Кража с обломом

– Так кто же все-таки из ваших знакомых мог располагать ключами от вашей квартиры? – в очередной раз был перебит путаный Маришин рассказ.

– Ну, во-первых, они были у бывших владельцев квартиры, – начала загибать пальцы Мариша.

– Вы не поменяли замки? Почему?

– Во-первых, нечего красть, – начала отсчет по пальцам другой руки Мариша. – Во-вторых, у меня все руки не доходили, а в-третьих, хозяева эмигрировали в Америку, и я подумала, что навряд ли они вернутся, чтобы посетить свою бывшую квартиру. Да и ключи у них оказались по недоразумению, я забыла, что мы должны с ними встретиться, чтобы передать их мне, а на следующий день они улетели. Но их имена вам ничего не дадут. Вы настаиваете? Хорошо, дам.

Покончив с объяснением причин своей бесхозяйственности, Мариша вернулась к основному вопросу.

– Потом, есть пара ключей, которые я потеряла на прошлой неделе. Причем странно как-то получилось. Вечером, когда я вернулась домой, они точно были при мне, потому что в квартиру-то я попала, а утром я нигде не могла их найти. Перевернула все вверх дном, и…

– Кто-то был с вами в ту… хм, в то время?

«Безусловно, кто-то был, но я ума не приложу, кто именно, – подумала про себя Мариша. – Все так запутано. Зачем же я столько выпила?»

После этого она решительно сказала:

– Он тут ни при чем.

– Но кто он? – заволновался работник угрозыска.

«Какая навязчивость! – раздраженно подумала Мариша. – Что он в самом деле думает себе? Если бы я помнила, то разве бы не рассказала? Ведь это в моих же интересах».

А вслух она произнесла:

– Я, к сожалению, не помню, как его зовут, – и мысленно поаплодировала себе, дескать, ловко выкрутилась, а то бы пришлось сознаваться, что вообще ничего не помнит, а так вроде только маленький кусочек выпал из памяти.

– Если вдруг вспомните что-нибудь, то не забудьте поставить нас в известность, – суховато проронил молодой работник, у которого была дивная фамилия – Доронин.

Она ему на редкость подходила, потому что, несмотря на молодость, у него была явно выражена склонность к полноте. Когда он сердился, то краснел и раздувался, в общем, очень забавно выходило, поэтому Мариша напряглась и вспомнила, что и у ее гостя, ушедшего, по всей видимости, с ее ключами с прикрепленным к ним фарфоровым мотыльком, на крыльях которого были розовые с белым разводы, фамилия тоже дивная и что, восхитившись ею, она ее даже записала вместе с номером его телефона на клочке бумаги. Но вот беда, она не помнила, как выглядит тот клочок и куда она его, собственно, сунула. А потому Мариша разнервничалась, так как не хотела показаться совсем уж дурой, хотя при данных обстоятельствах это был не худший вариант.

– Сиреневый пудель был у моего жениха, – ляпнула Мариша и поспешно прикусила язык, но было поздно, так сказать, снявши голову, по волосам не плачут.

– А где же он сейчас? – мигом оживился Доронин, как только переварил сиреневого пуделя.

По правде говоря, жених, будучи москвичом, сидел в «Матросской тишине», но Мариша сомневалась, что этот факт надлежит обнародовать именно сейчас, но пришлось. Как ни странно, Доронин сразу же потерял к нему всякий интерес.

– Это все, что касается ваших плодовитых ключей?

– Да, – понуро ответила Мариша.

– Но, может быть, вы давали кому-то свои ключи на время, достаточно долгое, чтобы те люди успели, уже без вашего ведома, сделать дубликат? – настаивал Доронин.

– Тогда под подозрение попадает слишком много людей.

– Вы очень легкомысленная девушка, – отметил Доронин.

– Просто меня учили доверять людям, – лицемерно заявила Мариша – никто из ее родных в жизни не заикался о таких глупостях.

– Видимо, вы доверяли не тем, – констатировал Доронин.

На это Марише было нечего возразить. Доказательства правоты его слов были налицо, и их очертания все еще отчетливо просматривались в смятых простынях.

«Зря я про это вспомнила, – посетовала Мариша на себя. – Нельзя погружаться в воспоминания, это еще никогда не приводило к добру».

Но на этот раз ей повезло, так как, не успев погрязнуть в воспоминаниях, она буквально на поверхности их выудила одну сцену, но зато с двумя действующими лицами. Оба – женского пола, и одна женщина передавала другой ключ от своей квартиры, предоставляя крышу для свидания с возлюбленным. Та, что давала убежище влюбленным, была она – Мариша.

– А ведь ключи с красным стеклянным бегемотиком она мне так и не вернула, – сообщила Мариша заинтригованному Доронину, стыдливо умолчав о том, что любовник оказался ее собственным, и его Марише тоже не вернули.

– Почему вы это раньше утаили? – сурово нахмурился Доронин, которому по его статусу полагалось всех подозревать, чем он и занимался.

– У меня в подсознании почему-то отложилось, что убийца может быть только мужчиной, – с готовностью принялась объяснять Мариша, которую потянуло поболтать. – Орудие убийства больше подходит мужчине, чем женщине, поэтому я перебирала в памяти сначала только мужчин, которым я давала ключи. А так как за мою жизнь их у меня поменялось несметное количество, то упомнить всех было задачей не из легких. До женщин очередь дошла только сейчас.

Доронин кинул на нее странно задумчивый взгляд, но никак не прокомментировал ее откровения, сказал только:

– Вашего гостя сначала ударили ножом сзади и в бок, и этот удар проник в сердце и послужил, по всей видимости, причиной смерти. Убийца находился за спиной у своей жертвы, а все последующие удары были нанесены скорей всего уже трупу, но даже если это и не так, причиной смерти эти удары быть не могли, так как носят чисто поверхностный характер и важных для жизни органов не задевают. Узнаете орудие убийства?

Мариша кинула испуганный взгляд на предмет, который ей протягивал Доронин, испугалась еще больше, и даже цвет ее лица слегка изменился. На это было множество причин, но основная та, что нож, ею ошибочно принятый сначала за кинжал, она на самом деле прекрасно знала. И не спутала бы его ни с одним другим кухонным ножом, так как его рукоятка была испещрена выжженными на белой пластмассе фигурками деятельно совокупляющихся лошадок – их Мариша выжгла собственноручно еще в те далекие времена, когда училась в школе. Помнится, она отнесла свое изделие на выставку «Умелые пальчики», но экспонат вызвал дружный протест всего педколлектива и был отклонен от участия в выставке. После такой неудачи Мариша долго, но тщетно пыталась пристроить свое творение в качестве подарка в какой-то дом – пусть хорошие люди порадуются. Но люди упорно отказывались радоваться. Наконец ее бабушка с папиной стороны, которая к старости стала плохо видеть и еще хуже соображать, согласилась принять его в дар. Но в начале года добрая старушка ушла в мир иной, а при дележе наследства (так как никому из наследников не хотелось всю рухлядь тащить на помойку одному, поэтому потребовался дележ) нож не обнаружился. То ли бабушка его передарила, то ли куда-то задевала, а то и просто выкинула. С нее сталось бы просто выкинуть это произведение искусства. Ведь соображала уже плохо.

Обо всем этом Мариша чистосердечно призналась Доронину, и напрасно, потому что он немедля сделал для себя выводы, и они были явно не в пользу Мариши.

– Значит, вы могли завладеть орудием убийства, когда вы, предположим, навещали свою родственницу при ее жизни или после таковой?

Маришу его подозрения смертельно оскорбили.

– Да чтоб я ограбила свою дорогую бабулю, в которой души не чаяла, невзирая на ее странности! – воскликнула она.

Это была не совсем правда, но сейчас Марише казалось, что никого ближе бабки с папиной стороны у нее не было.

– И зачем мне тайком красть у нее этот нож после того, как мне таких трудов стоило определить его в хорошие руки?

– На ноже были обнаружены отпечатки пальцев, – поставил Маришу перед свершившимся фактом лейтенант. – Пока трудно утверждать наверняка, но они очень похожи на ваши. Как они там очутились? И не трудитесь убеждать меня, что они сохранились там со времен вашего школьного творчества. Они совсем свежие. Итак, труп, найденный в вашей постели, явно воспользовался ключами, чтобы войти, или его впустил кто-то, кто уже был в квартире, но в любом случае он тут оказался не случайно. Орудие убийства вам хорошо знакомо, а появление ваших отпечатков пальцев на нем вы никак не можете объяснить. Ведь не можете?

Под его испытующе-инквизиторским оком Мариша смогла только пропищать:

– Может быть, их перенесли туда с помощью клейкой ленты? Я где-то слышала про такие случаи.

– Мы это проверим, не беспокойтесь, дело у нас хорошо поставлено. Но вероятность того, что вы правы, ничтожна мала. Лучше бы вам сразу признаться.

«Если я ему признаюсь, что труп – это мой любовник, то есть – тьфу, какая гадость, – не то, кем он есть сейчас, а то, кем он был раньше, то есть… Нет, лучше не говорить об этом теперь», – решила Мариша, уставившись на лежащий перед ней нож и отчетливо чувствуя, как она трезвеет. И чем больше трезвеет, тем более осознает незавидность своего положения. Круг подозреваемых в убийстве сузился до одного лица, и этим лицом оказалась, по воле рока, она сама!

Когда утром Мариша обнаружила себя в крайне неудобной позе в таком же неудобном кресле, она здорово удивилась. В голове гудели колокола, а язык был шершавым, как терка. Мысли разбегались, как тараканы ночью на кухне, если там неожиданно зажечь свет. На той же кухне призывно орала над своей миской голодная Дина.

– Какого черта я тут делаю? – спросила у себя Мариша, удивляясь тому, что могло вынудить ее устроиться на ночь в кресле. – Дайте попить чего-нибудь, а хорошо бы пива! – заорала Мариша на случай, если вечером была пирушка и кто-то из гостей остался заночевать, скорей всего это должна была быть парочка влюбленных, только им Мариша уступила бы свою кровать.

Увы, никто не ответил, и Мариша, отчаянно ругаясь, поползла на кухню. Оторвавшись от носика чайника, она мягко отпихнула урчащую Дину, затянулась первой сигаретой и поперхнулась. Под потолком парило тело. Оно расположилось в воздухе так вольготно, словно находилось у себя дома на кушетке перед телевизором.

– Ну что? Плохо тебе, бедняжка? – осведомилось тело и заботливо добавило: – И еще хуже будет. Ты лучше сядь.

Мариша послушно плюхнулась на табуретку и протерла глаза и уши на тот случай, если это выкрутасы ее измученного излишествами мозга. Но ничего не изменилось. Стало только еще хуже, как и было обещано. Гость перевернулся в воздухе на другой бок, и Мариша увидела его лицо.

– Ты же вчера умер! – воскликнула она и в ужасе зажала рот рукой.

– Вот именно, – ехидно подтвердило привидение и сделало в воздухе кувырок через голову.

Этого Маришины измученные нервы не выдержали: она завыла и, подхватив под мышку безмятежно слоняющуюся по столу Дину, бросилась к двери. На отпирание всех замков, которые она вчера после ухода милиции тщательно позакрывала, у нее ушло много времени, его хватило на то, чтобы несколько собраться с мыслями и понять, что без верхней одежды на улицу соваться не стоит. Как бы ни было рано, а прохожие встретятся, и, не дай бог, ими окажутся Маришины соседи, болтовни потом не оберешься. Но эти мысли носили чисто эпизодический характер, так как основные силы Мариши были направлены на борьбу с замками и поддержание достаточной для отпугивания призрака громкости своего воя. Поэтому она схватила первую же вещь, которая попалась ей под руку, и бросилась вон из дома.

Только на улице она сообразила, что прихватила с вешалки свое прошлогоднее зимнее пальто, с которого к тому же третьего дня спорола воротник, чтобы пристроить его на свое новое зимнее пальто. Теперь о воротнике можно забыть, но все-таки ходить по улицам, даже в столь ранний час, в домашних тапочках, теплом пальто со свисающими по вороту нитками и хмурой кошкой под мышкой Мариша отказывалась – чистый дурдом с одним пациентом. Поэтому она начала думать, где бы ей укрыться и что вообще делать дальше.

Путь домой был закрыт. Вернее, с самим путем все было в порядке, а вот в дом Мариша теперь бы не сунулась ни за какие коврижки. Она не боялась ничего на свете, но привидения навевали на нее какое-то тягостное чувство, и она предпочла бы пореже встречаться с ними. Значит, если не домой, то в гости. Оставалось выбрать кандидатуру, которая бы наименее бурно реагировала на ее появление во всей красе, да еще очень ранним утром у себя на пороге.

«Если я пойду к Насте, – рассуждала Мариша, – то там муж, а мы с ним не дружим, и он будет злорадствовать, а я этого не хочу. Можно пойти к Светланке, но у нее эрдель Макс, а у меня кошка Дина. Они будут нервничать и не дадут нам поговорить. Хорошо было бы пойти к Дашке, но она уехала на прошлой неделе. Вот положение – кому рассказать! Выгнана из собственной постели каким-то нелепым привидением. А ведь всем известно, что привидений не бывает».

…Меня разбудил громкий звонок в дверь. Нельзя сказать, что просыпаться под оглушительный трезвон – один из излюбленных моих способов пробуждения. Обычно я предпочитаю спать до полудня, а потом долго и нудно вылезать из постели и при любой погоде за окном шлепать в душ. Но на этот раз мне пришлось изменить своим привычкам и вскочить с кровати сломя голову. Свалив по пути соломенный стул, приобретенный мною вчера по случаю лета, я помчалась к двери, чтобы угомонить звонок. Он звенел так, словно поставил себе цель оставить меня без ушей.

– Давно надо было поставить другой звонок. Звенел бы колокольчиком, а не завывал, словно сирена, – ворчала я себе под нос, возясь с цепочкой.

Сегодняшний звон побил по громкости все прежние рекорды. К нему примешивалось еще какое-то странное завывание, которое я приписала пришедшей в негодность водопроводной трубе. Но нет, источник звука был иной. На пороге стояла подруга. Прижавшись к стене, она не отпускала руку от кнопки звонка, несмотря на то, что дверь я уже открыла, и продолжала горестно стенать. Ее внешний вид описать было невозможно.

Первое, что я предположила, увидев Маришу в этом странном наряде, это что моя подруга решила переехать жить ко мне и начала с перевозки всего наиболее дорогого ей. В это объяснение укладывалась Дина. Но помятое пальто категорически выпадало из этого ряда. Поэтому я решила, что Мариша затеяла перешить свое старое пальто, а так как мех для него еще не приобрела, то захватила с собой кошку, так сказать, чтобы прикинуть. Мол, вот как это будет. Но тогда какого черта Мариша завывает при этом, словно паровозная труба?

– Ты долго еще намерена тут голосить? – осведомилась я. – Может быть, зайдешь, раз уж я проснулась?

– А, – очнулась Мариша. – Это ты?

– А кого ты надеялась у меня застать? – удивилась я.

– Да так, много тут разного шляется, – уклончиво ответила она и прошла в дверь, сунула мне свою взъерошенную кошку, определила свое пальто на вешалку, оставшись в одной футболке и вышитых тапочках с огромными красными бомбошками.

Мариша прошла на кухню и уселась за стол. Разговор она начинать явно не собиралась. Просто сидела и молча смотрела перед собой. На исходе шестой минуты я всерьез забеспокоилась – столь длительное молчание было не в привычках Мариши. Даже в одиночестве она могла проявить выдержку и помолчать не больше трех минут, а в обществе и того меньше. Даже если учитывать, что меня она не замечала, то все равно выходило что-то долго. Наконец она оторвалась от созерцания вчерашнего пятна от чая на белом пластике стола и спросила:

– Ты веришь в призраков?

– Многочисленные исторические свидетельства убеждают нас… – начала несколько неуверенно я.

– Ясно, – прервала меня Мариша. – Значит, сама ты не веришь. А я вот теперь верю. Сама видела не далее как двадцать минут назад.

– Где?! – поразилась я.

– У себя дома.

– И ты его узнала?

– В том-то и дело, что узнала, – сокрушенно вздохнула Мариша, как будто незнакомый призрак по каким-то одной ей известным критериям лучше призрака знакомого. – Он со мной говорил.

Я тут же поставила чайник на газ, подумав, что одним чаем тут не отделаешься, надо изыскать чего-нибудь покрепче, и осторожно спросила:

– И что он тебе сказал?

– Как и при жизни, всякую чушь.

– А кто он? – продолжала я вытягивать из нее сведения.

– Никита, – равнодушно ответила Мариша, видимо, все еще пребывая в шоке.

– Он же еще вчера был жив, – искренне удивилась я. – Я его видела, когда он к тебе шел. Мы с ним даже поболтали немного. Ты уверена, что это был призрак? А то знаешь, с утра после большой пьянки всякое может показаться.

– Говорю тебе, он мертв, – неожиданно разозлилась Мариша. – Вчера его нашли в моей постели трое ребят из милиции.

– А что они делали в твоей постели? – рискнула спросить я, наливая молоко Дине и нервно почесываясь, предчувствуя, что моему спокойному времяпрепровождению с появлением Мариши пришел конец.

– Я их вызвала, чтобы они забрали его. Но эта скотина не желает убираться. Сегодня открыла глаза и вижу его под потолком. Парит, гад, словно дирижабль, и ухмыляется. Шел бы к жене, там бы и ухмылялся.

– Один мой знакомый уверял, – начала я, – что именно так и сходят с ума при белой горячке. Сначала по утрам призраки перед носом маячат, а к вечеру черти из стен лезут. – Но я не успела развить свою идею, как Мариша ударилась в слезы.

– Так я и знала! – рыдала она. – Что никто мне не поверит. Потому к тебе и пришла.

Понять ее можно было двояко. Но слез ее я вынести не могла. Я еще способна была противиться Марише, твердо стоящей на ногах, но перед Маришей, заливающей потоками слез пол моей кухни, я была беззащитна.

– Ладно, не реви, – примирительно сказала я. – Верю я тебе, только успокойся. Расскажи толком, что случилось.

Мариша всхлипнула еще пару раз для закрепления результатов своих рыданий и приступила к подробному рассказу.

– Значит, его убили у тебя перед квартирой, а потом он сумел еще открыть дверь, добраться до постели и прикрыться подушками? – подытожила я. – Лучше бы он в это время вызвал «Скорую помощь».

– Или его кто-то другой притащил ко мне в постель. И вовсе не обязательно, что перед квартирой, могли и в самой квартире. Но самое ужасное, что убили его моим собственным ножом, верней, ножом моей бабушки, но так как она уже умерла, то он почти что мой, – произнесла Мариша, и глаза ее снова начали наполняться слезами. – А значит, версия о том, что его убили посторонние хулиганы в подъезде, отпадает. Откуда бы им взять мой ножик?

– Давай пока подумаем, у кого могут быть твои ключи? – сказала я, ставя перед Маришей дымящуюся яичницу, щедро посыпанную петрушкой, я где-то слышала, что эта травка укрепляет нервную систему, поэтому не поскупилась.

– Вчера уже про всех подумала, – сказала Мариша, перечислила длинный список лиц и приступила к остывшей яичнице.

– Очень хорошо, можно начать с той подруги, которая увела у тебя любовника, потом поискать записку с адресом того типа, про которого ты ничего не помнишь, а потом, если нигде ничего не выгорит, навестить твоего бывшего жениха.

– Он же в Москве и к тому же в таком месте, куда просто так не пускают, – испугалась Мариша.

– А перед этим мы навестим квартиру твоей бабушки и расспросим твоего братца, куда он дел такой замечательный ножик, – не обращая внимания на Маришины терзания, продолжила я.

– Знаешь, что я подумала в связи с этим, – перестала наконец стонать Мариша, – ведь мой жених был со мной на квартире, когда мы разбирали вещи после бабушки. Вертелся у всех под ногами и всем мешал. Я просто не знала, как от него избавиться, и отправила его на кухню считать серебро. Может, он тогда и прикарманил ножик. Не потому, что он был ему нужен, а просто на память.

– Да, нам просто необходимо навестить беднягу, – сказала я. – Сколько ему еще осталось?

– Не знаю, – тоскливо промямлила Мариша. – Суда еще не было. Адвокат надеется скостить до трех лет, значит, дадут пять. Но я не общалась ни с ним, ни с его родителями уже целый год. Они удивятся, откуда такой внезапный интерес.

– Это единственное, что тебя сейчас волнует? – съехидничала я. – На твоем месте я бы волновалась не о том, что там кто-то скажет или подумает, а как тебе доказать то, что ты не убивала своего Никиту.

– Надо бы его жене сообщить, – робко подала голос Мариша.

Я чуть не подавилась бутербродом с сыром, который как раз жевала.

– Ты с ума сошла? – возмутилась я. – И как ты себе это представляешь? Придешь к ней или позвонишь? Извините, тут вашего мужа нашли мертвым в моей постели, так, что ли? Лучше тогда отправиться в обход по друзьям Никиты.

– А это ты как себе представляешь? – тоже не осталась в долгу Мариша. – Будем ходить по списку и спрашивать: «Не вы ли убили одного своего друга? Ах, не одного? Ну, это еще лучше».

Немного поругавшись и облегчив душу, мы приступили к выработке плана. Номером первым в нем числился некий Ленчик, которого когда-то давно и увела у Мариши прямо из стойла ее коварная подружка. Жить новоиспеченная парочка отправилась к Ленчику, стало быть, за известиями о ключах надо было отправляться тоже к нему. Подходя к его дому, Мариша внезапно начала буксовать и совсем встала.

– В чем дело? – удивилась я.

– Понимаешь, мне не совсем удобно идти к нему. После всего, что между нами было, и всего того, что я ему наговорила при нашей последней встрече, мне не хочется разговаривать с ним. А потом, ведь Никита был его другом, а жена Никиты – сестра Ленчика, и все так запутано. Сходи одна, а?

Плохо представляя, с чего начать наш разговор, я уже звонила в обитую белой вагонкой дверь. Ленчика я видела два раза в жизни, но знала его по рассказам Мариши так хорошо, что мне иногда начинало мерещиться, что я росла и воспитывалась вместе с ним чуть ли не с детсада. Согласитесь, если вам в течение года выбалтываются интимные подробности чьей-то жизни, тот, о ком вам прожужжали все уши, не сможет остаться посторонним для вас человеком. Дверь открылась, и на пороге возник сам хозяин, удивленно воззрившийся на меня.

– Чем обязан? – наконец выдавил он из себя.

Вопрос надолго поставил меня в тупик. Наконец я сообразила и радостно выпалила:

– Мне очень надо поговорить с тобой о Никите.

– Сейчас?

– Именно сейчас, – твердо ответила я, сделав каменное лицо, чтобы Ленчик не вздумал отказываться, когда поймет, что все равно не поможет.

– Проходи, – распорядился Ленчик, смирившись с неизбежным.

По коридору прошлась аппетитная дамочка, но коварная Маришина соперница должна быть высокой, черноволосой и с красивыми ногами, а эта была полной противоположностью. Ну, волосы еще ладно, фигура, в общем, тоже поддается коррекции, но если высоченная Мариша говорит, что соперница высокая, то, значит, та должна быть ростом с каланчу, а дамочка перекатывалась словно колобок.

– Светлана, – невесть почему смущенно представил девушку Ленчик и для чего-то прибавил: – Помогает по хозяйству.

Я перлась через весь город вовсе не для того, чтобы обсуждать личную жизнь Ленчика, поэтому молча и без приглашения проследовала в комнату. Устроившись в кресле, я спросила:

– Что ты делал вчера вечером?

У Ленчика сделалось обиженное, недоумева-ющее лицо, и он машинально кинул взгляд в сторону, где скрылась Светлана, и ничего не ответил.

– А не помнишь ли ты, – деликатно начала я, хорошенько все обдумав, – связку ключей, которые вы с твоей бывшей пассией прихватили у Мариши? У нее в доме совершено убийство, и убийца проник к ней без взлома. Так ключи у тебя или у твоей подружки?

– Нет, – ответил Ленчик. – Я их не видел. А кого убили?

– Когда ты последний раз видел Никиту? – вместо ответа спросила я, решив наплевать на деликатность, все равно с этим у меня плохо.

– Вчера вечером.

– Что? – удивилась я. – В каком часу?

– В половине восьмого. Мы посидели с ним в «Бальзене», потом перешли в «Соню», а потом мы поймали такси и уехали по домам.

– А номер такси ты не заметил?

– Я что, похож на человека, который запоминает номера машин?

Подумав, я пришла к выводу, что не похож. И на человека, который запоминает ножи с белыми пластмассовыми рукоятками, тоже не похож, поэтому даже спрашивать не стала. А просто встала, приготовившись уходить. Ленчик с готовностью вскочил, чтобы проводить, и только у дверей вспомнил и спросил:

– А что с Никитой?

– Его зарезали, – буркнула я, – и теперь он является Марише, видимо, требуя, чтобы она нашла его убийцу. Если что вспомнишь, то звони, не стесняйся. Они с ним постоянно на связи.

Оставив бедного Ленчика размышлять над моими словами, я села в лифт и спустилась вниз, где меня уже долго и нетерпеливо поджидала Мариша. Наш разговор начался, как я и предполагала. Мариша кинулась ко мне с воплем:

– Ну что?!

Я ловко увернулась и сказала:

– Можешь быть довольна, в убийстве он признался и сейчас собирает себе вещи и строчит повинную.

– Шутишь все, – не поверила Мариша. – Ключи-то хоть отдал?

– Нет у него твоих ключей, говорит, что и не видел и не знает. Только поинтересовался, что с Никитой, и явно не ожидал, что я ему отвечу. Во всяком случае, челюсть у него отпала почти до пола. А ты случайно не знаешь, у Никиты на работе не возникало проблем?

– У него там было все в порядке, – уверенно ответила Мариша.

– А как насчет того, что он захапал себе три ставки? Может, на них имелись другие претенденты?

– Он вроде справлялся с работой, – уже не столь уверенно ответила Мариша.

– Дело не в том, справлялся он или нет, – продолжала я гнуть свое, – а в том, что другие, возможно, считали себя способными справиться не хуже. Был кто-то из этих людей у тебя дома?

– Что ты прицепилась к его работе? – взвилась Мариша. – Не знаю я.

– А его семья? Кому достанутся все его накопления? Помнишь, ты жаловалась, что он все время копит и даже на себя не тратит. Может быть, такое положение дел не устраивало не тебя одну. Как насчет его жены? Деньги достанутся ей?

– Нет, сыну.

– Но до его совершеннолетия еще долго, ему же всего годик. Кто будет пользоваться ими до тех пор, пока он не вырастет? Опекун, ведь верно?

– Какой опекун! – махнула рукой Мариша. – Опекунство подразумевает наличие нотариально заверенного завещания, а он все деньги держал в чулке. Банкам не доверял.

На этом месте я ощутила чувство, сильно смахивающее на ликование.

– Ты что-то покраснела, – заметила Мариша. – Сообразила чего?

– Да, сообразила! – воскликнула я. – Сообразила, что твой Никита скотина и лопух. Мало того, что он позволил себя укокошить прямо у тебя в квартире, так он еще и не позаботился обеспечить тебе вознаграждение за хлопоты.

– Да бог с ним, – сказала бескорыстная Мариша. – Неужели ты всерьез предполагаешь, что его прикончила жена? Я ее видела пару раз, так она жирная, словно бегемот, и такая же неповоротливая. Вряд ли ей было под силу красться по лестнице так, чтобы он не заметил.

– Но она могла кого-нибудь нанять.

Беседуя, мы сами не заметили, как оказались в центре огромного лесопарка, который раскинулся прямо перед домом Ленчика. В этой части народа было не так уж много даже в выходные дни, а в будние тут лишь изредка попадались бабушки, неторопливо прогуливающие своих внуков. Именно поэтому топот, раздавшийся у нас за спиной, так меня заинтересовал. Но Мариша опередила меня, оглянувшись первой и заорав:

– Осторожно! Сзади!

Я тоже глянула через плечо, и все мысли о глупых розыгрышах, до которых Мариша была большой охотницей, вылетели у меня из головы, потому что из-за кустов прямо на нас пер Ленчик. С тех пор, как мы последний раз виделись, в его настроении произошли разительные перемены, и к тому же он держал перед собой разделочный нож, острие которого было угрожающе нацелено Марише в живот.

«Неужели он так разозлился из-за моего посещения?» – успела я подумать прежде, чем пустилась в бегство.

Мариша еще немного задержалась, пытаясь выяснить у Ленчика, какого черта ему нужно.

– Эй, ты чего? – осторожно и, на мой взгляд, слишком неторопливо отступая от агрессора, спросила она.

Но вместо того чтобы остановиться и дать членораздельный и внятный ответ, объясняющий его странное поведение, Ленчик издал серию скрежещущих звуков и метнулся к Марише. Так как с ножом он при этом не расстался, то Мариша благоразумно решила уклониться за дерево. Мгновением позже о то место, где только что была ее голова, ударился нож.

– Тварь! – прорычал Ленчик, с визгом выдирая глубоко засевший в коре дерева нож и бросаясь вновь на Маришу.

До Мариши наконец-то доперло, что пора сматываться, и она метнулась прочь от окончательно ополоумевшего Ленчика. Но, видимо, от страха у нее полностью отшибло все соображение, и она побежала не в сторону скопления пешеходных дорожек, где была вероятность встретить гуляющих, на виду у которых Ленчик, может быть, постеснялся бы перерезать ей горло, а в глубину лесопарка. А там не было не только гуляющих по дорожкам граждан, а и самих дорожек. Мной Ленчик почему-то не заинтересовался, но оставить Маришу одну именно сейчас, когда ей грозит нешуточная опасность, я не могла и тоже побежала за ними.

Ленчик скакал, легко перепрыгивая через попадавшиеся препятствия, как-то: группки чахлого кустарника, неглубокие канавки и упавшие корявые сучья. Мариша прыгать через них не решалась, поэтому ей приходилось их огибать. И получалось так, что перед каждым новым препятствием Мариша изменяла направление движения, а Ленчик с разгона пролетал дальше. Пока ей везло, и каждый раз она проделывала свой трюк, выигрывая пару метров, под самым носом у Ленчика, который не успевал вовремя сориентироваться, несмотря на многочисленные повторения.

Итак, впереди мчалась Мариша, как обладательница самых длинных ног, вторым шел Ленчик, ноги у него были покороче, а я плелась в конце, отчаянно завидуя им обоим. Мы с Маришей уже начали выдыхаться, но пока никакой надежды на спасение что-то видно не было. Я уже была близка к отчаянию. Оказаться в пустынном лесу один на один с внезапно сошедшим с ума и к тому же впавшим в буйство типом, который вдобавок ко всему вооружен, очень неприятно.

Я видела, что Мариша уже выбивается из последних сил, она все еще бежала, но так как мои ноги с каждым шагом становились все тяжелей и словно наливались свинцом, ее должны были вести себя так же. Легкие уже разрывало от нехватки воздуха, а в бок кто-то всадил тысячи иголок. Я понимала, что еще несколько шагов, и Мариша попадется, что в таком случае прикажете делать мне? Никто не учил меня тому, как вести себя в подобной ситуации. Лучше бы моя бабушка поменьше времени уделяла воспитанию во мне хороших манер, а больше бы занималась со мной практикой рукопашного боя. И как раз когда я в десятый раз успела пожалеть о пробелах в своем воспитании, Ленчик вдруг взвыл, и я увидела, что, споткнувшись об укрытый мхом корень, он летит вперед по воздуху, вытянув руку с зажатым в ней ножом. Мариша оказалась так близко от него, что, падая, он задел кончиком ножа ее голый локоть, который вмиг окрасился кровью. Но следом за этим Ленчик приземлился и при этом так крепко приложился лбом о ствол клена, что на время вырубился.