позвала ее Валерия. – Ты ли это?!

Ксения свесила с полки растрепанную голову и, окинув пустым взглядом всю троицу, не проронила ни слова.

– Идем отсюда немедленно! – попыталась действовать с места в карьер Милочка. – У нас мало времени!..

Тогда подруга свесила правую руку и слабым шевелением кисти попросила их убраться вон.

С Милочкой случилась истерика. Она стонала, билась в рыданиях, умоляла, но Ксюша лишь молча отвернулась от них.

Дома Макс напоил жену успокоительным. Взял на руки и долго носил по комнате, баюкая, словно младенца. А наутро Милочка взяла с него слово, что он вытащит Ксюшу из этой клоаки.

Макс слово свое сдержал, но, как сейчас оказалось, проблемы на этом не закончились.

Глава 9

Ксюша смотрела в окно и дивилась умиротворению, царившему в природе. Ни одна веточка не шелохнется. Ни один листок не дрогнет. Природа настойчиво приглашала утомленных вечной суетой людей предаться блаженному состоянию покоя.

– Да уж! – ворчливо произнесла Ксюша, отрывая руки от подоконника и поправляя тюлевую занавеску. – Отдохнешь тут…

Недовольство ее объяснялось прежде всего тем, что новый сосед, то бишь семнадцатилетний сын покойного Володи, свое водворение на отцовской жилплощади начал с того, что объявил негласную войну ей – Ксюше. Поначалу это ее забавляло, хоть какая-то да встряска на фоне серой унылости ее существования, но затем…

Затем проблемы стали серьезнее. То вода отключится в тот момент, когда она намыливает голову в ванной, хоть на манер героя «Двенадцати стульев» выбегай на лестничную клетку голышом. То в супе окажется содержимое сахарницы с соседского стола, что опять же влекло за собой неприятности. То белье, замоченное в тазике, она обнаруживала вываленным прямо на пол. Ну как тут не взбеситься!

Ксюша потихоньку свирепела, но, подобно хищнику морских глубин, к жертве не приближалась, а лишь нарезала вокруг нее широкие круги. Но день за днем радиус этих кругов становился все меньше и меньше.

И вот в один прекрасный момент, когда, открыв дверь и обнаружив на своем пороге пару дохлых крыс, Ксения едва не лишилась дара речи, она поняла, что настала пора действовать.

Дмитрий открыл ей почти сразу. У нее даже сложилось впечатление, что он давно ее поджидал.

– Вы ко мне? – Белесые ресницы над наглыми голубоватыми глазами изумленно взлетели вверх.

Проигнорировав вопрос, она подняла кверху удерживаемых за хвосты крыс и молча сунула их ему в нос.

Подумать только, он даже не отпрянул, хотя она могла поклясться, что все-таки коснулась тушками его лица. То ли парень не почувствовал, то ли выдержки ему было не занимать.

– Твоя работа?! – прошипела Ксюша и швырнула крыс на середину комнаты.

Дмитрий молчал. Отступив чуть в сторону, он прищурил один глаз и с ядовитой ухмылкой наблюдал за неистовством своей соседки. Сказать по правде, его это забавляло. Как он старался все эти несколько дней. Как пытался вывести ее из равновесия, но ей все было нипочем. А тут, подумать только, взбесилась из-за парочки каких-то дохлых животных.

Ксения между тем прошла в комнату и принялась вышагивать от двери к окну, заложив руки за спину.

– И долго это будет продолжаться? – нарушила она тишину после непродолжительной паузы. – Можно полюбопытствовать – отчего это из всех, кто тебя окружает, ты выбрал объектом для издевательств именно меня?

Он молчал, но ухмылка стала еще более едкой.

– Чего молчишь, белобрысый? – Она подошла к нему почти вплотную. – Чего тебе от меня нужно?

– Ничего, – выдал он и недоуменно пожал плечами. – Я вообще не понимаю, о чем вы говорите. О каких-то издевательствах… У меня и в мыслях-то никогда подобного не могло быть…

– Во-он как?! – Ксюша попристальнее пригляделась к нему.

Высокий, но, судя по сутулости и некрепости кости, еще вымахает на голову. Достаточно широк в плечах. Мускулатура развита, как у грузчика. Именно грузчика – в тренажерных залах такие мышцы не смастеришь. Да и мозоли на широких ладонях красноречивее всяких слов подтверждали ее догадку – парень успел потрудиться за свою недолгую жизнь.

Волосы жесткие и совершенно белые, как, впрочем, и брови с ресницами.

– Альбинос, – вслух прошептала она, блуждая взглядом по застывшему в метре от нее юноше.

Глаза чуть тронутые голубизной и глубоко посаженные. Выражение их можно было бы прочесть, лишь приблизившись к ним вплотную, но Ксюша не рискнула. Стоило взглянуть на узкую полоску поджатых губ, как сразу становилось понятно – парень опасен.

– В общем, слушай, – вдоволь наглядевшись на соседа, оборвала Ксюша молчание. – Еще раз приблизишься к моей комнате, к моим вещам, или что еще взбредет в твою белокурую головенку, узнаешь по-настоящему, какой я могу быть гадиной…

Говорить этого она совсем не собиралась. Сама не знала, как это у нее вырвалось, но, бросив ему вызов, отступить уже не могла.

С этого дня соседи, затаив дыхание, следили за ходом военных действий, разворачивающихся в квартире. Их головы поочередно поворачивались то в одну, то в другую сторону, ожидая ответного удара одного из сцепившихся противников. Те в средствах не были особенно разборчивы. В ход шло все: перевернутые кастрюли с варевом, кучи мусора у порога, забитые спичками замочные скважины и многие другие пакости. Ксюша, поначалу дивившаяся изобретательности соседа, постепенно увлеклась процессом отмщения и уже через две недели могла с твердой уверенностью сказать, что в паскудстве выходок она нисколько ему не уступает.

– Ничего, – приговаривала она, убирая следы разрушений после очередного соседского контрнаступления. – Я теперь безработная. Времени у меня предостаточно. Так что держись, Диман!..

И Диман держался. Более того! Чем больше проходило времени, тем азартнее он становился. Если поначалу в движениях его наблюдалась некоторая скованность, во взгляде настороженность, а в речах нервозность, то по истечении времени все эти факторы постепенно сошли на нет. И Ксения уже с трудом узнавала в самоуверенном, вечно улыбающемся и вальяжном молодом человеке того белобрысого угрюмого парня, который появился в их коммуналке всего лишь месяц назад.

– Ой, что-то будет дальше?! – шептались соседки, шустря у газовых плит. – Ой, добра не будет! Кто-то из них рано или поздно да проиграет!..

Но в этой войне не оказалось ни победителя, ни побежденного…