В тихом омуте

Остался пустой дом, старинная мебель и посуда внутри, картины в потёртых рамах, а ещё воспоминания. Воспоминания об этом уникальном человеке, которые накрывали, стоило лишь оказаться рядом с её домом. Юля почему-то всегда, выходя, останавливалась на широком крыльце, поднимала глаза к окнам второго этажа, и так замирала ненадолго, будто прислушиваясь. Казалось, что дом вот-вот заговорит с ней, и непременно скрипучим, едким голосом Клавдии Поликарповны. Ведь этот дом – и есть она, её семья, все её воспоминания и чаяния, вся её жизнь. Выходя четыре раза замуж, Клавдия Поликарповна никогда не жила вне стен этого дома. За деревянной резной дверью вся её жизнь, длинной почти в век. Юле каждый раз становилось грустно от того, что этот величественный, пусть и обветшавший дом, лишился своей хозяйки, своего главного сокровища.

А вот Николай Васильевич, да и остальные родственники, вряд ли рассуждали, как Юля. Их волновал другой вопрос, куда более меркантильный. Дом, в исторической части старинного городка, в туристической его части, с приличным участком земли, стоил очень больших денег. Цифра обещала быть с шестью нулями в хвосте. И все понимали, какая участь ожидает бабкино наследство, стоит ей уйти из жизни, и Клавдия Поликарповна это прекрасно понимала, и именно поэтому, как предполагала Юля, решила оставить дом в наследство именно Николаю Васильевичу, несмотря на своё неуважительное отношение к нему. Знала, что он вряд ли станет продавать бабкино наследство, просто потому, что оно принесёт ему куда больше пользы, находясь в его владении. Николай Васильевич проживал в городе, никогда никуда не думал переселяться, и мечтал расширить семейный гостиничный бизнес. А большой дом в центре города – это золотая жила. Поэтому Клавдия Поликарповна и написала завещание в его пользу.

Вот только само завещание никто не видел. Оно хранилось у нотариуса, и озвучить его должны были по истечении полугода после смерти, то есть завтра. То, что главным наследником станет Николай Васильевич, было известно со слов самой бабушки свёкра, но зная её коварную натуру, ожидать можно было чего угодно. Клавдия Поликарповна напоследок могла и пошутить. Зло пошутить. И, по всей видимости, это Николая Васильевича в последнее время и беспокоило. Его можно было понять, у свёкра были грандиозные планы на это наследство.

– Всем доброе утро.

Юля обернулась на голос мужа, посмотрела на встрёпанного после сна Арсения, и улыбнулась тому. Сказала:

– Доброе утро. Завтрак скоро будет готов.

Сеня улыбнулся ей в ответ, но несколько рассеянно. Прошёл по кухне, сладко потянулся и остановился возле окна, выглянул на улицу. А Юля закружилась по кухне, торопясь подать мужу завтрак, и не забывая посматривать на того. Не смотреть на Арсения было трудно, муж у Юли был красивый, статный, буквально притягивающий женский взгляд. Высокий, широкоплечий, светлые волосы растрепались после сна, а Сеня зевал и тёр тяжёлый подбородок с милой ямочкой посередине рукой. К Арсению хотелось подойти, прижаться и ещё раз рассказать, что он самый лучший на свете. Именно такое впечатление он производил, особенно, когда улыбался, впечатление милого парня, в которого можно влюбиться с первого взгляда и навсегда. И быть счастливой только от осознания того, что он тоже тебя любит. Сеня выглядел плейбоем с обложки журнала, рядом с которым жизнь непременно превратится в чудесную мечту. Конечно, в чудесную мечту Юлина жизнь после замужества не превратилась, но она была довольна тем, как всё складывалось, и мужа любила. Заботилась, ухаживала, старалась поддерживать, каждый день, и начинала с того, что кормила любимого Сеню вкусными завтраками.

Николай Васильевич тоже за сыном наблюдал, но столь благодушным по отношению к нему не был. Даже буркнул:

– Долго спишь.

– Да где долго? Девяти нет.

– Ты обещал отогнать минивэн в сервис. У меня колено болит, не могу за руль.

– Обещал, значит, сделаю. – Арсений отодвинул стул и сел за кухонный стол, в ожидании завтрака. – А ты, бать, вместо того, чтобы ворчать, лучше бы в больницу сходил, как мать предлагает. И колено бы своё полечил.

– Поучи отца, поучи. – Николай Васильевич допил свой чай и вдруг вздохнул. – Предчувствие у меня нехорошее.

– По поводу чего? – заинтересовался Арсений.

– Завтра нотариус приедет, – напомнила мужу Юля. – Завещание оглашать будут.

– Об этом я помню. А из-за чего нервничать? – Он на отца посмотрел. – Или боишься, что бабка дом дяде Гене отписала?

Сеня насмешничал, но никто больше не улыбнулся. Юле вдруг стало немного неловко, и она украдкой бросила взгляд на свёкра, боясь вмешиваться в разговор. Считала, что чужое наследство её волновать не должно.

– Зато тебя, как посмотрю, ничего не беспокоит, – не удержался от критики Николай Васильевич. – Сидит тут, ёрничает.

Арсений получил свою тарелку с молочной кашей, бутерброды и чай. Принялся за завтрак, а, обращаясь к отцу, сказал, пожимая плечами:

– Бабка была злой, сумасшедшей старухой. Сам знаешь. И ожидать от неё можно чего угодно. Так что, предлагаю тебе расслабиться и получить удовольствие от её последнего спектакля.

– Сеня, она же твоя бабушка, – всё-таки встряла Юля. – Так нельзя.

Муж лишь отмахнулся.

– Я вот от этого наследства ничего хорошего не жду. Даже если она оставила всё нам, наверняка изобрела какой-нибудь подвох. Чтоб посмеяться над нами вдоволь. И, заметь, что она подготовилась к своей такой случайной смерти. Даже ключи от своих сундуков нотариусу передала. И мы уже полгода ходим вокруг них, как дураки. Думаем, гадаем, а там, может, ворох нижних юбок какой-нибудь прапрабабки, подвязавшейся любовницей обедневшего барона или статского советника. – Сеня замолчал, сосредоточено жевал, после чего добавил со всей серьёзностью: – Не верю я во всё это.

Николай Васильевич с явным трудом поднялся, аккуратно переступил на больную ногу, а сыну сказал:

– Вот завтра и узнаем.

Свёкор вышел из кухни, Юля посмотрела ему вслед, затем негромко проговорила, обращаясь к мужу:

– Зачем ты так? Твой папа и без того переживает. Всё-таки это его бабушка.

– Он же не из-за этого переживает, а из-за того – оставила она его с носом или нет. Всё дело в деньгах, мышка. Как всегда.

Юля решила с ним не спорить, подошла, погладила по светлым волосам, после чего наклонилась и поцеловала в макушку.

– Ешь. Я пойду гостей кормить.

Порой Арсений становился очень похож на свою прабабку, проявлял ту же язвительность и бездушность к чужим чувствам. Но ему вряд ли бы понравилось, узнай он о мыслях жены. А ведь она не называла это недостатком, давно свыклась, но семейная черта была на лицо.

На следующее утро из города вернулась Алевтина Ивановна, свекровь Алёны. Приехала рано, первым автобусом, видимо, боялась пропустить приезд нотариуса и событие в целом. Юля вышла из комнаты, чтобы свекровь поприветствовать, но с лестницы заметила, что та уединилась с мужем на кухне, и они даже дверь за собой прикрыли, чего в доме практически никогда не делали. Но, видимо, им было, что обсудить, и поэтому Юля решила им не мешать. Всё происходящее несколько беспокоило. Она не понимала, из-за чего родители Арсения так сильно переживают, ведь не рассчитывают всерьёз получить в наследство миллионы? Обидно, конечно, будет, если Клавдия Поликарповна всё-таки не сдержит своего слова, и дом достанется другим родственникам, которые захотят попросту избавиться от наследства и продадут его чужим людям. Обидно, но явно не смертельно. Но что-то Николая Васильевича беспокоило, как он говорил – предчувствие.

– Что там? – сквозь сон поинтересовался Сеня, когда Юля вернулась в постель.

– Мама твоя приехала.

Арсений зевнул и сквозь зевок проговорил:

– День икс настал. Юлька, ты будешь меня любить, если наследство мне не достанется?

Она невольно рассмеялась, погладила мужа по широкой спине. Успокоила:

– Конечно, буду. Куда я от тебя денусь?

– И правда. Куда?

Арсений вдруг потянулся к ней и стиснул крепко-крепко. Так что стало нечем дышать.

– У нас всё будет хорошо и без этих денег, – сказала ему Юля после поцелуя.

Арсений не ответил.

Нотариус приехал в полдень. Многочисленное семейство Тетериных собралось в доме Клавдии Поликарповны, даже Геннадий Робертович с супругой и детьми не поленились приехать из Подмосковья, и теперь без конца жаловались на долгую поездку и пробки. Но прибыли все вовремя, и теперь переглядывались с другими родственниками. Ситуация была откровенно неприятная. Юля сидела в сторонке, на неудобном кожаном диване с твёрдой спинкой, и за родственниками мужа наблюдала. В комнате собралось пятнадцать человек, но никто друг с другом не разговаривал, будто опасались опередить события, и, наверное, мысленно пытаясь представить размер ожидаемого наследства. Если честно, Юля с большим удовольствием осталась бы дома, пропустила бы процедуру оглашения завещания, потому что наблюдать за людьми в подобной ситуации было неприятно, по крайней мере, за людьми в этой комнате, которые ей, вроде как, приходятся роднёй, пусть и по мужу. Но Арсений настоял на её присутствии, и Юля согласилась, оставили на хозяйстве в доме Любу, и отправились крутить колесо удачи всей семьёй.

– Что ты нервничаешь, – услышала Юля голос Геннадия Робертовича, когда тот обратился к племяннику. Повернулся к Николаю Васильевичу и раздвинул губы в неприятной улыбке. – Мать оставила дом тебе, сама же говорила.

– Посмотрим, – неохотно отозвался Николай Васильевич, лишь искоса кинув взгляд на дядю.

Судя по поведению людей в комнате, которые друг друга называли родственниками, и приходились друг другу родственниками, после раздела имущества, нажитого Клавдией Поликарповной, они вряд ли продолжат общаться часто, хоть с каким-то желанием.

Появился нотариус, щуплый мужчина в дорогом костюме и с портфелем в руке. Он вошёл в комнату, которую баба Клава всегда именовала «залой», увидел, можно сказать, что толпу родственников, и в первый момент заметно удивился. Явно не ожидал подобного аншлага. А затем уже он окинул взглядом комнату, мебель, картины, старинный буфет у стены, с потемневшими от времени стёклами, но зато с сервизом «Мадонна» за ними, и в его глазах заблестел интерес и любопытство.

– Я видел дом только на фотографиях, – пояснил он свой интерес, присаживаясь за дубовый стол и раскладывая на нём документы. – Дом и обстановка впечатляет.

Люди примолкли, смотрели с ожиданием, а вот Николай Васильевич, кажется, озадачился после этих слов. Даже переспросил:

– То есть, вы раньше в доме не были?

Нотариус покачал головой.

– Нет.

– А как же бабушка завещание умудрилась написать?

– Она приезжала в город, и мы всё оформили.

– В город? – Это уже Мария Степановна. Не на шутку удивлённая. – Мама не выходила одна уже несколько лет. Я бы знала.

– Клавдия Поликарповна в последний раз приезжала ко мне год назад. Мы её встречали и провожали. Видимо, ваша мама не хотела привлекать внимания к тому, что задумала.

– И что же она задумала? – нетерпеливо и недовольно перебил его Геннадий Робертович. – Расскажите уже нам.

– Одну минуту, сейчас начнём. Для начала представлюсь, меня зову Обухов Артём Александрович. Я озвучу волю Клавдии Поликарповны Тетериной. Завещание, его окончательный вариант, был составлен и заверен год назад, пятнадцатого апреля.

– Окончательный?

– Да, Клавдия Поликарповна несколько раз его дополняла, исправляла, но, надо сказать, что все исправления касались не дома, а вещей и ценностей. Как она считала.

Арсений рядом с Юлей маетно вздохнул и проговорил так, чтобы слышала только она:

– Как она считала, – повторил он за нотариусом. – Понятно, будем делить тарелки.

Но его слова про тарелки всё равно долетели до ушей Артёма Александровича, и тот весомо заметил:

– Хочу порадовать вас, молодой человек, по документам оценщиков, в этом доме даже тарелки стоят неплохих денег. Кузнецов, Гальнбек, даже пара вещиц с клеймом Карла Фаберже. Конечно, никаких уникальных находок сделано не было, но всё, собранное вашей бабушкой, стоит неплохих денег. Целиковых сервизов того же Кузнецова у неё нет, но порой и одна, две тарелки являются приятной находкой. Приятной для родственников.

– Это всё можно будет продать?

– С лёгкостью. Коллекционеры в очередь встанут. Но Клавдия Поликарповна отлично знала цену своим вещам, и поэтому сделала подробную опись, и она всё разделила между вами… между родственниками, как посчитала нужным. Всё, что не поделено, останется в этом доме.

Геннадий Робертович переглянулся с женой, после чего кинул многозначительный взгляд на тяжёлые бронзовые часы, что стояли у стены, и поторопил:

– Тогда давайте начнём. Нам ещё обратно по пробкам возвращаться.

Арсений снова усмехнулся и поинтересовался:

– Что, даже чаю не попьёте, дядя Гена?

Мария Степановна вместе со свекровью Юли одновременно развернулись и просверлили любимого мальчика ещё парочкой предостерегающих взглядов. А Юля незаметно толкнула мужа локтем в бок.

Следующие минут сорок прошли в волнении родственников под заунывный аккомпанемент голоса нотариуса, который по списку оглашал, кому достаётся какая тарелка, ложка, ваза или картина. А помощник Артёма Александровича, молодой человек со скучным лицом, выдавал людям положенное. Всё происходящее выглядело до безумия странно и как-то неправильно. Родственники сидели молча, с каменными лицами и разглядывали то, что получили на память о любимой бабушке. Чей-то голос в какой-то момент довольно отчётливо произнёс:

– Сумасшедшая старуха.

И только Николай Васильевич сидел с прямой спиной и всё ещё ждал самого большого куска пирога, хотя незадолго до этого ему в дар передали коллекцию картин в потёртых рамах, и, после озвученной суммы их примерной оценки, такому подарку можно было бы всерьёз порадоваться. Юля бы на месте свекра точно бы порадовалась, а тот сидел напряжённый, с каменным лицом и заметно переживал.

Арсению тоже кое-что досталось, часть сервиза Ивана Гальнбека, датированная девятнадцатым веком, и ваза для фруктов, Юля её прекрасно помнила, с виду совершенно непримечательная, стояла в буфете на кухне, оказавшаяся детищем Карла Фаберже. Сеня наследству совершенно не впечатлился, сидел и посуду разглядывал, а вот Юля чувствовала нечто вроде благоговения. И только пробормотала:

– Откуда у неё всё это?

Арсений голову повернул и взглянул на жену скучающим взглядом.

– Не удивлюсь, если мы в подвале найдём пару скелетов, запиленных насмерть мужей.

Юля мужа одёрнула.

А Артём Александрович тем временем громко вздохнул, закрыл папочку с документами и сообщил:

– И на этом мы закончили.

На мгновение в комнате повисла тишина, но почти тут же люди заговорили, казалось, что все разом. Николаю Васильевичу пришлось подняться, чтобы его голос перекрыл все остальные. Он обратился к нотариусу.

– Что значит, закончили? А дом?

– То, что касается дома, как я уже говорил, Клавдия Поликарповна изначально своего решения не меняла. Дом и вся обстановка, оставшиеся ценности, а также… её знаменитые сундуки, – Артём Александрович поджал губы, стараясь быть очень серьёзным, – достаются одному-единственному человеку. Который сегодня здесь не присутствует, по уважительной причине, он поставил меня об этом в известность, и появится чуть позже, чтобы вступить в права наследства.

Повисла тишина, даже Юля вся превратилась в слух, и не отрывала взгляда от чрезвычайно серьёзного лица нотариуса, ожидая развязки. На всякий случай окинула взглядом собравшихся, пытаясь понять, кто же из родственников отсутствует. На первый взгляд, собрались все.

Мария Степановна, заметно переживающая за сына, всплеснула руками в сердцах, а у нотариуса поинтересовалась:

– Это что, такая тайна? Я не могу узнать, кому мама оставила свой дом? И что это, вообще, за ерунда, – не смогла она остановить поток возмущения. – Всё было давно оговорено, что мой сын получит в наследство дом, так как мы в этом городе живём, мы за мамой ухаживали, до последнего дня…

– Хорошо ухаживали, что она с лестницы упала.

– Люся, помолчи, – накинулась на жену брата Мария Степановна, – вы, вообще, раз в год появлялись и ничего не знаете! А наша семья всегда была рядом с мамой!

– Я прошу вас всех успокоиться, – попросил нотариус. Кстати, он совершенно не был смущён происходящим, видимо, привык к подобным семейным конфликтам и выяснениям отношений в его присутствии. – Есть завещание, которое Клавдия Поликарповна написала своей рукой, и, если вы желаете, я могу его прочесть вслух, хотя это не было её обязательным условием. Но она распорядилась о своей последней воле, которой оставляет свой дом, которым очень дорожит, семейное гнездо Тетериных, и оставшееся имущество, своему правнуку… тут даже отдельно прописано: сыну Николая Васильевича Тетерина…

Нотариус говорил спокойно, не делая никаких пауз, ровным голосом зачитывал завещание, но за эту долю секунды все в комнате успели обернуться на Арсения, и Юля в том числе, а тот хоть и удивлённо вздёрнул брови, но начал улыбаться, а Артём Александрович продолжил, зачитывая имя наследника:

– Игнату Николаевичу Кудепову. И вот здесь я должен зачитать со слов Клавдии Поликарповны: «Я исправляю несправедливость. Отныне всё встанет на свои места. Как должно было быть изначально».

В комнате повисла зловещая тишина, все смотрели на Николая Васильевича, а тот, кажется, сравнялся цветом лица с цветом старых обоев на стенах, стал такого же землистого, тёмного оттенка. Свекор в какой-то момент даже схватился за спинку стула, а в следующий момент рванул прочь из комнаты, и лишь дверь, закрываясь за ним, хлопнула с такой силой, что, казалось, стены вздрогнули. Все по-прежнему молчали, Мария Степановна прижала ладонь к губам и смотрела на Алевтину Ивановну, а та сидела с мрачным лицом, и казалось, вот-вот закричит. У неё даже рот кривился, чего Юля за свекровью ещё не замечала.

Юля же посмотрела на мужа. Арсений откинулся на неудобную спинку дивана, сложил руки на груди и уже не усмехался. Кажется, новость и его всерьёз расстроила.

– Кто это? – тихо спросила Юля, а Арсений недовольно выдохнул и проговорил сквозь зубы:

– Братец старший. Чтоб ему провалиться.

ГЛАВА 2

Вот и обнаружились те самые скелеты в шкафу, про которые совсем недавно говорил Арсений. Вот только закопала их в своё время не Клавдия Поликарповна, а Юлин свёкор. Точнее, не он один, вся семья в сокрытии этого постыдного, как считалось, события участвовала. И поэтому после ухода, или бегства, Николая Васильевича из дома бабки, все ещё долго молчали.

И Юля замолчала, было неудобно задавать вопросы, даже мужу, но удивилась она не на шутку. За два года брака она ни разу не слышала о том, что у Сени есть старший брат, а у свёкра ещё один сын. О нём никто никогда не вспоминал, никакой Игнат никогда не приезжал к ним в дом и не звонил. Юля даже имени Игнат никогда не слышала. К тому же, фамилия у него не Тетерин.

Покидали теперь уже чужой, по сути, дом, со смешанными чувствами. Час назад семейство Тетериных подъехало к крыльцу особняка, ощущая себя без пяти минут хозяевами, а уходили ни с чем. Николай Васильевич, как оказалось, отбыл на машине, и Юле с Арсением, и Марии Степановне с невесткой пришлось возвращаться домой пешком. Правда, идти было не так далеко, но они шли медленно, и все опять же долго молчали. Лица у всех были невесёлые, и Юля радовалась только тому, что остальные родственники поспешили разъехаться, прихватив с собой доставшиеся от бабки ценности.

– Что ж это такое делается, – в расстройстве проговорила в какой-то момент Мария Степановна. – Мать совсем сдурела на старости лет… Это как же так?

Юля держала мужа за локоть и только прислушивалась к разговору. А свекровь тоже устала молчать, негодование рвалось у неё из груди, и она даже остановилась и, наконец, возмутилась в полный голос:

– А потому что она всегда его привечала, мальчишку этого! Тебе ли, мам, не знать! И говорить что-либо было бесполезно, упрямая старуха!

– Но оставить ему дом!.. Я даже подумать не могла, предположить…

– Она сделала это назло!

Рассуждать сейчас о том, что баба Клава сделала что-то назло или с какими-то другими целями, было бессмысленно, можно было только злиться и разводить руками. Но Арсений всё-таки уточнил:

– Значит, всё точно достанется Игнату?

– Ты же слышал, что сказал нотариус. Игнат в курсе того, что заполучил наследство, и скоро появится. Чёрт его несёт, – окончательно сникла Алевтина Ивановна. – Столько лет не появлялся, и вот, пожалуйста.

– Мама постаралась, – проговорила Мария Степановна, в бессилии развела руками. – А Игната и, правда, чёрт принёс, по-другому с ним не бывает. Свят-свят.

Все эти разговоры казались странными, даже беспокоящими. Юля стояла рядом с родственниками мужа и всё, что могла, так это прислушиваться.

– Я к Ольге схожу, – вдруг решила Алевтина Ивановна. – Схожу и скажу ей всё, что думаю! – гневалась она. – Без её участия точно не обошлось! Обработала старуху для сыночка своего! Не удивлюсь, если она её в город к нотариусу и таскала!

– Аля, успокойся, – попыталась угомонить сноху Мария Степановна. И сказала: – К Оле я сама схожу. Ваши встречи ничем хорошим не заканчиваются.

– А чем хорошим они должны заканчиваться? – удивилась Алевтина Ивановна. – Всю жизнь нам с Колей испортила! Мало все в городе о нас судачили не один год, теперь всё заново начнётся!

Да, в плане сплетен жить в маленьком городке неудобно и опасно. Слухи могли разойтись и обрасти по пути кучей новых подробностей из-за любой мелочи, а уж ребёнок на стороне или измена жене вызывали у людей огромный интерес. Очень странно, что Юля за два года брака ничего об этом не слышала, наверное, в силу прошедших лет слухи утихли, а сейчас, Алевтина Ивановна права, всё всколыхнётся с новой силой.

Все в доме казались не на шутку расстроенными. Недаром, по всей видимости, Николай Васильевич несколько недель до этого мучился от дурного предчувствия, вот неприятное событие его и накрыло. В доме поселилось раздражение и гнев, все разбежались по разным комнатам, и только Юля занималась обедом для заселившихся гостей и выслушивала их просьбы и поручения. Крутилась весь день, как белка в колесе. Домашним её помощь и поддержка были без надобности.

В какой-то момент к ней подошла Люба, закончившая уборку в свободных комнатах гостевого дома. Присела за стол на террасе с чашкой чая, но уже спустя минуту Юля поняла, что женщина решила не просто передохнуть. Обычно Люба предпочитала отдыхать в одиночестве, в беседке в саду, а тут рискнула придти на террасу. И всё к Юле приглядывалась, и, наконец, негромко поинтересовалась:

– Юль, что случилось-то?

Рассказывать уборщице о семейных делах было явно неправильно, но, судя по всему, Люба и без неё уже кое-что знала. Можно только удивляться, как и с какой скоростью разносятся новости по маленькому городку. Вот откуда, откуда можно было узнать, что сегодня зачитывают завещание Клавдии Поликарповны? Что ждут приезда нотариуса из большого города, что соберётся вся семья? Тетерины на каждом углу об этом не трубили, они, вообще, старались о своих семейных делах за стенами дома не распространяться. Но все почему-то всегда всё знали. Их фамилия в маленьком городке всегда была на слуху, и к этому Юля только привыкала.

На вопрос Любы так просто ответ найти было нельзя. Выносить из избы сор, как говорила Мария Степановна, было строжайше запрещено, это Юле объяснили ещё в первые недели замужества. Нужно всегда держать язык за зубами, она теперь Тетерина. Поэтому Юля пожала плечами и расплывчато ответила:

– Что-то обсуждают.

Люба понимающе кивнула, заправила за ухо редкие, спутавшиеся волосы. Юле иногда казалось, что она их никогда не расчёсывает, хорошо хоть мыть не забывает. Люба не очень охотно следила за собой и своим внешним видом, хотя женщиной была не старой. Но чересчур простой, на грани неряшливости.

– Говорят, Игнат едет, – сказала она вдруг. Юля обернулась на неё, взглянула с удивлением на её осведомлённость, но сама замерла, не понимая, откуда во взгляде Любы вдруг взялось столько робости вперемешку с любопытством. Что такого, даже если этот Игнат приедет в город? Почему все так реагируют?

– Я не знаю, – ответила она и снова отвернулась.

Люба возвращаться к работе не торопилась. Продолжала сидеть за столом и делала вид, что пьёт чай и на всякий случай время от времени испускала усталый вздох, наверное, чтобы Юля не уличила её в притворстве. Юля делала салат для гостей, раскладывала тот красиво по небольшим тарелкам, украшала зеленью, и, признаться, раздражалась из-за того, что Люба таращится ей в затылок.

– Игнат приедет, мало никому не покажется, – вновь глубокомысленно, но в то же время с намёком на злорадство, проговорила Люба. – Они все его боятся.

– Кто все? – переспросила Юля.

– Тетерины.

– С чего бы им боятся какого-то Игната.

– Да потому что он сам чёрт, – вдруг заявила Люба, причём словами Марии Степановны. Юля снова на неё обернулась, глянула снисходительно.

– Что ты выдумываешь?

– Ничего я не выдумываю. Все так говорят. Он с малолетства такой. Уж если что задумал, так сразу спасайся. Уж сколько участковый за ним бегал, почитай до самой армии. Как забрали Игната в армию, так все и вздохнули свободно. Правда, он потом вернулся…

Люба снова замолчала, явно намеренно недоговорив, и Юля, поддавшись рвущемуся изнутри любопытству, взяла и переспросила, не успела себя остановить:

– И что?

– Устроил отцу сладкую жизнь. Неужели ты не знаешь?

Стало немного неловко, но Юля попыталась выказать своё безразличие к ситуации. Снова передёрнула плечами.

– А зачем мне?

– Ну, вот приедет, и узнаешь зачем. Ольга-то, наверное, как рада.

– Ольга – это его мать?

– Да. Красивая девка в молодости была. Да и сейчас она ничего, а вот замуж так никогда и не вышла. – Люба таинственно понизила голос. – Испортил её Колька Тетерин, все так в городе говорят. Даже бабки все в округе, как возьмутся карты раскладывать, так и говорят – испортил. Словно, порчу навёл.

Юля недоверчиво и презрительно фыркнула.

– Люба, что за мракобесие?

Люба тут же улыбнулась и совсем другим тоном, спокойным и весёлым, отозвалась:

– Хочешь, верь, а хочешь, нет. Но так и есть. Ни одного мужика с ней рядом больше не видели. Как Колька её бросил, так она только сыном занималась. Любит его до безумия. А он бес бесом с детства. А сам весь чёрный, даже глаза, как угли, вылитый чертёнок. А она все его шалости прикрывала. Но надо сказать, что бабка Клава его тоже любила. – Люба вдруг усмехнулась. – Чудно. Родных внуков и правнуков на дух не переносила, а этого в доме всегда принимала, по голове гладила. Я сама видела.

– Так может он хороший мальчик…

– Кто?! Игнат Кудепов? – Люба рассмеялась, даже в ладоши хлопнула. – Да уж, золото прямо. – И она снова понизила голос: – Говорят, он в городе-то главный бандит.

– В нашем городе?

– Ну да.

Юля снова недоверчиво фыркнула.

– Я, конечно, с бандитами не знакома, но что-то сильно сомневаюсь.

– Вот и зря.

– Люба, всё это домыслы. К тому же, если он в нашем городе постоянно живёт, что же к матери не ездит?

– Не ездит сюда больше. – Люба вздохнула и развела руками. – Как магазин Колькин сжёг до тла, так и не ездит.

Юля поневоле замерла, на Любу обернулась и остановила непонимающий взгляд на её лице.

– В каком смысле – сжёг?

– Так в прямом, – обрадовалась Люба. На всякий случай глянула по сторонам, чтобы быть уверенной, что их никто не слышит. – У Тетериных, ещё до гостиницы этой, магазин на площади был, продуктовый. Это лет десять назад было. Хорошо у них дела шли, в городе у нас тогда затишье было, а они единственные разносолы всякие заморские привозили и ими торговали. А потом Игнат из армии вернулся, ну, помотался малость, не зная, чем себя занять, работу искал, и решил тоже магазин открыть. Думаю, ему бабка с деньгами помогла, любила она его, вот тебе крест. Ну, и вышло, что они с папкой-то его, с Колей то есть, конкурентами стали. Несколько лет лбами упирались, упирались, как бараны, Коля-то старшего сына никогда своим не признавал, а уж, как женился и законного народил, то и подавно. А потом, в одночасье, магазин у Тетериных сгорел, до тла выгорел, ничего не осталось. Понятное дело, что это Игнат отцу отомстил, они до этого поругались прилюдно, прямо на площади. Милиция тогда бегала, проверяла, даже арестовать Игната пробовала, а он возьми да выкрутись. Чёрт он и есть чёрт. Разве его бумажками прокурорскими возьмёшь? Но после того, как милиция от него отстала, и Игнат пропал. Сказал, что ноги его в этом городе не будет больше. Вот с тех пор и не появлялся больше. Лет десять уж прошло.

– Занятная история, – пробормотала Юля, не на шутку впечатлённая услышанным.

– На то они и Тетерины, у них вся жизнь такая. Тайны сплошные. Неужели ты не знала?

– Меня как-то никогда чужие тайны не интересовали. Поможешь мне на стол накрыть?

Они вместе с Любой отправились в гостевой дом, начали накрывать столы к обеду, а Юля чувствовала, что своим рассказом женщина лишь разожгла в ней любопытство. До этого Юля старалась не влезать глубоко в жизнь и тайны семейства Тетериных, в конце концов, в какой семье нет парочки скелетов в шкафу, в её семье они тоже присутствуют, даже те, о которых она мужу никогда не рассказывала. И сейчас выспрашивать чужого, по сути, человека, казалось неправильным, даже неприличным, но все родственники разбежались и попрятались, о чем-то переживали, а Юля попросту не знала, к чему готовиться. К визиту некоего Игната, который то ли брат её мужу, то ли не брат, а то и вовсе преступник и бандит.

Вот об этом она Любу и спросила, не удержалась:

– Так он сын Николаю Васильевичу или нет?

Они с Любой были в другом доме, вдали от ушей родственников, и можно было не оглядываться, боясь быть пойманной или подслушанной.

– Да кто же знает, – спокойно ответила Люба. – Свечку же никто не держал. Ольга твердит, что Тетерин, даже отчество сыну дала Николаевич, а Колька упирается, что нет. Мол, не похож, нагуляла. Кстати, Игнат и, правда, на Колю не похож. Он, вообще, ни на кого не похож. Говорю же, чёрный, как цыган. У нас и в округе таких мужиков не было и нет. Может, на самом деле, чёрт принёс, – усмехнулась Люба.

– А на сколько он Сеню старше?

– Да, наверное, года на три-четыре. Колька из армии на побывку приехал, ну и закрутил с Ольгой. Она тогда ещё девчонкой была. Но всё у них случилось, он уехал, а она беременная. – Люба смешно развела руками. – К матери его, к Маше пришла, мол, так и так, а та в истерику. Ну, ты знаешь, как она умеет. Такой крик подняла, на всю улицу, видите ли, Ольга сама виновата, а сын её не при чём. А как не при чём, если пузо на нос лезет? А Ольга-то сама из простой семьи, у неё отец конюхом на ферме работал, и мать дояркой. А тут Тетерины!.. Зазнайства в них всегда через край было, только рассказывают всем, что простые, как два лаптя. Вот Машка и заупрямилась, и сыночка, видимо, настроила. Он уж вернулся, как Игнат родился. Как посмотрел на него, да матери показал, так и открестился. Не наше, говорят, нагуляла. Ольга-то сама светленькая, и Колька не цыган, а тут… уголёк, в общем. Вот и не признал он Игната. Уж сколько лет прошло, а всё открещивается. Потом и вовсе на Альке женился, мама, видимо, одобрила, а то и сосватала, и той чужой ребёнок тоже, как кость в горле. Всю семейную жизнь она с Ольгой цапается. Мимо неё не пройдёт, обязательно взглядом обожжёт.