Социальное неравенство. Альтернативный взгляд

1.2. Пределы устранимости неравенства в потреблении

Отдельно стоит остановиться на следующем тезисе: если потребление какого-то блага (товара, услуги) по факту сильно неравно и доступ к нему сегодня определяется уровнем дохода (доступно богатым, недоступно бедным), то это совершенно не означает, что само по себе неравенство в потреблении такого блага является следствием неравенства доходов. Доступ ко многим благам обречен быть неравным даже в коммунистическом обществе, вовсе не знающем денег.

Самым очевидным образом это проявляется в отношении всего редкого и модного. Популярный писатель или профессор физически не может лично побеседовать со всеми поклонниками своего таланта, лучший кардиохирург – прооперировать всех нуждающихся, известная актриса не в состоянии дать шанс на свидание всем своим фанатам, все население земли физически не сможет хоть раз в жизни отдохнуть на Мальдивах, там просто не хватит места, а количество квартир с окнами на Центральный Парк ограничено, и даже если бы денег не было, все желающие все равно не смогли бы жить в подобной квартире.

Таким образом, следует констатировать, что какая-то часть неравенства в потреблении объективно предопределена даже для самых эгалитарных и справедливых обществ. И этот объективно предопределенный уровень неравенства задает гораздо большую часть неравенства в фактическом потреблении, нежели это кажется на первый взгляд.

Скажу больше: существует очень мало сфер, в которых равное потребление может быть обеспечено даже теоретически. Единственный пример такого рода, приходящий мне на ум, это потребление продовольствия. Мы можем выдать всем равное количество одинаковых продуктов. Развитые страны способны обеспечить всех своих жителей продуктами на уровне, не только превышающем необходимое для выживания, но даже на уровне, сильно превосходящем физические возможности населения съесть все произведенные продукты, и тут равенство в потреблении теоретически достижимо (как минимум с точки зрения пищевой ценности, не касаясь вопросов качества продукции или брендов). Однако даже в отношении одежды равенство обеспечить гораздо сложнее. Даже в коммунистическом обществе, производящем бесконечное количество одежды и обеспечивающем всем равный доступ к ней, все равно в любой момент времени кто-то будет одет (по мнению окружающих) красивее и моднее, нежели остальные. Единственный способ быть равными в одежде – принудительное введение одинаковой униформы для всех.

Рассматривая такие сферы как образование или здравоохранение, можно отметить, что объективно предопределенный уровень неравенства в них гораздо выше. Можно обеспечить всех едой выше предела того, что может быть съедено, однако нельзя быть избыточно здоровым или образованным. При этом и качество медицины, и качество образования очень сильно зависят от профессионализма конкретных врачей и учителей, который априори неравен, поскольку люди наделены разными способностями.

Игнорирование этого факта при обсуждении неравенства в данных сферах приводит к довольно распространенной логической ошибке смешения ряда несвязанных вопросов, первый из которых сводится к распределению ресурсов между отраслями. Возможно, нам понадобятся больше томографов и меньше танков, больше профессоров математики и меньше брокеров. Однако это совершенно отдельная тема, не имеющая никакого отношения к неравенству.

Если же исходить из того, что ресурсы, расходуемые на образование или здравоохранение, заранее предопределены (у нас есть заданное количество учителей и врачей заданного качества), то возникает две составляющих неравенства: устранимая (теоретически возможно обеспечить равное время одного врача или учителя, уделяемое одному пациенту или ученику) и неустранимая (учителя и врачи заведомо не равны по квалификации, и кому-то достанется плохой, а кому-то – хороший).

Следовательно, на неустранимую составляющую приходится большая часть наблюдаемого в развитых странах неравенства в данной сфере. Качество образования в престижной школе или ведущем университете в сравнении с плохими школами и университетами в гораздо большей степени определяется профессионализмом педагогов, наличием мотивации у самих учащихся (но плохих ведь тоже надо где-то учить), нежели размером и обустройством кампуса или численностью класса. В данной ситуации, скорее всего, нужно говорить не об устранении неравенства, а о его принципах. Действительно, более справедливо попадать к лучшим учителям благодаря своим способностям, а не финансовому благополучию родителей. Кто-то считает справедливыми квоты для меньшинств. Однако выбор между данными вариантами относится к дискуссии о том, как отбирать тех, кто получит услуги лучшего качества, а не о том, чтобы их уровень был одинаковым.

В сфере медицины до определенных пределов работают те же принципы: донорских органов не может хватить на всех нуждающихся, а лучший нейрохирург все равно способен прооперировать лишь немногих. И будет ли он выбирать пациентов, исходя из их доходов или по результатам лотереи, неравенство это не изменит. Изменение степени неравенства доходов очень мало способно повлиять на фактическое неравенство в потреблении подобных услуг.

Диспропорции в распределении ресурсов здравоохранения в первую очередь обуславливаются неравенством в состоянии здоровья, стратегическими решениями государственных органов или страховых компаний, а также огромной разницей в стоимости медицинского обслуживания в зависимости от того или иного заболевания. В США ежегодно 30 % медицинских расходов тратятся на 5 % пациентов, которые умрут в среднем через один год^[15]. Согласно другим данным^[16], на 1 % населения в США в 2016 г. приходилось 22 % всех медицинских расходов, на верхние пять процентов – 50 % всех медицинских расходов. На 50 % населения – 3 % медицинских расходов. И попадание конкретного пациента в эти верхние/нижние группы по расходам в гораздо большей степени предопределяется возрастом или типом заболевания и значительно меньше – доходами пациента. Очень богатый человек с хорошим здоровьем окажется внизу пирамиды медицинских расходов. А бедный больной дорогим к лечению заболеванием, которое государство/благотворители почему-то решили лечить, окажется наверху пирамиды трат.

При лечении некоторых очень «дорогих» заболеваний общество просто физически не обладает ресурсами, чтобы обеспечить возможности лечения всем нуждающимся пациентам. Даже в системе с абсолютно бесплатным здравоохранением для лечения подобных заболеваний все равно пришлось бы как-то изобретать некие принципы выбора, кому предоставить лечение, а кому нет. Ликвидация платной медицины не искоренит неравенство в подобных ситуациях, но лишь изменит принцип неравенства в доступе к дефицитным благам.

Все эти соображения относительно образования и здравоохранения я привел в качестве примера, чтобы подвести читателя к следующему выводу: несмотря на то что разница в качестве данных услуг, доступных для богатых и бедных, очевидна, необходимо различать возможное изменение принципа распределения дефицитных услуг и собственно уровень неравенства в доступе к ним. Принцип распределения может быть изменен на любой, который мы сочтем более справедливым. Однако (при заданном объеме ресурсов) высокая степень неравенства в доступе к данным услугам и их качестве сохранится даже в коммунистическом обществе, где денег не существует.

Неравенство в доступе к большинству существующих благ заведомо неизбежно и не устранимо никакими методами. Имущественное неравенство является не его причиной, а лишь одним из механизмов распределения подобных благ (наряду с лотереей или директивными решениями государства).

Потенциально устранимую часть неравенства в потреблении можно описать, как фактическое неравенство в потреблении минус объективно предопределенный неустранимый уровень неравенства. Действительно, вполне реально сделать все кресла в самолете стандартными и строить типовые квартиры одинаковой площади, но в любом случае не все смогут отправиться на Мальдивы и иметь вид из окна на Центральный Парк. Устранимая часть неравенства гораздо меньше, чем кажется на первый взгляд. Критикуя отдельные аспекты неравенства, необходимо различать ситуации, когда неравенство в принципе устранимо и ситуации, когда оно в принципе не устранимо. Если в определенной сфере большая часть неравенства в потреблении благ неустранима, то критика неравенства в ней, по сути, призывает лишь к изменению принципов распределения дефицитных благ. Любой из таких принципов представляет собой компромисс между социальной справедливостью и экономической эффективностью, о чем мы поговорим несколько ниже.

1.3. Во что конвертируется неравенство денежных доходов?

Ответ на этот вопрос состоит из двух составляющих, первая из которых касается верхнего среднего класса (9 % населения), а вторая – преимущественно богатых (1 % населения).

В первую очередь неравенство денежных доходов все в большей степени конвертируется в неравенство символическое. Часы за 50 000 долларов с точки зрения своей практической ценности почти никак не отличаются от часов за 10 долларов. В этом нет ничего нового. Точно так же, когда-то одежда, расшитая золотыми галунами, не согревала лучше, чем сделанная из грубого сукна. И дорогие часы, и золотые галуны отвечают другой цели: демонстрации статуса.

В условиях, когда общий объем ресурсов, создаваемых обществом, не сильно отрывался от объема ресурсов, необходимых для простого выживания, расходы в большей степени направлялись на приобретение реальных объективно существующих «полезностей». Неравенство носило в большей степени объективный характер и означало, что кто-то сыт и в тепле, а кто-то частенько голодает, физически тяжело работает и не всегда знает, где переночевать. Сегодня в развитых странах подавляющее большинство расходов верхних доходных групп направляется на оплату статусной составляющей в цене товаров и услуг, конвертируется в лейблы на одежде и капотах машин. Таким образом, значительная часть неравенства в потреблении носит сегодня субъективный характер, существующий лишь в сознании населения, а не в его объективном качестве жизни.

И здесь нельзя не вспомнить про позитивное свойство неравенства стимулировать созидательную деятельность.

В условиях, когда реальное качество жизни верхнего и нижнего среднего класса практически не отличается, а при этом верхний средний класс тратит на работу больше своего времени, в среднем имеет лучшее образование (прошлые затраты труда) и лучшие компетенции, то совершенно не ясно, чего ради представители верхнего среднего класса прикладывают все эти усилия?

В обществе, которое с точки зрения любой предшествующей эпохи обладает совершенно избыточным и в реальности ненужным объемом материальных благ, символическое неравенство брендов является единственным стимулом, заставляющим наиболее компетентную часть общества тратить на работу больше своего времени, в том числе ради обеспечения благосостояния менее компетентной части общества.

В среднем у представителей верхнего среднего класса производительность труда выше, нежели у представителей нижнего среднего класса. При этом верхний средний класс платит больше налогов, по сути, покрывающих различные социальные программы, бенефициаром которых выступает преимущественно нижний средний класс, и общественные блага (образование, здравоохранение, дороги), которыми пользуются все.

Поэтому символическую разницу потребления между этими двумя группами можно рассматривать как дань уважения, которую нижний средний класс платит верхнему среднему классу за больший вклад последнего в обеспечение достигнутого обществом уровня объективного качества жизни, практически не отличающегося у этих двух групп.

Вторая составляющая неравенства денежных доходов преимущественно касается 1 % богатых членов общества и по сути своей сводится к неравенству прав в принятии значимых экономических решений.

Обличители неравенства часто приводят примеры вроде «восемь самых богатых людей мира обладают бОльшим состоянием, нежели беднейшая половина человечества». Однако необходимо понимать, что ни Уоррен Баффетт, ни Билл Гейтс, ни их потомки физически не смогут потратить свои десятки миллиардов долларов на личное потребление объективно существующих благ.

Значительная часть доходов по-настоящему богатых людей либо реинвестируется в бизнес, либо тратится на благотворительность. И в том, и в другом случае деньги обеспечивают возможность принимать решения, касающиеся не одного человека, а огромного количества людей: строить ли магазины или космические корабли, бороться с раком или с расширением пустыни Сахара. Беспрецедентные по мировым меркам состояния – не что иное, как концентрированное право принимать решения о том, что делать и как жить окружающим и человечеству в целом.

Причем это право в большинстве своем заслуженное. Успешный бизнесмен есть результат последовательного принятия большого количества удачных решений. Современная экономическая система постоянно производит отбор тех, чьи идеи были позитивно оценены человечеством. Оценены в максимально конкретной форме – заплаченного клиентами за созданные данными бизнесменами полезности.

Илон Маск заработал свое право принять решение о строительстве космических кораблей и электромобилей тем, что его предыдущие идеи (PayPal) были оценены потребителями как меняющие их жизнь к лучшему. И если он сейчас ошибется, то его возможности принимать столь масштабные решения резко уменьшатся. Кто-то все равно должен принимать решения, например о крупных инвестициях, и не совсем понятно, почему принятие подобных решений, например, чиновниками лучше, чем обладателями крупных состояний.

Способности людей к принятию компетентных и эффективных решений по значимым вопросам не равны. И с этой точки зрения крупные состояния положительно влияют на рост общественного благосостояния, если они находятся в руках компетентных людей, способных принимать эффективные решения, и наоборот, – негативное, если эти люди некомпетентны.

Если мы попробуем проанализировать, кому сегодня принадлежат крупные состояния, мы увидим, что 67 % из примерно 2800 ныне живущих на планете миллиардеров сделали свое состояние с нуля сами. Среди миллионеров, живущих в США, по наследству свое состояние получили немногим более 15 %.

Таким образом, большинство людей, имеющих сегодня больше прав на принятие решений по факту наличия у них крупного состояния, завоевали это право длинной серией последовательных эффективных решений.

Однако проблема наследования больших состояний все равно существует. Человек, получивший в силу унаследованного состояния право принимать решения о больших физических или социальных изменениях, но не доказавший на практике свою способность принимать качественные решения, рискует потратить ресурсы неэффективно.

Одним из ответов на проблему больших состояний являются модные сегодня в развитых странах инициативы вроде The Giving Pledge, подписанты которой из числа очень богатых людей обещают при жизни или в завещании потратить не менее половины своего состояния на цели благотворительности.

Некоторые из подписавших данную инициативу миллиардеров практически выполнили ее досрочно. Билл Гейтс успел потратить на благотворительность более 50 млрд долларов или практически половину своего состояния на момент осуществления данных пожертвований. И Гейтс, и, например, Марк Цукерберг объявили о том, что завещают на благотворительность более 99 % своего состояния.

Вопросы благотворительности я подробно разберу ниже, однако в данном контексте необходимо отметить, что благотворительность представляет собой пример того, как люди, доказавшие свою способность принимать эффективные для системы решения, распространяют свою власть с экономической на социальную сферу.

Глава 2
Некоторые причины текущих изменений

2.1. Изменение баланса видов деятельности

Дискуссия о неравенстве постоянно крутится вокруг неравенства в доходах и объемах потребления. Однако есть и другая сторона вопроса, которую затрагивают реже, хоть она не менее значима. Она связана с неравенством вклада различных людей в создание общественного богатства.

Значительную часть истории человечества неравенство в потреблении было меньше, чем неравенство вклада в создание благ. Несколько наиболее сильных и умелых охотников племени добывали большую часть пищи, раздавая ее детям, старикам и менее удачливым своим собратьям. Конечно, самим добытчикам доставался лучший кусок, но пропорционально это было меньше их доли в результате охоты^[17].

Одна из самых древних систем социального взаимодействия – культура даров. Во многих древних обществах положение человека в социуме во многом определялось тем, сколько он дарит окружающим. Более успешные охотники дарили больше и пользовались огромным уважением. В те времена власть в племени, как правило, также принадлежала тем самым сильным охотникам, и это воспринималось большинством как справедливое и естественное состояние.

По мере развития земледелия и скотоводства, появления излишков и увеличения числа ступеней социальной иерархии ситуация стала постепенно меняться. Специализирующееся на организованном насилии меньшинство стало эксплуатировать большинство, отнимая у него излишки. Дары в социальной системе стали чаще двигаться «снизу вверх», а не «сверху вниз».

Верхние звенья социальной иерархии также вносили вклад в создание общего богатства, проектируя ирригационные системы, создавая новые знания и орудия труда. Тем не менее долгое время марксистский взгляд на историю аграрного и индустриального общества, в которой относительное меньшинство эксплуатировало большинство, оставался более или менее верным. Особенно принимая во внимание тот факт, что составлявшие это привилегированное меньшинство люди специализировались преимущественно на насилии, которое в масштабах всего человечества не создает никаких дополнительных благ.

В отдельных случаях присвоение отдельными лицами больших богатств можно объяснить сэкономленным ими временем других людей. Даже самые репрессивные и несправедливые правители прошлого, случалось, организовывали строительство ирригационных каналов, существенно снижавших трудозатраты на поколения вперед, а например, изобретения Томаса Эдисона сэкономили человечеству триллионы человеко-часов изготовления и замены свечей. Таким образом, можно сказать, что деятельность Эдисона внесла в общественное богатство больший вклад, чем сделанное за всю жизнь многими миллионами рабочих в совокупности. Можно сказать, то богатство, которое Эдисон получил за свою работу, меньше, чем стоила бы сэкономленная им работа этих миллионов рабочих.

Тем не менее в обществах, существовавших до ХХ в., Эдисоны были редкими исключениями. Подавляющая часть привилегированного меньшинства в течение тысячелетий пользовалась непропорционально большими благами по праву сильнейших или по праву рождения, с разной степенью приличия присваивая результаты труда большинства. В борьбе с этой несправедливостью эксплуатируемое большинство добилось сначала права голоса, а потом и создания систем социальной поддержки.

Однако мир снова изменился. Среди прочего изменилось соотношение вклада разных типов работы в совокупное богатство общества.

Попробуем условно разделить все виды работ на три группы.

1. Стандартизированные операции, к которым относятся все виды деятельности рабочих на конвейере, труд водителей, грузчиков и землепашцев.

Самый талантливый и добросовестный рабочий или водитель может произвести ненамного больше, чем самый бездарный и ленивый. Выдающимся на конвейере стать невозможно. Специфика этих работ такова, что вклад в создание реальных благ разных людей варьируется слабо: чаще всего на десятки процентов, реже в разы и никогда в десятки раз.

2. Персональные услуги. В эту группу входит огромное количество специальностей от парикмахеров и массажистов до учителей и врачей. Здесь могут быть специалисты совершенно разного уровня квалификации, с разным масштабом вклада в создание реальных благ, однако этот вклад не масштабируем.

Талантливый и трудолюбивый врач продлит больше жизней, профессиональный парикмахер сделает более стильную прическу, однако ни тот, ни другой за время своей работы не могут обслужить в сотню раз большее количество людей, чем их бездарные и ленивые коллеги.

Среди занятых во второй группе персональный вклад отдельных специалистов в создание общественного богатства может отличаться заметно больше, чем в первой группе. Как правило, в разы, редко – в десятки раз и никогда – в тысячи.

3. Масштабируемые операции. К этой группе относятся управленцы всех мастей, ученые, архитекторы, конструкторы, программисты, писатели, артисты и многие другие. Если очень упрощать, то их деятельность направлена на решение одного из двух типов задач – экономии времени других людей либо заполнения этого времени (досуга).

Деятельность любого управленца можно рассматривать как экономию времени его подчиненных. Зачастую минутное размышление о том, как перестроить процесс, способно сэкономить тысячи человеко-часов в год. Новые знания, создаваемые учеными, также позволяют создавать экономящие время механизмы и оптимизировать процессы. Архитекторы работают в том числе над тем, чтобы сделать здания более функциональными, сэкономить стройматериалы и т. д.

Писатели, художники и актеры заняты обратным – заполняют наш досуг. И в некоторой извращенной логике эффективность Льва Толстого можно оценивать по тому, сколько часов человечество потратило на прочтение «Войны и мир» в сравнении с тем, сколько времени автор потратил на написание этого произведения.

Отличие этих профессий от предшествующих двух групп состоит в том, что вклад каждого конкретного работника в создание благ может отличаться в сотни и даже десятки тысяч раз.

Хороший руководитель крупной компании в состоянии сэкономить десятки миллионов часов своих сотрудников в год – в миллионы раз больше, чем бездарный управленец. Изобретения гениального ученого принесут огромную пользу обществу, а труды талантливых писателей и актеров прочитают и увидят в миллионы раз больше людей, чем труды их менее удачливых коллег.

Неудивительно, что неравенство в обществе, состоящем из писателей, будет выше, нежели в обществе, состоящем из землекопов. Рост неравенства в развитых странах в последние 30 лет во многом связан с изменением соотношения числа занятых в вышеописанных трех группах работ.

На начало XIX в. даже в передовых странах мира в первой группе были заняты более 90 % всех работающих, т. к. более 80 % населения были крестьянами, но и города тоже изобиловали простыми стандартизированными работами. В середине XX в. в развитых странах первой группой работ занимались более 2/3 работающих. Оставшаяся треть примерно поровну делилась между второй и третьей группами. Если грубо (некоторые профессии носят пограничный характер) проанализировать статистику по занятости одной из самых передовых стран современного мира – США – на сегодняшний момент, мы увидим, что на специальности, преимущественно связанные с выполнением работ первой группы, приходится уже менее 40 % занятых, второй группы – более 20 % и третьей – уже почти 40 %.

В ближайшем будущем нас ждет исчезновение потребности в большинстве водителей на транспорте, уменьшение числа кассиров, автоматизация и роботизация многих других похожих видов трудовой деятельности. Изменится соотношение инженеров и рабочих на заводах, разработчиков диагностических алгоритмов и врачей в больницах, программистов и операционистов в банках и государственных органах.

Иными словами, число занятых работами первой группы, где вклад в создание благ разными людьми различается мало, будет и далее сокращаться, а количество занятых в тех специальностях, где этот вклад сильно различается от работника к работнику, уже выросло и будет в обозримой перспективе расти.

Неравенство вкладов в создание общественного богатства растет не в силу чьей-то сознательной политики или нечестных коэффициентов обмена, а просто в силу технического прогресса: становится меньше видов трудовой деятельности, где сложно выделиться, и больше работ, в которых разница между способностями людей может проявляться очень существенно.

Таким образом, рост неравенства денежных доходов во многом происходит из-за еще более стремительного роста неравенства вклада в создание реальных благ.

Из мира, где меньшинство забирало у большинства излишки, мы возвращаемся в мир, где относительное меньшинство частично содержит относительное большинство менее удачливых соплеменников (плохие охотники тоже участвовали в охоте племени, но их вклад в результат был меньше доли съеденного).

Доля трудящихся в процентах ко всему населению по развитым странам колеблется в диапазоне 40–45 %. Оценить соотношение их вкладов в создание всеобщего богатства проблематично. Наиболее близким к решению этого вопроса инструментом является оценка производительности труда по добавленной стоимости созданной за час работы. Данный показатель между разными отраслями развитых стран отличается более чем в 10 раз, между работниками внутри отрасли – в несколько раз.

Проанализировав отраслевой разрез производительности труда, например, по современной Великобритании, можно увидеть, что наиболее эффективные отрасли, в которых тратится 2 % отработанных человеко-часов, создают 10 % добавленной стоимости по экономике. И это без учета фактора внутриотраслевого разрыва в производительности между фирмами и сотрудниками в них, а также разницы в числе отработанных часов в год. Если бы статистика позволяла четко ранжировать всех работников в экономике по созданной ими добавленной стоимости, то предположение, что 20 % работающих производят более 50 % добавленной стоимости, было бы самым консервативным из возможных (вероятнее всего, только 10 % работающих производят половину, но доказательство данного тезиса требует более детализированной статистики).

Даже если взять 20 % от 45 % работающих в населении, то получится, что уже сегодня в развитых странах менее 10 % от всего населения производят половину общественного богатства. Если современные тенденции роста неравенства во вкладе в производство благ сохранятся, то в ближайшие десятилетия развитые страны неизбежно придут к ситуации, когда 5–10 % населения будут производить 80 % или даже 90 % общественного богатства.

Большинство будут либо просто содержать, либо придумывать для него деятельность, без которой можно было бы легко обойтись.

Я подчеркиваю, что непропорционально большой вклад внесут не избранные единицы, а 5–10 % населения, например, несколько десятков миллионов человек в масштабах такой страны, как США. В таком случае возникает вопрос, что может мотивировать эти 5–10 % населения содержать всех остальных в условиях, когда на базовом уровне (все сыты, одеты, обеспечены базовой медициной и образованием) заметная разница между потреблением этих 5–10 % и всех остальных фактически отсутствует?

Сегодня один из важнейших стимулов для меньшинства работать больше и кормить большинство лучше, состоит в наклеенных на одинаковые, по сути, товары лейблах разных торговых марок. Единственная компенсация, которую «кормилец» получает за свою большую по времени и более компетентную работу, состоит лишь в том, что на его машине немного более престижный значок, чем на абсолютно идентичной по функционалу машине «иждивенца». То есть при характерном для современных развитых стран фактическом равенстве в потреблении реальных полезностей единственный сохраняющийся стимул «кормильцев» больше работать – уважение окружающих, вызываемое знаками престижного потребления.

Бранко Миланович высказывал следующее соображение. Если производимое обществом богатство ненамного превышает уровень, необходимый для обеспечения простого выживания, то максимально возможный уровень неравенства ограничен, ибо рост неравенства выше него будет означать массовые голодные смерти для самых бедных. По мере того как экономические возможности общества возрастают и отрываются от уровня обеспечения выживания, потенциально возможный уровень неравенства возрастает вместе с ними, ибо после обеспечения базового выживания всех остается больше излишков.

Опираясь на вышеизложенное рассуждение, попробуем выделить два основополагающих тезиса.

1. По мере того, как возможности общества все дальше уходят от уровня, необходимого для выживания, все бОльшая часть неравенства в потреблении смещается из области приобретения необходимых для выживания практических благ в символическую. Богатое общество кормит и одевает всех. Даже лечит и учит всех на каком-то минимальном уровне. Стимул работать возникает уже не из-за страха голодной смерти, а из-за желания приобрести более статусный значок на капоте.

2. Минимальный уровень неравенства, необходимый для того, чтобы стимулировать людей к труду, возрастает по мере того, как экономические возможности общества отрываются дальше от уровней, необходимых для выживания. В обществе, балансирующем на грани голода, неравенство не создает дополнительных стимулов. Все и так будут работать, чтобы не умереть голодной смертью. Чем общество богаче, тем больший объем благ обеспечивается для всех безотносительно к их трудовому вкладу. Можно ничего не делать и вполне неплохо жить. Согласно теории Маслоу, если физиологические потребности удовлетворены и существует определенный уровень безопасности, стимулы, способные заставить нас что-то делать, лежат в сфере потребностей в любви и уважении окружающих (далеко не все поднимаются до уровня самоактуализации).

Дорогой шильдик на капоте машины, аналогичный по размеру дом, но в дорогом районе, модный фитнес-клуб вместо гантелей, картина Дали, а не ее репродукция: все это – концентрированное уважение тех, у кого шильдик подешевле. И если нет дифференциации шильдиков, то совершенно непонятно, зачем отдельным людям долго учиться и много и эффективно работать, если те, кто этого не делал, могут задаром получить все то же самое?

По мере того, как общество становится все богаче и все дальше отрывается от минимума потребностей, необходимого для выживания, растет не только теоретически возможный максимум неравенства, но и его теоретически возможный минимум. Если неравенство окажется ниже этого минимума, общество просто физически не сможет дальше богатеть, ибо к этому не будет достаточных стимулов. И чем больше будет отрываться уровень богатства от уровня обеспечения базовых потребностей, тем больший уровень неравенства будет минимально необходим для достаточной мотивации к труду, тем в большей степени он будет сводиться не к неравенству в реальном объеме и качестве потребляемых полезностей, а к неравенству шильдиков.