Цеховик. Книга 5. План битвы

4. Жесть, блин. Наезд…

Забираюсь в машину. Надо уже пост охраны ставить у подъезда. Точка доступа закрывается, блин, заколебали уже. Озираюсь. Ребята серьёзные, на боксёров похожи, морды набуцканные. Впрочем, больше не быкуют и, не считая тычка по почкам, ведут себя вполне прилично и даже, можно сказать, довольно вежливо.

Итак, Корней, значит. Какого хрена, Корней? Ты разве не знаешь, что я с Цветом работаю? Знаешь, конечно. И, разумеется, знаешь, что я не признаю его за сюзерена. И что же, хочешь наложить лапу на мой ещё не начавшийся бизнес? Похоже на то. Наглец, что сказать.

Ехать, конечно, не так уж и далеко, но мне, если честно, и этого хватает. Рана ноет, капец. Кенты Корнеевские почти не разговаривают, только тот, что в костюме долго и нудно рассказывает джинсовому о каком-то юридическом казусе, породившем несколько забавных прецедентов в штатах. Блещет широтой кругозора, молодец.

Шумит она, красавица, 

Звенят, поют овсы, 

И парень улыбается

В пшеничные усы…

Чем-то на Влада Листьева похож, только взгляд наглый и борзый.

Наконец, прибываем в Плотниково, прямиком к нашей винокурне. Ворота открыты. Зашибись просто… Работники типа уже перешли в подчинение к Корнею? А вот и он сам, ну надо же, Корней собственной персоной.

– Здорово, Бро, – вполне дружелюбно приветствует он меня, когда я выползаю из «Рафика». – Чёт выглядишь ты не очень. Не выздоровел ещё что ли?

– И тебе не хворать, – киваю я. – Лечусь ещё. В данный момент вот лечебное катание применяю.

Он ржёт.

– Да ладно, чё ты, не девчонка же, полчасика-то всего, разве это дорога? Больше разговоров. Я вот четыре часа сюда херачил и то не жалуюсь, да же пацаны?

Пацаны ухмыляются и кивают.

– Ну что же, добро пожаловать, в наши края, – говорю я без улыбки.

– Спасибо, брат, спасибо.

Близко мы не знакомы. Виделись в казино, в Новосибе на открытии и ещё потом пару раз, но лично практически не общались. Привет-пока и все дела, по большому счёту.

– Ладно, короче, – говорит он, становясь собранным и серьёзным. – Я тут узнал, что ты затеял производство интересное.

Я молчу, смотрю прямо, никаких опасений не выказываю.

– Я поучаствовать хочу. Бабки готов дать. Как на это смотришь? Больше бабок, больше товара, да?

Серьёзно? И с какого это рожна, позволь спросить, я тебя в дело брать должен?

– Давай присядем, – отвечаю я. – В ногах правды нет, сам знаешь. Пойдём вон туда, под навес.

Я иду и сажусь в тень на брёвна, не дожидаясь ответа. Стоять на солнце не буду, даже, если это было частью его плана.

– Ну, так что? – наседает Корней, подходя ко мне, но оставаясь на ногах. – Что скажешь?

Он оборачивается к своим и отыскав взглядом усача в костюме, делает ему знак подойти.

– Иди сюда, Адвокат-на, – говорит он и снова поворачивается ко мне с видом типа, о чём это мы тут говорили?

– А что сказать-то? – удивляюсь я. – Что ты хочешь услышать, что всё, вопрос решён? Во-первых, предприятие государственное.

– Кооперативное, – уточняет Адвокат.

– Да, открывает его облпотребсоюз, – соглашаюсь я, – но это же не частная лавочка, правда? Будут производиться соки для сельских жителей и прочее там…

– Меня, как раз, «и прочее» интересует, – снова вступает Корней. – Линия по розливу, насколько я знаю, не государственная, а твоя личная. Или нет? Или о чём ты сейчас вообще?

– Я говорю о том, что прямо сию минуту тебе не могу дать ответ. Проект не мой, в том смысле, что я не единственный, кто в нём участвует, понимаешь? Мне надо обсудить с товарищами. Но предварительно тебе могу сказать, что мы не ищем новых партнёров. Куда ты хочешь деньги вкладывать? Всё уже закуплено, всё подготовлено, работа проведена. Расширить производство в имеющихся условиях довольно трудно. По дистрибуции… э-э-э… по поставкам то есть уже есть чёткое понимание, хотя в этой части, как раз, сотрудничество вполне возможно.

– То есть… я не понял, он мне предлагает просто торговать своим пойлом? – снова поворачивается он к Адвокату.

– Э-э-э… – тянет тот.

– Ну, я думаю, – не жду я, что он там родит, – что у тебя будет шикарная дилерская скидка… Вообще, часто прибыль продавца превосходит прибыль производителя… На Западе то есть…

– Чего? – нависает надо мной Корней. – По-моему ты мальца не догоняешь!

Выглядит он сейчас весьма грозно. Брови сведены к переносице, в глазах проскальзывают жёлтые искры гнева, желваки играют на скулах. Лицо, будто высеченное из камня, хоть сейчас размещай на плакат о ненависти к врагам народа.

– Я ведь, – цедит он, – не разрешения пришёл спрашивать. Я пришёл сказать, что у меня теперь здесь доля будет. Не хочешь моё лавэ, не надо. Значит, буду без денег в доле. Чё те не ясно?

– Так ведь здесь серьёзные люди решают, не мне чета. Ты же не на мои интересы лапу накладываешь, а на интересы тех, кто делиться не захочет.

– Да ты чё? В натуре? Это что за люди такие? Цвет, может быть? Так я, насколько знаю, он здесь не при делах. Не, если ты представитель Цвета, ты так и скажи, я тогда не с тобой, а с ним тереть буду. Чё?

– По этому конкретному предприятию ты можешь разговаривать только со мной. А я поговорю с акционерами и дам тебе ответ в течение… не позже, чем через неделю.

– Ты чё, ох*уел, в натуре? – звереет он, а Адвокат распахивает глаза, как будто инопланетянина увидел. – Ты слышь, кто такой, чтобы так со мной говорить? Ты, фраерок оборзевший! С «акционерами» в натуре. Я тебе сейчас устрою акцию, зае**шься щёки надувать, морда. Значит слушай сюда. Акционеры твои меня не колышут, с ними решай сам. Не можешь решить, я решу, но ты тогда на*уй здесь не нужен будешь. Короче, половина моя. Чё не ясно?

Ну надо же, шустрый какой. Не рановато ли для девяностых? Вроде не пришло время ещё. Собственность-то пока социалистическая, брателло… И что же мне с тобой делать? К Цвету обратиться за поддержкой?

– Как положено друзьям, всё мы делим пополам, – напеваю я детскую песню. – И смешинки и слезинки, пополам, пополам, пополам-лам-лам…

Напеваю отстранённо, глядя мимо Корнея в голубизну летнего неба.

– Э, тебе может мозги встряхнуть? Поправить маленько? Бро, в натуре, у тебя чё, крыша поехала?

Крыша – это то, что ты мне навялить пытаешься.

– Так ты коммерс или вор? – задумчиво перевожу я взгляд на него. – Я так чисто для себя, понять хочу.

Вообще, он не вор, по большому счёту. Не сидел, из спортсменов, реально, персонаж будущего. Сколотил группировочку из спортсменов, блатным дорогу особо не даёт и многим людям, как кость в горле, мешает.

– Чё? Какой коммерс? Ты меня достал уже. Ты висишь на ниточке сейчас над бездной в натуре. На тоненькой ниточке. И щас бы уже в эту бездну летел, если бы я тебя не знал раньше, ты понял? Но терпение, пи**ец, закончилось уже.

– Значит так, – говорю я поднимаясь. – Я тебя понял. Ты хочешь половину прибыли предприятия, нелегальной, естественно. Что в замен?

– Чё взамен? – удивляется он, пытаясь осознать вопрос. – Живой останешься!

Найдя ответ в своей коротко бритой голове, он расплывается в улыбке, и его спутники, стоящие чуть в сторонке, но внимательно следящие за ходом нашей дискуссии, тоже начинают улыбаться и даже ржать. Только Адвокат внимательно смотрит на меня, пытаясь понять самоубийца я или супермен.

Про супермена он, может и не слышал ничего, но ничего, значит скоро услышит.

– Супермен, – киваю я ему.

– А? – топорщит он свои русые усы.

Хочу ответить кое-что подобающее, но сдерживаюсь.

– Мало.

– Чё? Ты запарил уже. Ты всё-таки меня вынудить хочешь?

– Нет, я хочу, чтобы ты был реалистом. Люди должны понимать за что они бабки тебе отдают.

– За то что могут работать спокойно.

– Это что значит, ты от ОБХСС прикроешь или что? – хмурюсь я.

– Может, тебе ещё жопу подтереть? От ментов сам отбивайся. Это значит, что жив будешь, так понятно?

– Беспредел творишь, – спокойно констатирую я. – Люди не поймут.

– Да ты чё? А ты кто такой? Дурилка картонная! Ты чё, блатной что ли? Кто за тебя впишется, в натуре? Совсем дебил? Ладно, кумекай со своими акционерами. Я приеду через три дня, директором поставите Адвоката, покажешь приказ, всё как положено, понял? Вот трудовая, держи. И в трудовой запись должна быть.

Адвокат протягивает мне трудовую книжку.

– Паспорт нужен, а то ты, может, у бомжа трудовик дёрнул. Фотографии же нет.

– Данные внутри вложены, – бросает Корней. – Хватит с тебя и этого. Если не будет приказа, я тебе лично башку отобью, буду долбить, пока не сдохнешь, а здесь всё сожгу нахер. Ясно? Если чё, можешь к ментам сходить, рассказать, что честно наворованное отбирают.

– Домой меня отвезите, – говорю я. – Верните, где взяли.

– Сам немаленький. Некогда, нам ещё до Новосиба хреначить. Слышь, Бро, я конечно знал, что ты бесогон вольтанутый, но чтоб настолько! Поехали, пацаны!

Они уезжают, а я остаюсь. Зашибись. Иду в административное помещение и, оказывается, все на местах, сидят, понять пытаются, что именно происходит.

Контора, кстати, весьма просторная, чистая, современная. Два окна, столы письменные, сейф, портрет Ильича, Леонид, который. За одним столом сидит Казанцева, та что технолог с ЛВЗ, рядом стоит мужчина лет шестидесяти, высокий, поджарый, совершенно седой и в очках-хамелеонах в модной оправе.

– Они откуда? – встаёт мне навстречу Казанцева. – Из милиции?

Как её звать-то, блин… Ольга Фёдоровна, что ли?

– Нет, Ольга Фёдоровна, из параллельной структуры.

Не поправляет, значит правильно вспомнил, вот же молодость, ничего не забываю, память как компьютер.

– Из КГБ! – в ужасе восклицает она.

– Нет, они вообще не из органов. Недобросовестные конкуренты. А вы почему их пустили на объект государственный? Где ваш охранник?

– Так как их было не впустить? Ворвались, кричали, всё осматривали, спрашивали обо всём. Что это, а то? Всё-всё. Говорят, у нас мол постановление.

– Показали?

– Нет, ничего они не показали, грубые, наглые, особенно главный их, или кагэбэшник, или уголовник.

– Ясно, – киваю я, подходя к столу, на котором вижу телефон. – Мне позвонить нужно Юрию Платоновичу.

– Так я ему уже позвонила.

– Давно?

– Да, примерно полчаса назад, наверное.

– Двадцать восемь минут прошло, – замечает седовласый незнакомец.

– И что он сказал?

– Сказал, что выезжает.

– Понятно. А вы кто? – оборачиваюсь я к мужчине.

– Это Павел Петрович Аристов, – вступает Казанцева. – Доктор технических наук по процессам и аппаратам пищевых производств. Из нашего пищевого института. А это Егор… Андреевич, помощник Большака.

– Здравствуйте, доктор, – протягиваю я руку. – Ну, как вы находите наши процессы и аппараты? Вы, кстати, допуск получили?

– Что? – спрашивает он и его настороженные глаза прищуриваются. – Какой допуск?

– Ну, к нашему секретному производству.

– Получили-получили, – успокаивает меня Казанцева. – Павел Петрович, разумеется, всё прекрасно понимает.

Доктор несколько раз переводит взгляд с меня на Ольгу и обратно.

– Честно говоря, – говорит он. – Результат у вас будет ужасающий. Это будет не виски, а… даже не знаю, как назвать это пойло.

Ого! Я смотру на Ольгу, обещавшую нам совсем другое, насколько мне помнится. Она яростно качает головой, не соглашается с таким заявлением.

– И почему же, док? – спрашиваю я, хмуря брови.

Хмурюсь я, главным образом, от боли, так что, честно говоря, органолептические характеристики продукта в настоящий момент отступают на второй план.

– Всё дело в солоде, который вы планируете получать с соседского пивзавода, – уверенно продолжает он. – Совершенно неудовлетворительное качество.

– Как так?

– Да, представьте себе, молодой человек, – гнёт своё док. – Для приготовления виски используется ячменный солод. Пшеничный или ржаной даст иное качество напитка.

– Так они же ячменный используют.

– Не знаю, – пожимает он плечами. – Насколько мне известно, пшеничный.

– Ольга Фёдоровна? – смотрю я на неё с удивлением.

– Я уточню, не беспокойтесь. Да, они выпустили недавно пшеничное пиво, но основной объём делают из ячменя.

– Наша область находится на пятьдесят шестом месте по производству ячменя, между прочим, учтите это при планировании сырьевой базы, – поднимает палец кверху доктор.

– Так, – киваю я уже гораздо более заинтересованно. – Вы, док, в этих делах дока, похоже. Простите за каламбур.

– Кроме того, – продолжает он, не реагируя на мои ремарки, – характерной деталью шотландского виски, например, с винокурни Caol Ila, считается торфяной дымный привкус. Выдерживается он, кстати, двенадцать лет в бочках из-под бурбона. Вкус дымка в виски достигается подсушиванием солода на торфе, но в нашем случае, это может быть и сушка на дровах и на угле. Также можем обжигать дубовые бочки изнутри… Именно эти нюансы и придают напитку сортовые марочные оттенки, понимаете? Но одна из главных особенностей хорошего виски – это старые бочки из-под вин типа мадеры…

– Павел Петрович, вы же доктор, правда? Не то, что мы с Юрием Платоновичем. Вот и он подъехал, кстати. Ну, и изобретите революционный метод, придумайте, как имитировать вкус бочки от мадеры и двенадцатилетнюю выдержку. А Ольга Фёдоровна вам поможет. У неё практика ого-го, но вы и сами, наверное, знаете.

Я иду к двери, чтобы выйти навстречу Большаку.

– Погодите, молодой человек, – не отпускает он меня. – Ещё про коньяк хочу сказать.

– Коньяк здесь производить не планируем, – отвечаю я немного нетерпеливо.

– Но вы не знаете, в Узбекистане существует отличный коньяк.

– Да ладно, док, его же пить невозможно!

– Ординарный – да, а вот КВ намного лучше армянского. Его правда не так много производят, но в другие республики вроде не гонят. Его можно почти безо всякой доработки выдавать за французский. Немного подержать в старых бочках и купажировать с иными коньячными материалами.

– Двенадцать лет подержать?

– Нет, конечно, можно иначе подойти к проблеме, – задумывается он.

– Слушайте, док, – говорю я. – Академиком я вас назначить не смогу, но зарплату, как у академика пообещать в состоянии. Плюс тринадцатая, плюс премии. Работайте.

– Всем привет, – восклицает Платоныч, входя в контору. – О чём диспут?

– О высоких технологиях, дядя Юра, – кривлюсь я.

Плечо дёргает.

– Ну давайте, докладывайте.

Ольга повторяет то, что говорила мне, добавляя пару деталей.

– Надо в милицию заявлять, – резюмирует она.

– Юрий Платоныч, поехали, а? – взываю я. – Старые раны ноют, спасу нет.

– Ладно, Ольга Фёдоровна, подумаем, что делать. Пожалуйста, никому ни слова, хорошо?

– А ты как здесь оказался? – спрашивает Платоныч, когда мы садимся в машину. – Ольга что ли позвонила?

– Не совсем…

Я рассказываю.

– Блин, капец, – говорит он, когда я заканчиваю. – Правильно сказал?

– Правильно, дядя Юра, ещё и жесть, можно сказать и наезд.

– Жесть, – соглашается он. – Ну, и что делать будем? Может Баранова привлечь?

– Одного Баранова на всю шайку? Недостоверно выйдет. Не поверят. Даже, если я ещё Гену возьму, всё равно не поверит.

– Куренкова не предлагаю…

– Ну да, он же маски-шоу не будет устраивать ради этого дела. Над ним тоже начальство.

– Что за шоу?

– Ну, работа спецназа. У них такие балаклавы на головах, маски. Как у сварщиков, только чёрные. Будет в конце восьмидесятых такая передача по ящику, «Маски-шоу», вот и прилипнет название. Налётов спецназовских много будет, сам увидишь.

Он головой качает.

– Куда движемся… Такое чувство, что в пропасть…

– Ничего, мы что-нибудь придумаем.

– Давай придумаем, что с этим козлищем делать. Очень не хотелось бы, чтобы шумиха поднялась. Надо всё по-тихому.

– Это да, – соглашаюсь я. – Шумиху нам не надо. А вот составить список тех, кто в курсе наших дел, не помешало бы.

– Да всех по пальцам пересчитать можно, – пожимает он плечами.

Мы молчим некоторое время.

– Понимаю, – говорит он, прерывая молчание, – тебе не хочется, но, кажется, ничего другого не остаётся.

– Ты про Цвета что ли?

Он кивает.

– Блин, Платоныч, ну ты что, это вообще не вариант. Ты пойми, дела с ним делать – это одно, а вот под его защитой оказаться – совсем другое. Если я попрошу его сказать Корнею, что этот бизнес его, то всё, партнёрству конец. Я сразу стану его вассалом, собственностью.

– Ну с казино же ты этого не боишься.

– В казино мы сразу вложились, как партнёры, а тут другое дело. Я его в акционеры не звал, говорил только, что будем ему давать товар на реализацию. Всё. Если дать слабину, он нас сожрёт. Для тебя есть принципиальная разница под кого ложиться, под него или под Корнея?

– Да, ты прав…

– Сами будем решать. Сами… До завтра ещё подумаем, а там уж примем решение, лады?

Он кивает и останавливает машину у моего подъезда.

– Зайдёшь?

– Нет, надо ещё на работу вернуться, – отказывается он.

– Ну ладно. Что там по Трыне? Ничего твой юрист не узнал?

– Ну, там всё чётко по закону, ничего не оспорить. Будет суд, отца, скорее всего, прав лишат. Тогда уже можно будет как-то попытаться договориться, чтобы его к нам перевели поближе.

– То есть в любом случае детдом?

– Ну, да, в любом.

– Блин… Жесть, Платоныч.

– Жесть, Егор, жесть. Но мы прорвёмся, так ведь?

Постараемся, да…

Я захожу домой и сталкиваюсь с отцом.

– Ты где был? – недовольно спрашивает он.

– Так у врача же, – делаю я невинные глаза.

– Четыре часа что ли? Ты вон посмотри на себя, белый, как полотно. – Соседка сказала, ты на маршрутке уехал.

– Пап, да всё нормально, – пытаюсь я его успокоить и собираю всю волю в кулак, чтобы выглядеть хоть немного лучше разорванной Тузиком грелки. – А ты чего так рано вернулся?

– Раньше отпустили. Сегодня пенсионеров провожали. Скачкова твоего выпнули, между прочим. Он-то думал поработать ещё несколько лет, но чьего-то сынка надо было пристроить, похоже…

Надо с ним встретиться, переговорить. Без дела он у меня не останется, главное, чтоб Новицкая не кинула… Надо к ней сходить завтра… Да, надо… Надо… Надо…

Я лежу на диване и глажу ворчащего Раджа между ушей. Чуешь, брателло, что худо мне? Чуешь, да…

И вдруг, будто молния мелькает перед глазами. Я резко сажусь на диване. Есть решение. Не могу сказать, что оно не такое уж очевидное, и не могу сказать, что полностью в нём уверен, но по-другому, видимо ничего не сделать. И, всё-таки, Цвет. Из всех зол нужно выбрать меньшее.

Я встаю и подхожу к телефону. Набираю секретный номер.

– Это Бро, – говорю я и кладу трубку на рычаг.

Стою у тумбочки и жду, когда зазвонит телефон. Проходит около пяти минут и раздаётся звонок. Я подношу трубку к уху.

– Алё? – после небольшой паузы говорит Цвет.

– Привет, – отвечаю я.

– Здорово. Чего хотел?

– Дело есть. Надо тебе в Новосиб ехать.

– Чего? Зачем это? – сердито удивляется он.

– Дело верное, отвечаю. Подъезжай сейчас ко мне. Перетереть надо.

5. Думай, не думай, а прыгать надо

Цвет некоторое время молчит, переваривая сказанное мной и я слышу лишь его сопение.

– Не понял, – наконец, говорит он. – А ты сам не можешь, как обычно?

– Слушай, я тут чуть живой, пришлось в Плотниково смотаться. Так что если сможешь подскочить, просто перетрём в машине и всё. Быстро и эффективно. Тебе это больше, чем мне надо.

– С чего бы?

– Расскажу.

– Ну, ладно, – соглашается он, помолчав ещё немного. – Через час подъеду.

Не привык, что его вызывают? Ничего, пора привыкать. А я полежу пока, час времени у меня есть. Валюсь на диван и прикрываю глаза. Сейчас, честно говоря, ничего не хочется, кроме как лежать. Но полежать не удаётся. Звонит телефон. Отец снимает трубку и я слышу, что говорит обо мне.

– Юрий Платонович, да он вот только задремал. Пришёл, весь белый, на себя непохожий… Это срочно?

– Пап, ну ты что, – поднимаясь с дивана, обращаюсь я к нему. – Я подойду, мне не сложно.

Отец недовольно качает головой и передаёт мне трубку.

– Да, дядя Юра, привет.

– Ты что там, совсем скис? – с тревогой спрашивает он.

– Не, нормально, – немного приукрашиваю я.

– А мне тут юрист позвонил, вроде как договорился, что Андрея можно будет навестить.

– Да? Ну шикарно! Когда поедем?

– Так вот, прямо сейчас. Если в течение часа подскочить, то можно будет его увидеть. Ну, и что, сможешь?

– Блин… Нет, сейчас точно не смогу.

– Худо? – участливо спрашивает он.

– Да не в том дело. У меня встреча назначена минут через сорок. Я её отменить уже даже технически не смогу. Да и надо встретиться, если честно…

– Понятно, – немного скисает Большак. – Так что, сказать, что не приедем? Просто там вообще непонятно, получится ли ещё до суда увидеться.

– Дядь Юр, сгоняй, а?

– Я? – удивляется он.

– Ну а что? Вы же знакомы. Ему сейчас вообще, хоть с кем-нибудь бы увидеться из своего мира. Как в тюрьме оказался. Посмотришь, как он там. Ты ведь почувствуешь, если что-то не так, я не сомневаюсь. Пожалуйста, съезди. Тебе в карму знаешь какой жирный плюс впишут!

– Да ну тебя с кармой твоей. Съезжу и без кармы. А чего отвезти ему? Еды какой-нибудь?

– Ну… наверное. Не думаю, что там зашибись кормёжка…

Я вдруг вспоминаю, как когда-то давно, ещё в самом начале видел его у витрины кондитерского отдела. Он тогда долго стоял, глядя на пирожные…

– Сладкого можно чего-нибудь, пирожные там какие-нибудь… Да, пирожные обязательно нужно.

– Ладно, – соглашается Платоныч. – Передать чего?

– Скажи, чтобы не тух там, что скоро увидимся. Надо просто переждать немного, и всё будет хорошо. Если вдруг… ну, а вдруг? Вдруг ты сможешь звонок организовать, наберите меня…

– Хорошо. Ну всё, я тогда помчался, а то времени мало уже остаётся.

– Давай, добрый человек, удачи тебе. И деньжат ему оставь если что.

– Оставлю.

Я вешаю трубку и возвращаюсь на диван. До приезда Цвета остаётся минут двадцать. Можно ещё поваляться.

– Куда он тебя звал? – спрашивает отец. – Знает же, что тебе нельзя. Тоже мне, взрослый человек, называется.

– Да он договорился в детдоме, что к Трыне пустят. Детдом какой-то драконовский, почему посещать-то нельзя? Непонятно.

– Я бы тоже мог съездить, – моментально смягчается папа. – Как он там, неизвестно пока?

Неизвестно…

Через двадцать минут я встаю и иду в прихожую.

– Ты Куда? – хмурится отец. – Нет, ну что за человек. Вот скажу матери про твои выкрутасы, будешь с ней объясняться. Она тебя быстро в чувство приведёт

– Не надо, не говори, пап, – улыбаюсь я. – От этого всем только лучше будет.

Выхожу из подъезда. Цвета ещё нет. Сажусь на лавку и жду. Минут через пять подруливает его «Волжанка». Смотри какой важный, сидит на заднем сиденьи, за рулём здоровый детина. Про то, что боссы впереди не ездят я ему сказал. Он сначала отмахнулся, а теперь, смотрю, взял на вооружение.

Я подхожу к машине и сажусь за водителем. Захлопываю дверцу и мы сразу отъезжаем. Куда это? Смотрю на Цвета с удивлением.

– Немного отъедем, чтоб у подъезда не отсвечивать, – кивает он.

Ладно.

Делаем кружок через швейку и подъехав к политеху, останавливаемся на площади. Водитель, не говоря ни слова, выходит и идёт к беляшной, на углу с Весенней у «Силуэта».

– Ну, говори, чего хотел, – кивает он. – Вызвал меня к себе. Шеф, в натуре. Теперь в Новосиб отправишь?

– Как тебя отправишь-то? – пожимаю я плечами. – Ты мальчонка немаленький, сам всё решаешь. Но случая такого может уже и не быть.

– В смысле? Какого случая?

– Подгрести под себя Новосиб. Ты разве не хочешь?

Я жду, когда он осознает сказанное. Он осознаёт быстро. Взгляд делается тяжёлым, а усмешечки и смехуёчки вмиг испаряются.

– Ты говори-говори, – подгоняет он, не останавливайся.

– Прежде, чем говорить, хочу другое обсудить. Мне ствол нужен.

– Чего? – хмурится он.

– И прям срочно.

– Кому конкретно, прямо тебе?

– Лично мне, да.

– Зачем?

– Хочу использовать по назначению.

– Это как? – хмурится Цвет.

– Ну как, забью обойму патронами и начну применять по живой силе противника.

– Ты решил меня шарадами развлекать что ли? Объясняй, зачем волына.

– Вообще, я от тебя объяснений не спрашиваю, – немного раздосадовано отвечаю я.

– Ну, так я к тебе с подобными просьбами и не прихожу, так ведь? Короче, Бро, не пудри мозги. Давай уже, выкладывай всё.

Ну, я и выкладываю. Обрисовываю ситуацию с сегодняшним наездом. Цвет выглядит несколько ошарашенно.

– Не понял, он то есть не боится комитетчиков? Наглухо башка отшиблена или что?

– Походу он просто не догоняет, а может думает, что дело мелкое и вряд ли за ним крупные шишки стоят. Типа, как в подворотне у школьников деньжат зашибить.

– А как он вынюхал? Ты же ещё не начал ничего.

– Кто-то льёт инфу, ясно же.

Цвет кивает, соглашаясь.

– Уже знаешь, кто?

– Нет, – качаю я головой.

– Ну, так и чё? Чё ты делать-то планируешь, мусоров притягивать? Пусть напрягутся, не всё же им нахаляву бабки грести. Ну и гусь Корней, он в натуре мозгами пораскинул, пацан, скажет, молодой, можно застращать типа. Но половину грубо, конечно. Очень грубо.

– Ну, он, думаю, заложил простор для торговли, в смысле, чтоб было куда отступать с выгодных позиций.

– Так чё? Ну, хочешь, я за тебя впрягусь? Когда надо-то?

Говорит это, а в глаза не смотрит. Ждёт, как паук, что я скажу, да, давай, выручи меня, цветик-семицветик.

– Нет, – спокойно, безо всяких эмоций отвечаю я. – Не хочу. Я сам решу. Причём решу конкретно.

Цвет воспринимает мои слова очень серьёзно. Молчит, играет желваками, что-то взвешивает. Как в кино, во время какого-то важного момента в кадре крупным планом возникают его глаза, тревожные, чуть прищуренные, с разбегающимися лучиками морщинок. А потом зрители так же крупно видят глаза главного героя, мои. Они смотрят прямо, открыто и излучают уверенность.

– А ты в это время приедешь в Новосиб и соберёшь тех, кого сочтёшь нужным. Там же у тебя тоже своих людей немало. Скажешь, типа, клоун по имени Корней, всё. Теперь жить будем по понятиям, а боксёрики идут в эротическое путешествие на три буквы.

– Эк, завернул, – с уважением замечает Цвет. – А если не решишь?

– Решу, конечно. Сказал, значит сделаю. Можешь, если хочешь, подождать сигнала. Позвоню на условленный номер и скажу, как всё прошло, и ты будешь тогда действовать в полной уверенности, что тылы прикрыты.

– А его батальоны боксёрские? С ними что делать?

– Распустишь. Желающие смогут присоединиться к новосибирским пацанчикам. Только не толпой, а вразброс, чтоб бунтовать не надумали.

– Заманчиво, – цедит Цвет и, отвернувшись от меня, погружается в раздумья.

Ну, пусть подумает. Риск есть, разумеется. Если у меня ничего не выйдет с моей затеей, он может конкретно облажаться. Но, что тут скажешь, кто не рискует, тот не пьёт.

– Резкий ты пацан, – говорит он, подёргивая ногой. – Держи, кстати, три куска.

Он чуть наклоняется в мою сторону и достаёт из бокового кармана ветровки три пачки красненьких.

– За что это? – удивляюсь я.

– Привет от женской сборной по хоккею на траве.

– Из Зимбабве что ли? – хмыкаю я.

– Да, от темнокожих шоколадок.

Я улыбаюсь.

– Видишь, брателло, я никогда лажу не гоню, да?

– Ну, типа, – отвечает он, всё ещё задумчиво. – Чё ещё за «брателло»?

– Это «брат» на итальянский манер. По-итальянски брат – «фрателло», ну а как по-нашему ты слышал уже. Так что, достанешь ствол?

– Достану, – кивает он. – Будет тебе волына, брателло.

Вот и хорошо… В том, что я затеял ничего хорошего, разумеется, нет, и надо ещё Скачкова убедить. Но это уже завтра.

Когда я возвращаюсь домой, мама меня тут же укладывает в постель, и я особо не возражаю, хотя, на удивление, чувствую себя будто бы получше.

– Полежи пока, а через полчасика ужин будет. Папа фарш свеженький накрутил, сейчас котлетки сделаю. Ты не против?

– Ещё как за, – улыбаюсь я и понимаю, что голоден, охрененно голоден…

Звонит телефон, и мама, направляясь на кухню, поднимает трубку.

– Алло… Андрюша! Привет, дорогой! Егор, Андрей звонит! Ну, что ты там, как устроился, давай, рассказывай скорее. Не обижают тебя? Как встретили?

– Дай, дай мне, мам, я тебе потом расскажу, он там по времени ограничен, наверно.

Я подлетаю к тумбочке и буквально вырываю телефон у неё из рук.

– Андрюха, здорово!

– Егор! – мне кажется, его голос дрожит. – Здорово!

– Ну, ты как там, дружище?

– Да я-то что, нормально… Более-менее, короче, жить можно. Юрий Платоныч расскажет, он посмотрел на моё житьё. Ты про себя скажи! Как рана твоя?

– Ты извини, братишка, что я не приехал сегодня. Тут такое дело…

– Да ладно, Егор, харэ, какие тебе поездки, тебе лежать надо…

Блин, если бы я лежал, но я ношусь, как скажённый, а к нему вот приехать не смог.

– Если Платоныч ещё раз свиданку выбьет, обязательно прискачу. Что у вас там за богадельня такая, что даже звонить нельзя…

– Да… – говорит Трыня, и его голос становится тусклым, – типа для трудных… Ладно, Егор, надо заканчивать. Я рад, что мы немого поболтали. Выздоравливай, короче.

– Держись там, Андрюха, мы обязательно что-нибудь придумаем. Продержись до суда.

– Привет родителям. Как там они? Батя в порядке?

– В порядке, всё передам. Давай, братишка…

Последних слов он уже не слышит, в трубке раздаются короткие гудки. Концлагерь какой-то. Он-то почему в детдом для трудных попал? Полная хрень.

– Ложись, Егорка, я тебе в постель сейчас подам.

– Мам, ну ты что, я же не инвалид. Я вон с завтрашнего дня на физиотерапию ходить буду, а ты мне кашку в постель.

– Не инвалид, конечно. Ты у меня герой, на преступников с голыми руками кидаешься, такой же дурак, как отец твой. Но ему-то вон сколько лет уже, а ты только жить начинаешь, а уже с ранением.

– Мам, Гайдар в пятнадцать лет полком командовал, говорят.

– Что значит, говорят? – вступает отец. – Говорят, кур доят, а про Гайдара факт. Командовал.

Факт, значит факт. Это меня сейчас не особенно заботит, других заморочек хватает. Во-первых, Трыня, как-то не по себе мне стало после разговора. Чувствую, что-то там неладно. Надо после ужина Большаку звякнуть, если сам не отзвонится. А, во-вторых, Корней. Понимаю, что лучше мне это сделать самому, но как представлю, чуть наизнанку не выворачивает.

Зачем, вообще, мне это? Я не головорез, не убийца, не Майкл Корлеоне, в конце концов. Да, приходилось стрелять, но это война была… Так-то если посмотреть, это тоже война и время наше уже пришло. Нужно Скачковскую ЧВК превращать в реальную силу, а то как-то всё медленно двигается, стоим, топчемся на месте, а время идёт. А Корнея можно попробовать уболтать…

Уболтать Корнея? Серьёзно? Вообще-то Цвету я уже пообещал, что обеспечу победу его штыков в Новосибе. Так что уболтанный Корней нахрен никому не упал. Хороший Корней – мёртвый Корней. Я же знаю о его будущем – реки крови на улицах Москвы и депутатское кресло. Зашибись карьера. Недолгая, правда, насколько помню, башку ему таки отстрелят…

А я разве не уподобляюсь сейчас ему? Нет, у меня есть благородная цель, я же не ради себя… А ради кого? Ради счастья всех людей? Миру мир и всё такое? Блин… У него может тоже цель была…

От мыслей муторно делается. Чего страдать, всё же решено уже. Думай, не думай, а прыгать надо…