Она обвела рукой руины карты внизу, словно в золе и пепле можно было за сотни миль разглядеть передвижения всадников по выгоревшим миниатюрным лесам края Тысячи Озер. После выступления Адер совет покинул палату. Она не могла их упрекнуть. Вонь горелой смолы и масла, половина светильников перебита, стол еще засыпан осколками, мостки и кресла тоже. Слуги, повинуясь неслышному приказу, почти сразу взялись за уборку. Адер их отослала. Карту она восстановит после восстановления самого Аннура. А пока в разрушенной палате она могла без помех со стороны советников побеседовать с Каденом и Килем.

– Он не единственный на свете генерал, – указал Каден. – Найдутся и другие, чтоб сражаться с ургулами.

Адер отвела глаза от карты, посмотрела на брата. Он стоял в двух шагах, только руку протянуть, но все в нем – осанка, взгляд, застывшее лицо нашептывало, как они далеки.

В нем не было тепла. Не было человеческих порывов. Так Адер могла бы сквозь линзы трубы разглядывать фигуру на далекой-далекой вершине. Все, что их связывало или могло бы связать, пропало. Об этом говорило уже одно его настойчивое требование, чтобы в разговоре участвовал этот кшештрим, Киль. Адер сглотнула, гадая, что оставило такой горький вкус на языке – сомнения или раскаяние, и покачала головой.

– Таких, как ил Торнья, больше нет. Если бы не он, ургулы смели бы нас много месяцев назад. Разбили бы в первом же сражении.

– Тогда Аннур был расколот. Мы его исцелили…

– Разве? – подняла бровь Адер. – Может, совет и согласился посадить меня на трон, но недавняя встреча ясно показала: этим троном пределы моей власти и ограничатся.

– Я о том, – возразил Каден, – что, объединившись, наши армии смогут лучше противостоять ургулам. Ил Торнью реально отозвать, не погубив северную кампанию.

– Ты мог бы его вызвать, – тихо, как шуршит по камню кожаная подошва, вставил Киль, – но он не подчинится.

– Это вторая причина, – коротко кивнула Адер.

Она выдержала паузу, рассматривая историка и пытаясь его понять. Она ожидала увидеть в нем то же, что и в ил Торнье, – силу, уверенность, бесстрастность, но, конечно, все это было фальшью, маской, которую носил ее генерал, притворяясь человеком. Киль вполне мог выбрать себе другую.

Если верить Кадену, Киль прожил дольше ее кенаранга – на тысячи лет дольше, хотя можно было только догадываться, что означала эта разница для кшештрим. Выглядел он, безусловно, старше. Отчасти из-за манеры держаться – Киль, в отличие от ил Торньи, двигался и говорил обдуманно, едва ли не с осторожностью, присущей, на взгляд Адер, старческим летам. Кроме того, Киль очень долго прожил в плену, и плен оставил следы: не раз переломанные нос и челюсти потеряли форму, изувеченные руки плохо зажили, пальцы искривились, как сучья. И если ил Торнья представлялся ей слишком молодым и самоуверенным для кшештрим, то этот выглядел слишком согбенным и разбитым.

Но в его глазах что-то было – то древнее и немыслимо далекое, что она видела на башне в Андт-Киле. Киль, как и ил Торнья, старался скрыть этот взгляд, но почему-то с меньшим успехом, так что иногда, как теперь, ей казалось, что он смотрит мимо или сквозь нее, будто она – лишь точка в картине столь огромной, что Адер не надеялась ее ни охватить, ни понять.

– Он знает, что я здесь, – нарушил молчание Киль.

– Он предупредил меня перед отъездом, – кивнула Адер. – Сказал, что вы будете лгать о нем. Он не предвидел, что я приму вашу сторону.

По правде сказать, она еще не решила, готова ли принять сторону Кадена и этого кшештрим. Мысль, что ил Торнье придется наконец склониться перед аннурским правосудием, была слаще меда, но от жестокой правды никуда не деться: ил Торнья сдерживал ургулов, а то, что Каден вчера хотел сообщить ей об ил Торнье и Длинном Кулаке (о стремлении кенаранга уничтожить ургульского вождя), так и осталось невысказанным. Едва Адер померещился путь, открытая дверь, надежда на примирение, Каден замкнулся в себе, сложился, как складывается, щелкнув, бумажный веер.

– Ты чего-то недоговариваешь, – придав голосу твердости, произнесла она.

Каден чуть заметно шевельнул бровью:

– Подозреваю, все мы кое о чем умалчиваем. Не так давно ты заметила, что не доверяешь мне.

Он был прав. Более чем прав. Адер не рассказала брату про Ниру, про огненную петлю на шее ил Торньи – о том, что та одним словом, одним жестом может убить кенаранга. Доверять и делиться замечательно, но она не готова была начинать первой.

– Есть только один способ выстроить доверие, – сказала Адер, удерживая взгляд брата и разводя руками. – Если речь идет об ил Торнье, о том, чтобы лишить его власти над военными, я должна знать, зачем ему Длинный Кулак. Тебе придется объяснить, что у него за… мания насчет Мешкента. Я ничего не могу, не могу думать о союзе, пока ты не откроешь мне правду.

– Правду, – тихо повторил Каден.

Они стояли друг перед другом на расстоянии вытянутой руки, сцепившись взглядами. Одно-единственное слово – «правда» – было для нее как клинок в руке: что-то твердое и острое между нею и почти незнакомым братом. Конечно, и у Кадена имелся невидимый клинок – своя правда против ее правды. Адер почти слышала, как они скрежещут, скребут друг о друга, будто в неподвижности шел бой, в их общем молчании звучали крики; как будто один звук мог порезать, убить.

– Если ил Торнья уничтожит Мешкента, – сказал Каден, – мы погибли.

Адер прищурилась. Слишком внезапным, слишком полным было это признание, чтобы ему поверить.

– Кто погиб?

– Все мы. – Каден кинул взгляд на Киля.

Что-то произошло между ними, какое-то бессловесное общение. А потом брат повернулся к ней и во всех подробностях объяснил, как Ран ил Торнья, полководец Адер, отец ее ребенка, намеревался уничтожить человеческий род.

– Не понимаю, – медленно проговорила Адер, когда Каден наконец замолчал. – Допустим на минуту, что младшие боги – источник наших чувств, нашей человечности. Предположим, я поверила, что они своим существованием делают нас теми, кто мы есть. Мешкент – один из них. Почему ил Торнья не думает о Кавераа, о Маате или Эйре?

– Он бы добирался и до них, будь они здесь, – ответил Киль. – К несчастью для него и к счастью для вашего рода, младшие боги не одевались в плоть со времен долгой войны против моего народа, когда пришли вам на помощь тысячи лет назад.

– И что же, убив Мешкента, он добьется своего? Неужели, избавив человечество от страдания, он вернет золотой век кшештрим?

Историк помолчал, размышляя над ее вопросом, а потом взгляд его стал так далек, что у Адер свело живот. Она повернулась к Кадену – проверяя, есть ли у того что добавить, но главное, чтобы отвернуться от Киля. И с отчаянием поймала такой же пустой взгляд брата.

– Теология, – заговорил наконец Киль, – тонкая наука.

– Опыт мне подсказывает, – фыркнула Адер, – что на тонкости ссылаются тогда, когда ни хрена не знают, что сказать.

Киль неожиданно улыбнулся:

– Мой опыт говорит о том же. – Он пожал плечами. – Мешкент и Сьена породили младших богов.

– И что из этого? – покачала головой Адер. – Ил Торнья убил моего отца, но я еще здесь. И Каден.

– И Валин, – негромко вставил Каден. – По крайней мере, я надеюсь.

– Конечно, – согласилась она, чувствуя, как загорелись щеки. – Конечно, мы все переживаем за Валина, но сейчас речь о том… В первую очередь о том, что убийство Мешкента ничуть не ограничило бы власти его потомства.

– Твоя аналогия неполна, – сказал Киль. – Горящие глаза еще не делают Малкенианов богами.

– Ты хочешь сказать, что боги умирают вместе со своими родителями?

Он покачал головой:

– Я уже говорил, вопросы теологии сложны. Мой род долго изучал богов, но наши исследования по самой своей природе были несовершенны. Во многих вопросах мы остались в полном неведении. Накопленные знания охватывают лишь часть предмета божественности. Они ненадежны.

– Потрясающе, – съязвила Адер.

Киль поднял руку, предупреждая ее возражения:

– Но одно известно точно. Боги больше нас. Не просто старше или могущественнее, они другие. – Он помолчал, словно искал слова, способные донести груз его мыслей. – Мы от мира сего. Вы и я, кшештрим и люди. Мы здесь живем, как человек живет в своем доме. Если мы умираем, мир остается. Боги – иные. Они и есть мир. Их существование неразрывно встроено в структуру реальности.

Кшештрим покачал головой и исправился:

– Они придают структуре реальность. Это и делает их богами. Возвращаясь к аналогии с домом – она весьма несовершенна, но годится, – боги – это фундамент, и пол, и окна, пропускающие свет, и стены.

Адер мучительно пыталась вникнуть в смысл его слов.

– Не слишком ли они переменчивы для стен?

Киль развел руками:

– Я же сказал, аналогия несовершенна. Реальность – не дом. Базовые основы порядка и хаоса, бытия и небытия… – Он запнулся и опять пожал плечами. – Это не просто камни.

– Суть в том, – впервые вмешался Каден, – что, если выбить фундамент, стены упадут.

Киль нахмурился:

– Я бы не сказал, что Мешкент и Сьена – фундамент. Не в том смысле, как Эйе и Пустой Бог, Пта и Астар-рен.

– Я вас поняла, – остановила их Адер. – Не важно почему, если уничтожить Мешкента и Сьену, погибнет все, что на них держится. Расшатай родителей – рухнут дети.

При этих словах ей подумалось о Санлитуне, спеленатом в колыбели в холодном замке на самой окраине империи. Не было другого выбора, как оставить его. Аннур – волчье логово. Адер не сомневалась, что не один член совета рад был бы увидеть ее сына мертвым. Ему безопаснее на севере, безопасней под опекой Ниры – и все же, что будет с ним, если убьют Адер? Долго ли сможет заботиться о нем старая атмани?

– В каком-то смысле это объяснимо, – снова заговорил Каден, оторвав ее от размышлений. – Представь, что ты утратила способность испытывать боль и удовольствия.

Она усилием воли увела мысли от того замка, от сына, который сейчас спал или капризничал, сучил ножками или плакал, и принудила себя сосредоточиться. Есть только один способ его спасти, спасти по-настоящему, – победить.

– Телесные? – спросила она.

– Телесные, умственные, душевные. Никакой боли и никакого удовольствия. – Качая головой, Каден разглядывал обугленные руины, в которые она превратила Креш, Сиа, Ган. – Что останется тебе? Почувствуешь ли ты страх, или ненависть, или любовь? Как ты их почувствуешь?

Адер тщилась вообразить такое существование, помыслить жизнь в полном отсутствии… чего? Ощущений? Нет, не то. Кшештрим чувствуют дуновение ветра, слышат звуки арфы не хуже любого человека. Речь не о способности воспринимать мир. Откажут чувства, словно из всего на свете вытечет смысл, все станет неважным, оставив уму расчлененные факты вроде блестящих жучков, редких бабочек – ярких, переливчатых, мертвых.

Адер взглянула на Киля и содрогнулась. Она и раньше знала, что кшештрим отличаются от людей – они умнее, старше, они бессмертны. Адер читала все классические труды, понимала, что люди живут больше рассудком, чем страстью. Но почему-то никогда не осознавала в полной мере, что это означает. Как это уныло. Ужасно.

– Мы стали бы как вы, – пробормотала она.

– Если бы выжили, – серьезно кивнул Киль.

– Почему бы нам не выжить?

Историк указал ей на Кадена:

– Я уже пытался объяснить твоему брату. Ваши умы устроены не так, как наши. Вами руководят любовь и ненависть, страхи и надежды. – Он в упор взглянул на Адер. – Почему ты здесь?

– Потому что мы договорились здесь встретиться.

– Не здесь, в зале карты. В Аннуре.

– Потому что кто-то должен восстановить разрушенную нами империю.

– Да? – поднял бровь историк. – А зачем?

– Затем, что на нас полагаются люди, – вспыхнула Адер. – Надеются на нас. Миллионам грозит смерть от голода, от болезней, от ургульских клинков…

– Ну и что?

– Как – что?

Киль улыбнулся – осторожно, можно сказать деликатно:

– Да. Ну и что? Вы все равно умираете. Все. Это судьба вашего рода, вы такими созданы. Какая разница, от чего умереть? И когда?

– Для меня разница есть, – отрезала Адер; она ткнула пальцем в стену, подразумевая несчетные души в городе и за его пределами. – И для них, провались ты пропадом, разница есть.

– Потому что вам больно, когда вас убивают ургулы. Вам больно умирать от серой чумы… – Он протянул руку, легко коснулся ее лба под самой линией волос. – Больно здесь.

– Да!

– Твой генерал хочет создать мир, в котором этого не будет. Он верит, что тогда вы станете подобны нам.

Адер обомлела:

– А ты? Во что веришь ты?

– Возможно, вы изменитесь, – признал он и кивнул на Кадена. – Те из вас, кто соответственно подготовлен.

– А остальные? – добивалась она. – Те, кто не обучен равнодушию?

Киль опустил взгляд на карту, мотнул головой и снова пожал плечами – человеческим жестом, но человеческих чувств за ним не стояло.

– Точно предсказать невозможно, – ответил он. – Я полагаю, ваш рассудок, не выдержав такого напряжения, исказится, даст трещину, а потом разлетится вдребезги.

15

– Ладно, – устало проговорила Гвенна, устроившись на узловатом воздушном корне и свесив ноги в теплую воду. – Теперь, когда все головорезы в сборе, может, кто-нибудь удосужится объяснить, что, во имя Хала, происходит?

Женщина, Квора, зашипела от злости:

– Мы еще не спасены. В воздухе птицы…

Гвенна оборвала ее:

– Насколько я помню, птицы не видят сквозь лесную кровлю, и люди на них тоже. С другой стороны, с птицы отлично просматриваются головы пловцов, решивших покачаться на волнах средь бела дня, так что если охота побултыхаться, кто ж мешает. – Она указала туда, где сквозь мангровые заросли пробивался яркий свет. – Плыви.

Пожалуй, не самый дипломатичный подход, однако ночь выдалась трудная. Гвенна насчитала на площади десяток кеттрал – тех, что были в черном и с птицей. Но когда она бежала по улицам, за локоть, потом за плечо и, наконец, за шиворот волоча Квору, ублюдки выныривали из переулков и спрыгивали с крыш. Гвенна убила не менее трех, Квора прикончила еще одного, но они все лезли и лезли. Задним числом это было понятно: тот, кто собирается жечь город, приводит с собой достаточно солдат.

В конечном счете их спасла ночь – Халова темнота, укрытие отступающих. И еще головоломная тропа через хребет. При свете звезд Гвенна отлично ее различала, а Квора все спотыкалась, путалась в густых зарослях по краям. Судя по крикам и проклятиям за спиной, погоне приходилось и того хуже – еще одно доказательство, что там не было настоящих кеттрал, хоть они и обзавелись где-то дымчатой сталью и сумели оседлать птиц. Они не бывали в Халовой Дыре, их не кусали сларны, они не пили мерзкую жижу сларновых яиц. Ей это давало преимущество. Невеликое, но Гвенне выбирать не приходилось.

Анник с Талалом встретили их на берегу в смутный час перед рассветом. Лич почти нес на себе юношу с разбитой головой – вторую челюсть хилого капкана Кворы. Парень был светлокожим, бритая голова – словно отражение головы Кворы. Рубашку он порвал при побеге, и когда нагнулся проблеваться, Гвенна заметила на его широких плечах татуировку – распростертые крылья кеттралов.

– Джак! – Квора, ахнув, рванулась по пляжу к шатающемуся вояке, ухватила за плечи, словно хотела удержать ладонями готовую рассыпаться песчаную фигурку. – Ты цел?

Он неуверенно кивнул и высвободился из рук Талала. Кровь заливала ему лицо, застила глаза.

– Не так страшно, как выглядит.

– Плавать умеешь? – спросила Гвенна.

Джак покосился на черные волны:

– Вообще да, но… – Он опасливо тронул пальцами мерзкую ссадину на голове, качнулся и пожал плечами. – Я… доплыву, наверное.

– «Наверное» не годится. – Гвенна махнула рукой на утес над ними: темнота темнотой, а погоня приближалась. – Если не сможешь плыть, спасайся, как знаешь.

– Оставлять его живым рискованно, – заметила Анник.

Квора развернулась к ней:

– Что ты предлагаешь?

– Или берем его с собой, – не удостоив ее взгляда, пояснила снайпер, – или убиваем. По мне, так и так можно.

Тот, кого звали Джаком, уставился на Анник, от нее повернулся к Гвенне.

– Вы кто, во имя Хала? – прошептал он.

– Никто, – ответила Гвенна (этот человек – голос или окровавленное лицо что-то ей напоминали, но ухватить воспоминание не удавалось). – Осматриваем достопримечательности. Слыхали, Крючок особенно хорош в это время года. А теперь марш в воду. Нам на север.

– Ты на него посмотри! – возмутилась Квора. – Он на ногах не стоит. Нужен другой план.

– Твои предложения? – Гвенна обвела рукой океан за их спинами и башни утесов над головами. – Обожаю планы.

Она подождала, приставив ладонь к уху.

– Погоди еще минутку, пока подоспеют наши друзья со скал. Они тоже послушают.

– Оставьте нас, если боитесь, – проговорила Квора сквозь сжатые зубы. – Мы сами о себе позаботимся.

– Еще бы, у вас все так ладно выходит!

– Гвенна… – Талал смотрел на восток. – Вообще-то, я не прочь поболтать, но…

Она кивнула и снова обратилась к Кворе:

– Слушай. Я поняла, что этот парень тебе по душе. Может, он твой брат. Может, вы сидели за одной партой. Все равно. Не знаю, ты, наверное, не заметила, но он тебя бросил. Я видела, как те гады стали стягивать сеть, а он что сделал?

Волны перекатывали по узкой полоске пляжа тысячи тысяч камешков. Западный ветер срывал брызги с гребней. Крики на утесах звучали громче – не меньше десяти мужских голосов, злобных, растерянных. Анник до половины натянула тетиву и отступила в тень, повернувшись к узкой тропке, по которой они спускались.

– Что скажешь? – спросила лучница. – Могу снять первого, кто покажется на гребне.

– Это нас выдаст, – покачала головой Гвенна. – Не стоит им подсказывать.

Она снова повернулась к Джаку, силясь припомнить, где же его видела, откуда знает.

– Ну что, засранец, – проговорила Гвенна, вздергивая бровь. – Не хочешь рассказать даме, как бросил ее на произвол судьбы?

Гвенна ждала оправданий или ярости, ждала, что он зарычит или кинется на нее. А у него лицо разом смялось. Она не сразу поняла, что блестевшие звездным отблеском полоски, протянувшиеся по засохшей на его щеках крови… слезы.

– Я не смог, – выдавил он. – Я просто… не смог.

Что-то давнее, нутряное шевельнулось в ней, и Гвенна не сразу поняла – жалость. Кем бы ни был этот убогий, он не кеттрал. Его не учили год за годом противостоять десяткам убийц. Ясно, этот Джак не напрашивался на драку со смертоносной птицей, против клинков из дымчатой стали, и не он первый остолбенел, как испуганный олененок, при виде крови.

Все это было не важно. Важно было уйти, выбраться. Гвенна всегда слыла никудышной картежницей, но сейчас пришло время блефовать, и она, набрав в грудь воздуха, объявила:

– Ты поплывешь, или я убью тебя на месте. Решай.

Джак дернулся. Она увидела сверкнувший в его глазах страх, горячий и яркий, как молния. Она бы устыдилась, только на стыд не было времени.

Гвенна потянула нож из ножен:

– Считаю до одного.

Джак вскинул руки:

– Я поплыву.

Кончилось тем, что последние сотни шагов Гвенне пришлось его тащить, грести одной рукой и ногами, крепко обхватив парня поперек туловища. Обуза, но она справилась. Перед самым рассветом они добрались до густых мангровых зарослей, протиснулись в узкие протоки под корнями. Их след теперь затерялся на милях открытого моря, а в зарослях погоне пришлось бы еще хуже.

В бытность кадетом Гвенна терпеть не могла мангровых лесов, где тесно стоящие стволы не давали проплыть, глубокая вода не позволяла пройти вброд, а ветки норовили выколоть глаз. Здесь можно было убить полдня на полмили, особенно если стараешься не шуметь. Ужасное место для учений, зато отличное для перегруппировки. Покинув пляж, они больше ни разу не слышали погони, но это еще не повод делать глупости. Куда бы ни двинулись дальше, день она собралась пересидеть под узловатыми, корявыми деревьями. Заодно хватит времени познакомиться.

Гвенна откинулась на ствол, уложила на колено обнаженный клинок и ткнула пальцем в Квору:

– Так. С чего начнем?

– Например, с того, – презрительно бросила Квора, – как вы отняли у нас самый надежный шанс прикончить ублюдков.

Гвенна вытаращила глаза.

– Да ты шутишь? – выдавила она, немного опомнившись.

– Не шучу. Это мы все устроили, мы с Джаком. Мы все продумали, и тут являетесь вы, уж не знаю, какого хрена!..

Квора задохнулась и умолкла. Гвенна оглянулась на Талала, усомнившись, не сошла ли с ума. Лич только плечами пожал. Он сидел на кривом корне в шаге от нее, придерживал за плечи Джака, которого после плавания рвало соленой водой. С каждым словом Кворы Гвенне все сильнее хотелось ее утопить.

– Тебя бы вот-вот убили, – стараясь говорить спокойно и рассудительно, напомнила она.

– Нет! – взвилась Квора. – У меня был путь отхода. Ты не понимаешь, как мы все устроили.

– А тех, кто подбирался к тебе из толпы, ты видела?

– Обоих видела, – кивнула женщина.

Гвенна повела бровью:

– Обоих? Там было пятеро.

– Хенк со своей бандой не трогался с причала.

– Ты не туда смотрела, – покачала головой Гвенна.

– Смотрела на мерзавцев, которые чуть не год гоняли нас, как собак.

– Я и говорю, не туда, – ответила Гвенна.

Джак, простонав, поднял голову.

– Ты о чем? – тихо спросил он.

Вода смыла ему кровь с лица, и Гвенна несколько мгновений всматривалась в черты, снова и снова ворочая в голове имя: Джак. Помоги Хал, кто же такой Джак? Ответ ей не давался, не давался всю ночь. Она снова повернулась к Кворе:

– Смотри сюда.

Она вскинула руку над головой, пошевелила пальцами. Квора подняла взгляд, и тогда Гвенна ткнула ее кулаком в живот, ухватила за загривок и затолкала головой под воду. Женщина забилась, заплескалась, наугад хватая то ноги Гвенны, то корни деревьев. Анник недовольно отодвинулась от брызг. Квора оказалась сильнее, чем казалось, но много ли проку от силы, когда не можешь вздохнуть? Джак, с глазами как тарелки, дернулся, однако Талал приставил ему нож к горлу.

– Не волнуйся, – сказала Гвенна, гордясь тем, что в голосе не слышалось гнева. – Все путем.

Она досчитала до пятнадцати и вытащила женщину из воды, отбросив ее на корни как раз вовремя, чтобы уклониться от рвоты. Квора хватала ртом воздух, кашляла, бранилась и готова была броситься на Гвенну, но передумала. Стиснула зубы, сдерживая ярость, сверкнула карими глазами.

– Если не научишься смотреть куда надо, – терпеливо объяснила ей Гвенна, – долго не проживешь.

Женщина снова закашлялась, выталкивая воду из легких.

– Имела я тебя!

– Ты не в моем вкусе, – отозвалась Гвенна.

Терпение у нее было на исходе. Она вспомнила Блоху и попыталась подражать его непробиваемому спокойствию:

– Мы хотим вам помочь.

– Утопив? – Квора сплюнула. – Или тыча ножом в глотку?

Гвенна посмотрела на Талала:

– Пусти его.

Лич, встретив ее взгляд, убрал нож в ножны.

– Ну вот, – вздохнула Гвенна. – Теперь поговорим как взрослые?

Квора помотала головой.

– Вы кто такие? – снова спросила она.

– Мы в недоумении, – объяснила Гвенна, – от недоумения нервничаем, а я, когда нервничаю, склонна кого-нибудь притопить. Так что лучше бы тебе первой ответить на вопросы.

Она считала, что не так уж многого требует. Но Квора не желала настраиваться на мирный лад. Похоже, она готова была снова броситься в драку – если можно назвать дракой судороги бьющегося под водой человека. Гвенна шумно выдохнула, приготовившись к следующему заходу, но Талал примирительно поднял руку и развел женщин.

– Мы пришли на подмогу, – произнес он.

– Я это и твержу, – возмутилась Гвенна. – Я ей уже сказала.

Талал кивнул ей, но смотрел только на Квору.

– Мы пришли на подмогу, – повторил он.

– Кому на подмогу? – вскинулась Квора.

– Любому, кто воюет против людей на птицах. Те, кто летает на кеттралах, уже убили несколько наших друзей. И пытались убить нас. Если вы против них, мы за вас.

Гвенна снова откинулась на мангровый ствол. Наверное, надо было с самого начала поручить переговоры Талалу. Он умел приводить людей в чувство, не окуная головой в воду. Усилием воли она расслабилась, закрыла глаза, подставив лицо пробивавшимся сквозь листву горячим лучам. Может, она и не мастерица вести беседы, зато знает, когда следует заткнуться и подождать в сторонке.

– Те люди с птицей, – говорил Талал. – Они подожгли город за то, что горожане вам помогали? Укрывали вас?

Квора нерешительно кивнула:

– В наказание. Чтобы проучить. Они обожают такие «уроки», Кент их побери.

– А кто они такие?

– Кеттрал.

Слово походило на плевок.

– Я их не узнал, а я почти десять лет учился на Островах, – нахмурился Талал.

Он обернулся к Гвенне, потом к Анник.

– Нет, – ответила на его взгляд Гвенна.

Снайперша молча мотнула головой.

– Все равно они называют себя кеттрал, – пояснила Квора. – Хотя они не лучше нас. Прихвостни Якоба Раллена.

– Раллена? – удивленно воскликнула Гвенна.

– Он теперь главный, – невесело кивнула Квора.

Глупее некуда. Якоб Раллен больше десяти лет числился старшим наставником кадетов, но никто его всерьез не принимал. Он просто занимал кресло.

– Где это он главный? – спросила Гвенна.

– В Гнезде. Он по-прежнему называет это Гнездом, а на самом деле это теперь такое частное предприятие: растят на Карше желтоцветы и на птицах переправляют на заморские рынки, продают с хорошей прибылью, а на нее покупают все, что нужно, чтобы укрепить свои позиции. Называются Гнездом, а сами просто торгуют желтоцветом.

– Раллен строит из себя командующего Гнездом, – кивнул Джак, – а на деле он просто главный сбытчик зелья.

Гвенна сплюнула в воду:

– Он же пустое место, он костра не разведет, если некому будет сложить за него хворост и зажечь спичку.

– Ну, пожег-то он достаточно, – возразила Квора. – Сами видели ночью. И не только дома жжет. Привязывает людей к столбам, обливает маслом и поджигает. Он – злобный мерзавец, и он здесь главный.

– А вы – сопротивление, – понял Талал.

Квора, поколебавшись, осторожно кивнула.

Гвенна покосилась на Джака: тот сутулил широкие плечи, но смотрел на нее и вообще казался общительнее Кворы.

– А остальные ваши где? – спросила Гвенна.

Джак открыл было рот…

– Даже не думай! – бросила Квора, мотнув головой.

– Они нас спасли, Квора, – тихо заметил Джак.

Сильный мужчина – у него были плечи и грудь хорошего пловца, а этим немало сказано на архипелаге, где каждый мог до завтрака проплыть милю-другую, – а говорил мягко, с робостью. Закрой Гвенна глаза, по голосу ей бы представился хрупкий мальчик, а не взрослый мужчина.

– План наш сорвался, – заметил Джак, – а они подоспели, спасли нас.

– Да, только откуда они подоспели? – Квора, точно судья, наставила палец на Гвенну. – Они сами назвались кеттрал.

– Когда мы покидали Острова, – угрюмо ответила Гвенна, – люди не стыдились назваться кеттрал.

– Покидали Острова зачем? – резко спросила Квора. – На какой птице? С каким заданием? Откуда нам знать, что вы не работаете на Раллена?

Гвенна опешила:

– Сидели бы мы по жопу в мангровом болоте, если б работали на твоего хрена Раллена? Если бы Раллен послал нас за вами, мы бы вас к нему и приволокли.

– Если только он не отправил вас шпионить.

Гвенна прикусила язык. Женщина страдала болезненной подозрительностью, но поживешь месяцами в подвалах и пещерах, пугаясь тени ястреба в небе, – задергаешься.

– Я там убила трех ублюдков, – напомнила она ровным голосом и оглянулась на лучницу. – А ты, Анник?

– Троих.

– Талал?

– Одного, – ответил лич. – У меня руки были заняты, его тащил.

– Семеро, – подытожила Гвенна, показывая семь пальцев в надежде, что их стопроцентная материальность ободрит женщину. – Работай мы на Раллена, убили бы семерых своих товарищей?

Квора настороженно следила за ней, ковыряла лунку большого пальца ногтем, поджимала губы. Гвенне уже казалось, что она сдастся, заговорит, но женщина, поморщившись, мотнула головой:

– Чем вы, говоришь, тут занимаетесь?

– Достопримечательности осматриваем, – мрачно напомнила Гвенна и оглянулась на Джака.

Видно было, что тот рад бы заговорить, но равняется на Квору. Было у нее искушение схватить обоих за шкирку, стукнуть пару раз лбами, утереть кровь, задать вопрос и при необходимости повторить. Она не сомневалась, что сумеет выбить ответы. Только ответы эти получились бы дерьмовые.

Гвенна протяжно, раздраженно выдохнула:

– Ладно, давайте так. Вы нас не знаете – понятно. Беспокоитесь за друзей – уважаю. Но о Раллене-то можете рассказать? Как он попал в начальство? Почему те поганцы ему повинуются?

Квора и Джак молчали. Волны тихо плескали о стволы и корни. Шуршали листья, благоухали мелкие белые цветы, тяготясь своей скорой смертью.

– Слушайте, – сказала Гвенна. – Я работаю над собой, поэтому пока что была доброй…

Она оставила фразу висеть в воздухе. И тут, к ее изумлению, в затянувшейся тишине прозвучал голос Анник.

– Эти двое мятежники, – не глядя на них, заговорила снайперша. – Раллен командует кеттрал на Островах как старший по званию, согласно уставу. Сопротивление со стороны Кворы и Джака – измена. Они предатели, как и все их сообщники.

Гвенна, не веря своим ушам, повернулась к ней. Она все утро пыталась внушить двум придуркам, что не имеет ничего общего с Якобом Ралленом, что ее крыло на их стороне, и тут Анник вздумала цитировать устав, поцелуй его Кент!

– Анник… – заговорила она.

Но тут Квора обрушилась на девушку, забыв от ярости всякий страх:

– Раллен сам к нам явился, сука несчастная! Мы знать не знали, что творится в Гнезде, пока он не объявился, талдыча о Шаэлем сплюнутом «втором шансе»!

При виде ее лица Гвенна проглотила все, что хотела сказать, и прислонилась спиной к стволу. Украдкой покосилась на Анник. Та все смотрела в океан, приложив стрелу к ненатянутой тетиве. Она больше ни слова не сказала, даже не обернулась. И не понять было, знала ли она, что делает. И все же ее слова, ее равнодушное признание Якоба Раллена главой кеттрал, вытряхнули из Кворы часть правды. Вопрос: трясти дальше или выждать?

– Второй шанс? – спросил, помедлив, Талал.

И тут Гвенна поняла – словно изнутри головы ей закатили оплеуху. Она вдруг поняла, откуда знает Джака.

– Вы с Арима. Святой Хал, вы же из отсева. – Отсюда легко протянулась цепочка выводов. – Потому и умеете драться, хоть и паршиво.

– Делаем, что можем, – тихо сказал Джак.

– Быстрый Джак, – медленно проговорил Талал, новыми глазами разглядывая этого человека. – Лейт, бывало, только о тебе и говорил. Ты… годами пятью старше его? Лейт считал тебя лучшим пилотом на Островах.

– Чтобы летать на птице, надо пройти Пробу, – скривился Джак.

– А вы отсеялись, – заключила Гвенна. – Мы, младшие, подробностей не знали, но слухи я помню: Быстрый Джак провалился. Лучший пилот кеттралов не станет кеттрал. Я поняла это так, что ты погиб.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?