Встреча с любимой из юности

Проводы Севы

Проводы Севы получились шумными. В небольшую комнату набилось десятка два заводских и детдомовских друзей. Женщины помогли накрыть стол домашними салатами и солениями, не только традиционной тушеной картошкой с мясом. Кроме «Столичной» и «Московской», для женщин мужчины выставили белое и красное болгарское вино в длинных бутылках. Галя напекла домашних пирожков, бригада из цеха сбросилась на большой торт.

Тосты в этой комнате обычно произносились за детский дом и воспитателей, за неизвестных родителей. Сегодня прибавились за успешную поездку и благоразумие Севы.

Он, уже навеселе, с рюмкой в руках, рвался произнести тост.

– Спасибо, ребята! Не отвернулись, пришли. Ближе вас у меня никого.

– Родителей не выбирают! – Галя поправила на нем галстук.

– Не было отца, и век не знал бы, – заметил парень из бригады, тоже детдомовец. – Все мы… Я, Василий, Галина, Юрка – дети войны, от кого родились, знаем?

– Вы не похожи на немцев, – не сдавался Сева.

– Ты похож? Оставим тему и выпьем лучше, – предложил Володя. – 3а наших воспитателей и учителей!

– За любимых и нелюбимых, за всех! – поддержала Галя. – За Стародубский детский дом!

Обсуждение предстоящей поездки Севы продолжилось. Кто-то из детдомовских предложил

– Плюнь и не «езди» никуда!

– Возможно, и не решился бы. Кругломордные очкарики из КГБ своими наставлениями достали. Раз так усиленно отговариваете, пугаете, решил, обязательно поеду.

– Послушайте, что пишет господин Клуге, – стараясь всех перекричать, предложил Юрий, развернув письмо. «Я обязан Лизетт жизнью, она вернула меня с того света. Знай раньше, что у меня растет сын…»

– Фашист так не напишет, – заметила Надя.

Сева предупредил, что на проводы соберутся друзья – детдомовцы, парни из бригады, все взрослые и ей будет неинтересно. Надежда, однако, пришла. Отношения с ней с самого начала тяготили Севу. Разница в возрасте, в интересах – непреодолимый барьер. Подобное испытал с Ларисой. Прекрасно знал, Надя никогда не остается одна, всегда вокруг ребята. Постоянно кто-то провожал, с кем-то ходила на танцы, позже чистосердечно все рассказывала. «Всё ли»? – сомневался он. Посещала мысль, он больше привлекает её как бригадир, дружба помогает скрывать опоздания и прогулы, получать выгодные наряды.

– Много ты видела фашистов? – поддел Юрий.

– Кто знает, может и не отец, а провокация, – предположил другой парень из бригады.

Сегодняшнему поколению не понятны, смешны подобные предположения, но всё это было! В 70-ые годы людей воспитывали: страна в кольце врагов, из-за границы жди одних провокаций.

Костя в окружении женщин, запел под гитару любимую детдомовскую песню и её подхватили. В песне рассказывалось, как пацаны росли, влюблялись и ссорились, клялись никогда не забывать родной дом. Песня знакома большинству, и её подхватили все присутствующие.

Каждый новый взрыв хохота вызывал возмущение соседки за стеной. После того, как Лариса ушла к матери, Нина не оставляла надежды спровадить Севу в общежитие и захватить комнату. Сейчас делилась с мужем.

– Не видать его комнаты, слышишь, как расшумелись! Похоже, не поедет никуда.

– Разбежался он к немцу. Наверняка, передумает. А поедет, надеешься, не вернется?

– Объявись у меня родственник за бугром, не задумываясь, сбежала бы.

Песня за стеной звучит все громче. Ребята поют Высоцкого и Окуджаву. Соседка зло стучит кулаком в стену, призывая угомониться. Муж показывает ей указательным пальцем у виска.

***

…Лена считала, все знает о муже. Ездила с ним в Стародубск на юбилейные торжества в детский дом, познакомилась с друзьями детства. Гордилась, что у мужа настоящие друзья. Когда вселились в собственную квартиру, друзья приезжали с женами и останавливались у них. Лена охотно принимала их.

Детский дом Сева вспоминал часто. Рассказывал бесконечные истории из детства, о разных проделках, на которые с друзьями был большим мастером. Вспоминал работу на Стародубском заводе. Только встречей с отцом не решился поделиться. Для Лены оставался детдомовским сиротой.

После поездки в Германию, под предлогом невозможности дальнейшей работы на старом месте, в цехе, где часто изготовляли детали для машин военного назначения, Севу перевели в другой корпус, отобрали комнату. Как детдомовца выбросить на улицу не могли, и переселили в общежитие. Друзья по-прежнему окружали и поддерживали, но Сева чувствовал себя изгоем, мучился настороженным отношением к себе начальства.

Отец, и другие доброжелатели из его окружения, оказались правы. Никому на родине не был нужен. Начали мучить сомнения, что не остался. Всё Марика! Не предала бы… Случайно на глаза попалось газетное объявление. Кировский завод в Ленинграде приглашал на работу квалифицированных станочников, обеспечивал благоустроенным общежитием. Сева рискнул, уволился и отправился в Ленинград.

Переехав в Ленинград и, устроившись в заводское общежитие, все свободное время посвящал знакомству с городом и музеям. В Дворцах культуры и клубах слушал открытые лекции, которые в те времена, читались широко. Побывал в Университете, и летом осуществил мечту детства – поступил на отделение археологии исторического факультета Университета.

Занимаясь на втором курсе вечернего отделения, и продолжая работать на Кировском заводе, познакомился с Еленой, студенткой Герценского института.

В тот день они с подругой Светланой получили стипендию и зашли полакомиться пирожными в «Север» на Невском. Там оказались за одним столиком с Севой и его однокурсником Володей. Разговорились, вместе вышли из кафе. Теплый апрельский вечер, наступавшие белые ночи располагали к продолжению знакомства. Парни представились студентами. Девчонки не поверили, пришлось объяснить, что поздно поступили учиться, после сверхсрочной службы в армии. Прогулялись по Невскому, проводили Светлану на Садовую, потом Лену, на канал Грибоедова, где жила. В субботу снова назначили встречу в «Севере».

Света застряла с курсовой работой, и не могла пойти на свидание, одна Лена не решилась. Единственной встречей знакомство и закончилось бы. Но судьбе, оказалось угодно им встретиться.

Первого мая, когда университетская колонна прошла через Дворцовую площадь, Лена дворами, через Невский, пробивалась домой. Ожидая своей очереди пройти мимо трибуны, колонна Кировского завода, в эти минуты еще стояла на Невском, и Сева, увидев её, остановил. Признался, что учится на вечернем отделении, а днем работает на Кировском заводе.

Договорились сегодня же встретиться позже, у Казанского собора. Лена пришла со Светланой, надеясь, Сева приведет Володю, с которым познакомились в кафе. А Сева пришел с букетом и один. Цветы ее тронули, редко кто из поклонников – студентов, разорялись на цветы. Спросила:

– А где ваш приятель?

– На праздники домой в Выборг уехал. Вы же не предупредили, что Света тоже придет.

Лена колебалась, как быть. Подруга нашлась, сказала, что ее ждут у сестры. Они проводили Свету до метро и, по Невскому, с потоком гуляющих, направились к Неве. В первые минуты Лена стеснялась его, Сева казался слишком серьезным, рассудительным. Но продолжить встречи, подумала, можно, парень приличный, интересный собеседник. Не похож на студентов – ухажеров и ее потянуло к нему. Говорили о последних фильмах, спектаклях в БДТ. А историю знаменитых ленинградских домов, оказалось, знает лучше неё, коренной горожанки. В это первое свидание не хотелось расставаться, но обещала родителям к двенадцати быть дома. К концу вечера, он уже не казался строгим и серьезным, как вначале. Простой и милый парень. Простились у парадного, Сева держался скромно, не полез целоваться, как другие её поклонники. В воскресенье договорились встретиться днем и пойти в ЦПКиО.

В семидесятые годы Ленинград наводнили «лимитчики», некому стало работать на заводах, строить новые жилые микрорайоны и город охотно принимал иногородних. Лена знала, их следует опасаться, они так и норовят окрутить, жениться на местной девушке с пропиской, и осесть в городе. Когда Сева признался, что приезжий, детдомовец, живет в общежитии, Лена уже по уши влюбилась. Отступить было поздно. Познакомила с родителями, Сева им понравился, озадачило лишь, что старше дочери, и был уже женат.

Родители жили в однокомнатной квартире, поселиться в общежитие к Севе тоже нельзя, и около года они снимали комнату. Позже, Севе, хорошо зарекомендовавшего себя, как передовику производства, дали комнату в заводском семейном общежитии.

Часть своих отпусков на заводе, отгулы за переработку, он вместе с университетскими учеными кафедры, посвящал археологическим экспедициям по Ленинградской области. На перспективного студента обратили внимание в Ленинградском Институте археологии АН СССР и пригласили на работу. После окончания Университета, Севу звали остаться работать на кафедре, он выбрал институт археологии.

Заводское общежитие пришлось освободить. Молодая семье опять скиталась по съемным квартирам. Бытовые неурядицы не отравляли жизнь влюбленной паре. Лена заменяла маму, была первой женщиной, которая заботилась о нем как о ребенке. С ней делился мыслями и проблемами, она с первого дня совместной жизни, искренне разделяла увлечения Севы. Ездила с ним на раскопки, вместе переживала неудачи и успехи.

В институте Сева завоевал уважение ведущих ученых, и они помогли вступить в жилищный кооператив. В те времена задача не легкая, даже, если накопил денег. Лена была тронута бескорыстием Севиных друзей, собравших им огромную, по тем временам, сумму для вступления в кооператив.

***

…События, с которых начались перемены в жизни, медленно воскресали в памяти, когда Лена потребовала объяснить, кто такая Марика. В начале совместной жизни, умолчал о немецкой одиссее, позже повода не находилось. Да и нужно ли жене знать, что родился от немецкого оккупанта? Неожиданное письмо Марики застало врасплох. Время стирает память, но не у него. Счастливые дни их короткого романа не забылись, хотя лет прошло немало. Он счастлив с Леной, души не чает во внуке Никите, сыне Василии и жены его Людмиле, а Марика изредка продолжает сниться.

Их короткая любовь – основная причина, почему за годы совместной жизни, Сева не решился рассказать жене о своих приключениях в семидесятом году. Что отец немец, мог бы, наверное, признаться. Опустить встречи с Марикой – вспоминать нечего, жена замучает расспросами, и невольно проговоришься. А рассказать – лишиться части своего прошлого, принадлежащего только ему и никому больше, – оправдывал он себя.

– Пришло приглашение, а они еще решали, пускать – не пускать, – возмутилась Лена, когда Сева рассказал о событиях, предшествующих поездке.

Рассказал не все. Не помянул Надю, как в дальнейшем опустит многое, связанное с женщинами.

– Знала бы, сколько анкет, характеристик и рекомендаций пришлось заполнять, переписывать, согласовывать. Время, какое было!

Москва, отъезд

…Заграница для Севы началась с Киевского вокзала в Москве. Едва он с добровольным экскурсоводом по столице, оказался на перроне, их окружила толпа иностранных корреспондентов. До этой минуты Сева не встречал ни одного иностранца. Засверкали вспышки, к Севе потянулись микрофоны, посыпались вопросы. Спрашивали, как узнал адрес отца, простил ли мать, трудно было получить разрешение на поездку, намерен ли остаться у отца или вернется. Сева едва успевал отвечать. С благодарностью подумал о Сереге, молодом парне, вызвавшемся проводить его. Он предугадал вопросы, с которыми лезли настырные корреспонденты.

Сергей, представился «журналистом из Сибири, приглашенным работать в Москву». Не имея пока постоянного жилья, оказался соседом Севы по двухместному гостиничному номеру. Новый знакомый держался по-дружески просто, вызвался стать гидом по столице, сводил на Красную площадь, в магазин «Дружба» на улице Горького, где приобрели русско-немецкий разговорник. Делился опытом своих поездок за границу, и давал советы, как держаться там, отвечать на вопросы журналистов, которые наверняка будут их задавать, смеялся, рассказывал анекдоты. Сева не сразу догадался, где работает «журналист», со слишком настойчивыми советам на все случаи жизни за границей.

Избавиться от Сергея и назойливых журналистов, помог попутчик по вагону, поторопивший Севу войти. Перед дверьми уже скопилась очередь. В вагоне он спросил, чем Сева вызвал интерес у толпы иностранных корреспондентов. Сева пожал плечами и ничего не ответил. Позже они познакомились, и Сева объяснил. Попутчиком оказался советский журналист Евгений Бутузов, возвращающийся из отпуска на работу в Германию.

– Откуда они всё знают про меня? – в свою очередь спросил его Сева.

– Едешь в Германию, журналисты, в большинстве, немецкие. Естественно, знают твою историю. Сенсационный материал. Жаль, мне нельзя использовать наше знакомство. История тянет на голливудскую мелодраму.

Много позже, возвратившись в Стародубск, когда заводское радио и многотиражка отменили интервью с ним о ФРГ, Сева вспомнил горестное замечание своего попутчика «Жаль, мне нельзя воспользоваться». В Германии его история вызвала широкий интерес, у женщин слёзы. Читателям страны победившего социализма, советские идеологи посчитали не этичным знать подобные факты из истории Второй Мировой войны.

Остались позади хлопоты и переживания, связанные с отъездом. Второй день из окна международного экспресса Сева смотрел на чужую землю. Зеленые ухоженные поля, маленькие чистенькие городки, с обязательными островерхими костелом или кирхой. С интересом разглядывал настоящую Европу, совсем не похожую на ту, что показывали по телевизору в «Клубе кинопутешествий». Большую часть времени размышлял о последних событиях, нарушившихся сложившийся уклад жизни, представлял встречу с человеком, волей судьбы оказавшимся отцом, размышлял, как больше разузнать о матери.

…Шли последние часы путешествия, когда из соседнего купе пришел прощаться попутчик Евгений Бутузов. Заметив в руках Севы закрытый разговорник, спросил, много ли выражений выучил.

– Не… Не запоминается, – признался Сева новому знакомому. В Стародубске он успел купить карманный русско-немецкий двойной словарик, в Москве – разговорник. Всю дорогу вспоминал слова и выражения, которым когда-то учили в школе, пытался запомнить новые, но в голову ничего не лезло. Из школьного курса помнил совсем немного. В вечерней школе и в институте к изучению языка относились формально.

– Выучить тысячу слов, чтобы понимать элементарное, не сложно.

– Не пропаду, – самоуверенно ответил Сева. – Полтысячи знаю, с грамматикой, правда, сложнее. Надеюсь, поймем друг друга.

– Ну-ну! – Всю дорогу Бутузов опекал Севу. Знакомил с обычаями немцев, учил словам, дал свою визитную карточку с боннским адресом, и пригласил заходить без церемоний в любую минуту. Поезд тем временем вошел в Кельн. За окнами показались старые готические здания и современные небоскребы, виденные лишь в кино, эмблемы известных фирм, реклама. Проплыл позеленевший от времени бронзовый всадник. Промелькнули фермы моста, и поезд сбавил ход. По фотографии в разговорнике, Сева узнал громаду Кельнского собора. Вскоре собор и дома с рекламами остались позади, поезд медленно вполз под крышу вокзала.

Встреча с отцом

До последней минуты Сева размышлял как вести себя, встретившись с г-ном Клуге, и, действительно ли он отец. Поезд остановился, сердце учащенно забилось. Первым из вагона вышел Бутузов и сразу попал в объятия женщин. Встречающих на перроне немного. Сева не увидел никого, кто мог быть господином Клуге. Но вот, к вагону подошли немолодой высокий стройный мужчина с молодой женщиной в джинсовом костюме, с короткой стрижкой, какие делали девчонкам в детдоме, опасаясь вшей, и остановились в ожидании выхода остальных пассажиров. За ними устремилась толпа корреспондентов с фото и телекамерами. К встречающей паре их не подпускали четверо полицейских. Сердце подсказало: мужчина в строгом сером костюме и есть отец – господин фон Клуге.

Ему около шестидесяти, энергичен, по-юношески подтянут, быстр в движениях.

– Василёв – окликнул он Севу и, не дождавшись ответа, заключил в объятия, прослезился.

– Guten Morgen, Herr Kluge! Ich bin Wsewolod Vasiljew oder Sewa. Sind Sie sicher, dass ich Ihr Sohn bin? (Доброе утро г-н Клуге. Я Всеволод Васильев. Вы уверены, я ваш сын?) – старательно проговорил Сева, выученные по разговорнику фразы. Молодая женщина рядом с отцом, оказалась переводчицей.

– Амалия – представилась она и сказала, что г-н Клуге на сто процентов уверен, ты его сын. – Московские корреспонденты нашли и прислали твою детскую карточку. Мать г-на Клуге признала сходство с сыном в детстве.

Тем временем толпа корреспондентов, прорвала полицейскую преграду, кино и телеоператоры принялась фотографировать, снимать г-на Клуге с Севой, тянули микрофоны.

Сева старался соблюсти подобающее моменту выражение лица. Лощеный аристократ никак не походил на сложившийся в воображении образ отца. Объявись отцом Егор Иванович, Сева без оглядки бросился бы на шею. Однако, продолжая рассматривать незнакомца, объявившегося отца, делал приятные открытия. Добрая улыбка г-на Клуге, располагающая внешность все больше импонировали ему. Господин фон Клуге, тоже разглядывал Севу, улыбался и вытирал слезы. В эту минуту Сева понял мать. Что она видела в своей, оторванной от мира, глухой деревне? Отец так прекрасно выглядит сегодня, а десятилетия назад? Вполне могла полюбить.

– Ich bin froh, sich mit dir zu treffen (Рад вас видеть). Закончил признанием: Es war alles, was ich Deutsch sagen kann. (Больше по-немецки не знаю).

Г-н Клуге и переводчица рассмеялись. Отец обнял Севу и прижал к себе, махнул полицейским, чтобы не сдерживали корреспондентов, и они вмиг окружили их. Засверкали вспышками блицы, посыпали вопросами, тянули микрофоны г-ну Клуге и Севе. Г-н Клуге долго отвечал на каждый вопрос, а Сева произносил всего одну фразу, подсказанную в поезде советским журналистом: Entschuldigen Sie bitte, ich waehrend habe nichts zu sagen. (Мне нечего пока сказать). Кто-то из корреспондентов спросил по-русски:

– Счастлив, что нашел отца?

– Да, конечно!

– Тебя не хотели выпускать из России?

– Меня никто не держал.

Амалия переводила патрону ответы Севы. Посчитав, что достаточно времени уделили прессе, г-н Клуге взял сына под руку, и, сопровождаемые корреспондентами, они покинули вокзал, вышли на привокзальную площадь, где их ждал длинный черный «Мерседес». Переводчица села рядом с шофером, Сева с отцом заняли заднее сидение, и машина резко рванула с места. Мимо стремительно понеслись площади и старинные здания, уютные скверики. Машина ныряла в туннель, снова вырывалась на широкое шоссе.

Перед приездом Севы, г-н фон Клуге целый месяц занимался с Амалией русским языком, освежил скудные былые знания и сейчас, несмотря на присутствие переводчицы, не выпускал из рук разговорника.

– Бригадир на заводе, – повторил он. – Кто есть бригадир?

– Der Brigadier. Der Vorgesetzte des mittleren Nivea us. Der kleine Vorgesetzte über den Arbeitern im Betrieb. Не высокого ранга начальник над группой рабочих, – перевела Амалия.

– У меня двадцать пять человек в подчинении. Токари, фрезеровщики. Организую им работу, – гордо прибавил Сева.

Амалия перевела, г-н Клуге согласно закивал и что-то сказал Амалии.

– Г-н Клуге пояснил, у него на заводах тоже имеются токари и фрезеровщики.

Сева удивился. Не мог представить этого элегантного господина в своем цехе, с постоянным смрадом, копотью и чумазыми работягами. На других заводах не бывал.

– Спросите, кем отец работает на заводе?

Амалия улыбнулась и ответила сама.

– Господин Курт фон Клуге член Совета директоров фармацевтического концерна «Клуге & Мейер». Под его правлением два десятка заводов в разных городах Германии и в других странах. Тысячи рабочих.

«Ого! – подумал Сева, – Выходит, он капиталист. Неужели, правда, отец?». Директора своего завода Сева видел лишь издали, на праздниках и митингах, а тут директор рядом с ним, в одной машине. Да какой директор! На память неожиданно пришел детский стих «Владелец заводов, газет, пароходов… Чудеса, да и только! Расскажу дома друзьям – не поверят».

В мечтах отец представлялся молодым бравым сержантом в гимнастерке с орденами, напоминал Василия Теркина с картины Нестерова «На привале». С годами отец виделся добрым старичком – пенсионером в очках и всё еще в линялой гимнастерке, как дядя Ваня – первый наставник на заводе. Но, ни как, ни моложавым светским мужчиной непонятного возраста.

Остались позади городские кварталы, и машина вырвалась на автобан Кельн – Бонн, водитель прибавил скорость. Несколько минут быстрой езды, и снова пришлось сбросить скорость, машина неслась уже по улицам Бонна.

Свернули на тихую улочку, спускающуюся к Рейну, и остановились перед кованными металлическими воротами. Вышел шофер, нажал кнопку электронного устройства и ворота открылись. Машина понеслась по широкой аллее парка с мостками и клумбами, за деревьями мелькнула голубая гладь бассейна. Закончилась аллея двухэтажным зданием с колоннами, у него и остановились.

Встречать гостя на крыльцо вышла старая фрау фон Клуге в сопровождении домоуправляющего и прислуги. Отец представил Севу. Фрау протянула руку то ли для поцелуя, то ли пожатия. Сева смущенно пожал ее. Фрау фон Клуге неловко его обняла и спросила, как доехал.

– Ich frohe Mich, Sie zu sehen. (Рад вас видеть).

– Добро пожаловать в дом папА, – медленно выговорил г-н Клуге, заранее выученную фразу.

С помощью Амалии Сева еще раз поблагодарил г – на Клуге и его мать, повторил, что доехал хорошо, всем доволен. Старая фрау, за ней остальные вошли в дом.

Внутри дом оказался просторнее, чем смотрелся снаружи. Отец с Амалией и домоуправляющим привели Севу в подготовленные для него апартаменты. «Прямо гостиничный люкс» – подумал он, вспомнив, как однажды ездил с заводской баскетбольной командой на соревнование в областной центр, и там, их шестерых, поселили в похожий по размерам трехкомнатный гостиничный люкс. Здесь все предназначалось ему одному. «Живут же, люди»! – подумал Сева. Огромная гостиная с телевизором и музыкальным центром, массивные кресла, стол большой и стол для газет и журналов, лимонное дерево с плодами, какие-то огромные, вечно цветущие растения под потолок в изящных ящиках, книжная полка с десятком русских книг.

– Сон не будет – читать надо. – Сказал по-русски г-н Клуге, заметив удивленный взгляд сына на русские книги.

Амалия помогла разобраться, как включать телевизор и радиоприемник, пользоваться музыкальным центром, ставить грампластинки и аудиокассеты.

– Здесь много русских пластинок, – объяснила. – Г-н Клуге выписывал со всей Европы.

Заглянули в спальню, где тоже имелись телевизор и магнитофон, открыли дверь в ванную комнату с большой ванной с бронзовыми кранами в середине, а не в торце, к которым привык дома. Целая квартира! Да что там квартира – именно апартаменты, как назвала переводчица. У его друзей Гали с Юрой, трехкомнатная квартира в знаменитом доме – сталинке, предел мечты горожан, в три раза меньше, определил Сева. Отец предложил отдохнуть с дороги, принять ванну и переодеться. Амалия открыла шкаф, показала приготовленный ему гардероб одежды, заверила, что все подобрано по фигуре, должно подойти.

Г-н Клуге посмотрел на часы, и напомнил, в семь зайдет Амалия и поведет на обед.

Переводчица с отцом вышли, а Сева поторопился в туалет и ванную. Кругом все сверкало зеркалами и золотом бронзы, белоснежная ванная так и манила. Дома больше пользовался душем, ванна всегда требовала предварительной капитальной чистки, он и соседи практически ею не пользовались. Нина стирала в ней белье, мыла половую тряпку. Сева разделся и с наслаждением лег в ванну. Сгибать колени не пришлось, размеры позволяли вытянуть ноги, и еще осталось место. После долгой дороги, неудобного вагонного умывальника, приятно было понежиться в теплой воде. Рядом на полочке красовалась батарея разноцветных флаконов и баночек. Сева по очереди открывал их, вдыхал потрясающие ароматы, один приятнее другого, намылил шампунем голову. Когда собрался вылезать, попался флакон с пеной для ванны, напомнивший подобное гэдээровское средство «Бадусан», каким пользовалась жена. Использовать решил в следующий раз.

Вытерся полотенцем, размером с простыню, высушил волосы, и решился примерить приготовленные ему джинсы и джинсовую куртку. Все оказалось впору, словно снимали мерки. «Интересно, как узнали мои размеры»? Позже Амалия объяснила. Отец через московских друзей узнавал его размеры.

Покрасовавшись перед зеркалом в джинсовом костюме, он переоделся во все свое. С собой взял всё лучшее, что имел, кое – что купил перед отъездом. Воспользоваться предложенной одеждой, едва приехал, посчитал неприличным. Не из тундры, достаточно зарабатывал, чтобы нормально одеваться. Джинсового костюма – заветной мечты стародубской молодежи, пока не имел, но вполне обходился. В магазинах джинсы не продавались, приобрести подделку – самопал на рынке не хотел.

До семи оставалось время, и Сева еще раз обошел «апартаменты», в которых предстояло жить, включил телевизор. Очень понравился пульт дистанционного переключения программ, а их – не пересчитаешь. Такое устройство видел в кино, в Стародубске подобной новинки еще ни у кого не имелось, и программ всего две.

Первые проблемы возникли в столовой. Испугала сервировка стола. Выросший в послевоенное время, в обеденном этикете Сева не был силен. Да и слова «этикет» не слышал, пока не покинул детский дом. Как пользоваться многочисленными приборами не знал, держался неуверенно, чувствовал на себе постоянные взгляды. Многое, выставленное на столе, хотелось попробовать, а приходилось отказываться. Исподтишка наблюдал, какими ножами – вилками пользуются отец и Амалия.

После обеда все вышли в смежную комнату – гостиную курить. Сюда же официанты или лакеи принесли соки и кофе.

Познакомить сына с домом, отец взялся сам и не выпускал из рук разговорника. Амалия безмолвной тенью двигалась следом. Прошли через анфиладу комнат и коридоров. Остановились в бильярдном зале – огромной комнате со столом в центре. «Нам бы такой стол в общежитие», – позавидовал Сева. В Стародубске играть на бильярде Севе не доводилось.

– У нас в Доме культуры и в профилактории имеются бильярдные столы. Подойти к ним новичку невозможно. Вокруг стола постоянно толпа, играют на деньги и пиво. Мне даже попробовать ни разу не позволили, – объяснил Сева через Амалию. Отец пообещал научить Севу.

– Стол в твоем распоряжении. Уверен, быстро научишься, – помогла боссу переводчица.

Отец показал, как держать кий, загонять шар в лузу. Амалия не понимала тонкостей игры, и Сева не столько слушал её, сколько действовал по наитию. Отец подыгрывал, старался разбивать шары, чтобы они выстраивались в удобную для сына комбинацию. Игра в спокойной обстановке, никто не стоял за спиной, не торопил, способствовали первым успехам Севы.

Следующее удивление Сева испытал в зимнем саду. Поразили экзотические растения, настоящие лимоны на ветках, пальмы, хоть и без фиников. В вольерах заливались незнакомые птицы в ярком оперении.

Переводчица Амалия произвела на Севу впечатление, еще на перроне вокзала. С каждой минутой нравилась всё больше. Поразила добросердечным отношением, манерой общения, словно они старые друзья. Сева решился рассказать о затруднениях за столом. Амалия не удивилась просьбе, и взялась просветить. За ужином незаметно подсказывала, какими приборами и бокалами пользоваться, как что есть. Её уроки помогли уже через несколько дней чувствовать себя не так скованно, как впервые оказавшись за столом в доме отца.

Обилие впечатлений и встреч в первый день, сморили Севу. Отец увидел, сын устал. Вместе с Амалией проводил его в спальню. На прощание ласково потрепал по щеке, поцеловал в лоб.

– Спать, спать, – произнес по-русски.

– Гуте нахт! – ответил Сева.

– Данке. Гуте нахт.

После ухода отца с Амалией, в дверь постучала и вошла горничная Марта. Разобрала постель, принялась объяснять назначение кнопок на стене, рядом с кроватью. Сева ничего не понял и раскрыл разговорник, нашел раздел «гостиница», показал Марте. Вместе кое-как разобрались с кнопками и выключателями.

Горничная молода, стройна, темное платье, с белым передничком, очень коротко и высоко обнажало длинные ноги. Почувствовав его пристальный взгляд, она улыбнулась, Севе показалось, даже подмигнула. Её призывная улыбка смутила. Знаками спросила разрешения уйти и Сева облегченно кивнул. Переполненный событиями и впечатлениями, он утомился и сразу же заснул.

Сколько проспал, Сева не понял. Проснулся от настойчивого прикосновения, кто-то держал за руку. С трудом открыл глаза и не сразу врубился. В неярком свете, пробивавшемся сквозь ветви деревьев за окном, узнал горничную. Она была в легком халатике, и шептала: Сэва, Сэва. Заметив, что Сева, наконец, проснулся и смотрит на неё, неожиданно распахнула халат, подняла и раздвинула руки, открыв неприкрытое тело, зазывные полушария грудей. Продолжая улыбаться, что-то быстро затараторила.

Спросонья Сева не сразу понял, обнаженная девушка не снится. Произвольно закивал головой. Марта приняла кивки за приглашение, спросила еще что-то. Сева, не понимая, не отвечал, а она скинула на пол халат, забралась к нему в постель, до подбородка натянула на обоих одеяло. Сон отступил окончательно.

Сева растерялся… Известно, женщину необходимо приласкать, сказать приятные слова, уговорить, подготовить, а, чтобы сама предложила себя… Неужели не сон продолжается? Ларису каждый раз приходилось уговаривать. Неожиданно вспомнилась почти похожая ситуация с Надей. В ту ночь она впервые осталась у него, когда остальные участники застолья разошлись. С ней понятно – пьяна, давно симпатизировали друг другу.

А Марта… Личная инициатива испробовать русского мужика, или часть хозяйской программы приема? Девчонка красива, фигура класс… Пока Сева размышлял над неожиданным поведением горничной, рука Марты оказалась у него между ног. «Не каменный устоять… А она явно желает, чтобы трахнул. Необходимо заговорить, сказать что-то. Ни одного слова к ситуации, не знаю. Не доставать же разговорник! Отдамся её инициативе. Пусть пойдет, как пойдет, доверюсь ей».