Цена жизни – смерть

6

Турецкий просидел у себя в кабинете почти до девяти вечера, удерживали его на работе по преимуществу не дела, а наличие кондиционера. И слоняться по собственной пустой квартире – пренеприятнейшее занятие. Дома тихо и жутко, как в мертвом городе. В результате, когда он добрался до своего жилища, под дверью уже торчал Грязнов и терзал звонок.

– Скажи спасибо, что я культурный человек, – сказал злой и потный Славка. – В следующий раз буду из пистолета замок открывать. Или группу захвата приглашу.

– Лучше пожарную команду. Тогда не придется подниматься на лифте, подадут прямо на кухню через балкон.

Несмотря на поздний час, жара и не думала спадать. Турецкий распахнул настежь все окна, но от этого стало только хуже: воздух на улице за день накалился, и асфальт во дворе, и вообще вся Москва. Вдобавок пацаны подпалили где-то поблизости несколько шин, вонь и копоть стояла по всей Фрунзенской набережной.

Турецкий с Грязновым разделись до трусов. Бутылку коньяка на пять минут поставили в морозилку, изъяли оттуда миску со льдом и направили на нее все вентиляторы в доме (три штуки), а принесенных Грязновым цыплят кинули на сковородку разогреваться. Атмосфера стала частично пригодной для жизни.

– Есть оригинальный тост, – объявил Грязнов, доставая из морозилки коньяк. – За идиллию!

– За отсутствующих здесь дам! – поддержал Турецкий.

Но настоящей идиллии не получилось. Именно из-за отсутствия дам. К тому моменту, когда цыплята окончательно обуглились, сыщики поглотили не более трети бутылки. Без всякого энтузиазма.

– Сашка, надо пригласить Старухину, – в задумчивости произнес Грязнов. – Шутка.

– Согласен. Шутка.

– Зря шутишь – не улавливаешь сути момента. Еще через двести граммов с тебя начнет спадать маска «важняка», и после этого она, как великая физиономистка, все прочтет на твоем лице, тебе даже говорить ничего не придется.

– Она не согласится, – вздохнул Турецкий. – Твоих волосатых ног испугается. Давай лучше Клаву Шиффер пригласим. Может, она цыплят лучше тебя разогревать умеет.

Потом они обсудили более реальные кандидатуры, и Грязнов принялся звонить. А еще через пятнадцать минут раздался звонок в дверь.

– Открывай ты! – Турецкий подскочил и вприпрыжку помчался за брюками. До того успех Славкиной затеи казался столь же сомнительным, как в случае со Старухиной и Клавой Шиффер.

Турецкий принял парадный вид, тщательно оглядел себя и с замиранием сердца проследовал на кухню.

– Добрый вечер, Сан Борисыч! – Это был Денис.

Грязнов-старший недовольно стаскивал штаны. Турецкий последовал его примеру. Потом подал Денису стопку, но он отказался.

– Жарко, я пивка принес. – Он указал на холодильник с неплотно прикрытой дверцей.

Внутри оказалось два ящика «Амстела». В этом просматривалось какое-то скрытое неуважение к его, А. Б. Турецкого, персоне, но в чем именно оно состоит, он так и не смог сформулировать для себя. Возможно, в том, что пришел Денис, а не Старухина.

Денис открыл себе бутылку пива, взглядом поискал стакан, не нашел – пришлось удовольствоваться чашкой. Турецкий наблюдал за ним с ехидцей и, все еще непонятно на что обиженный, не сказал, что стаканы в гостиной в серванте.

А Денису и из чашки оказалось вполне удобно.

– Сан Борисыч, – он осушил полбутылки и, блаженно растянувшись на стуле, закурил, – тут одна интересность обнаружилась: наш Жека совсем недавно лечился в клинике при НИИ нейрофизиологии и нейропатологии. Выписался он тринадцатого июня, а шестнадцатого руководитель клиники профессор Сахнов был убит.

– И? – осторожно спросил Турецкий.

– Я, конечно, не утверждаю, что это Жека его пришил, но есть повод проверить его последнюю госпитализацию более подробно.

– О чем это вы, мужики? Мы пиво пить собрались или на производственное совещание? – возмутился Грязнов и, решительно отодвинув бутылки, разлил по стопкам коньяк. – И с каких это пор, герр Турецкий, мой родной племянник на тебя батрачит? Ты что, его на полставки младшего прокурора оформил?

Турецкий слегка разомлел и вдруг понял, что дамы в такую жару были бы внапряг, и даже хорошо, что их нет. И на Дениса он зря обижался.

– Не-а, Слава, я ему такого клиента нашел! Целый вице-премьер, большой человек, а главное – не стеснен в средствах. Кстати, пиво, Денис, тоже включи ему в счет, в качестве расходов на форс-мажорные обстоятельства.

– И по две бутылки коньяка в день, – добавил Грязнов. – Вернее, в сутки.

– Коньяк, Слава, придется квалифицированно отрабатывать, – заметил Турецкий.

– А я что, я разве против? Все равно у вас без меня ни хрена не выйдет, а так – лишний стимул к конструктивному сотрудничеству. Чего там стряслось у вашего вице-премьера, жена, что ли, к нефтяному магнату ушла?

– Он у нас сам магнат, – откликнулся Турецкий, – курирует энергетические отрасли, а ушел от него сын.

– С магната можно и по четыре бутылки потребовать, – прикинул Грязнов, – а то и по пять. Будем создавать стратегический запас на зиму. Ладно, быстро излагайте, чего нужно, и на том о работе закончим.

– Ты про этого профессора что-нибудь знаешь? – лениво спросил Турецкий. – Как его там…

– Сахнов, – подсказал Денис.

– А это разве не твое дело? – удивился Грязнов. – Я думал, у вас в Генпрокуратуре только ты один и работаешь…

– А это мы расследуем?

– Ну.

– Значит, еще кто-то работает, – вздохнул Турецкий.

– Сахнов ваш на машине разбился, а потом у него дырку в голове нашли. Я, собственно, особенно не в курсе. Но если нужно, могу поговорить…

Турецкий снова вздохнул:

– Ладно, я сам.

– Дядь Слава, нужно нашего пропавшего Промыслова по сводкам проверить: ДТП, неопознанные трупы или, может, он вообще в розыске числится.

7

С утра Турецкий поехал навестить хиппарей с промысловской квартиры.

Они уже проспались, и все, кроме Заи, способны были воспринимать окружающее вполне адекватно. Промыслова по фотографии опознали трое из пяти парней, но никто из них понятия не имел о его нынешнем местонахождении. Двадцатого июня, когда в последний раз Жека появлялся на своей квартире, они всей компанией были в Крыму, о чем заявили единодушно, и даже взялись расписывать Турецкому прелести пеших походов по южному берегу. С Сарыча на Балаклаву. И обратно. А потом…

Турецкий переписал их координаты, хотя был почти уверен, что пользы от этого мало. Можно, конечно, проверить, действительно ли они были в Крыму или врут, но это уже в крайнем случае. Судя по всему, с Жекой у них мало общего, просто пользовались его квартирой – ничего особенного в этом не было: нерушимое наркоманское братство.

И еще маленький нюанс, который грозил вырасти в огромную проблему. Любители тибетских напевов дружно утверждали, что Жека давно и прочно сидит на героине, что не очень согласуется со словами его папаши, но, возможно, тот не совсем в курсе. Жека мог ему всего и не рассказывать (наркоманы не самый искренний народ), а какова рыночная стоимость дозы колес или опиума и почему сын просил больше денег, Промыслов-старший наверняка не уточнял.

По поводу убийства Сахнова нужно держать военный совет с Меркуловым. Для начала выяснить, кто ведет дело, потом получить доступ к материалам следствия, и, по возможности, без объяснения причин собственной заинтересованности. А без помощи Меркулова тут не обойтись никак.

Меркулов разговаривал по телефону. Точнее, слушал с утомленным видом. Должно быть, высокое начальство.

– Давай, что там у тебя, – сказал он, прикрыв трубку ладонью.

– Я хочу ознакомиться с делом об убийстве директора клиники, где лечился наш пропавший.

Турецкий не успел изложить свои соображения, Меркулов кивнул и, продолжая внимать начальству, набрал номер на другом аппарате:

– Алексей Геннадиевич? Сейчас к тебе подойдет Александр Борисович Турецкий, он занимается одним из пациентов Сахнова, введешь его в курс дела.

– Что за Алексей Геннадиевич? – вполголоса поинтересовался Турецкий.

– Азаров. – Меркулов хотел что-то добавить, но по телефону от него, похоже, потребовали отчета. – Все необходимые меры… – Меркулова опять перебили, и он махнул Турецкому рукой, что означало примерно следующее: иди работай и не мешай другим.

С Азаровым Турецкий до сих пор не пересекался. Ему было двадцать восемь или даже двадцать семь лет, тем не менее он уже успел стать «важняком». За какие такие особые заслуги – неизвестно, наверняка чей-то протеже. Никаких слухов и сплетен по этому поводу Турецкий вспомнить так и не смог, сколько ни старался, единственное, что ему удалось восстановить по памяти совершенно отчетливо, – лицо Азарова. Волосы прямые, темные, глаза близко посаженные, лицо вытянутое, нос орлиный, сломанный. И это правильно.

Азаров ждал его в коридоре с толстой папкой под мышкой.

– Александр Борисович? Я Алексей Азаров, добрый день. Давайте пройдем к вам: у меня кондишен барахлит.

Такой поворот Турецкого обрадовал: на своем поле на правах хозяина проще давить авторитетом. Поэтому он молчал, пока не уселся в свое любимое кресло.

– Ну что там у нас есть?

– Сахнов Георгий Емельянович, профессор, директор НИИ нейрофизиологии и нейропатологии, ведущий специалист действующего при НИИ наркодиспансера, действительный член Академии медицинских наук Российской Федерации и прочая, и прочая, и прочая. Погиб в результате дорожно-транспортного происшествия при выезде из Москвы по Дмитровскому шоссе шестнадцатого июня около шести часов утра – на большой скорости не справился с управлением.

– Стоп, стоп, стоп. Я что-то не понимаю. Его все-таки убили или он погиб в результате несчастного случая? Если последнее, тогда при чем здесь Генпрокуратура, с каких это пор мы занимаемся ДТП?!

– Одну минуту, Александр Борисович, я как раз подхожу к сути дела. По данным судмедэкспертизы, Сахнов скончался не от травм, полученных при аварии. К этому моменту он уже был мертв от десяти минут до получаса.

– Замечательно, – пробурчал Турецкий. – От травм при аварии он не скончался. От них он ожил.

Азаров открыл следственное дело на нужной странице и протянул Турецкому. Он быстро пробежал глазами акт экспертизы. Акт не содержал ничего сверх того, о чем только что было сказано. Итак, профессор Сахнов действительно убит. С этим, по крайней мере, разобрались.

Убедившись, что Турецкий прочел заключение судмедэксперта, Азаров продолжил:

– Есть пять (!) очевидцев, все ехали в одной машине, возвращались с дачи.

– Очевидцев чего?

– Непосредственно самой аварии – как он вылетел на обочину и врезался в столб – никто не видел. Свидетели слышали сильный удар и подъехали к месту происшествия меньше чем через минуту. Дальше начинается самое интересное. Пока свидетели вытаскивали тело Сахнова из-под обломков, появились двое сотрудников автоинспекции, очень оперативно: прошло, по разным показаниям, от двух до пяти минут. Они покрутились вокруг сахновской тачки, якобы вызвали по рации опергруппу, записали фамилии свидетелей происшествия, попросили не расходиться и отчалили. Свидетели прождали еще полчаса, пока не появились еще одни гаишники – на этот раз уже настоящие.

– А первые, значит, больше не светились?

– Нет. Я проверил все зарегистрированные сообщения. Сведения об аварии на Дмитровском шоссе поступили в шесть тридцать две, когда наших виртуальных ментов и след простыл.

Турецкий вздохнул и не почувствовал никакого облегчения.

– Ну хорошо. Меня, собственно, интересует связь между убийством Сахнова и его профессиональной деятельностью. Есть какие-нибудь зацепки, Алексей Геннадиевич?

– Геннадиевича можно опустить. Пока выявлена всего одна связь – зато практически железная. В машине Сахнова обнаружено значительное количество героина. В его квартире во время обыска – и того больше. Недельный запас для всех его хануриков. Я пытался выяснить, что к чему, непосредственно в клинике, но без шума – сами понимаете: уважаемый человек, медицинское светило и все такое прочее. Но там круговая порука, все молчат.

– Молчат как рыбы об лед, – грустно добавил Турецкий.

– Точно так. Можно, конечно, внедрить своего человека, но, во-первых, это бюрократическая волокита, нужно согласовывать с УНОН, во-вторых, время упущено. С момента смерти Сахнова схема распространения наркотиков в клинике уже наверняка поменялась.

– А ты уверен, Алексей, что это не подставка? Если кто-то посадил уже мертвого Сахнова в машину и упер его ногу в педаль газа, почему этот кто-то не мог подбросить наркоту в багажник и в квартиру?

Азаров как-то странно посмотрел на Турецкого, словно почувствовал в его словах подвох.

– Вы уже не первый, кто выгораживает Сахнова. У вас, как я понимаю, есть какие-то факты?

– Никого я не выгораживаю, – возразил удивленный Турецкий. – Просто высказываю версию. Вполне допустимую. На тебя что, кто-то давил в связи с этим делом? Костя… Константин Дмитриевич в курсе?

– Я нашел одного бывшего пациента Сахнова. Он… подтвердил, правда при беседе, что наш уважаемый профессор снабжал пациентов наркотиками через доверенных сотрудников. Но официальные показания он давать отказывается – боится. И правильно делает, между нами говоря. Я что-то ничего пока не слышал о существовании российской программы защиты свидетелей. Так что хоть уверенность в причастности Сахнова у меня и есть, но фактов-то нет…

Азаров замолчал, выжидающе глядя на Турецкого, очевидно собираясь теперь услышать его историю. Вопрос о давлении он, между прочим, аккуратно обошел, подумал Турецкий. Вообще парень – явно не промах. С этим делом ходит наверняка как по минному полю, но до сих пор не подорвался и не наложил в штаны. Но не это сейчас главное. Когда Азаров сказал про бывшего сахновского пациента, у Турецкого затеплилась надежда, почти уверенность.

– Кто этот свидетель? – спросил он, стараясь не показать своей заинтересованности.

– Александр Борисович, – усмехнулся Азаров, – вы прекрасно понимаете.

– Ты мне не доверяешь? – выпалил Турецкий. – Нужно письменное указание от Меркулова?

– Я вам доверяю, Александр Борисович, я же рассказал вам о свидетеле, хотя в материалах по делу вы не найдете о нем ни строчки. Но мне не известны причины вашего интереса, а не зная их, я не могу гарантировать ему безопасность, да и вы сами, скорее всего, тоже. Есть еще и второе «но», которое все и определяет: я сам не знаю его имени.

– ?!

– Он вышел на меня самостоятельно и обещал поддерживать связь более или менее регулярно.

– Твой свидетель – мужчина?

– Я бы сказал, совсем пацан: ему лет двадцать максимум.

Промыслов отпадает. Обидно, подумал Турецкий. Ему тридцать два, и он наркоман, на двадцатилетнего никак не тянет.

– А когда этот тип лечился последний раз?

– По его словам, более года назад, но он может сознательно называть неверные сроки, чтобы я его не вычислил.

– А ты не пытался сфотографировать и предъявить карточку сотрудникам клиники для опознания?

– Нет, конечно, Александр Борисович, это было бы тактически неверно. Он сам на меня вышел и никаких рычагов, чтобы заставить его колоться, у меня нет. Пусть пока играет по своим правилам. Если я его засвечу – всем будет хуже.

Может, подумал Турецкий, Азаров допросил информатора-агента какой-нибудь службы МВД или ФСБ и не может его афишировать? Один черт… После некоторых колебаний Турецкий достал фотографию Промыслова и протянул Азарову:

– Поинтересуйся при встрече, что он о нем знает.

Азаров внимательно рассмотрел снимок:

– Кто это?

– Тоже пациент Сахнова, зовут Евгений. Пока все.

– Хорошо, договорились.

Азаров засобирался.

– Погоди, а мотив убийства Сахнова ты установил? – спросил Турецкий.

– Версий несколько. Наиболее вероятные, на мой взгляд, две: либо он не заплатил вовремя поставщикам, либо что-то не поделил с «крышей», – скорее всего, с большими звездами из МВД. Но вы сами понимаете: это только мои предположения, и вообще, дело дохлое. Ладно, Александр Борисович, я пошел, если что-нибудь выясню про вашего Евгения, сразу сообщу. Все, счастливо.

Темнит коллега, подумал Турецкий, глядя ему вслед. Если Сахнов действительно занимался распространением наркотиков – этого не скрыть от ближайшего окружения, как ни крути. Не может же, в конце концов, лечащий врач не заметить, что его пациент под кайфом. И насчет круговой поруки – тоже туфта, всегда найдется слабое звено в цепи империализма… А Азаров как следователь ведет себя странно, это видно с первого взгляда, хотел бы – поставил бы всех на уши в сахновской клинике. Но не поставил и оправдание нашел – была установка действовать без лишнего шума. Возможно, даже от Кости. Выходит, нашему юному другу указали на его место в истории. И он в целом согласился. А теперь потихоньку что-то там себе разнюхивает в надежде повысить свой статус.

Ползучий борец с мафией, придумал определение Турецкий. Оно ему понравилось, и от этого захотелось поскорее приняться за работу, но для начала выпить пива похолоднее. Потому что опять начиналась жара, и остатки вчерашней амстеловской роскоши нагревались в портфеле.

8

Расправившись с пивом, Турецкий занялся «скорой помощью», предположительно увозившей Промыслова вечером двадцатого июня.

Но оказалось, что к Промыслову эта «скорая» отношения не имеет: действительно, двадцатого июня в восемь сорок пять вечера был вызов на Цветной бульвар по поводу острых болей в животе. Женщину сорока пяти лет госпитализировали с подозрением на аппендицит, но выяснилось, что это пищевое отравление – дамочка объелась грибами.

Турецкий был искренне разочарован.

Значит, и это дорога в никуда.

Для очистки совести нужно теперь проверить названного Нинзей Вовика, а потом переключаться на нормальных знакомых Промыслова, в смысле ненаркоманов.

Перспектива отпуска стремительно отдалялась. То есть становилась все перспективней и перспективней.

9

Вовик проживал в классической пятиэтажной хрущобе.

Турецкий с Денисом подъехали к дому со стороны двора. И, не сговариваясь, начали изучать балконы. Ничего экстраординарного на этот раз не обнаружилось – самый большой оригинал на четвертом этаже в крайнем подъезде вывесил флаг ООН. Этажом ниже бабулька-огородница обихаживала грандиозных размеров кабачки.

– Смотрите, Сан Борисыч, чернобыльские овощи.

– Это вьетнамские кабачки, – выказал осведомленность Турецкий. – Вымахивают метра два длиной, а можно, кстати, не дожидаться, понемногу отрезать и трескать. А они тем временем заново отрастают. Единственная проблема: как их опылять. Им нужен специфический вьетнамский кабачковый ночной мотылек, который у нас не водится. А цветут они всего одну ночь, поэтому приходится целую неделю по ночам караулить с кисточкой, чтобы вовремя совершить акт искусственного осеменения.

Денис никак не прокомментировал глубокие сельскохозяйственные познания старшего товарища, чем заслужил молчаливое одобрение. Со вчерашнего дня, после посещения промысловской квартиры, когда выяснилось, что Денис в курсе жизненного цикла травников, а он, Турецкий, нет, «важняк», постоянно чувствовал собственную моральную устарелость. Он, похоже, отстал от этой самой жизни, причем, как это обычно и бывает, незаметно, но безнадежно.

Поднялись на четвертый этаж. В ту самую квартиру, где на балконе висел ооновский флаг. После этого всякие Кривенковы будут рассказывать, как тяжело выявить наркоманов, подумал Турецкий. Он вытер пот и позвонил в дверь.

В квартире определенно что-то происходило, кто-то чем-то бухал, матерился, включал и выключал воду, но на звонки в дверь упорно не реагировал. Турецкий продолжал настойчиво давить кнопку. Хозяин так же настойчиво его игнорировал.

Денис, несмотря на отменные физические кондиции, а может, и благодаря им, тоже покрылся потом и стал понемногу закипать.

– Заглюкался наш Вовик, – предположил он. – Под кайфом, урод, наверное, воображает, что стирает носки или делает генеральную уборку. Я, как назло, пива нахлебался, держусь из последних сил…

Турецкий укоризненно посмотрел на него. Денис немедленно смутился:

– Ну ладно, дайте, что ли, ногой попробую.

Турецкий посторонился, освобождая Денису оперативный простор. В это время из-за двери грохнул выстрел, через полсекунды еще один. Стреляли, наверное, из дробовика, картечью, в двери на уровне пояса образовались два отверстия с рваными краями, как раз напротив того места, где только что стоял Турецкий и куда намеревался заехать ногой Денис. Не дожидаясь, пока Вовик, или кто там еще, перезарядит свою берданку, Денис сделал то, что собирался, – что есть силы ударил ногой повыше замка. Дверь у Вовика, как и весь дом, была стандартная хрущевская – хилая, открывающаяся вовнутрь, но первый натиск выдержала.

Пока Денис примерялся, как бы приложиться еще сильнее, рискуя получить очередной заряд картечи в живот, Турецкий вытащил захваченный на всякий случай «макаров» и всадил три пули в замок.

Одновременно с Денисом они вломились в узкий коридор, ружье лежало на полу, – видимо, боеприпасы кончились. Истерзанную входную дверь тут же захлопнуло сквозняком.

– На балкон! – скомандовал Турецкий, первым сообразивший, откуда ветер дует.

Балконная дверь была распахнута, и некто медленно переваливался через перила головой вниз, они видели только его ноги, готовые оторваться от земли. Денис юркнул в проход раньше Турецкого и успел поймать неизвестного уже в полете. Человек, похоже, не обрадовался чудесному спасению и начал извиваться, пытаясь вырваться из Денисовых объятий. Турецкий сорвал бельевую веревку и несколько раз обмотал ею падальщику ноги, закрепил конец за перила и, обеспечив таким образом страховку, стал помогать Денису его вытаскивать.

Но парень, вопящий не своим голосом и, по-видимому, совершенно обалдевший, ухитрился дернуться с такой силой, что едва не увлек за собой Дениса вместе с Турецким. Под их весом металлическую решетку выворотило с корнем из бетонного основания. Турецкий, стоявший на полшага дальше от края, сумел ухватить Дениса за брюки, и только благодаря этому Грязнов-младший не сорвался вниз. Третий участник событий, привязанный за ноги бельевой веревкой к завалившейся на пол и держащейся на честном слове балконной ограде, продолжал извиваться, как червь-бодрячок на крючке.

Денис, став на колени, опять поймал его за щиколотки и потянул наверх. Но он вцепился мертвой хваткой сумасшедшего в арматуру, наваренную этажом ниже, служившую несущей для гигантских кабачков.

Турецкий попытался помочь – безрезультатно. Тут он увидел, что бабулька-огородница, до сих пор с интересом наблюдавшая за всеми перипетиями борьбы, почуяв прямую угрозу своим зеленым насаждениям, заорала:

– Сгинь! Сгинь! Да что же это творится такое?!

– Держи! – приказал Турецкий Денису, видя, что их усилия напрасны. – Сейчас снизу подам. – И гаркнул на бабульку, которая продолжала причитать: – Бегом, мамаша, открой мне!

Когда он сбежал на третий этаж, дверь была заперта. Турецкий забарабанил кулаком:

– Скорее, бабка, сейчас сорвется!

– А ты кто такой? – спросила она изнутри недоверчиво. Глазка в двери не было, цепочки, наверное, тоже.

– Служба спасения на крышах!!! Открывай, а то стрелять буду!!!

Дверь слегка приотворилась. Турецкий толкнул ее плечом, едва не завалив пожилую женщину, и рванул на балкон. Слава богу, жилец с четвертого этажа все еще болтался на прежнем месте. Турецкий встал на табуретку и от души огрел его рукояткой пистолета по затылку. Висящий вниз головой сразу обмяк. Турецкий дрожащими от волнения руками расцепил судорожную хватку, которой ненормальный впился в металлические прутья, при этом ободрал в кровь пальцы – и махнул Денису:

– Вира!

Турецкий поднялся наверх и оглядел поле после битвы.

Насильно спасенный гражданин корчился в судорогах на диване.

Денис закрыл дверь на балкон – от греха подальше, и правильно, подумал Турецкий: выпорхнет – опять его лови, делать больше нечего.

– Вовик? – спросил Турецкий, усаживаясь на стул рядом с диваном.

Гражданин поднял на него глаза. Вполне, кстати, осмысленные, удивленно отметил Турецкий, учитывая его предыдущие ужимки и прыжки.

– А в-н-н-ы-ы-н?

– Мы кто? – догадался Турецкий. – Мы – следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Турецкий Александр Борисович. – Он подсунул удостоверение под самый нос лежащему.

– Вовик, – как ни в чем не бывало сказал Вовик и принял сидячее положение. – Надо бы чайку сварганить.

Он стек на пол и начал шарить под диваном. Денис на всякий случай поднялся и изготовился к отражению внезапного нападения. Но Вовик вел себя мирно: из-под дивана он извлек кистевой эспандер, размял руки и потащился на кухню заваривать чай. Денис последовал за ним и, обернувшись к Турецкому, покрутил пальцем у виска.

С чайником Вовик кое-как управился, даже налил себе и гостям, но выпить не успел: его опять скрутило и он осел вдоль стены, выплеснув стакан кипятка себе на грудь и, похоже, не почувствовал этого.

Денис и Турецкий молча наблюдали за ним в течение трех-четырех минут, пока он попеременно рычал и скулил. Вовик пришел в себя так же неожиданно, как и вырубился, и принялся извиняться:

– Сахара нет – рассыпал. Сгущенки хотите?

– А, сгущенки… – улыбнулся Денис понимающе. – Травник?

– Торчал по малолетству. – Вовик закатал штанину по колено и продемонстрировал исколотые вены на щиколотке. – Соскакиваю. Четвертый день пошел. Или третий… Не помню, ломает-по черному.

– Зачем стрелял? – поинтересовался Турецкий. – Ждал кого-нибудь?

– Стрелял?

– Да, стрелял.

Вовик не ответил.

– Ждал кого-нибудь? – переспросил Турецкий и принялся тормошить хозяина квартиры, который, похоже, решил впасть в прострацию. – Боялся того, кого ждал? – подсказал он, не слишком, впрочем, надеясь на успех.

– Шиза, – наконец выдавил Вовик.

– А прыгал с балкона зачем?

– С балкона? – туповато переспросил Вовик. – А… Ну я же говорю: шиза. Ши-за, запаморочение нашло. Я даже специально замок на двери заклинил, чтобы нельзя выйти было. И чтобы войти никто не мог. Иначе в первый же день не удержался бы.

Он отобрал чай у Дениса и проглотил залпом.

– На кой я сдался Генпрокуратуре?

– Мы разыскиваем Евгения Промыслова, Жеку короче. Все подряд отсылают к тебе: Вовик, мол, точно в курсе, – слегка приврал Турецкий. – Так что давай колись по-быстрому, и мы пойдем, даже дверь обратно заколотим, раз уж замок сломали.

Ни слова не говоря, Вовик, шатаясь, направился в спальню, обессиленно рухнул на кровать и вдруг неожиданно выхватил из-под подушки помятую тетрадь и попытался разорвать зубами. Турецкий, внимательно фиксировавший его телодвижения, тут же ударил его ребром ладони по шее. Вовик отключился и выронил тетрадь.

Они подождали еще немного, пока он не придет в себя, но Вовик больше разговаривать не хотел, его начал колотить озноб, и Турецкий решил на время оставить его в покое. В кладовке они с Денисом нашли две подходящие доски, инструмент и еще около получаса провозились, заколачивая дверь накрест снаружи.

– Обратите внимание, Сан Борисыч, – сказал Денис, проверяя конструкцию на прочность, – за время нашего визита, невзирая на многочисленные шумовые эффекты, ни одна живая душа не поинтересовалась, что происходит, я уж не говорю, вызвала милицию.

– И правильно, в задницу милицию, – удовлетворенно ответил Турецкий.

Денис, само собой, не возражал.

– Нужно будет наведаться к нему, – заметил Турецкий, когда они вышли из Вовикова подъезда, – а то еще с голоду помрет, мы же будем виноваты, дверь заколотили.

– Не помрет, у него сухари имеются и сгущенка, – засмеялся Денис, – я проверил. А захочет разнообразия – срежет сантиметров двадцать кабачков с нижнего балкона. К тому же в ломку есть не хочется.

– И все же надо, чтобы из МУРа прислали человека, пусть хоть пару раз в сутки наведывается, под дверью послушает, чтобы он там суицидом не кончил. Промыслов расходы оплачивает, так что на людей не скупись.

– Да не скуплюсь я, дядь Саша! У меня три человека по притонам работают, но пока результатов ноль целых ноль десятых. Промыслов там не появлялся ни после исчезновения, ни вообще. А еще двое клиники проверяют. Вы, кстати, куда сейчас?

– Мне эти наркоши надоели до смерти, – признался Турецкий. – Нужно сменить обстановку и пообщаться с нормальными людьми. И как раз один такой нормальный ждет меня сегодня в час у себя в офисе.

Мятую общую тетрадь с выпадающими страницами, отобранную у Вовика, Турецкий спрятал в портфель. Бегло пролистав, он не понял, как она связана с Промысловым-младшим, а читать было некогда. Ничего, решил он, вечером, за чашечкой кофе или баночкой пива…