Варварино счастье. Том I

Глава 7. Дети кузнеца

Время летит незаметно. Уже подросли дети кузнеца. Их на момент появления у Ульяны своей первой дочки осталось трое. В ту зиму началась эпидемия тифа. Переболели почти все в семье. Ульяна ухаживала за всеми. В то время и лечить-то особо было нечем, и врачей не было в деревне. Выжили все, кроме Евочки и Рахели. Девочки страдали больше всех, для малышей эта болезнь часто оказывалась смертельной. Увяла первой Евочка. Ульяна рыдала весь день, не хотела выпускать из рук мертвое тело девочки. Она не верила в смерть малышки и все старалась разговаривать с ней, надеясь, что та услышит маму. Но беда не приходит одна. Вслед за ней умерла и Рахель.

Похоронили девочек рядом с их мамой Натальей Никифоровной. В ту весну кладбище пришлось увеличивать по площади. Вся деревня обзавелась новыми могилками. Тиф не щадил никого.

Остальные дети уже стали почти взрослыми. Тимофею шел шестнадцатый год. Гаврилу исполнилось четырнадцать и Марии было около тринадцати лет.

Тимка никогда не озвучивал свою душевное расположение к Ульяне, но его фактическая забота и трогательная нежность к мачехе!… Это невозможно было не почувствовать. На что уж деревенские парни не приучены с детства к проявлению нежности. Но Тимофей… Это не про него! Он не давал Ульяне ходить самой к колодцу по воду, понимая, что для женщины это тяжело. А он от всей души желал Уле здоровья! Находясь в поле, в пору сенокоса, среди свежескошенной травы он отыскивал веточки полевой клубники, в Сибири ее звали просто «ягода». Так вот эти веточки ягоды Тимофей всегда приносил домой и вручал мачехе. Это делалось открыто. А кому как не хозяйке дома надо отдать эти веточки?! Ну, и Уля распределяла каждому члену семьи по несколько красных и необычайно ароматных и вкусных ягодок. А то привезет с полей букет полевых цветов. Он знал, что Ульяне нравились васильки, поэтому синеглазые цветочки не переводились в их доме все лето.

Тима уже начал помогать отцу в кузне и руки оказались как у отца – золотые!

Гаврил рос молчаливым и замкнутым. Ему очень не нравилась ситуация двоеженства отца. Не принято было на Руси так позорить свою жену! А отец именно так и делал. Гаврил видел, как было стыдно Ульяне показаться на людях, все перешептывались. И он понимал причину. Мачеху он полюбил всем сердцем, и считал Ульяну родной матерью, хотя хорошо помнил свою маму Наталью. Конечно, внешне их нельзя было сравнивать. Мама была высокая, белокурая, у нее была толстая пушистая коса, ниже пояса… Она светила как яркое солнышко…

А Уля была невысокая, ладная, стройная, ее глаза были серые, с поволокой, волосы темно-русые, заплетенные в длинную косу.

Как помнил Гаврил, он любил ходить за мамой Наташей как хвостик: она в кладовку, он за ней, она к печи, и он тут же крутится! Мама корову доит, он рядышком на корточках. Всегда с мамой, и никогда – с отцом! Он сам не понимал, почему так все происходит. Видно, отец был всегда в кузне, там ужасная жара, отец занят. Всегда у кузни стояла очередь мужиков, которые привели сюда лошадок с целью их подковать. И отцу некогда было заниматься сыном, для этого есть мать.

Одним словом, Гаврилка все время был маминым «хвостиком». Когда ему было лет пять-шесть, он решил маме преподнести сюрприз. Он частенько представлял, куда сейчас мама должна пойти. Понимал, за мукой в кладовую! Забегал раньше нее и прятался там за дверью. Это у них была такая своеобразная игра! Мама заходит, а он выпрыгивает из-за двери как тигр и бросается на маму! Они обнимаются, он повисит у нее на шее с минутку, знает, больше у мамы нет времени на него, много дел в доме. Мама посмеется вместе с ним и пощекочет сыночка, а потом он спрыгивает на пол и они уже дальше вместе занимаются чем-то.

Так вот сюрприз Гаврилка хотел преподнести такой. Он посмотрел, мама собирается достать из погреба соленых груздей. Вот и миску приготовила. Да, и капустки квашеной с огурчиками, это уже попутно, тоже должна взять. И Гаврил решил спрятаться раньше мамы в погребе, и вот как леший он набросится на нее из-под лестницы, когда она будет спускаться вниз. Закрыл за собой крышку погреба, и стало так темно ему и холодно. В глиняном погребе никогда нет уличной температуры. Там всегда постоянно держится несколько градусов плюса. Сколько времени прошло, он не знает. Открыть крышку он пытался изо всех сил. Но их явно недоставало. Крышка была слишком тяжела. Ему было страшновато, но он понимал, что его все равно будут искать и найдут.

А наверху-то быстро хватились, что ребенка нет. В те времена никто не похищал детей. Про педофилов никто и не слыхал. Значит, мог только утонуть! Всей семьей пробежали вдоль речки, спрашивали по всей округе, не видели ли их Гаврюшу. Ночь прошла в панике. Никто не знал, где искать ребенка… Лишь бы только был жив!

Наталья Никифоровна, понятное дело, не спала всю ночь. Перебирала в голове все события минувшего дня. И вдруг ее как обухом по голове: ведь ребенок от нее не отставал ни на шаг. Куда она собиралась идти, что делала? Да, она помнит, они говорили с Гаврилкой, что к обеду груздей солененьких достанем. Она открыла неподъемную крышку погреба и пошла за посудой для солений. И тут он исчез. Больше она его не видела. Ведь он мог спуститься в погреб и там маму ждать! А крышка погреба вечером оказалась закрытой, но Наталья не обратила на это внимания.

А ее отвлекла соседка, у которой внезапно заболела дочка. Ребенок горел, температура была такая высокая, что девочка могла просто умереть. А началось у девочки с того, что горлышко заболело у ребенка. Две матери провели консилиум, согласовали метод лечения, заварили травки, смочили ткань слабым раствором уксуса и завернули ребенка. Прошло около часа. Про грузди Наталья уже забыла. А вот что Гаврилки нет, вспомнила… Всю ночь она ходила, комкая в руках кончики головного платка, слезы лились из глаз ручьями. Она представляла самые ужасные картины, чего она только себе не напредставляла! Если ее солнышко Гаврюша находится в погребе, он же совсем простынет там!

Она выскочила из дома, кузнец сидел на крыльце, опершись локтями в колени и поддерживал голову ладонями. Горе так и сквозило в его позе. Ну что, что могло произойти? Кому понадобился пятилетний мальчик? Врагов в деревне у кузнеца не было. Его все уважали и кроме как по имени-отчеству не называли.

Когда на крыльцо выбежала взволнованная жена, растормошила сидящего в оцепенении мужа… Мать больше не сомневалась, где ребенок. Конечно, закрыть крышку погреба легче легкого. А вот открыть ее снизу для ребенка непосильно. Только бы он не замерз и не простыл!

Они мигом оказались у погреба, отец зажег фонарь, открыл тяжелую крышку погреба и почти спрыгнул вниз. Некогда тут спускаться со ступеньки на ступеньку.

– Сынок, где ты?

Ответа не последовало. Фонарь осветил все пространство погреба. Ребенок лежал в ларе с картошкой. Видно было, что он основательно продрог, потому что согнулся калачиком и уснул. Одежда на нем была влажная. Ребенок был едва жив от переохлаждения. Рубашка и штанишки, босой… Как он мог себя чувствовать больше половины суток в темном и холодном погребе?

Тут же затопили баню, прогрели ребенка, напарили его березовым веничком. Он там же, в баньке, и уснул. Родители пытались хоть чем-нибудь покормить мальчика, но он спал мертвым сном. Только отодвигал руку мамы, которая пыталась напоить его молочком.

Все обошлось более чем благополучно! Генетика сибиряков! Об этом разговор особый!

Гаврилка даже не кашлянул, утром встал и умчался играть в огород. Зато потом он долго не мог смотреть на соленые груздочки, а еще больше он возненавидел квашеную капустку и огурчики. Наелся он их в тот день в погребе до отвала…

Вот так вспоминал Гаврил годы, проведенные рядом с мамой. Их любовь была взаимной и сильной! Тяжело ему пришлось после смерти мамы. Он не рад был и сестренкам, которые родились, но отняли у него маму, и их потом отец похоронил с нею рядом. Еще больше горя он испытал, когда умерли от тифа его сестренки Ева и Рахелька. Несправедливо жизнь устроена! Он видел много семей, где было еще больше детей, например семь или девять детишек. Жили впроголодь… Но все были живы. А у них всего в достатке, но ушла мама и увела с собой четырех сестренок. Как с этим примириться?

Гаврилка рос, горе понемногу освобождало его душу. Он привык уже к маме Уле. Правда, он за ней так не бегал, да и не мог он позволить себе бегать за мамой как будто он маленький. Он уже помогал вовсю отцу катать пимы (валенки на современном языке). Но всегда сердечко его стучало сильнее, когда мама Уля гладила его по головке. Когда шила ему рубахи и штаны, примеряя мальчику одежду, она уже смотрела на него снизу вверх. Дети вообще были рослыми и плечистыми уже с детства. И так ему хотелось материнской ласки, что когда мама Уля гладила его по голове, он замирал. Стеснялся проявить ответную любовь. И сказать даже ничего не мог, убегал тут же… Но Ульяна понимала смятение и сокровенные чувства мальчика: сама росла также и хотелось ей плакать от каждого доброго слова, а от прикосновения и вовсе…

Третий ребенок кузнеца – дочка Маша. Она была похожа на ее Тонечку как две капли воды. Разница меж ними была более 10 лет, но невероятное сходство… Опять же гены сибиряков дают о себе знать! Маша была спокойной девочкой. Она росла в этой семье, но как будто принесена из другого племени и подкинута к ним в огород. Нет, внешне она была похожа на отца и на младшую Тонечку. А душой она была как бы в заморских царствах. Не хотелось ей смотреть на коровушку, идущую домой вечером с огромным выменем, наполненным молоком. Не нравилась ей работа отца в кузне. Гораздо больше ей по душе были красивые платья, которые мама Наташа, а потом и мама Уля старались сшить своим дочкам. И ей в том числе. Вот куда тянулась ее душа!

Ульяна почувствовала в девочке большое желание и научила ее кроить всевозможные предметы одежды. Шили даже пальто малышам. И вообще, обшивали с мамой Улей всю их семью.

Семья была большая, каждый имел свои обязанности. Только много раз Маша видела, как горько плачет ее мама Уля, и понимала, что причиной ее слез является Катя. А вот эту Катю девочка ненавидела всей душой. Она уже понимала всю подоплеку создавшейся ситуации.

Всем троим детям кузнеца очень не нравилась эта ситуация. Но отец поговорил со всеми тремя довольно строго. И дети поняли, что надо ждать, пока они вырастут и уйдут в самостоятельную жизнь, потому что в доме их мнение слушать отец не собирается. Хозяин в доме – только он.

Глава 8. Воспоминания Ульяны

И снова Ульяна в работе. С утра до ночи… Подоила коров на ферме, отпустила их к пастуху, напоила теляток и выделила себе часок, чтобы уснуть. Ночь-то провела в размышлениях да воспоминаниях. Но и снова не смогла уснуть. Как недавно все это было…

Их четверых забрала тетка, переезд в теплушках в Сибирь, жизнь в доме кузнеца в качестве прислуги. Нежеланное замужество… Зачем она попросила мужа взять к себе в дом Катю? Чтобы сестре было полегче. Чужие люди ведь не берегут домработников. Нагружают на плечи девушки мешок, а как ей придется его нести – не думают. Правильно говорят, не делай хорошего, не получишь плохого! А вот сестрица ей и преподнесла сюрприз… Рождение ею и Катей первенцев.

Позор от предательства близких людей, смерть девочек Евы и Рахели…

И что из всех этих событий было действительно радостным? Только рождение своей дочки Тонечки. Только она и порадовала маму своим появлением на свет.

Наступила осень, был конец октября. Снег укрыл поля, начались морозы.

Вдруг однажды приходит посыльный из сельского Совета с письмом от властей.

В письме находится приказ о прибытии кузнеца Дубравина Андрея Фортунатовича в г. Сталинск. Там начинается строительство новых корпусов металлургического комбината. Великие сталинские идеи и планы строго должны реализоваться в жизнь. Кузнецов из окрестных сел всех до одного забрали повесткой на стройку века. На сбор давалось три дня.

Уля очень расстроилась, переживала о том, как она с сыновьями-подростками сможет справиться весной с посевом пшеницы, а летом надо будет заготовить дрова, сено… Дела чисто мужские. Женщине с этим не справиться. Но ослушаться Сталина никто не мог …Об этом и думать не смели. Надо ехать, иначе – тюрьма мужу.

Кузнец начал готовить свои инструменты, одежду для отъезда. А он хотел еще скатать всем детям по новым валенкам на зиму. Вот тебе и рухнули его планы.

И тут к Ульяне подходит Катя. Явно хочет о чем-то попросить сестру. Но не решается.

– Да уж говори, не майся! Знаю, что ничего хорошего от тебя ждать не приходится.

– Уля, я не хочу ничего плохого делать! Разреши мне уехать на зиму и пожить у тетки. Если меня Андрей Фортунатыч завезет к ним в Кытманово, когда поедет в Сталинск. Как ты, разрешишь?

– Поезжай, раз уж хочешь погостить. Я не против.

Катю как ветром сдуло. Побежала собирать вещи для себя и для сыночка Васеньки.

На следующий день Ульяна заложила сани тулупами, загрузили туда мешки с продовольствием, закутанная в тулупчик Катя с маленьким Васяткой уселась в сани. Ульяна сверху закрыла их овчинными тулупами. Вышел на крыльцо Андрей. Одетый по-дорожному. Подошел к жене попрощаться.

Ульяна смотрела на него снизу вверх и думала:

– Красавец какой! Здоровый! Косая сажень в плечах! И ведь словом не обижает! А предал как самого злого врага! Как он мог? Разве сделал бы так Прохор?!

Слезы невольно выступили на глазах. Андрей это понял по-своему:

– Ульянушка, ну не плачь! Вернусь ведь, никуда не денусь… Держись тут! Тимка с Гаврюхой будут тебе помогать. Ты им не давай лениться! Ну давай, женушка!

Чмокнул на прощанье Ульяну в щеку и широким шагом направился к лошади. Браво запрыгнул в сани, помахал на прощанье своим домочадцам плетеным кнутом и крикнул на лошадку: Давай, ходуу!…

Прошло месяца полтора. Неожиданно подъехала к дому подвода. Уля не знала, кого и ждать. Никто не обещал приехать.

Однако из санок, из-под кучи тулупов вылезли тетка с мужем.

– Приехали навестить вас. Как вы, как Тонечка, растет наша красавица?

А где Катя? Где Андрей Фортунатыч?

Понятное дело, тетка и ее муж знали о двусмысленном положении Ульяны и наглости Кати, но все уже взрослые. И каждый сам для себя выбирает, как ему строить жизнь… Они не знали, как можно вмешаться в жизнь сестер и что при этом им можно сказать…

Ульяна опешила.

– Как? А Катя – то к вам уехала полтора месяца назад… Она что, не у вас?

– Почему же она должна быть у нас?

Всё стало ясно. Ульяну снова предали, и так сильно обманули, как никогда раньше! Катя уехала с Андреем в Сталинск!

Родители тоже поняли суть ситуации без объяснений.

Побыли немного, попили чайку да и поехали засветло домой. Поехали, не зная, чем помочь дочке, а Катя – ну просто гулящая девка… У взрослых детей в доме горе, и родители так же страдают…

Глава 9. Новое предательство сестры

Ульяна даже плакать не могла. Сухими глазами она смотрела в потолок. Ее женская доля была

ужасной. Чужие дети ей не мешали. Она их любила и защищала от тягот жизни как могла. И они ее любили как родную мать…

Но Андрей?? Катя? За что они с ней так?

Ульяна так и провела ночь без сна. Она рисовала всякие сценарии, позволяющие ей кардинально поменять свою жизнь. Уйти с дочкой? Куда? В работники? К тетке? Но тетка не согласится стать виновницей в разрушении семьи кузнеца. Снова попытаться уйти из жизни? А дети? Как они останутся? А теперь и ее собственная дочка Тонечка останется без матери… Уля на своей шкуре испытала боль потери родителей. Сиротство. Безрадостная жизнь.

Встала на рассвете, чтобы снова включиться в круг обязанностей хозяйки многодетной семьи и

крутиться как белке в колесе…

Вдруг потолок как будто обрушился на нее, она буквально опрокинулась навзничь. Ноги не держали ее, все кружилось перед глазами. Нет, лучше уж закрыть глаза. Так она лежала на полу, пока ее не увидел Тимофей. Он испуганно подскочил и спросил:

– Мам, что с тобой? Тебе плохо? Что случилось?

Ульяну неожиданно затошнило, да так сильно, ее стошнило на пол.

Тимофей принес водички, она выпила пару глотков, Отошла немного, перестала кружиться голова. Она слабо прошептала:

– Тима, все в порядке. Наверное, простыла!

Ульяна уже поняла, что никакая тут не простуда виновата. Она беременна вторым ребенком.

Радости вообще не было от сознания того, что скоро у нее будет еще один ребенок, который тоже не будет испытывать радости от жизни в такой искореженной семье. Ну, как жить детям? Ведь вскоре они начнут понимать, что так в их деревне никто больше не живет. У всех детей по одной маме, а тут – две. И у каждой свои дети… Какой – то ад на земле!…

И ее пронзила еще одна, самая горестная мысль:

– Почему я узнаю о беременности в такие страшные моменты?

И хотя жизнь для нее не имела уже никакого смысла, умереть она не имела права. Дети! Они ни в чем не виноваты! Ни свои, и ни дети ее мужа…

Ульяна держала в себе боль души, плакала и днем, и ночью. Потом уже и плакать перестала. Прошло почти полгода. Живот был таким большим, что Ульяна даже опасалась, что могут быть двойняшки. Куда ей? Как она выживет? Хотя Тимофей уже стал работать вместо отца в кузне, а Гаврил делал первые попытки катать валенки, он же видел, как это делал батя, и сам помогал ему. Дети помогали во всем. Защита была надежная! Прав был Андрей, когда впервые вез ее к себе в дом, он тогда сказал, что у него два сына, которые никому не дадут ее в обиду. Он был прав! Парни выросли отличные!

Поговорить о своем горе было ей не с кем. И однажды к ней сама заглянула соседка Васильевна, которая всегда хорошо относилась к Ульяне и звала ее дочкой.

– Дочка, Улюшка, чего такая невеселая сидишь? Что от мужа, какие вести?

Конечно, все в деревне уже успели обсудить эту новость, что кузнец уехал и взял с собой Катьку, а бедная Уля осталась с животом. Все ей сочувствовали. Потому и у Васильевны – то душа болела за Улю. Соседка видела всю ее жизнь в доме Дубравиных с самого начала и до сих пор.

Уля беззвучно заплакала. Горькие слезы ее катились по щекам, и падали на выпирающий живот…

– Васильевна, родная, что же мне делать-то? Катя ведь с ним, там, в Сталинске…

Как я буду тут с малыми детьми управляться? А сенокос, дрова на зиму надо готовить…

Васильевна задумалась, долго молчала, как будто решаясь на какой-то подвиг. Ее нахмуренные брови выдавали напряженное состояние.

– Погоди-ка, дочка! Я сейчас вспомню. Меня моя бабушка много чему учила, да мне это в жизни не пригодилось.

Васильевна села рядом с Ульяной за стол, взяла ее за руки и тихонько прошептала:

– Ты скажи мне правду, хочешь ты мужика своего вернуть домой? Или он тебе уже так ненавистен, что лучше одной жить?

Ульяна опять вспомнила свое детство. А если с ней что случится, и она не сможет разродиться, и снова дети останутся сиротами. А кому они будут нужны? Катьке бессовестной?

Уля решительно тряхнула головой:

– Хочу вернуть!

– Ну, тогда смотри! Слушай и запоминай!

Сегодня ночью, в полночь встань, надень рубаху ночную, такую, где меньше всего швов, расплети косу, распусти волосы, возьми из ларя муки горстку, положи ее на железный листик и обложи ее вокруг угольками из печи. Мука не должна сгореть, а только нагреться. Пока угольки тлеют, ты шепчи вот эти слова… Встану я, раба божья Ульяна, благословясь, выйду перекрестясь, из дверей в двери, из ворот в ворота…

И Васильевна тихо прошептала слова заговора на возвращение беглого мужа.

– Запомнила? Ну вот как раз на рассвете эту мучку вынесешь в горсточке, и на ветер ее отпусти в сторону Сталинска. Город-то Сталинск помнишь в какой стороне? Не была там? И я не была, но знаю, что вон в ту сторону дорога уходит на город.

Слова повторишь еще раз, когда муку отпустишь на ветер.

А уже утром, когда первый лучик солнышка появится, помолись, и попроси у Господа прощения за этот обряд. Объясни Боженьке, почему ты это сделала. И завтра же пойди днем в церковь, поставь свечку и скажи…

И снова попроси прощения у Бога за эти слова. Ты его возвращаешь ради деток, а их много. Они не виноваты в том, что у него в башке мякина вместо мозгов.

И я тоже пойду просить Бога о прощении, что я тебя научила. Я это никогда не использовала. С мужем мы всю жизнь живем дружно, он меня жалеет и никогда не обидел ни единым словом.

А твой вернется, и недели не пройдет! Держись, дочка!

Васильевна ушла, а Ульяна сидела в оцепенении до самой темноты. Она никак не могла решиться на совершение этого обряда. Но пока готовила ужин, кормила детей, потом пошла накормила скотину и вот уже наступила полночь. Надо было уже или делать, или не делать обряд. Уля еще раз мысленно повторила все слова обряда, они вроде бы и не несли ни мужу, ни Кате смерти. Обряд был только на возвращение мужа домой, а там Господь все сам решит. Мы все в его власти!