Колдовская метка

– Накрыто на двоих, – заметил Стейнер.

– Пить в одиночестве вредно, – ответила Кристофин и устроилась на попоне.

Он внимательно посмотрел на девушку.

– Зачем такое участие? Зачем ты всё это делаешь?

– В школе я никак не решалась с тобой заговорить. Взрослея, стала волноваться, что скажут другие девчонки.

– Потому что я не умею читать, – догадался Стейнер и привычно испытал стыд.

Кристофин покачала головой и продолжила как ни в чём не бывало.

– А теперь ты уезжаешь, и я поняла, что не следовало стесняться… Плевать теперь на чужое мнение.

– А сегодня что? У меня вроде как метка.

– Каково это?

– Что?

– Колдовская метка. Какие у тебя способности?

Стейнер устало хохотнул и приложил мозолистую ладонь ко лбу. Он понял, что сейчас разрыдается от отчаяния, и закрыл лицо руками, чтобы скрыть свою слабость от Кристофин. Однако вскоре почувствовал, как её тёплые пальцы касаются ладоней, отводя их в сторону.

– Меньше слов, больше выпивки, – сказала девушка и наполнила кружки.

– У меня нет метки, честно. Это иерарх, чтобы его… – Не успел он закончить фразу, как Кристофин потянулась и нежно его поцеловала.

– Я тебе верю, – наконец сказала она.

Стейнер тут же отбросил все мысли о Владибогдане, Синоде и Империи. Последняя ночь принадлежала только ему.

5
Хьелльрунн

«Многое и по сей день остаётся для нас тайной, но трактаты утверждают, что у колдовских меток четыре направления, по главным стихийным элементам. К примеру, прорицание и телепатия рождаются со знаком ветра».

Из полевых заметок иерарха Хигира, Зоркого при Имперском Синоде

Стейнер ушёл, и вновь воцарилась долгая тишина, которую Хьелльрунн отчаянно хотелось нарушить. Она стояла в дверях кузницы, едва сдерживая крик. Пусть весь город знает о её боли. Пусть мёртвые в Хеле оглохнут от её вопля. И пусть брат вернётся, а колдовская метка исчезнет.

Взгляд притянули фонари в гавани. Они нежно покачивались на волнах, обозначая фрегат, но скрывая его очертания. Хьелль чувствовала, как море гладит корабль, так же ясно, как и касание ветра на коже. Утром кроваво-красное судно заберёт Стейнера, и помешать она бессильна.

– Не стой на холоде, – велел Марек, затем положил руку на плечо дочери и неумело обнял.

Хьелльрунн неохотно покорилась, хотя её душила ледяная ярость – он подозревал в ней колдовство, но молчал об этом.

– Я правда на неё похожа?

Вопрос скрывал не тоску, а гнев, что истина открылась так поздно.

Узнавать что-то новое о маме нужно по крупицам и со слезами счастья, а не разом перед расставанием со Стейнером.

– У тебя её глаза, да и волосы тоже, только ты ленишься причёсываться.

– Где она теперь?

– Её забрала Империя, – ответил Марек.

Он отстранился, избегая смотреть на дочь, и устремил взгляд во мрак снаружи.

– Мы недолго пробыли вместе, но успели дать жизнь двум прекрасным детям, и всё это время она жила с оглядкой и постоянно ждала.

– Что её найдут Зоркие, – догадалась Хьелль.

– От них не спрячешься, рано или поздно всё равно отыщут. – Марек пнул сапогом наковальню. – В конце концов она сбежала. И к лучшему.

– А имперцы знали, что у неё есть дети?

– Нет, само собой. – Марек закрыл дверь и задвинул засов, отрезая от взора ночь. – Иначе убили бы вас в пример другим.

– Кому – «другим»?

На вопрос отец не ответил, но задал свой.

– Какие… – Он нахмурился и повторил: – Какой у тебя дар?

– Дар? – с отвращением переспросила Хьелль, криво усмехнувшись. – Никакого дара у меня нет. Я просто чувствую. Знаю, когда пойдёт дождь, к примеру, или угадываю прилив.

– И всё? – изумился Марек, отчего Хьелль кольнул стыд.

– А ты думал, твоя дочь – могучая колдунья?

– Прости, Хьелль. Я ведь не знаю, как это устроено, и совсем забыл, что тебя никто не учил.

– А ещё забыл, что мне всего шестнадцать.

– Да, извини. – Отец прижал уголки глаз кончиками пальцев, и по лицу явственно растеклась усталость. – Значит, просто чувствуешь?

– Лучше всего мне в лесу, там я ощущаю свободу. Воображаю, как под землёй по своим норкам и ходам бегают разные зверьки.

– Может, всё это и правда?

Марек долго смотрел на дочь, точно подбадривая, а потом жестом поманил на кухню.

Вернер сидел за столом и коротким ножом чистил ногти. Он оторвался от своего занятия и без всякого выражения взглянул на племянницу. Стейнер говорит, что Хьелль – любимица моряка. Но ей до этого нет дела. Отец, например, больше выделяет брата, так что всё по-честному, насколько вообще в семьях это возможно.

– Не бойся, дядя. Я не стану насылать на твою лодку бурю, когда ты снова выйдешь в море.

Вернер без улыбки отложил нож и отвернулся к очагу, где мерцали алым угли.

– Не стоит этим шутить. Многие люди страдали и умирали из-за этого дара.

– Думаешь, я не страдаю? – отрезала Хьелль с ледяной беспощадностью Холодеющего океана. – Моего родного брата обрекают на верную гибель.

– Мы не знаем этого наверняка, – возразил Вернер, поднимаясь. – А если не растеряется и будет начеку, может, и разузнает что.

– Его нельзя отправлять на остров. – Девушка в упор посмотрела на рыбака. – Я не позволю.

Отец с дядей переглянулись, и на их лицах проступила озабоченность.

– Мы не в силах ничего изменить, Хьелль. Иного способа остановить имперцев, увы, нет.

Марек с мольбой протянул к дочери руку, но та не приняла её, не желая мириться с человеком, который столько скрывал. Хьелль вновь захотелось кричать, выть, подобно загнанному зверю. Она стиснула кулаки, и комната вдруг наполнилась приглушённым сиянием. Голова закружилась, и потребовалось сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Империя хочет отнять у меня брата.

Кухонная дверь скрипнула на петлях и с размаху распахнулась, грохнув о стол позади. В очаге разом потух огонь, и в полумраке комнаты серо-оранжевыми всполохами взметнулся вихрь золы и пепла. Старая тряпка рвалась на ветру, как белый флаг поражения. Марек и Вернер попятились, кто-то из них даже вскрикнул. Зажмурившись, Хьелль пронеслась по кухне и чуть кубарем не скатилась с порога.

Задыхаясь от кашля, Марек бросился следом, но Хьелль увернулась от рук отца – нельзя столь вольно обходиться с правдой, когда она так нужна.

– Дочка, пожалуйста. Ты не представляешь, что тебя ждёт. – Голос срывался – кузнец боялся, что на тихой улочке их подслушают. – Колдовство не приживается, оно сжигает тело. Я видел людей, которые навсегда обратились в камень.

– Я не позволю его забрать, – громко выкрикнула Хьелльрунн, и на окнах по соседству кое-где заколыхались занавески.

Она мчалась по улице и радовалась, что вырвалась из кузницы, прочь от тяжёлого металлического духа и жара, наслаждалась свободой вдали от кухни с нависающим потолком и столом-громадиной. Втайне, не признаваясь даже самой себе, Хьелль ликовала, что наконец осталась в одиночестве. Люди. Её тяготило их общество, даже собственного отца и дяди. Мирное уединение среди деревьев куда лучше.

Ветер завывал, эхом разносясь в иззубренных скалах. Он стонал и пел, и душа Хьелль наполнялась глубоким беспокойством. Серая метель слепила, и девушка с трудом пробиралась по сонному городку, кралась переулками и пряталась в тени от имперских дозорных.

Было уже поздно, извилистые улочки тонули в густой темноте, а Хьелль не захватила ни фонаря, ни факела, чтобы освещать дорогу. Мрак едва разгоняли серебристые брызги света от окон и сияющий блеск золотых лент на мостовых и снегу. Интересно, сколько семей живут в Циндерфеле? Сколько их, тех, кто прячется за ставнями в своих домах? Тех, у кого все мысли заняты лишь повседневными хлопотами? Где взять деньги? Раздобыть еду, найти покой и уют? Здесь, под соломенными крышами, спят эти простые люди. Их не тревожат древние секреты и мистические силы. Покой их нарушает лишь завывание ветра и вечный холод, и душа Хьелль вдруг взорвалась завистью.

Таверна Бьёрнера, как маяк, разгоняла тьму: из окон лился гостеприимный свет, приглашая всякого, кто отважится взобраться по крутой дороге к крыльцу. Зубы у продрогшей девушки стучали, но она упрямо шла вперёд. Заходить ей не хотелось, но иного места, где бы Стейнер стал искать приюта, на ум не приходило. Трактир взорвался хохотом, грубым и враждебным, и в нос ударили столь же недружелюбные запахи. Хьелль поморщилась и, сдвинув щеколду наверх, толкнула дверь плечом.

– Кажется, сегодня не стоит ждать ни тепла, ни добродушия, – пробормотала она вполголоса, надеясь, что ей хватит смелости отыскать Стейнера и привести его домой.

Не успела она опасливо заглянуть в таверну, как со спины налетел ветер и широко распахнул дверь. Все взгляды тут же обратились на Хьелль. Она сжалась от стыда, борясь с тяжёлой створкой, но никто не поспешил ей на выручку и не проронил ни слова.

Из-за стойки, нервно вытирая руки тряпкой, вышел Бьёрнер. Он пытался скрыть изумление, но глаза его сразу же выдали.

– Хьелльрунн Вартиаинен, – произнёс он в полной тишине.

За спиной хозяина появился мясник Хокон, а две дюжины людей просто глупо таращились, разинув рты, будто пойманная в сети рыба.

– Я ищу брата, – ответила Хьелль, но в тишине слова прозвучали едва различимо.

– Ему здесь не рады, – отозвался Бьёрнер. – Как и тебе, Хьелльрунн.

– Кто-нибудь видел его? – Девушка обратилась к посетителям, но они избегали встречаться с ней взглядом и утыкались в кружки или виновато разглядывали пол. – Кто-нибудь видел Стейнера? – повторила она, и голос прозвучал оглушительно в удушающей тишине.

– Шла бы ты домой, – посоветовал Хокон, оглаживая свою огромную бороду.

Хьелль в отчаянии огляделась.

– Вы же наверняка его видели.

– Уходи, – велел Бьёрнер.

Хьелльрунн вновь оглядела собравшихся и вскинула четыре пальца.

– Горите в Хеле. Я желаю вам всем попасть в Хель.

Дверь с грохотом захлопнулась, и девушка крадучись направилась обратно, осыпая людей проклятиями.

Ему здесь не рады, как и тебе, Хьелльрунн. Бьёрнер имел в виду только таверну или весь Циндерфел?

– Значит, не нашла, – догадался Вернер.

Бороду он запачкал молоком, и вид имел престранный. Перед братьями дымились кружки с горячим молоком.

– С чего это вы пьёте молоко, как престарелые тётушки? – спросила Хьелль. – А я думала, вы уже прикончили всю медовуху.

– Придержи язык, – проворчал Марек. – Плохая затея – напиваться в такие времена. А согреться надо. Будешь вести себя хорошо, и тебе нальём.

Хьелльрунн выдвинула стул, тяжело плюхнулась на сиденье и, сложив руки на столе, устроила на них голову.

– Где ты была? – мягко спросил Вернер.

– У Бьёрнера, конечно, – ответила Хьелль, не меняя положения. – Где же ещё?

– Тебя явно не встретили с распростёртыми объятиями, – догадался дядя.

– После такого вообще не стоит ждать радушия, – заметил Марек. – Повезёт, если позволят остаться в городе.

– Почему колдовство – это плохо? – спросила Хьелль. – Разве я опасна? Девочка шестнадцати лет, которая предсказывает погоду.

– Ты же знаешь сказки, Хьелль, – ответил Вернер. – Сколько помню, ты всегда требовала истории о драконах и колдовстве.

– Но ведь это всего лишь истории. Сказки. Драконы мертвы уже сто лет.

– Семьдесят пять. – Марек налил из кастрюли горячее молоко в кружку. – Остались ещё те, кто помнит войну, Хьелль. У многих воевали отцы и передали память своим сыновьям.

– Разве чародейство опасно? – нахмурилась Хьелль. – Это ведь просто сказки, которые со временем приукрасили.

– «Приукрасили», – усмехнулся Вернер. – Даже говорит, как мать.

– Этим словечкам она точно не у меня научилась, – согласился Марек.

Хьелльрунн обхватила кружку руками и почувствовала тепло.

– Империя винит драконов в появлении колдовства, – сказал Марек. – И потому они не успокоятся, пока не уничтожат его полностью.

– Даже убивая детей? – спросила Хьелль.

Мысли возвращались к Стейнеру, хотя он вряд ли теперь сойдёт за ребёнка.

– Даже если нужно убивать детей, – кивнул отец. – Они сделают всё, чтобы колдовство не попало в руки простых людей.

Хьелльрунн пила, делая частые глотки, но молоко горчило, поэтому она отставила кружку. Марек и Вернер не спеша потягивали напиток, глядя на огонь, будто хотели разглядеть там судьбу Стейнера.

– Допивай, – велел отец, и Хьелль послушалась.

Лестница на чердак показалась бесконечной, до чего же тяжело было взобраться. Почему она так устала? День и правда выдался длинным, но на кровать девушка упала не раздеваясь, и сил вновь встать уже не было. Она скинула обувь и свернулась калачиком.

– Где же ты, Стейнер? – прошептала Хьелльрунн в темноту, но ответа не получила.

6
Стейнер

«Циндерфел стоит на северо-западном побережье Нордвласта и потому имеет особую важность. Здесь корабль по пути к Владибогдану встаёт на причал в последний раз, этот город – последнее, что видят многие меченые дети. Год за годом мы провозим множество детей на глазах у жителей Циндерфела. И я тревожусь, что восстание, если таковое случится, произойдёт здесь или поблизости. Мы должны быть настороже».

Из полевых заметок иерарха Хигира, Зоркого при Имперском Синоде

Стейнер не собирался опаздывать. Кажется, весь Циндерфел набился на пристань, чтобы поглазеть, как его увозят. Молодой кузнец спустился наезженной дорогой к побережью, даже не заглянув домой. Он не испытывал ни малейшего желания разговаривать с людьми, которые бросили его в лапы судьбе, поджидающей на острове. Алый фрегат ещё не снялся с якоря, и шлюпки везли с берега единственный его груз – отмеченных колдовской меткой детей, которых собирали по всей Империи и везли со всех Обожжённых республик. Небо напоминало перевёрнутый карьер, затянутый грубо-серыми облаками, колючими и опасными.

– Вот он! – раздалось из глубины толпы.

Люди обернулись и подались в стороны. В голове у Стейнера пульсировала тупая боль, и внутренности ей вторили. К одежде прилипли соломинки, выдавая, что ночь он провёл в стойле, и лучше никому не знать, в каком именно.

– Да ты не торопись, – прокаркал кто-то.

– Уже почти всех перевезли, – добавил другой.

– Думали, ты сбежал, – сказал третий.

– Не обращайте внимания, – отозвался Стейнер. Все чувства будто онемели, поэтому и ответ вышел недостаточно язвительным.

– Что, язык проглотил? – осклабился мясник Хокон.

Люди шарахались от юноши, будто боялись заразиться колдовством. Мужчины, женщины, кучка ребятни – все наблюдали за ним, а некоторые вслед целовали пригоршню пальцев – древний знак, чтобы отпугнуть зло. Стейнеру хотелось грязно ругаться. Хорошо, что Кристофин не пришла. Больше в Циндерфеле он не доверял никому, и лучше бы ей не видеть, как его забирают.

На пирс местных жителей не пускали – шестеро солдат стояли заслоном против отчаянных родителей, только до сих пор ни один человек со всех Обожжённых республик не последовал за своим ребёнком. Иерархи Хигир и Ширинов, скрестив руки и сгорбившись, поджидали Стейнера.

– У мальчишки сильный дух, как я и говорил, – проговорил Хигир глубоким голосом. Нахмуренные брови на бесчувственной маске по-прежнему пугали.

– А я уже собирался уничтожить дом кузнеца, – раздалось из-за серебряной маски.

– Жаль, что вам пришлось ждать на холоде, – отозвался Стейнер. – Мороз плохо действует на старые кости.

Ширинов подался вперёд и поднял руку.

– Стейнер! – раздалось из толпы.

Иерарх замер и обернулся на крик, но юноша не повернул головы. Он и без того узнал голос.

– Стейнер, я тебе кое-что принёс. – Слова Марека звучали мольбой, но отвечать не хотелось. – Прошу, сынок.

Он сердито глянул назад и увидел кузнеца и рыбака, которые плечом к плечу стояли по ту сторону заслона. Хьелльрунн видно не было, что было и к лучшему, когда рядом Зоркие. Марек протянул сыну суконный мешок.

– И что мне с ним делать?

– Пригодится в пути, – отозвался Марек с болью в лице.

– Оставь себе, – рявкнул Стейнер. – Мне от тебя ничего не нужно.

– Стейнер, мне жаль. – Голос отца дрогнул.

– Всё это я делаю не ради тебя, а ради Хьелль.

– Стейнер… – Марек выглядел подавленным, но в душе Стейнера уже не осталось места для жалости. Он круто развернулся и зашагал в конец пирса, подальше от солдат и полных отчаяния глаз отца. В ушах плескался шум Призрачного моря, тишину разрывали насмешливые крики чаек.

– Повернулся спиной к семье? – Рядом возникла выщербленная бронзовая маска, пугая хмурым выражением.

– Вам-то какое дело?

– Часто те, кого мы увозим, до последнего цепляются за прошлую жизнь. – Хигир оглянулся на толпу. – Ты не из таких.

Стейнер пожал плечами, глядя, как с корабля на воду спускают шлюпку.

– А ты – противоречивая натура, не правда ли? – добавил иерарх.

– Я бы скорее назвал себя простым парнем, если узнать поближе.

– В чём же это выражается?

Стейнер вплотную подошёл к Зоркому.

– Улыбаюсь, когда счастлив, и хмурюсь, когда зол. Я не прячусь за масками.

– Вскоре и ты изменишься. Думаю, тоже наденешь маску. – В словах иерарха почудилась насмешка.

– Она мне не нужна.

– Идём, дитя, – позвал Хигир. – Время отплывать.

– Я вам не дитя, – сквозь зубы прорычал Стейнер. – У меня есть имя.

В заливе гулял ветер, и казалось, что он подгоняет людей, по трое и четверо бредущих вдоль побережья, как хрупкие осенние листья. Стейнер в последний раз оглянулся в сторону пирса и увидел, что Вернер уводит Марека, и толпа расступается перед ними. В каменной пустоте, заполнившей душу, вдруг ярко вспыхнул гнев. Закапал мелкий дождь, и море вокруг зашелестело.

Ширинов куда-то исчез, и Стейнер, плечами растолкав угрюмых детей, сошёл с пирса и устроился в лодке под их сердитыми взглядами. Он отчаянно старался не потерять самообладания и, склонив голову, до боли стиснул кулаки.

В ушах эхом отдавались слова: Всё это я делаю не ради тебя, а ради Хьелль. Он готов на всё, чтобы сестра не попала в лапы Империи с её Зоркими.

Вода капала с носа и струилась по вискам.

Зато никто не увидит, если он заплачет.

Четверо сильных молодых солдат помогли иерархам сесть в лодку и забрались следом. Ширинов сперва разразился кашлем, а когда качка закончилась, тут же задремал.

На полпути к фрегату, покачиваясь на тёмно-зелёной воде, они разминулись с другой шлюпкой, которая шла к каменному пирсу, а на её носу бесстрашно стояла Ромола. Гребцы кисло посмотрели на иерархов и мрачно оглядели Стейнера.

– Ромола? – изумился тот.

– Виделись прежде? – распевно спросил Хигир.

Стейнер кивнул.

– Она работает на Империю? – спросил он, злясь, что ввязался в разговор с Зорким.

– В некотором роде.

– В том же роде, как и убийство детей? – с вызовом спросил Стейнер.

– Твоя смелость вскоре иссякнет. – Хигир подался вперёд. – Владибогдан меняет всех.

* * *

Все романтические представления о плавании на корабле, которыми Стейнер себя тешил, быстро растворились. Не успел он оглядеться, как уже оказался в заточении. Сидений здесь не было, только старые ящики, а ещё запах морской воды и темнота. От едкого холода спасались вытертыми покрывалами, которые кишели вшами, и дети с визгом их стряхивали. Трудно было сосчитать всех заключённых в этой мрачной темнице. Корабль стонал и скрипел, и непривычный к этому Стейнер старался согнать с лица тревогу. Качка никак не отразилась на похмелье, и юноша, устроившись между ящиков, закрыл глаза.

Первое Испытание проходило в десять лет, последнее – в шестнадцать, когда заканчивалась школа. Многие бросали занятия гораздо раньше, но всё равно проходили Испытание. Стейнер слышал истории, как хитрые родители отправляли детей в отдалённые деревни, где не было школ, подальше от хищных глаз Империи. Но все их усилия так или иначе шли прахом. Синод широко раскинул свои сети, и его служители рыскали по континенту, отправляясь на север и запад, пока наконец всех детей не собирали в Циндерфеле под охраной солдат.

Стейнеру вспомнилось, что вчера вечером сказал отец:

Правда в том, что детей на острове не казнят. Во всяком случае, мы так полагаем.

– Я ещё жив, – произнёс Стейнер вслух, ни к кому не обращаясь.

В ответ он услышал плач и, открыв глаза, увидел мальчика лет десяти, который, съёжившись, сидел на корточках. Светлые волосы выдавали уроженца Шанисронда, а испуганные глаза выделялись на фоне пухлых смуглых щек.

– Привет, – сказал Стейнер. – Возьми покрывало.

Мальчик покачал головой.

– Как тебя зовут?

– М-максим.

– Почему не хочешь принять покрывало?

Максим махнул рукой на груду ящиков, где на самодельном троне восседал белобрысый паренёк.

– Он не разрешает.

Стейнер поднялся и размял плечи. Он чувствовал на себе взгляды и вдруг осознал, что старше остальных минимум на пару лет и уж точно крупнее всех.

– Жди здесь, – велел он Максиму.

Мальчик кивнул, и его нижняя губа задрожала.

Стейнер пересёк темницу, переступая через жмущихся друг к другу детей, и остановился перед грудой ящиков. На самой вершине, подстелив дюжину покрывал, устроился парнишка с крайне заносчивым видом.

– И кто же у нас здесь? – Стейнер вопросительно вскинул бровь.

– Аурелиан Бревик… Мой отец – самый богатый человек в Хельвике, и скоро меня отпустят. – Мальчишка улыбнулся. – Отец договорится с имперцами, и я вернусь домой.

– Неужели, сын хельвикского толстосума?

– Разумеется. – Аурелиан брезгливо выпятил губу. – Это ошибка. У меня нет колдовской метки, как у этих оборванцев. Или как у тебя.

Сыну богача было около шестнадцати. У него был взгляд холоднее северного ветра, и одежда из выкрашенной в алый цвет овечьей кожи, красивая и дорогая. А тяжёлые ботинки казались новыми и крепкими.

– Не хочешь поделиться покрывалами? – предложил Стейнер.

– Пожалуй, нет, – ответил Аурелиан.

– Послушай-ка. – Молодой кузнец понизил голос. – Я мучаюсь от похмелья и только что потерял всех, кем дорожил. Мой запас терпения уже на исходе.

– У меня уже коленки трясутся, – фыркнул самопровозглашённый тиран.

Мальчишка встал, и улыбка сползла с его лица. Сидя на троне, он казался выше Стейнера. Теперь же они стояли лицом к лицу, но Аурелиан явно не собирался отступать. Деньги никогда не отступают.

– Ползи прочь, как и положено бедняку, и я прощу…

Договорить он не успел – Стейнер выбросил кулак, разбив ему нос и подбив глаз. Всхлипнув, Аурелиан рухнул навзничь с трона и прижал руку к лицу.

– Как ты посмел?

– Легко, – ответил Стейнер. – И посмею ещё, если не замолкнешь.

Он забрал с деревянного трона покрывала и стал раздавать тем, кто остался без них.

– Потряси. Стряхни вшей, – велел он одному. – Успокойся, утри слёзы, – сказал другому. – Возьми, – и протянул одеяло Максиму.

И вот уже пятнадцать лиц с мольбой обращаются к нему, почувствовав защитника и стараясь быть ближе.

– Фу, – плюнул Аурелиан, сидя в другом конце темницы, но на большее не отважился.

Стейнер устроился среди новых подопечных, потёр сбитые костяшки и прокашлялся.

– Ладно, хорош реветь. Знаю, весёлого мало, когда забирают от семьи. И понимаю, что вам страшно. Хель, я и сам боюсь.

Подошли ещё дети.

– Как нас убьют? – спросила до боли худая девочка не старше одиннадцати.

– Не знаю, – ответил Стейнер. Ему хотелось пообещать, что их вовсе не убьют, но грош цена таким обещаниям. – Знаю лишь, что нас везут на остров под названием Владибогдан. Нужно держаться вместе, действовать вместе, друг без друга пережить это не выйдет.

Непривычно, когда каждое твоё слово ловят на лету. Всю жизнь он был сыном кузнеца и братом чудной девчонки. Учителя в школе редко его замечали. Только Кристофин по-настоящему обратила на него внимание. Вспомнив о ней, юноша болезненно сморщился – больше они не увидятся. Он потряс головой и откашлялся.

– И чтобы такой глупости я больше не видел. – Он кивнул на Аурелиана. – Мы – всё, что у нас осталось.

Младшие дети устроились рядом со Стейнером, а старшие разбрелись по темнице, примкнув к остальным группам. Максим свернулся калачиком и, положив голову кузнецу на колени, уснул.

Когда Хьелль было пять-шесть лет, она вела себя так же. От воспоминаний у Стейнера навернулись слёзы – слёзы горечи и утраты.

– Почему же ты скрывала, Хьелль? – прошептал он.

Парень долго сидел, понурив голову, и терзался. Затем вдруг остро ощутил чужое присутствие и, вскинувшись, увидел Ромолу, которая выглядывала из-за угла. Сейчас она не улыбалась, как в Циндерфеле, и ничем не показывала, что узнала его.

* * *

Открытая вода Призрачного моря оказалась вовсе не такой безмятежной, как ожидал Стейнер. Волны бились о корпус, и корабль кренило и качало. Кое-кого из детей затошнило, и темницу наполнил явный запах рвоты.

– Спаси меня, Фрёйа. – Стейнер заткнул нос. – Надо же было вчера напиться.

Максим сонно приоткрыл глаза.

– А?

– Ничего. Но если стошнишь на меня, я выброшу тебя за борт.

Максим серьёзно кивнул, как бы говоря, что на месте Стейнера поступил бы так же. Затем мальчик теснее свернулся и вновь уснул.

– За сколько вообще фрегат проходит двадцать миль? – пробормотал юноша, и тут с верхней палубы спустился один из членов экипажа.

Это была суровая с виду женщина в чёрном платке и почти совсем выцветшей рубашке. Но больше всего Стейнеру приглянулись её штаны в широкую чёрно-белую полоску.

– Отличные штаны.

– Спасибо. Ты – Стейнер?

– У меня неприятности?

– Тебе виднее. – Морячка пожала плечами. – Капитан хочет тебя видеть. Иди за мной, и чтобы без фокусов. Мы уже в пяти милях от Циндерфела, вряд ли ты столько проплывёшь.

Стейнер склонил голову к плечу и задумался.

– Я не шучу, – сказала она. – Течение сильное и вернее всего тебя вынесет в Шанисронд. Но сперва рыба пару месяцев будет объедать твой труп.

Молодой кузнец бережно переложил спящего Максима.

– Я быстро, – пообещал он, когда мальчик захныкал.

– Не знала, что у тебя младший брат, – заметила морячка.

– Как и я.

Вслед за женщиной Стейнер взобрался на палубу. Ромола наверняка подслушивала, когда он говорил с детьми, и непременно доложила об этом иерархам. Только новой беседы с Хигиром и Шириновым ему не хватало – если вдруг они поймут, что колдовская метка чудесным образом испарилась, то вышвырнут его за борт. Страхи тяжело оплетали его, словно канат, намокший от тумана и морских брызг.

– Пришли, – сказала морячка. Она большим пальцем ткнула в сторону двери, но корабль вдруг накренился, и она была вынуждена схватиться за стену.

– Сколько ещё плыть? – спросил Стейнер.

– Ветер против нас, ворон и то летит быстрее.

– Какой он? – спросил Стейнер.

– Кто?

– Капитан. Какой он?

Морячка улыбнулась.

– Сам увидишь.

С этими словами она открыла дверь и втолкнула его в тёмный кабинет.