Джон Картер – марсианин

9. Я изучаю язык

Я пришел в себя и взглянул на Солу, которая видела наш обмен взглядами. Какое-то странное выражение появилось на ее обычно бесстрастном лице. Я не понимал, что она думает, так как до сих пор знал язык марсиан только на элементарном уровне.

У входа в наш «дом» меня ожидал сюрприз. Подошедший воин вручил мне оружие и амуницию, сопровождая их несколькими нечленораздельными словами. На лице его одновременно читались уважение и угроза.

Позднее Сола с помощью нескольких женщин переделала все эти принадлежности под мои меньшие пропорции, и я стал ходить, облаченный в военные доспехи.

С этого дня Сола стала посвящать меня в тайны обращения с разным оружием, и я практиковался вместе с юным марсианином по несколько часов ежедневно. Мое знакомство с земным военным искусством превращало меня в необыкновенно способного ученика.

Нашим обучением руководили исключительно женщины, они же производили порох, патроны, огнестрельное оружие – одним словом, все, что обладало на Марсе какой-либо ценностью. Во время войны из них формировались резервы, и в случае необходимости они сражались даже с большей сообразительностью и жестокостью, чем мужчины.

Мужчины занимались более сложными вопросами военного искусства – стратегией и маневрированием большими войсковыми частями. Еще они разрабатывали законы – новый закон для каждой новой ситуации. Совершая правосудие, марсиане не связывают себя предыдущими решениями, принятыми в аналогичном случае. Обычаи передаются из века в век, но наказание за их нарушение определяется в зависимости от индивидуальных обстоятельств. Суд вершат лица, равные преступнику по социальному статусу. Я могу с уверенностью сказать, что такое правосудие редко делает промах. В одном отношении, по крайней мере, марсиане счастливый народ – у них нет адвокатов.

Я не встречал пленницу в течение нескольких дней, а затем видел ее только мельком, когда ее вели в большую приемную залу, где произошла моя первая встреча с Лоркасом Птомелем.

Я не мог не заметить резкости и грубости, какие проявляла к ней стража. Это было так не похоже на почти материнскую мягкость Солы или почтительное отношение ко мне некоторых зеленых марсиан.

Я уловил также, что пленница пару раз о чем-то говорила со своей стражей. Значит, и я смогу как-то достичь с ней взаимопонимания. Поэтому я довел Солу почти до слез своими навязчивыми просьбами ускорить мое обучение и через несколько дней настолько овладел языком марсиан, что был в состоянии довольно сносно поддержать разговор.

К этому времени в нашей спальне, кроме Солы, ее питомца, меня и Вулы, жили еще несколько женщин с парой недавно вылупившихся детей. Когда дети уходили спать, женщины обычно немного болтали перед сном. Теперь я мог понимать их язык и внимательно слушал, хотя сам никогда не издавал ни звука.

В ночь, последовавшую за посещением пленницей приемной залы, разговор в конце концов коснулся этой темы. Я в мгновение ока превратился в слух. Я боялся спрашивать Солу о прекрасной марсианке, так как помнил то странное выражение на ее лице. Я не знал, была ли это ревность, но все же находил более благоразумным проявлять пока полное безразличие.

Саркойя (одна из пожилых женщин, деливших с нами кров) присутствовала в качестве стражницы при аудиенции. Одна из женщин спросила ее:

– Когда же мы насладимся агонией этой краснокожей? Или Лоркас Птомель Джед намерен держать ее ради выкупа?

– Они решили отвезти ее с нами в Тарк и там предать ее смертным мукам во время великих игр перед Тал Хаджус, – ответила Саркойя.

– Каким образом это произойдет? – спросила Сола. – Она миниатюрна и очень красива. Я надеялась, что ее будут держать ради выкупа.

Саркойя и другие женщины недовольно заворчали при проявлении такой слабости со стороны Солы.

– Очень жаль, Сола, что вы не родились на миллион лет раньше, – фыркнула Саркойя, – когда все углубления в почве были наполнены водой и люди были столь же податливы, как вещество, в котором они плавали. В наши прогрессивные дни проявления подобных чувств можно назвать атавизмом, и они указывают на малодушие. Не следует обнаруживать собственную дегенерацию перед Тарсом Таркасом, так как в таком случае он может отнять у вас серьезные обязанности матери.

– Я не вижу ничего дурного в своем отношении к пленнице, – возразила Сола. – Она не приносила нам вреда и не принесла бы, попади мы в ее руки. Это мужчины ее племени воюют с нами, но я иногда думаю, что это их ответ на нашу враждебность. Они живут в мире со всеми своими соседями, а мы не поддерживаем мира ни с кем. Мы вечно воюем даже с себе подобными, и даже в наших собственных общинах мужчины бьются друг с другом. Непрерывный поток крови начинается с того момента, когда мы пробиваем скорлупу, и продолжается до тех пор, когда мы с радостью бросаемся в лоно реки сокровенных тайн, мрачную и древнюю Исс. Она уносит нас к неизвестному, но не более жуткому существованию, чем мы ведем при жизни. По-настоящему счастлив только тот, кого встречает ранняя смерть. Говорите Тарсу Таркасу что хотите, он не сможет сделать мою жизнь хуже, чем она есть.

Эта дикая вспышка со стороны Солы так сильно удивила и оскорбила других женщин, что после коллективного выговора воцарилось молчание и вскоре все заснули. Этот эпизод послужил мне на пользу, так как я убедился в дружелюбном отношении Солы к бедной девушке, а также понял, как мне повезло, что я попал именно в ее руки. Раньше я видел ее доброту ко мне, а теперь узнал, что и она ненавидит жестокость и варварство. Я смогу положиться на нее в устройстве моего с пленницей побега, если только такое в пределах возможного.

Я даже и не знал, было ли на Марсе место, куда стоило бежать, но лучше было оказаться среди существ, созданных по моему подобию, чем оставаться среди отвратительных и кровожадных зеленых марсиан. Но как бежать – это было такой же загадкой для меня, как тысячелетние поиски вечной юности для землян.

Я решил при первой возможности довериться Соле и просить ее помощи. С этим твердым решением я растянулся на своих шелках и мехах и погрузился в освежающий сон без сновидений.

10. Победитель и вождь

На следующее утро я спозаранку выбрался на улицу. Мне была предоставлена значительная свобода, и Сола сказала, что я могу гулять по городу как угодно, но не выходить за его пределы. Однако она предостерегла меня, чтобы я не выходил безоружным, так как этот город, подобно другим покинутым городам старинной марсианской цивилизации, населен большими белыми обезьянами, с которыми мне пришлось столкнуться уже на второй день моих приключений.

Советуя мне не покидать пределов города, Сола объяснила, что Вула ни в коем случае не допустил бы это. Не стоило возбуждать его гнева, так как в случае ослушания он вернул бы меня живым или мертвым. «Скорее мертвым», – добавила она.

В это утро я выбрал для своих исследований новую улицу и неожиданно очутился на краю города. Передо мной открылись низкие холмы, прорезанные узкими живописными лощинами. Я жаждал исследовать простирающуюся передо мной местность, ведь во мне текла кровь американских пионеров. Хотелось взобраться на одну из вершин, преграждающих мне горизонт. К тому же это отличный способ испытать Вулу. Я был убежден, что это животное меня любит. Я видел в нем гораздо больше признаков симпатии, чем в ком-либо другом из живых существ Марса. Благодарность за двукратное спасение жизни должна перевесить его преданность долгу, наложенному на него бесчувственными хозяевами.

Когда я приблизился к городской черте, Вула поспешно побежал вперед и ткнулся в мои ноги. Выражение его морды казалось мне скорее просительным, чем свирепым, он не обнажал своих больших клыков и не издавал ужасных гортанных криков.

Нормальный человек должен иметь выход естественным чувствам, и я был уверен, что не разочаруюсь в своем расположении к этому большому зверю.

Я никогда не гладил его и не нежничал с ним, но тут присел на землю, обвил руками его мощную шею и начал поглаживать, говоря с ним на марсианском языке. Так я разговаривал бы дома со своей собакой или каким-нибудь иным другом из мира животных. Он реагировал на это самым неожиданным образом.

Разинув свою широкую пасть, он обнажил верхний ряд зубов и наморщил нос так, что его большие глаза почти скрылись в складках кожи. Если вы когда-нибудь видели, как улыбается шотландская овчарка, то поймете, как выглядела физиономия Вулы.

Он лег на спину и начал валяться у моих ног. Потом вскочил, бросился на меня, причем опрокинул своей тяжестью, затем, вертясь и извиваясь, как резвый щенок, начал подставлять свою спину, чтобы я гладил еще. Зрелище было настолько забавным, что я не мог устоять и, держась за бока, покатывался со смеху – это был мой первый смех за много дней. Последний раз я смеялся, когда Поуэль уезжал из лагеря на необъезженной лошади и она неожиданно сбросила его вверх тормашками на цветочную грядку.

Мой хохот испугал Вулу, его прыжки прекратились, и он с жалобным видом подполз ко мне, тычась головой в колени. Я вспомнил, что обозначает на Марсе смех – муку, страдание, смерть! Подавив свою смешливость, я погладил беднягу, поболтал с ним немножко, а затем властным тоном приказал ему следовать за мной.

Теперь между нами больше не было вопроса о том, кто хозяин: с этого момента Вула был моим преданным рабом, а я его единственным повелителем. Через несколько минут я добрался до вожделенных холмов, но не нашел там ничего особенно интересного. По склонам росло множество диких цветов, странной формы и великолепной окраски. С вершины же ближайшего холма я увидел лишь другие, тянувшиеся гребень за гребнем до самых гор. Горы производили величественное впечатление, но впоследствии я узнал, что на всем Марсе было только несколько пиков, превышавших четыре тысячи футов.

Моя утренняя прогулка имела огромное значение, так как я окончательно подружился с Вулой, которого Тарс Таркас приставил ко мне сторожем. Теперь я знал, что являюсь пленником только в теории. Фактически я был свободен, но поспешил вернуться в город, пока отступничество Вулы не замечено. Я решил до поры до времени не переступать предписанных мне границ, ведь, если бы нас поймали, Вула был бы убит, а я (в лучшем случае) надежно заперт.

Вернувшись на площадь, я в третий раз имел случай взглянуть на пленницу. Она стояла со своими стражницами перед входом в приемный зал и при моем приближении отвернулась, смерив меня надменным взглядом. Это было сделано так по-женски, так по-земному, что я проникся еще большим чувством симпатии к девушке, хотя моя гордость была задета. Приятно встретить на Марсе цивилизованное существо.

Если бы зеленая марсианская женщина захотела выразить свое неудовольствие или пренебрежение, она, по всей вероятности, сделала бы это взмахом меча. Но их чувства так грубы, что тут понадобилось бы серьезное оскорбление. Правда, Сола была исключением. Я никогда не видел от нее жестокости или вообще недостатка в приветливости. Она действительно была, как говорил о ней один ее марсианский кавалер, прелестным напоминанием о предках, которые умели любить и быть любимыми.

Пленница была в центре внимания, и я остановился поглядеть, что будет дальше. Мне не пришлось долго ждать, потому что вскоре к зданию приблизился Лоркас Птомель со своей свитой. Он приказал страже следовать за ним вместе с пленницей и вошел в приемный зал.

Я был убежден, что воины не знают, насколько хорошо я владею марсианским языком, так как просил Солу держать это в тайне, мотивируя своей застенчивостью. К тому же я пользовался некоторыми привилегиями, поэтому рискнул войти в приемный зал и посмотреть, что там будет происходить.

Совет восседал на ступеньках эстрады, а перед ним внизу стояла пленница с двумя стражницами по бокам. В одной из женщин я узнал Саркойю и теперь понял, почему ей доверили такую «почетную» должность. Она обращалась с пленницей крайне резко и грубо. Держа ее, впивалась ногтями в тело бедной девушки или больно щипала ее за руку. Если нужно было перейти с одного места на другое, она бесцеремонно дергала пленницу или толкала ее перед собой. Саркойя словно вымещала на несчастном беззащитном создании всю ненависть, жестокость и злобу своих девятисот лет, за которыми вставали бесчисленные поколения бездушных и свирепых предков.

Вторая женщина вела себя менее жестоко и казалась совершенно равнодушной. Предыдущей ночью, очевидно, пленница не страдала от грубого обращения, так как женщина вообще не обращала на нее никакого внимания.

Лоркас Птомель поднял глаза, заметил меня и с нетерпеливым жестом обратился к Тарсу Таркасу. Я не расслышал ответа, но правитель улыбнулся и больше не смотрел в мою сторону.

– Как тебя зовут? – обратился Лоркас Птомель к пленнице.

– Дея Торис, дочь Мориса Каяка из Гелиума.

– С какой целью вы путешествовали? – продолжал он.

– Это была чисто научная экспедиция, посланная моим отцом, джеддаком Гелиума, для изучения воздушных течений и измерения плотности атмосферы, – ответила пленница низким приятным голосом. – Мы не собирались сражаться, о чем ясно говорили флаги наших кораблей. Наши исследования и в ваших интересах, вы отлично знаете, что на Барсуме не хватало бы воздуха для существования, если бы не наш труд. Веками мы поддерживали на планете необходимое для жизни количество воды и воздуха. Мы делали это, невзирая на ваше грубое и невежественное вмешательство. Почему вы не хотите жить в мире и дружбе с ближними? Неужели вы так и будете влачить жалкое существование вплоть до окончательного исчезновения, почти не поднявшись над уровнем развития животных, которые вам служат? Народ без письменности, без искусства, без культуры, без домашнего уюта, без любви! Вы ненавидите друг друга, как ненавидите всех вокруг. Вернитесь на путь, которым шли наши общие предки, вернитесь к свету дружбы и добра. Дорога открыта, а мы готовы помочь вам. Вместе мы сможем сделать гораздо больше для возрождения нашей умирающей планеты. Я, дочь величайшего и могущественнейшего из красных джеддаков, призываю вас! Откликнетесь ли вы на мой зов?

Когда молодая женщина закончила речь, Лоркас Птомель и воины долго молчали. Я не знаю, что происходило в их душах, но уверен, что они были тронуты. Если бы кто-нибудь из них был достаточно смел, чтобы стать выше обычаев, эта минута стала бы началом новой, великолепной эры для Марса.

Тарс Таркас поднялся, желая говорить, и на лице его было необычное выражение. Оно говорило о напряженной внутренней борьбе, борьбе с наследственностью, с вечной привычкой к вражде. Его обычно мрачный взгляд вдруг сделался благожелательным, почти ласковым.

Но он ничего не успел сказать, так как в этот миг какой-то молодой воин сорвался со ступеней и ударил хрупкую пленницу по лицу. Она упала, а юноша, опершись на нее ногой, повернулся к совету и мрачно рассмеялся.

На миг я подумал, что Тарс Таркас убьет его, да и вид Лоркаса Птомеля не предвещал для негодяя ничего хорошего, но их минутное настроение уже прошло. Изначальная натура взяла верх, и они улыбнулись, хотя и не рассмеялись громко, а ведь, с точки зрения марсиан, поступок воина был необычайно остроумен.

Сам я, разумеется, ни на секунду не оставался простым зрителем. У меня было какое-то предчувствие, потому что я напрягся для прыжка уже в тот миг, когда удар лишь грозил прекрасному, с мольбой обращенному к совету лицу. И, прежде чем опустилась рука, я уже преодолел половину расстояния.

Мерзавец еще смеялся, когда я бросился на него. Он был двенадцати футов ростом и вооружен до зубов, но меня охватила такая безумная ярость, что я готов был сразиться со всеми, кто находился в зале. Когда воин обернулся на мой крик, я ударил его по лицу. Он выхватил короткий меч, я выхватил свой и прыгнул ему на грудь, встав одной ногой на рукоятку его пистолета и ухватившись левой рукой за один из его огромных клыков. При этом мечом я наносил удар за ударом по его широкой груди.

Марсианин не имел возможности воспользоваться своим мечом, так как я был слишком близко, и не мог вытащить пистолет, хотя и пытался сделать это, вопреки марсианскому обычаю, запрещающему защищаться тем видом оружия, каким не владеет противник. Все его отчаянные старания стряхнуть меня ни к чему не привели. Несмотря на свой огромный рост, он оказался побежден и через несколько мгновений рухнул на пол безжизненной окровавленной массой!

Дея Торис приподнялась на локте и испуганно наблюдала за поединком. Я наклонился к ней, взял ее на руки и отнес на одну из скамеек у стены зала.

Никто из марсиан не остановил меня. Оторвав лоскут шелка от своего плаща, я попытался унять кровь, лившуюся у нее из носа, и вскоре мне это удалось. Как только к девушке вернулась способность речи, она положила руку мне на плечо и сказала, глядя прямо в глаза:

– Почему вы это сделали? Вы отказали мне в простом внимании в первую минуту нашей встречи! А теперь рискуете своей жизнью и убиваете ради меня одного из ваших людей. Я этого не понимаю. Что вы за странный человек, почему живете с зелеными, хотя с виду принадлежите к моей расе, а цвет вашего лица лишь немного темнее цвета белых обезьян? Скажите мне, кто вы?

– Это странная история, – отвечал я, – и слишком длинная, чтобы сейчас ее рассказывать. Она самому мне представляется столь невероятной, что вряд ли ей поверят другие. Пока могу лишь сказать, что я ваш друг, защитник и слуга, если это допустят мои враги.

– Значит, и вы пленник? Но почему же у вас оружие и регалии таркианского вождя? Как вас зовут? Откуда вы?

– Да, Дея Торис, я тоже пленник. Меня зовут Джон Картер, родом я из штата Виргиния, Соединенные Штаты Америки – это на Земле. Я не знаю, почему мне разрешено носить оружие, а что это эмблемы вождя – даже не подозревал.

Наш разговор был прерван приближением одного из воинов, который нес оружие, амуницию и украшения, и одна из загадок была решена. Это были вещи моего мертвого противника, а во взгляде воина я прочел ту же сдержанную почтительность, какую раньше проявлял другой воин, вручивший мое первоначальное обмундирование. Теперь только я понял, что во время первого столкновения в приемном зале убил моего противника.

Отношение ко мне моих хозяев теперь объяснилось. Жестокие марсиане обладали своеобразной суровой справедливостью (что позволяет назвать Марс планетой парадоксов). Я победил в бою – мне полагались почести, амуниция и статус убитого врага. Я был настоящим марсианским вождем, именно этим объяснялась та сравнительная свобода, которой я располагал, и привилегия присутствовать на совете.

Когда я принял вещи убитого воина, Тарс Таркас и многие другие направились к нам. Глаза Тарса Таркаса с забавным недоумением разглядывали меня. Наконец он обратился ко мне:

– Вы говорите на языке Барсума удивительно хорошо для человека, который лишь недавно попал к нам. Где вы изучили его, Джон Картер?

– Вы сами, Тарс Таркас, дали мне эту возможность, приставив ко мне талантливую учительницу. Своими успехами я обязан Соле.

– Это она ловко сделала, но в остальном ваше воспитание оставляет желать лучшего. Ваши поступки неслыханно дерзки. Знаете, что случилось бы, если б вам не удалось убить вождей, чьи знаки теперь красуются на вашем теле?

– Полагаю, сам был бы убит, – улыбнулся я.

– Нет. Мы убиваем пленников только при самообороне. А так предпочитаем сохранять их… для других целей, – ответил Таркас, намекая на неопределенные, но явно весьма серьезные перспективы.

– Одно еще может спасти вас, – продолжил он, – если Тал Хаджус за вашу удивительную смелость, ловкость и решительность возьмет вас на службу. Тогда вас примут в общину и вы станете полноправным таркианцем. Воля Лоркаса Птомеля такова: мы направляемся к резиденции Тала Хаджуса, пока вам будут оказываться почести, принадлежащие вам по праву ваших подвигов. Мы будем обращаться с вами как с таркианским вождем. Но знайте, что мы доставим вас к нашему могущественнейшему и жесточайшему повелителю, хотите вы того или нет. Я закончил.

– Я выслушал вас, Тарс Таркас, – ответил я. – Вы знаете, что я не барсумец. Ваши пути – это не мои пути, поэтому действовать я буду только в согласии с собственными принципами. Не задевайте их – и я никого не трону, заденете – пеняйте на себя. Каждый барсумец должен уважать мои права чужестранца. В одном можете быть уверены: всякий, кто посмеет обидеть или оскорбить эту девушку, будет иметь дело со мной. Мне известно, что вы презираете благородство и великодушие, но я не могу сказать этого о себе. И знайте, что эти качества вполне совместимы с достоинствами настоящего воина, это я готов доказать в бою.

Тарсу Таркасу, по-видимому, понравился мой ответ, хотя он отозвался на него довольно загадочной фразой:

– А я думаю, что хорошо знаю Тала Хаджуса, джеддака Тарка.

Закончив разговор, я помог Дее Торис встать на ноги, и мы направились к выходу под растерянными взглядами вождей и стражниц. Теперь я сам был таким же вождем и был готов отвечать за свои поступки. Никто не остановил нас, и вот Дея Торис, принцесса Гелиума, и Джон Картер, джентльмен из Виргинии, в сопровождении верного Вулы, при гробовом молчании вышли из приемного зала Лоркаса Птомеля, джеда барсумских тарков.