Слова сияния

Шаллан поднесла одну из своих сфер поближе, высматривая маленьких красных спренов гниения. Спрены обнаружились вдоль одного из порезов, и веденка быстренько прогнала их, нанеся сок.

– Я бы хотел знать, почему все так устроено, – сказал Узор.

– Как и многие из нас. – Она поморщилась, когда фургон наехал на особенно крупный камень. – Вчера вечером, во время разговора с Твлаквом у костра, я начала светиться.

– Да.

– Ты знаешь почему?

– Обманы.

– Мое платье изменилось, – продолжила Шаллан. – Клянусь, вчера оно сделалось новым и целым. Но теперь все по-прежнему.

– Ммм… Да.

– Я должна научиться управлять этой способностью. Ясна называла ее светоплетением. Она намекала, что заниматься этим намного безопаснее, чем духозаклинанием.

– Книга?

Шаллан, нахмурившись, прислонилась к прутьям клетки. Рядом на полу виднелись длинные царапины, выглядевшие так, словно их сделали ногтями. Как если бы один из рабов попытался в приступе безумия процарапать путь на свободу.

Книга, которую дала ей Ясна, «Слова сияния», канула в океанскую бездну. Эта потеря казалась серьезнее, чем другая книга, подаренная принцессой, – «Книга бесконечных страниц», которая почему-то была пустой. Шаллан так и не поняла, в чем заключался ее смысл.

– У меня даже не было возможности прочитать эту книгу. Надо будет поискать еще один экземпляр, когда мы попадем на Расколотые равнины.

Впрочем, их пункт назначения был военным лагерем, и она сомневалась, что там в изобилии продаются книги.

Шаллан подняла одну из сфер перед собой. Сфера тускнела, ее надо было зарядить. Что случится, если нагрянет Великая буря, а они не успеют догнать второй караван? Сумеют ли дезертиры преодолеть стихию, чтобы настичь их – и их фургоны, способные уберечь от бури?

Шквал, что за бардак! Ей требовалось какое-нибудь преимущество.

– Сияющие рыцари и спрены были связаны узами, – пробормотала Шаллан скорее самой себе, чем Узору. – Это была симбиотическая связь, как между малюткой-кремлецом и сланцекорником. Кремлец питается лишайником, потому что ему надо что-то есть, но заодно содержит сланцекорник в чистоте.

Узор загудел, сбитый с толку.

– А я… сланцекорник или кремлец?

– И то и другое. – Шаллан вертела в пальцах бриллиантовую сферу – маленький самосвет, запертый в стекле, неустанно светился. – Потоки – силы, благодаря которым существует мир, – охотнее повинуются спренам. Или… хм… поскольку спрены представляют собой части этих потоков, может быть, все дело в том, что спрены лучше воздействуют друг на друга. Связь с тобой дает мне возможность управлять одним из потоков. В нашем случае – светом, силой под названием Иллюминация.

– Обманы, – прошептал Узор. – И правды.

Шаллан сжала сферу в кулаке, и свет, струясь сквозь кожу, сделался красным. Она пожелала, чтобы буресвет вошел в нее, но ничего не произошло.

– Ну и что мне сделать, чтобы все заработало?

– Может, съесть? – предложил Узор, передвинувшись по стене ближе к ее голове.

– Съесть? – недоверчиво переспросила Шаллан. – В прошлый раз мне не понадобилось есть сферы, чтобы зарядиться буресветом.

– Но это может подействовать. Попробуешь?

– Сомневаюсь, что я смогла бы проглотить целую сферу. Даже если бы захотела, а я точно не хочу!

– Ммм… – протянул Узор, и от его вибраций дерево затряслось. – Значит, это… не одна из тех вещей, которые люди едят?

– Клянусь бурей, нет! Как можно быть таким невнимательным?

– Я внимателен, – раздраженно прогудел спрен. – Но все так сложно! Вы поглощаете одни вещи, потом превращаете их в другие… Очень любопытные вещи, которые вы прячете. Они ценные? Но вы их бросаете. Почему?

– Хватит об этом. – Шаллан поморщилась.

Разжав кулак, девушка снова уставилась на сферу. Вообще-то, кое-что из сказанного Узором было правдой. В прошлый раз она не ела сферы, но каким-то образом… поглотила буресвет. Выпила его, как воду.

Или как воздух?

Шаллан задержала взгляд на сфере, а потом резко вдохнула.

Сработало. Буресвет покинул сферу в один миг, ярким потоком устремившись к ее груди. Оттуда он распространился по всему телу, наполнил ее. Ощущение было непривычное – она взбодрилась, насторожилась, подобралась. Шаллан была готова сделать… что-нибудь. Ее мышцы напряглись.

– Сработало! – Стоило открыть рот, как слабо светящийся буресвет вырвался наружу облачком. Он и от ее кожи струился. Надо что-то сделать, чтобы он вышел весь. Светоплетение… Ей необходимо что-то создать. Она решила повторить прежний фокус и улучшить платье.

Опять ничего не произошло. Девушка не знала, что следует предпринять, какие мышцы использовать и при чем тут вообще мышцы. Она сидела расстроенная и пыталась придумать способ, который позволил бы буресвету работать, и чувствовала себя неумехой, оттого что он утекал сквозь ее кожу.

Через несколько минут полностью исчез.

– Что ж, это было весьма невпечатляющее зрелище, – проговорила Шаллан и потянулась к шишкотравнику. – Может, мне стоит заняться духозаклинанием?

Узор прожужжал:

– Опасно.

– Так мне Ясна сказала. Но меня больше некому учить – и, насколько я знаю, такое было под силу только ей. Или я пойду путем проб и ошибок, или не научусь использовать эту способность. – Девушка выдавила еще несколько капель сока шишкотравника и, собравшись втереть его в порез на стопе, замерла. Рана была куда меньше, чем всего-то пару минут назад.

– Буресвет меня исцеляет, – пораженно прошептала Шаллан.

– Он тебя исправляет?

– Да. Буреотец! Я все делаю почти случайно.

– Разве что-то может быть «почти случайным»? – спросил Узор с неподдельным любопытством. – Эта фраза – я не понимаю, что она означает.

– Я… ну, это такая фигура речи. – Не позволяя ему задать новый вопрос, веденка продолжила: – То есть слова, которые мы говорим, чтобы передать идею или чувство, но не объективный факт.

Узор зажужжал.

– А это как понять? – спросила Шаллан, все равно втирая сок растения. – Какое чувство передает такое жужжание?

– Ммм… Я взволнован. Да. Прошло так много времени с той поры, как кто-то изучал подобных тебе.

Шаллан выдавила еще немного сока на пальцы ног.

– Ты пришел ради знаний? Погоди-ка… так ты ученый?

– Разумеется. Ммм… Зачем же еще? Я так много узнаю, прежде чем…

Он остановился на полуслове.

– Узор? – спросила она. – Прежде чем – что?

– Фигура речи.

Он произнес это совершенно ровным, лишенным выражения голосом. Его речь становилась все больше похожа на человеческую, и время от времени отличий не было вовсе. Но теперь из его голоса исчезли все краски.

– Врешь, – упрекнула Шаллан, уставившись на рисунок на стене.

Он уменьшился до размеров кулака, почти в два раза против обычной величины.

– Да, – поколебавшись, признался спрен.

– Из тебя никудышный лжец. – Это открытие изумило Шаллан.

– Да.

– Но ведь ты любишь обманы!

– Как же интересно, – пробормотал он. – Вы все чрезвычайно интересны!

– Скажи мне то, о чем ты едва не проболтался, – приказала Шаллан. – Перед тем как остановился. Я пойму, если ты соврешь.

– Ммм… Ты говоришь как она. Ты все больше и больше на нее похожа.

– Скажи.

Он издал раздраженное жужжание, быстрое и пронзительное.

– Я узнаю о тебе все, что смогу, прежде чем ты меня убьешь.

– Так ты… ты думаешь, что я собираюсь тебя убить?!

– Так случилось с остальными, – прогудел Узор тише обычного. – Случится и со мной. Таков… узор.

– Это должно быть как-то связано с Сияющими рыцарями. – Шаллан принялась заплетать волосы. Так было лучше, чем оставлять шевелюру непокорной, хотя без гребня и щетки даже коса была нелегким делом.

«Буря свидетельница, мне нужна ванна. И мыло. И дюжина других вещей».

– Да, – проговорил Узор. – Рыцари убили своих спренов.

– Как? Почему?

– При помощи клятв. Это все, что я знаю. Мои сородичи – те, кто не был скован, – ушли, и многие сохранили разум. Но все равно нам сложно думать, когда мы отделены от своих, если только у нас нет…

– Чего?

– Человека.

– Так вот зачем вам это нужно, – сказала Шаллан, пальцами распутывая волосы. – Симбиоз. Я получаю связывание потоков, вы – разум.

– Разумность, – уточнил Узор. – Способность мыслить и жить – то, что умеют люди. Мы идеи. Идеи, которые хотят жить.

Шаллан продолжила трудиться над волосами.

– Я тебя не убью, – твердо проговорила она. – Ни за что так не поступлю.

– Не думаю, что остальные совершили это намеренно. Это не важно.

– Очень даже важно! – возразила Шаллан. – Я этого не сделаю. Я не одна из Сияющих рыцарей. Принцесса по этому поводу выразилась однозначно. Не каждый мужчина, способный держать в руках меч, является солдатом. Одна лишь способность делать то, что делаю я, не превращает меня в одну из них.

– Ты произнесла клятву.

Шаллан застыла.

«Жизнь прежде смерти…» Слова выплыли к ней из теней прошлого. Прошлого, о котором она не желала думать.

– Ты живешь обманами, – напомнил Узор. – Они дают тебе силу. Но правда… Не произнеся правды, ты не сможешь вырасти. Почему-то я в этом уверен.

Разобравшись с волосами, она принялась заново бинтовать ноги. Узор перебрался на другую сторону грохочущего фургона и устроился на стене, слабо заметный в тусклом свете. У нее осталась горсть заряженных сфер. Маловато буресвета, учитывая, как быстро он уходит. Стоит ли ей использовать оставшееся, чтобы исцелить ноги? Сможет ли она сделать это намеренно или способность ускользнет от нее, как и светоплетение?

Девушка спрятала сферы в потайной кошель. Пусть останутся на всякий случай. Похоже, сферы и буресвет – единственное доступное ей сейчас оружие.

Закончив с бинтами, она встала в трясущемся фургоне и обнаружила, что ступни почти не болят. Шаллан могла нормально ходить, хотя без обуви все равно не ушла бы далеко. Довольная, она стукнула по стене, поближе к Блату:

– Останови фургон!

В этот раз повторять не пришлось. Она обогнула повозку и, заняв свое место рядом с Блатом, тотчас же обратила внимание на столб дыма впереди, который сделался темнее, больше и зловеще клубился.

– Это не походный костер, – заметила Шаллан.

– Ага, – согласился Блат с мрачным видом. – Горит что-то большое. Скорее всего, фургоны. – Он бросил на нее взгляд. – У этих людей, кем бы они ни были, явно не все в порядке.

18
Синяки и шишки

 
Мыслеформа – стезя раздумий терпеливых
И учебы усердной, что награду дарует.
Но таится в ней сонм стремлений горделивых,
И утрату невинности он обоснует.
 

Из «Песни перебора» слушателей, строфа 69

Ганчо, новички нас догоняют, – сказал Лопен и откусил кусок чего-то, завернутого в бумагу. – Носят форму, разговаривают как настоящие мужчины. Смешно. У них на все про все ушло несколько дней. А у нас – недели.

– У других, может, и недели, но не у тебя. – Каладин прикрывал глаза от солнца и опирался на копье. Они по-прежнему были на тренировочной площадке для светлоглазых, охраняли Адолина и Ренарина – последний как раз получал первые наставления от Зайхеля, мастера-мечника. – У тебя настрой был правильным с того самого дня, как мы встретились.

– Ага. Здорово же все обернулось!

– Здорово? Тебя же отправили на мосты, чтобы ты помер где-нибудь на плато.

– Э-э, – протянул Лопен и опять откусил от того, что держал в руке. Оно походило на толстый кусок плоского хлеба, обвернутый вокруг чего-то тягучего. Лопен облизнул губы и вручил снедь Каладину, чтобы освободить единственную руку и покопаться в кармане. – Бывают плохие дни. Бывают хорошие дни. В итоге получается один к одному.

– Лопен, странный ты человек, – сказал Каладин, изучая «еду». – Это, вообще, что такое?

– Чуто.

– Чудо?

– Чу-у-то. Гердазийская еда. Хорошая штука. Гон, кусни, если хочешь.

«Чуто» походило на кусочки неопознаваемого мяса, залитые какой-то темной жидкостью и завернутые в слишком толстую лепешку.

– Отвратительно, – буркнул Каладин и вернул еду Лопену, который вручил ему то, что достал из кармана, – раковину, с обеих сторон которой были нарисованы глифы.

– Тебе же хуже. – Лопен откусил еще.

– Не стоило бы тебе вот так есть у всех на виду, – заметил Каладин. – Это невежливо.

– Ха, зато удобно. Погляди, как хорошо все завернуто. Можно пойти по делам, все их переделать и поесть на ходу…

– Неряшливо. – Каладин изучал раковину.

Она содержала подсчеты Сигзила относительно того, сколько у них солдат, как много им понадобится еды, по мнению Камня, и оценки Тефта – сколько бывших мостовиков готово к обучению.

Последняя цифра была довольно большой. Если мостовики выживали, они становились очень сильными, таская мосты. Как Каладин уже доказал, это позволяло делать из них отличных солдат – требовался только подходящий стимул.

На оборотной стороне раковины Сигзил начертил для Каладина тропу, по которой следовало патрулировать окрестности военного лагеря. Вскоре у него для этого будет достаточно новобранцев, и он займется тем, о чем говорил Далинару. Тефт считал, что Каладину лучше самому отправляться в дозор, чтобы новички смогли проводить с ним побольше времени.

– Сегодня будет Великая буря, – бросил Лопен. – Сиг сказал, она начнется через два часа после заката. Он думал, ты захочешь подготовиться.

Каладин кивнул. Еще один шанс для появления тех загадочных цифр – они уже дважды возникали во время бурь. Он примет дополнительные меры, чтобы Далинар и его семья были под защитой.

– Спасибо за донесение. – Каладин сунул раковину в карман. – Пошли кого-нибудь назад, пусть передадут Сигзилу, что предложенный им маршрут уведет меня слишком далеко от военного лагеря. Пусть нарисует другой. А еще скажи Тефту, что мне нужна пара человек, которая сменит здесь Моаша и Дрехи. Они оба провели на вахте слишком много часов. Сегодня ночью я сам буду охранять Далинара – предложу великому князю, чтобы во время бури вся его семья была рядом, так ведь удобнее.

– Если ветра пожелают, гон, – сказал Лопен, доедая последний кусок чуто. Потом он присвистнул, глядя куда-то в сторону покрытого песком двора. – Здорово смотрится, верно?

Каладин проследил за взглядом гердазийца. Адолин, предоставив брата Зайхелю, принялся за тренировочные упражнения с осколочным клинком. Он изящно вертелся и крутился на песке, и меч в его руках так и летал, выписывая в воздухе замысловатые узоры.

Опытный осколочник никогда не выглядел неуклюжим в доспехе, – напротив, он был внушительным, сверкающим. Латы сидели точно по фигуре. Броня Адолина отражала солнечный свет, точно зеркало, при каждом его взмахе мечом, каждой перемене позиции. Каладин знал, что это просто упражнения для разминки и от них больше пыли в глаза, чем пользы. На поле боя никто так себя не вел, хотя отдельные стойки и рубящие удары можно было применять в деле.

Хоть Каладин об этом и знал, ему с трудом удалось стряхнуть благоговение. Сражаясь, осколочники в доспехах выглядели не людьми, а скорее Вестниками.

Он заметил Сил: она сидела на краю карниза неподалеку от Адолина и наблюдала за юношей. С такого расстояния Каладин не мог разглядеть выражение ее лица.

Адолин закончил разминку, упав на одно колено и вонзив осколочный клинок в землю до середины лезвия. Когда он отпустил рукоять, меч исчез.

– Я уже видел, как он призывает этот клинок, – проговорил Каладин.

– Ага, ганчо, на поле боя, когда мы спасли его жалкую задницу от Садеаса.

– Нет, раньше, – сказал Каладин, вспоминая происшествие со шлюхой в лагере Садеаса. – Он спас кое-кого от издевательств.

– Хм. Тогда он не такой уж плохой, верно?

– Возможно. Ладно, ступай. Позаботься о том, чтобы сюда прислали кого-нибудь на замену.

Лопен отсалютовал ему и забрал Шена, который тыкал пальцем в тренировочные мечи, висевшие вдоль края двора. Вместе они побежали выполнять его поручение.

Каладин обошел посты, проверил Моаша и остальных, а потом приблизился к тому месту, где Ренарин, все еще в доспехе, сидел на земле возле своего нового учителя.

Зайхель, ревнитель с умными глазами, восседал с торжественным видом, который портила его неопрятная борода.

– Тебе надо заново научиться сражаться в этом доспехе. Он меняет то, как человек шагает, держит оружие, движется.

– Я… – Ренарин опустил взгляд. Было так странно видеть человека в очках и в таких внушительных латах. – Мастер, мне не нужно переучиваться сражаться. Я ведь и не учился этому.

Зайхель фыркнул:

– Это хорошо. Значит, мне не придется исправлять чужие ошибки.

– Да, учитель.

– Что ж, тогда начнем потихоньку. Там, в углу, есть лестница. Заберись на крышу тренировочного зала. Потом спрыгни.

Ренарин вскинул голову:

– Спрыгнуть?..

– Сынок, я старый, – сказал Зайхель. – Если буду повторяться, съем не тот цветок.

Каладин нахмурился, а Ренарин, склонив голову набок, вопросительно посмотрел на него. Капитан пожал плечами.

– Съедите… что? – спросил Ренарин.

– Это значит, я рассержусь, – сурово ответил Зайхель. – В вашем языке не найдешь ни одного толкового оборота. Ступай!

Ренарин вскочил, взметнув песок, и умчался прочь.

– Шлем, сынок! – окликнул его Зайхель.

Ренарин остановился, бросился назад и схватил шлем с земли. Он чуть не упал, но, пошатнувшись, развернулся и неуклюже побежал к лестнице. По пути едва не влетел в колонну.

Каладин тихонько фыркнул.

– О-о, стражник, – протянул Зайхель, – думаешь, надев осколочный доспех впервые, справился бы лучше?

– Сомневаюсь, что забыл бы шлем. – Каладин положил копье на плечо и напрягся. – Если Далинар Холин собирается загнать остальных великих князей в строй, думаю, ему понадобятся осколочники получше. Он должен был отдать этот доспех кому-то другому.

– Например, тебе?

– Клянусь бурей, нет, – отрезал Каладин, похоже с излишним возмущением. – Я солдат. Мне осколки без надобности. Мальчишка мне нравится, но я бы не доверил ему людей – не говоря уже о доспехе, который мог бы помочь куда лучшему воину выжить на поле боя. Только и всего.

– Он тебя еще удивит, – пробормотал Зайхель. – Я выдал ему речь в духе: «Я твой учитель, и ты будешь мне повиноваться» – и он на самом деле меня услышал.

– Каждый солдат слышит такое в первый день, – возразил Каладин. – Иногда они слушают. То, что этот мальчишка тебя услышал, еще ни о чем не говорит.

– Узнав, сколько здесь побывало балованных десятилетних раздолбаев, ты понял бы свою ошибку. Я думал, девятнадцатилетний вроде него будет невыносим. И не зови его мальчишкой. Он, скорее всего, почти твоего возраста, да к тому же сын самого влиятельного человека в этом…

Зайхель умолк, когда шум на крыше возвестил о том, что Ренарин Холин разбежался и прыгнул, оцарапав латными ботинками каменный карниз. Он взмыл футов на десять-двенадцать над внутренним двором – опытные осколочники и не такое умели, – а потом забарахтался, как умирающий небесный угорь, и рухнул на песок.

Зайхель глянул на Каладина, вскинув бровь.

– Что? – спросил капитан.

– Увлечен, послушен, не боится показаться глупым, – перечислил Зайхель. – Я могу научить его сражаться, но эти качества врожденные. Парнишка отлично справится.

– Если никого не задавит при падении, – проворчал Каладин.

Ренарин поднялся на ноги и окинул себя взглядом, словно удивляясь, что ничего не сломал.

– Ступай наверх и повтори! – скомандовал Зайхель. – На этот раз падай головой вниз!

Ренарин кивнул, повернулся и поспешил к лестнице.

– Ты хочешь, чтобы он обрел уверенность в том, что доспех его защищает, – догадался Каладин.

– Используя доспех, надо знать пределы его возможностей, – проговорил Зайхель, снова поворачиваясь к нему. – Кроме того, я просто хочу, чтобы он побольше двигался в доспехе. Так или иначе, парень меня слушается, и это хорошо. Обучать его будет истинным удовольствием. А вот ты – совсем другая история.

Каладин вскинул руку:

– Нет, спасибо.

– Откажешься от предложения учиться у полноправного мастера боевых искусств? – спросил Зайхель. – Хватит пальцев одной руки, чтобы сосчитать темноглазых, которым на моей памяти выпадал такой шанс.

– Похоже, я устал быть новичком, на которого орут сержанты, который вечно устает до полусмерти и марширует час за часом, без конца. Вот честное слово, хватит с меня.

– Это совсем другое. – Зайхель махнул ревнителю, который шел мимо. Тот нес осколочный клинок с металлической накладкой на лезвии – один из мечей короля, предоставленных для тренировки.

Зайхель взял осколочный клинок у служителя и поднял.

Каладин кивком указал на меч:

– Что это за штука на лезвии?

– Никто не знает. – Зайхель взмахнул клинком. – Если приложить ее к краям осколочного клинка, она приспособится к форме лезвия и сделает его тупым и безопасным. Если снять ее с оружия, накладка ломается на удивление легко. Сама по себе в битве бесполезна. Но для учебного боя – лучше не придумаешь.

Каладин хмыкнул. Что-то созданное давным-давно используют ради тренировочных боев? Зайхель глянул на осколочный клинок, а потом вдруг направил его на Каладина.

Хотя меч был тупой – а Каладин точно знал, что этот человек не нападет на него по-настоящему, – он ощутил мгновенный приступ паники. Осколочный клинок. Этот был изящным, ровным, с большой гардой. Плоские части лезвия украшала гравировка в виде десяти основных глифов. Он был шириной в ладонь и добрых шести футов в длину, однако Зайхель держал его одной рукой и сохранял равновесие.

– Нитер, – сказал он.

– Что? – Каладин нахмурился.

– Он возглавлял Кобальтовую гвардию до тебя, – пояснил Зайхель. – Был хорошим человеком, моим другом. Нитер отдал свою жизнь за мужчин из Дома Холин. Теперь ты получил его про́клятую Преисподней работу, и тебе придется из кожи вон лезть, чтобы делать ее хоть вполовину так хорошо, как он.

– Не понимаю, как это связано с тем, что ты тычешь в меня осколочным клинком.

– Любой, кто подошлет убийц к Далинару или его сыновьям, будет обладать могуществом. У них будут осколочники. Вот с чем тебе придется столкнуться лицом к лицу, сын. Тебе понадобится научиться вещам, которых не узнает копейщик на поле боя. Ты когда-нибудь сражался с человеком, вооруженным таким мечом?

– Один или два раза, – ответил Каладин, прислонившись к ближайшей колонне.

– Не ври мне.

– Я не вру. – Он посмотрел Зайхелю прямо в глаза. – Спроси Адолина, из какой передряги я вытащил его отца пару недель назад.

Зайхель опустил меч. Позади него Ренарин пролетел с крыши лицом вниз и рухнул на землю. Он глухо застонал и перекатился на спину. Из трещины на шлеме вытекал буресвет, но в остальном парень был невредим.

– Отлично, принц Ренарин, – крикнул Зайхель, не оборачиваясь. – Теперь прыгни еще несколько раз и попробуй приземлиться на ноги.

Тот встал и, бряцая доспехами, удалился.

– Ну хорошо. – Зайхель взмахнул осколочным клинком. – Малый, давай проверим, на что ты способен. Убеди меня оставить тебя в покое.

Вместо ответа Каладин вскинул копье и принял защитную стойку: одна нога позади, другая впереди. Он держал копье наоборот, тупым концом вперед. Неподалеку Адолин сражался с другим мастером. Тот был во втором королевском доспехе и с клинком.

Как же это сработает? Если Зайхель заденет копье Каладина, они притворятся, что лезвие прошло насквозь?

Ревнитель ринулся на него, вскинув меч, который держал двумя руками. Каладина окутало знакомое спокойствие и сосредоточенность битвы. Он не втягивал буресвет. Нужно было научиться не полагаться на него слишком сильно.

«Следи за его осколочным клинком», – подумал Каладин, шагнув вперед, пытаясь приблизиться на расстояние удара. В сражении с осколочником все было так или иначе связано с клинком. Клинком, который не знал преград, клинком, который не просто убивал, но рассекал саму душу. Клинком…

…который Зайхель бросил.

Меч ударился о землю в тот же миг, когда ревнитель оказался рядом с Каладином. Тот был слишком сосредоточен на оружии, и, хотя попытался вскинуть копье для удара, Зайхель увернулся и саданул ему кулаком в живот. От следующего удара – в лицо – Каладин полетел на песок тренировочной площадки.

Он тотчас же перекатился и вскочил, не обращая внимания на спренов боли, что закопошились в песке. Перед глазами все плыло. Юноша ухмыльнулся.

– А ты шустрый…

Зайхель подобрал клинок и вновь устремился к Каладину. Юноша поспешно попятился по песку, держа копье перед собой и уходя от клинка. Зайхель был мастером своего дела. Он сражался не так, как Адолин; меньше боковых ударов, больше рубящих верхних. Наставник был быстр и яростен. Каладин отступал под его натиском вдоль стены, огораживавшей тренировочную площадку.

«Он не сможет долго поддерживать такой темп, – твердил внутренний голос Каладина. – Не останавливайся».

После почти полного круга по залу Зайхель замедлил наступление и принялся кружить, высматривая брешь в обороне Каладина.

– Будь я в доспехе, тебе бы не поздоровилось, – сказал он. – Я был бы быстрее, не уставал.

– Ты не в доспехе.

– А если кто-то в нем заявится, чтобы убить короля?

– Я прибегну к иной тактике.

Зайхель фыркнул, и тут неподалеку упал Ренарин. Принцу удалось приземлиться на ноги, но он поскользнулся на песке и повалился на бок. Зайхель сказал:

– Что ж, будь это и впрямь попытка убийства, я бы тоже прибег к иной тактике.

Он бросился к Ренарину.

Каладин, выругавшись, рванулся следом.

Зайхель немедленно развернулся, скользнув по песку, и замахнулся на Каладина, держа меч обеими руками. От мощного удара клинка о копье раздался громкий треск, эхом раскатившийся по всей тренировочной площадке. Не будь на лезвии защиты, оно бы рассекло древко пополам и, возможно, достало грудь капитана.

Наблюдавший ревнитель бросил Каладину половину копья. Они ждали, что его оружие будет «рассечено», и желали воспроизвести настоящую битву как можно точнее. Неподалеку показался встревоженный Моаш, но несколько ревнителей преградили ему путь и все объяснили.

Каладин снова перевел взгляд на Зайхеля.

– В настоящей битве, – бросил ревнитель, – я бы уже добрался до принца.

– В настоящей битве, – ответил Каладин, – я бы проткнул тебя половиной копья, пока ты думал, что разоружил меня.

– Я бы не совершил такой ошибки.

– Тогда придется согласиться, что я бы не совершил другой ошибки и не позволил бы тебе добраться до Ренарина.

Зайхель ухмыльнулся. Его лицо излучало опасность. Он шагнул вперед, и Каладин понял: на этот раз не будет никаких отступлений и ложных выпадов. Если бы сейчас пришлось защищать члена семьи Далинара, никто не сделал бы ему таких поблажек. И потому теперь придется изо всех сил попытаться «убить» этого человека.

Ему придется напасть.

Продолжительный ближний бой был на руку Зайхелю, потому что Каладин не мог парировать удары осколочного клинка. Лучшее, на что мог рассчитывать юноша, – это быстрые удары, один из которых должен был как можно скорее попасть в цель. Он яростно рванул вперед, потом упал на колени и проехал по песку, уходя из-под удара Зайхеля. Это позволило ему подобраться ближе, и…

Зайхель пнул Каладина в лицо.

Перед глазами все потемнело, но юноша вонзил свое фальшивое копье в ногу Зайхеля. Миг спустя осколочный клинок ударил, остановившись там, где плечо Каладина соединялось с шеей.

– Ты труп, сынок, – сообщил наставник.

– У тебя копье в ноге, – пропыхтел Каладин. – С такой раной ты Ренарина не догонишь. Я победил.

– Но ты мертв, – ворчливо возразил Зайхель.

– Моя работа – не дать тебе убить Ренарина. Благодаря тому, что я только что сделал, он спасся. Не имеет значения, что телохранитель мертв.

– А если убийца был не один? – спросил кто-то позади.

Каладин повернулся и увидел Адолина, который стоял вонзив осколочный клинок в землю перед собой. Юноша по-прежнему был в доспехе, но снял шлем и держал его в одной руке, другой опираясь о крестовину клинка.

– Если их будет двое, мостовичок, – спросил Адолин с самодовольной ухмылкой, – ты сможешь сразиться с двумя осколочниками сразу? Если бы я хотел убить отца или короля, ни за что не послал бы одного.

Каладин встал, повел плечом. Их с Адолином взгляды встретились. Принц был такой снисходительный. Такой самоуверенный. Высокомерный засранец.

– Ну ладно, – сказал Зайхель. – Адолин, я уверен, он все понял. Не надо…

Каладин кинулся на князька. Ему показалось, что тот тихонько рассмеялся, надевая шлем.

Внутри у Каладина все вскипело.

Безымянный осколочник, который убил стольких его друзей.

Садеас, по-королевски восседающий в своих алых латах.

Амарам с мечом, запятнанным кровью.

Когда незащищенное лезвие осколочного клинка понеслось к Каладину – Адолин применил один из тех аккуратных и плавных приемов, которые отрабатывал во время разминки, – мостовик заорал. Резко остановился, вскинул половину копья и позволил клинку пройти прямо перед собой, а после саданул обломком древка по оборотной стороне меча, выбив его из равновесия и испортив Адолину удар с оттягом.

Потом бросился на принца плечом вперед. Это было все равно что удариться о стену. Плечо Каладина запылало от боли, но инерция – вместе с изумлением от удара «дубинкой» – застигла Адолина врасплох. Они оба упали, и осколочник рухнул с грохотом, охнув от неожиданности.

Их падению вторил грохот падения Ренарина. Каладин вскинул полкопья, целясь в забрало Адолина, словно кинжалом. К несчастью, князек отпустил свой клинок, пока они падали, и просунул руку в латной перчатке под Каладина.

Юноша ударил, собрав все силы.

Адолин выпрямил руку.

Удар Каладина не достиг цели, но зато сам он взлетел – взмыл в воздух, брошенный мощной рукой осколочника. Кувыркаясь, пролетел футов восемь и рухнул боком на жесткий песок. Плечо, которым он ударил Адолина, снова полыхнуло от боли. Каладин охнул.

– Придурок! – заорал Зайхель.

Каладин застонал и перекатился. Перед глазами у него все плыло. Где-то далеко ревнитель орал на Адолина:

– Ты мог убить мальчишку!

– Он на меня набросился! – Голос принца звучал глухо из-под шлема.

– Ты его спровоцировал, глупый ребенок! – Голос Зайхеля приблизился.

– Значит, он сам напросился, – огрызнулся Адолин.

Боль. Каладину показалось, что рядом кто-то присел. Зайхель?

– Адолин, ты в осколочном доспехе. – Да, точно, это Зайхель: зрение капитана по-прежнему отказывалось фокусироваться. – Нельзя бросать напарника по тренировке, как связку палок, если на нем нет брони. Отец тебя такому не учил!

Кэл резко вдохнул и вынудил себя открыть глаза. Буресвет из кошеля на поясе наполнил его.

«Не слишком много. Они не должны заметить. Они не должны отнять это у тебя!»

Боль исчезла. В плече что-то соединилось – он не знал, был ли это перелом или простой вывих. Зайхель вскрикнул от изумления, когда Каладин вскочил и снова кинулся на Адолина.

Принц отпрянул, поднял руку, явно призывая клинок. Каладин пинком подбросил упавшие полкопья, взметнув песок, и поймал на лету, приближаясь к противнику.

В тот же миг сила покинула его. Буря внутри угасла без предупреждения, и юноша, охнув от вернувшейся боли в плече, споткнулся.

Адолин поймал его за руку и сжал бронированный кулак. Осколочный клинок возник в другой руке принца, но одновременно с ним второй клинок замер у шеи Каладина.