В поисках спокойствия. Женщины, которые слишком много беспокоятся. Успокойте свой встревоженный ум: Как осознанность и сострадание могут избавить вас от тревоги, страха и паники

Но мы всегда видим только части целого. Мы говорим, что будем друзьями или что будем врагами, как будто посередине ничего быть не может. Мы не осознаём, что только посередине, между одним и другим, мы и можем быть на самом деле. Мы либо говорим, что верим, либо – что не верим; мы либо уважаем, либо не уважаем – из двух вариантов мы выбираем один. Но тот, кто выбирает один из вариантов, оставляет открытым другой. Перспективы будут меняться подобно маятнику часов, что качается из стороны в сторону. Но помните: он всё время в движении. Он качается в одну сторону лишь для того, чтобы затем вернуться в другую. Качаясь в одну сторону, он уже начал движение в противоположную. Скорость его движения влево, сама эта инерция, направит его обратно вправо.

Поэтому те, кто хорошо знает жизнь, смеются, когда люди называют себя их друзьями или когда люди называют себя их врагами. Те, кто понял жизнь, смеются, когда люди припадают к их стопам или когда кидают в них туфли.

Это всего лишь человеческий маятник, он качается без какого-либо смысла. Но вот что забавно: хоть человек и находится в движении, как маятник, он не осознаёт, что делает, – он просто качается из стороны в сторону.

Если сознание сфокусировано и нацелено, если в нем есть единство и гармония, значит это состояние намерения. Кто находится в этом состоянии, тот может войти во внутренний храм. Если вы понимаете намерение правильно, тогда это тот самый ключ, что откроет замок чакры, которую я называю Сахасрара. Но у нас нет ключа от намерения и, к сожалению, у нас также нет ключа от двери, ведущей к намерению.

Я слышал такую историю…

В одной очень старой благородной семье семилетнему мальчику предстояло покинуть дом и отправиться учиться. Отец сказал ему:

– В нашей семье из тех, кто отправлялся в школу, никто не возвращался домой, не окончив обучения. И у нас принято так: даже когда мы провожаем маленького ребенка, он не должен оглядываться назад. Мы против того, чтобы человек оглядывался назад ^[28] . Мой отец, отправляя меня учиться, сказал: «Ты не должен плакать. Если у тебя на глазах выступят слезы, этот дом больше никогда не будет для тебя родным, ты не сможешь вернуться. Мы не пускаем к нам в дом тех, кто плачет».

– То же самое я скажу тебе, – продолжил отец. – Завтра в четыре часа утра ты покинешь дом. Слуга посадит тебя на лошадь и поедет вместе с тобой. В полутора километрах отсюда дорога сворачивает. До этого момента наш дом еще будет видно, но ты не оборачивайся. Мы будем стоять на крыльце и проверим, оглянулся ты или нет. Потому что человеку, который оглядывается назад, доверять нельзя. Ни в коем случае не оглядывайся.

Ребенку было всего семь лет. Он очень сильно нервничал. Ночью мать утешала его:

– Не волнуйся, так было всегда. Я слышала, что однажды человек оглянулся назад, и тогда дом перестал быть для него родным. Не оглядывайся.

Мальчик всю ночь не мог уснуть. Он думал о том, что не сможет обернуться и увидеть маму с папой, не сможет увидеть свой дом, не сможет заплакать или оглянуться назад. Какое испытание для семилетнего ребенка!

Мы бы сказали, что эти люди были жестокими и бессердечными. Мы на их месте побаловали бы мальчика, дали бы ему шоколадку. Мы бы показали ему свою любовь, поплакали бы сами и позволили бы плакать ему. Но это не любовь, это то, что разрушает в личности ребенка намерение. Сегодня все люди на свете так считают. Все думают, что вокруг ребенка надо плясать, что надо стать бо́льшим ребенком, чем он сам. Но у таких детей внутри никогда не сможет развиться необходимая решительность. Их душа не обретет стержня.

В четыре часа, когда дул легкий утренний ветерок, мальчик покинул дом. Его родители не вышли на порог его проводить – какие жестокие, бессердечные люди! Слуга усадил мальчика на лошадь и сказал:

– Не оглядывайся назад, сынок. Тебе нельзя оглядываться. Теперь ты уже не маленький ребенок, на тебя возлагают большие надежды. А чего можно ожидать от человека, который оглядывается назад? Отец сейчас стоит на пороге и смотрит на тебя. Как он будет счастлив, если его сын до поворота дороги ни разу не обернется!

Вы только представьте, в каком состоянии находился этот мальчик. Как ему хотелось обернуться и увидеть свой дом.

Маленький, хрупкий семилетний ребенок! Но он доехал до поворота и ни разу не оглянулся. Позже этот мальчик напишет, что, когда он проехал полтора километра, не обернувшись, на него накатила странная волна счастья.

Рано утром он подъехал к школе. Один из монахов, его будущий учитель, встретил его у двери и сказал, что они берут не каждого: есть правила поступления в школу.

– Сядь возле двери и закрой глаза, – сказал он. – Пока я не вернусь и не позову тебя, ты не должен ни вставать, ни даже открывать глаза. Если же ты до этого момента откроешь глаза, войдешь в школу или посмотришь вокруг, тебя посадят на лошадь и отправят обратно домой. Слуга ждет тебя за оградой. И помни: в твоей семье еще ни одного ребенка не отправляли назад. Это твое испытание, которое нужно пройти для поступления в школу.

Мальчик остался сидеть у двери. Никто не сказал ему: «Сынок, твоя мама сейчас, наверное, грустит. Но мы будем о тебе заботиться». Никто его ни о чем не спросил. Его вещи лежали рядом с ним, а за оградой стояла привязанная лошадь и ждал слуга. Ребенка, которому всего семь лет, заставили сидеть у двери с закрытыми глазами. Эти учителя, видимо, тоже были жестокими и бессердечными. Но людям, которые обрели знание, известно, что ни в ком нет столько доброты и сострадания, сколько в этих родителях и учителях.

Мальчик продолжал сидеть. В школу стали приходить другие дети. Кто-то пинал его, кто-то дразнил, кто-то кидал в него камешки – дети есть дети. Но он должен был сидеть с закрытыми глазами, что бы ни случилось. Иначе, если бы он не выдержал, его бы отправили домой. Как бы он потом смотрел отцу в глаза? В его семье еще никто не возвращался домой таким образом.

Солнце поднималось всё выше, вокруг жужжали мухи, дети пинались и бросались камешками. А маленький мальчик продолжал сидеть с закрытыми глазами. Есть и пить хотелось всё сильнее, но он не мог ни открыть глаза, ни встать с места.

Наступил полдень, солнце было прямо над головой. К мальчику никто не подходил, никто с ним не разговаривал. Он продолжал сидеть с закрытыми глазами, ни разу их не открыв и не вставая.

Наступил вечер, солнце начало садиться. Мальчика мучил голод. Наконец монах вернулся, а с ним еще десять-пятнадцать других монахов. Он поднял мальчика и сказал:

– Ты прошел испытание. В тебе есть намерение. Теперь с тобой можно работать. Можешь войти в школу.

Когда мальчик вырос и стал взрослым, он написал: «Сегодня, вспоминая прошлое, я понимаю: те, кто тогда казался мне бессердечным, на самом деле были полны сострадания».

Наше сострадание – очень странная вещь. Оно всё искажает, всё лишает сил. Имеем ли мы дело с другими людьми или с самими собой, мы одинаково расслаблены и мягки. Так намерение не разовьется. Чтобы развить намерение, нужно что-то предпринимать – чем-то рисковать, принимать решения – и не останавливаться, не делать пауз. Только под таким давлением намерение сможет зародиться.

Вот я прошу вас медитировать. Но даже пятнадцать минут медитации – это так трудно, что мне приходится прекращать ее через десять. Не думайте, что вы сидели и медитировали пятнадцать минут. Видя ваше состояние, я понимаю, что больше десяти минут вы не выдержите. А сколько раз за пятнадцать минут вы открыли глаза? Вы хоть сами это осознаёте? Разве так может зародиться намерение? Вы даже пятнадцать минут не можете спокойно посидеть с закрытыми глазами. Бывает ли более жалкое, более немощное состояние?

Как трудно стало сидеть пятнадцать минут с закрытыми глазами! Вам хочется посмотреть на соседа, узнать, что с ним. А что там у вас за спиной? Кто-то тяжело дышит – что с ним? Вас заботит, что происходит со всеми вокруг, но совершенно не беспокоит, что вы не можете посидеть с закрытыми глазами даже пятнадцать минут. Вас не беспокоит, что происходит с вами, вас это совсем не тревожит. Вас не тревожит, что в вас больше нет никакого намерения.

Однажды в Помпеях произошло извержение вулкана, и весь город был охвачен огнем. На перекрестке стоял солдат, он нес ночное дежурство. Его смена заканчивалась только в шесть часов утра, тогда на его пост должен был заступить другой солдат.

Извержение началось в два часа ночи. В городе царит хаос, жители в ужасе. Всюду огонь, весь город объят пламенем, люди бегут кто куда.

– А ты чего тут стоишь? – спрашивают солдата.

– Моя смена заканчивается в шесть утра, – отвечает он. – Как же я могу уйти раньше?

– Да ты спятил! Какая еще смена? Ты же погибнешь! Шесть утра не наступит, весь город в огне!

– Может быть, – отвечает солдат. – Но мне представилась прекрасная возможность. Я узнаю, настоящий я солдат или нет. Как же я могу уйти раньше шести часов? Если я доживу до этого времени, то покину пост. Если же нет – на всё воля богов, тут уж я не виноват.

Говорят, что солдат так и умер, сгорев на посту! Все жители Помпей сбежали, но никому из них памятник не поставили. А памятник солдату стоит на том месте, где он погиб. В городе оказался только один человек, которого можно назвать Человеком с большой буквы. У него была внутренняя сила, у него был разум, способный выдержать что угодно.

Ну, а что же мы? Забудьте о Помпеях – мы откроем глаза, даже если кто-то рядом зажжет сигарету. Мы откроем глаза, даже если кто-то рядом закашляет. Разве это личность? В какой храм мы сможем войти с такими личностными качествами? Ни в какой. Нас ничто не останавливает, кроме нас самих. Всё, что нужно, – это лишь немного решимости, немного силы, немного смелости, немного усилий. Тогда это будет возможно.

Каждый день ко мне подходят люди и говорят, что медитировали целый день, но ничего не произошло. Какие странные, чудны́е люди! Какие удивительные вещи они говорят! Они думают, что, помедитировав всего один день, оказали Богу такую услугу, что теперь он им должен. Ничего еще не произошло, они ничего не увидели, не встретились с бесконечностью. Ничего не произошло, хоть они сидели пятнадцать минут с закрытыми глазами – и за это время, наверное, открыли их раз пятнадцать! В нашей личности нет ничего, что можно определить как «зов», «внутренний голос», – этого просто нет. А пока этого нет, никакое продвижение по пути дхармы^[29] невозможно. Вот почему я говорю, что намерение – это первый и главный ключ.

Второй момент: что такое намерение? Не так важно понимать, что под этим имеется в виду, важнее проводить с намерением небольшие эксперименты. Чем больше вы будете это практиковать, тем сильнее оно разовьется – иначе никак. Начинать нужно прямо сегодня, прямо сейчас; если ждать до завтра, оно опять-таки не разовьется. Поэтому вот второй ключ: не важно, есть у вас намерение или нет, начинайте экспериментировать в этом направлении. Оно будет понемногу расти и обязательно вырастет.

Человек стоит на берегу реки и говорит:

– Я хочу научиться плавать.

– Хорошо, – отвечает тренер, – залезай в воду.

– Я не залезу в воду, пока не научусь плавать, – говорит человек. – К чему подвергать себя опасности? Вот научусь плавать, тогда и залезу в воду, но не раньше.

Такого человека очень трудно научить плавать. Чтобы научиться, ему придется залезть в воду, и первый раз ему придется это сделать, не умея плавать. Навык сформируется только в том случае, если он залезет в воду. Умение плавать – это не какой-то дар свыше. Этому можно научиться только в процессе. Это конечный результат плесканий и барахтанья, он придет только после того, как мы начнем двигать в воде руками и ногами.

Люди говорят, что им нужна медитация, что им нужно наивысшее спокойствие. Как это получить? Может быть, это где-то лежит – пришел, взял, и готово? Нет, это нигде не лежит, это результат ваших полных и абсолютных усилий. Это ваше собственное творение: будете пытаться – получите. Если вы сегодня немного подвигаете в воде руками и ногами, завтра будет заметен прогресс. Послезавтра прогресс станет еще заметнее, и однажды настанет день, когда вы осознаете, что перестали барахтаться и поплыли.

Что значит плыть? Это то же самое, что барахтаться, двигать руками и ногами, но только с бо́льшим умением и координацией. В первый день, когда человека бросают в воду, он тоже просто барахтается. От плавания это отличается тем, что движения рук и ног не скоординированы, но после ежедневных тренировок координация появляется.

Сегодня, когда вы сядете медитировать, ваше намерение будет нескоординированным. Завтра оно станет чуть лучше. Послезавтра прогресс продолжится. А куда спешить? Почему все обязательно должно случиться сегодня? Каких-то жизненных мелочей мы готовы ждать годами.

Первый момент: намерение.

Второй момент: намерение появится не благодаря пониманию, а благодаря усилиям, тренировке.

И третий момент: самое главное при развитии намерения – это уметь ждать. Одного вашего желания здесь недостаточно, нужно запастись терпением и спокойствием.

Чем больше у вас будет терпения, тем скорее это произойдет. А чем более нетерпеливы вы будете, тем труднее вам придется. Нетерпение – признак того, что намерение не развивается.

Нетерпеливость – признак того, что намерение не разовьется никогда, поскольку на нетерпеливой почве ничего вырастить нельзя.

Я слышал одну историю…

Два корейских монаха, старый и молодой, несли с собой много книг. Они только что перебрались на лодке через реку. Был вечер, солнце уже начинало садиться. Монахи торопились в далекую деревню, путь к которой лежал через густые джунгли и горы.

– Мы хотим попасть в деревню до захода солнца, – сказали они лодочнику, – поскольку мы слышали, что потом вход в нее закрывается. Ночью будет опасно идти через джунгли. Мы успеем дойти?

Лодочник, спокойно и неспешно привязывая лодку, ответил:

– Конечно, только идите медленно. Если будете торопиться, я не могу сказать, успеете ли вы дойти.

– Кажется, мы спросили сумасшедшего, – сказали друг другу монахи. – Он советует нам идти медленно, чтобы успеть, а если мы пойдем быстро, он не уверен, что мы успеем!

Поскольку солнце уже клонилось к закату, монахи бросились бежать.

– Друзья, не торопитесь! – крикнул им лодочник. – Я еще ни разу не видел, чтобы спешащий человек добрался до той деревни.

Услышав это, монахи побежали еще быстрее. Таков человек, так устроен его ум. Они по-прежнему считали лодочника сумасшедшим, потому что он просил их идти медленно.

Монахи бежали по тропинке. Солнце садилось, начинало темнеть. Старый монах упал, налетев на камень, и серьезно ушиб колени. Из книг выпали страницы, их уносило ветром. Молодой монах бегал за ними, пытаясь их собрать.

Тут подошел лодочник. Он шел не спеша, помахивая палкой и что-то напевая.

– Вот видите, – сказал он, – произошло ровно то, что я предполагал. К чему эта спешка? Я же сказал вам идти по горной тропе медленно. Вы сможете успеть в деревню, только если будете терпеливы. Люди часто спрашивают меня, как поскорее попасть в деревню. Я говорю им идти медленно, но они не слушают – и в результате падают.

– Мы об этом как-то не подумали, – ответил старый монах.

Вам придется ждать долго: для путешествия в глубь себя требуется огромное терпение. Вы должны быть готовы ждать вечность, только так можно отыскать божественное. Это не какая-то мелочь, которую можно купить на базаре за гроши. Его нельзя получить, просто сбегав на рынок. Оно доступно, его можно достичь – причем прямо здесь и сейчас. Но тот, кто захочет достичь его сегодня, прямо сейчас, не сможет сделать к нему и шага. Только с огромным терпением…

Но что же такое терпение? Быть терпеливым не означает, что нужно прикладывать меньше усилий или тратить меньше энергии. Энергия должна быть полной, усилия – настойчивыми, а вот терпение должно быть безграничным. Будьте готовы к путешествию: не сегодня, так завтра; не завтра, так послезавтра или послепослезавтра – мы подождем.

Маленькие дети иногда сажают семечки манго. Проходит совсем немного времени, они их выкапывают и смотрят, проросли они или нет. Дети очень нетерпеливы, они не готовы ждать. Еще через час они снова их выкапывают и смотрят: а вдруг что-то произошло. Но ничего не произошло, и дети разочарованы. Для того чтобы прорасти, семечко должно оставаться в земле. Оно должно оставаться безмолвным в темноте, только тогда оно сможет прорасти сквозь свою оболочку.

Мы как эти дети. Две-три минуты повторяем «кто я? кто я?», а потом думаем: «Ну вот, ничего не произошло». Вы взяли и выкопали семечко. Вы смотрите вокруг и видите, что остальные по-прежнему медитируют, никуда не ушли. Вы опять две-три минуты повторяете вопрос, и снова возникает мысль, что ничего не происходит, что это всё слишком долго. Но так ничего и не произойдет, это невозможно.

Итак, запомните три вещи: необходимо иметь намерение, для намерения необходимо приложить усилия, а приложив усилия, необходимо запастись терпением. Если все эти три пункта будут выполнены, то цель не может остаться вдалеке.

Цель всегда очень близка. Умелый путник может прийти к ней прямо сейчас, а неумелый будет скитаться несколько жизней, так никогда ее и не достигнув.

Это некоторые из вещей, которые я хотел вам сказать. А теперь давайте сядем для нашего эксперимента. Помните о том, что я вам сказал. Друзья, которые сейчас стоят, должны понимать, что на них лежит больше ответственности, чем на тех, кто сидит. По сравнению со вчерашним днем сегодня у нас прибавилось еще несколько друзей. Но «еще несколько» – это не такая большая цифра. Некоторые друзья сидят очень близко друг к другу и разговаривают. Это довольно невежливо, неправильно. Кто не хочет принимать участия в эксперименте, может этого не делать; но только не следует совершать ошибку и мешать тем, кто хочет участвовать. Возможно, сегодня у нас появилось несколько новых друзей, так что я вкратце объясню им процедуру.

Прежде всего, для участия в эксперименте нужно сесть, выпрямив спину. Затем нужно скрестить пять пальцев одной руки с пятью пальцами другой. Сцепленные руки держите на коленях. По мере роста интенсивности внутри пальцы будут сжиматься всё сильнее, начнут дрожать. Спина должна оставаться прямой, глаза закрытыми, губы сомкнутыми, и у себя в голове вы должны очень энергично и решительно, одним и тем же голосом, с одной и той же интонацией повторять вопрос: «Кто я?»

Зачем мы так делаем? По мере возрастания силы и интенсивности этот вопрос – «кто я?» – начнет проникать вглубь.

Сами мы не знаем, кто мы, но это точно знает сокровенная сердцевина жизни внутри нас. В тот день, когда наш вопрос достигнет самой сердцевины, мы тут же получим ответ. Но до того момента не отвечайте на него сами.

Вы спрашиваете «кто я?» и получаете ответ: «Я Брахма^[30]». Парень, сидевший здесь вчера, говорил противоположное и был прав. Он говорил: «Я призрак». Это более правильный ответ. Сомнительно, чтобы человек мог быть Брахмой, а вот призраком он точно может быть! Не нужно давать никаких ответов, не нужно говорить, что вы Брахма или призрак. Ничего не отвечайте, просто повторяйте: «Кто я?»

Этот вопрос, или запрос, должен проникнуть в вас максимально глубоко. Чем энергичнее вы будете его задавать, тем глубже он проникнет. А чем глубже он проникнет – чем энергичнее и решительнее вы будете спрашивать – тем полнее вы испытаете ощущение чудесной умиротворенности ума. Сконцентрировав всю свою энергию, ум становится спокойным. Весь ум полностью должен сосредоточиться на этом вопросе. Это очень просто, но только в том случае, если вы это делаете. Если же этого не делать, то ничего простого нет.

Глава 4
Спокойствие – тень истины

Мои любимые!

Один из друзей задал вопрос:

Ошо, ты социалист? Или, может быть, коммунист?

Это очень интересный вопрос. Если бытие – коммунист, тогда я тоже. Бытие должно быть коммунистом, поскольку, с его точки зрения, все люди равны. Когда кто-то считает, что все равны, то даже если другие видят какое-то различие, он будет хотеть, чтобы все постепенно уравнялись. Махавира, видимо, был коммунистом, Будда и Христос тоже. Хотя их никогда об этом не спрашивали. А уж Ганди так точно был коммунистом! Между прочим, Ганди об этом как раз спрашивали, и он ответил: «Я больший коммунист, чем кто-либо из коммунистов». Если желать всем блага, добра, процветания – это коммунизм, тогда как может духовный человек не быть коммунистом?

Но, с другой стороны, я вовсе не коммунист. По правде говоря, я не верю в какие-либо «измы», убеждения или доктрины. Коммунизм – это тоже «изм», это доктрина, вера, убеждение, секта. Он является одной из новейших мировых религий. У него тоже есть свои священники, свои храмы; у него есть своя Мекка, свой Каши, своя Кааба^[31]. Кремль для коммуниста – то же самое, что для мусульманина Мекка, а для индуиста Каши. «Капитал» Карла Маркса для коммуниста – то же самое, что для других верующих Бхагавадгита^[32], Библия или Коран. В этом смысле я не коммунист. Я не верю ни в какие доктрины.

Я не коммунист, не социалист, не фашист, не последователь Ганди – и не хочу, чтобы кто-либо отделял себя подобным образом. Если человек привязывается к какой-то доктрине – это признак рабства; он становится рабом. Тот, кто приковал себя к секте, лишается свободы сознания. Как только человек делает какое-либо убеждение своей верой, он начинает терять связь с истиной. Можно иметь либо истину, либо веру.

Можно быть либо духовным человеком, либо сектантом. И все секты – не важно, религиозные или политические – направлены лишь на то, чтобы поработить человеческое сознание.

Поэтому я не состою ни в какой секте. Если использовать подобные слова, то я бы скорее назвал себя антисектантом, анархистом; хотя «анархист» тут, конечно, не подходит. Антисектант не может состоять ни в какой секте, это следует из самого определения этого понятия. Но мои слова часто создают немалую путаницу. Они порождают такие сомнения, что…

Это напомнило мне одну историю из жизни Будды. Сейчас я вам ее расскажу, и вы поймете.

Как-то утром Будда и монах Ананда шли через деревню. По дороге им встретился человек, который сказал:

– Я верующий, я верю в Бога. А ты веришь в Бога?

– В Бога? – переспросил Будда. – Но Бога нет, как же в него можно верить?

Человек очень удивился.

– Наверное, Будда – атеист, – подумал он.

Ананду тоже поразил резкий ответ Будды, что Бога нет, а значит, в него невозможно верить. Но он промолчал.

Днем им встретился еще один человек. Он обратился к Будде со словами:

– Я атеист, я не верю в Бога. А ты как думаешь: Бог есть?

– Только Бог и есть, кроме него ничего нет, – ответил Будда.

– Наверное, Будда – верующий, – решил человек. После этих двух ответов Ананда не знал, что и думать. Первый человек ушел довольный тем, что Будда атеист, а второй – что Будда верующий. Но как ему, Ананде, это понимать? И всё же он снова промолчал, решив, что спросит Будду ночью, когда они останутся одни.

Вечером произошел еще один случай. Третий человек сказал:

– Я не знаю, есть Бог или нет. А ты как считаешь?

Будда промолчал и ничего не ответил.

Ночью Ананда сказал:

– Я мучаюсь и никак не могу уснуть. Утром ты сказал одно, днем другое, а вечером вообще промолчал. Что всё это значит? Твои ответы противоречат друг другу.

– Но тебе я ничего не говорил, – ответил Будда. – Зачем же ты слушал? Мои ответы были для тех, других людей.

– У меня не было выбора, – сказал Ананда. – Я стоял рядом и слышал все три ответа. Те трое мужчин ушли довольные, а у меня теперь большая проблема. Кто же ты на самом деле?

– Я – это просто я, – ответил Будда.

– Тогда почему ты дал три разных ответа? – спросил Ананда.

– Ты сможешь это понять, если захочешь, – ответил Будда. – Тот, кто говорит мне: «Бога нет. А ты как считаешь?» – хочет, чтобы я поддержал его неверие. Тогда он уйдет довольным, и его верование только укрепится. Я же хочу разрушить всякое верование, поэтому я и сказал тому человеку, что Бог есть. Я хочу сломить его убежденность, ибо если человек просто верит, то он – раб. И ему никогда не найти истину, во что бы он ни веровал.

Будда продолжил:

– Человек, спросивший: «А ты веришь, что Бог есть?» – тоже хотел получить от меня подтверждение своего верования. Я ответил, что Бога определенно нет и что в него невозможно верить; тем самым я хотел поколебать его верование, чтобы он снова стал свободным и смог отправиться на поиски истины.

– Третий человек ни во что не верил, – добавил Будда. – Он не знал, есть Бог или нет. Я подумал: «Это хорошо, что он не знает», поэтому ничего и не ответил. Я промолчал, чтобы он смог узнать это сам.

На сегодняшний день так и не установлено, являлся ли Будда верующим или атеистом, – академики до сих пор ведут споры. Но они никогда не смогут это решить, потому что Будда не являлся ни тем ни другим. У него не было мнения на этот счет. Он хотел, чтобы каждый освободился от верований, потому что человек, свободный от них, может постичь истину.

Со мной подобные проблемы происходят с утра до вечера. Вы слышите, как я против чего-то высказываюсь, и начинаете думать: «Значит, он наверняка за противоположное». Если я высказался против капитализма, значит, я коммунист. Но я против и капитализма, и коммунизма.

Я против любых «измов». Я хочу видеть такое общество, над которым никакие «измы» были бы не властны. Я против любых «измов», любых сект. Я ни в какой секте не состою. Поэтому я сталкиваюсь еще с одной проблемой: все, кто состоит в какой-либо секте, считают меня своим врагом. А ведь нет такого человека, который не состоял бы в той или иной секте. Вот почему людям бывает трудно считать меня своим другом.

Нет, я не коммунист и не кто-либо еще. Я смотрю, наблюдаю, а затем говорю то, что считаю правдой. И эта правда может быть чья угодно. Если я с чем-то не согласен, я говорю, что это неправда. И эта неправда тоже может быть чья угодно. Я бы хотел, чтобы и вы не попадали под влияние никаких сект, никаких «измов».

Вокруг меня тоже можно организовать секту, лагерь или культ. Некоторые друзья уже начинают ошибочно считать себя моими последователями. Но у меня нет последователей, и я не хочу, чтобы они были, – ведь иначе создается другая секта, и получается, что вы ко мне привязаны. Я же хочу, чтобы человек был свободен от всего.

Человек всегда был к чему-то привязан: к одному, к другому. И мне не важно, как называется столб, к которому он привязан. Мне важно, почему это произошло. Человек не должен быть привязан к столбу – будь этот столб Марксом, Ганди или даже мной.

Я хочу, чтобы человек был свободен от всех столбов. Если я против чего-то высказываюсь, последователи начинают считать, что я, стало быть, выступаю за противоположное – за какой-нибудь другой столб, к которому можно привязаться!

Я не пытаюсь вас ни к чему привязать. Я хочу, чтобы ум был свободен. Ум, свободный от всего, постигает высшую реальность. Это единственное требование: ум не должен ни за что цепляться, сознание должно быть свободным.

Я ни в какой секте не состою, никогда не состоял и не буду. Я против самой идеи сектантства. Я против не какой-то конкретной секты, а самой идеи. Как только появляется секта, я чувствую отвратительный запах рабства. Как бы она ни называлась: гандизм, коммунизм, индуизм, джайнизм, исламизм – не имеет значения. Поймите то, что я говорю: как только ум привязывается к какому-то «изму», его путешествие к божественному прекращается. Это как если бы вас придавило камнем, как если бы вам подрезали крылья. Хотите, чтобы у вашего сознания были крылья, – тогда ни к кому и ни к чему не привязывайтесь.

Когда я высказываюсь против какого-то выдающегося, знаменитого человека, вы начинаете беспокоиться, вам кажется, что я против него. Но если вы думаете, что я не люблю знаменитых людей, тогда кто же их вообще любит? Я не против известных людей. Я не против даже Годзе, который убил Ганди, – как же я могу быть против самого Ганди? Когда я высказываюсь против известного человека, я выступаю не против него, а против его доктрины, против того столба, к которому вы привязаны. Я пытаюсь его расшатать, чтобы вы от него освободились. А вы так сильно восхваляете эту доктрину, этот столб, что сама похвала становится вашей привязью. Вот почему я пытаюсь разрушить и похвалу тоже. Ни в коем случае не думайте, что я испытываю к этим людям личную неприязнь.

Но у нас мало понимания, оно такое скудное – а у человека привязанного, имеющего предубеждения, понимание еще скуднее. У кого есть верование, у кого есть принцип, которому он следует, у того не может быть понимания, ведь он уже изначально прикован цепями. Он начинает на всё смотреть с этой рабской позиции, через очки рабства. Он не способен увидеть суть. Он не может понять смысл, цель.

Я призываю вас отбросить всё, тогда вы сможете проникнуть в глубь себя. Не привязывайтесь ни к чему внешнему, дайте возможность распуститься цветку внутри вас. Кто привязан снаружи, тот не сможет проникнуть в себя. К чему бы он ни был привязан, это всё равно узы. А узы – это препятствие на пути к божественному.

Только те, у кого на шее не висит камень принципиальности, догматизма, убеждений, могут летать в открытом, бескрайнем небе – в том небе, которое есть высшая истина, полное знание. Поэтому вам следует четко понимать, что я не отношусь ни к какой секте. Если создавать новый мир, то он должен быть безо всяких «измов», безо всякого принуждения к сектантству.

Я всегда полагал, что приверженец какой-либо секты не способен понять жизненные истины. Все его усилия направлены на то, чтобы доказать, что жизненные истины лишь подтверждают его доктрины. Для него самое важное – это его «изм», а жизненные истины вторичны, менее важны. На первом месте – его верования, а жизненные истины служат лишь для того, чтобы доказывать правоту его доктрин. Но дело обстоит ровным счетом наоборот: никакая секта не может быть выше главных жизненных истин. Поэтому живите согласно жизненным истинам, а не вашим «измам».

На протяжении тысячелетий человек живет согласно своим верованиям. Как только прежние «измы» начинают устаревать, на их место приходят новые.

Как только старые цепи ржавеют, мы делаем новые, блестящие. Даже когда старые цепи рвутся, мы быстро приковываем себя новыми, гордо заявляя, что теперь мы свободны от старых цепей.

Если вы перестали быть индуистом, но стали коммунистом, то никакой разницы нет. Ситуация не изменилась, изменилось лишь название цепи. Если вы перестали быть джайном, но стали последователем Ганди, то вы совершили глупость. Выпутавшись из одной секты, вы попались в другую; из ловушки сектантства вы не выбрались. Ваша душа не смогла освободиться, она всё еще в плену. Человек в секте не может выжить. Выживает секта, человек в ней заканчивается.