Я с Питером спустился к воде; Марсель и Мариц побежали за плотом; но, прежде чем они вернулись, мы вытащили старика и помогли выскочить на сушу Котенку.

Я поднял незнакомца на плечи и стал подыматься на площадку. Старик не подавал признаков жизни; он был легок как перышко.

Я готов был уже опустить старика на площадку, когда увидел пред собой в скале дверцу; она была открыта, и я вошел. Я очутился в просторной, хорошо обставленной, чисто выбеленной комнате. На передней стене, у двери, были развешаны охотничьи и рыболовные снасти и оружие; у других стен стояли полки с чучелами зверей и птиц и с высушенными растениями странного вида.

С потолка свешивалась лампа, лившая белый холодный свет, похожий на тот, что мы видели в пещере. Пройдя ком-мату, я вошел в просторный зал, освещенный четырьмя такими же лампами.

В глубине зала стоял огромный орган; по стенам были полки с книгами, между ними мягкий диван и шкап с коллекцией минералов. Большой стол был завален картами и книгами, а задней стене были видны две двери.

Я опустил мою ношу на диван, товарищи вошли за мной. Мы раздели старика и стали растирать его.

Джиджетто разыскал на одной из полок пузырек с нашатырным спиртом, я поднес его к лицу странного незнакомца, он на мгновение приоткрыл глаза и стал тихо дышать.

Джиджетто заглянул в соседнюю комнату и позвал нас:

– Возьмите его сюда. Здесь есть кровать.

Питер приподнял старика за ноги, я взял его под мышки и мы осторожно перенесли его и уложили в постель. В комнате стояло три больших шкапа. Джиджетто, с которого вода текла, как с губки, вытащил из шкапа белье, сделанное из странной серой материи, штаны и куртку, и переоделся; все было очень велико для него, и он имел положительно уморительный вид.

– Оденься и ты, Николо, ты совершенно мокрый! – сказал он мне.

Действительно, неся старика, я промок до нитки; я послушался совета и с удовольствием натянул на плечи тонкую мягкую рубаху.

Наш хозяин стал приходить в себя. Он открыл глаза и с изумлением посмотрел на нас. Нам показалось, что он испугался; мы поспешили успокоить его.

– Не бойтесь, сэр, мы заблудились в этих пещерах и счастливы встретить человека!

Казалось, он не понял. Может быть, он не знает английского языка? Я повторил слова Марица по-итальянски, Питер – по-голландски, Марсель – по-французски, но это ни к чему не повело. Джиджетто решил, что старик, должно быть, глухой, и прокричал наши слова над самым его ухом, наполовину по-итальянски, наполовину по-английски, так оглушительно, что его голос слышен был, верно, во всех концах пещеры.

Старик слабо улыбнулся, но, видимо, не мог говорить; он лежал совершенно не шевелясь; мы встали и на цыпочках вышли из комнаты.

Я с Марицем вошел в зал; Питер, Марсель и Джиджетто прошли в соседнюю комнату. Первое, что мне бросилось в глаза, когда я подошел к столу, был открытый том «Божественной комедии» Данте.

– Посмотри, Мариц, ведь старик, должно быть, мой соотечественник! Во всяком случае, он читает по-итальянски.

Мариц подошел ко мне, и мы стали рыться в книгах и картах, что лежали на столе. Сколько книг по географии, по геологии, по зоологии, по ботанике! Но ни на столе, ни на полках не было ни одной книги, изданной после 1865 года! Неужели же старик прожил в этом подземелье больше тридцати восьми лет? Неужели у него не было никакой связи с внешним миром?

В это время в комнату вошли наши друзья.

– Глядите, – воскликнул инженер, – ведь это план подземелья!

Он держал в руках аккуратно сделанный чертеж.

– Конечно! Но ведь здесь целый лабиринт пещер! Эти подземелья тянутся от берега моря до Трансвааля, Претории! А вот и карта Южной Африки – это атлас Дюфура, изданный в 1864 году. Сколько на ней белых пятен – неисследованных мест! Но Наталь отмечен – он уже был известен. И план подземелья, и карта составлены в одном масштабе; значит, мы находимся теперь приблизительно под Йорком!

– А на какой глубине?

– Не знаю, глубины здесь не указаны.

Мы все склонились над столом.

– А где выход из подземелья? – спросил я Марица.

– Его нет на плане!

– А где ручей, вдоль которого мы шли?

– Вот он. Он бежит через мертвый лес, потом исчезает в широкой расселине и выходит в громадную пещеру на берегу моря; пещера почти доверху залита водой. Но из нее нет выхода в море. А вот пониже – небольшая пещера, она лежит над морским дном.

– Где же начало ручья?

– Вот оно; здесь отмечен проход, в который мы вынырнули из шахты; шахты на плане нет. Верно, прежде между ними не было сообщения.

Тут прибежал Джиджетто – он разыскал кухню и пота-шил нас туда. Нас не пришлось долго уговаривать, мы пошли за ним и попали в маленькую комнату, где на железной плитке, раскаленной электрическим током, кипела в котелке вода; в нем варилась рыба. Мы пришли вовремя, потому что вода уже почти вся выкипела и рыба распалась на куски. Мы поели с наслаждением горячей пищи – в первый раз за много дней и вернулись в зал.

Я с Марицем стал рассматривать оружие, висевшее в первой комнате. Там были великолепные ножи, даже сабли, употребляемые при абордаже. Но удивительней всего были ружья и револьверы – у них были толстые стальные приклады, очевидно пустые внутри, и очень узкие стволы; курков не было, были только собачки. Мне удалось открыть приклад одного ружья; он действительно был полым, и в нем лежало около двадцати маленьких стальных шариков. Рассмотрев ружье внимательней, я увидел, что оно заряжается сжатым воздухом.

– Детские игрушки, – засмеялся Питер, поглаживая свой громадный револьвер, бивший на 400 метров пулей большого калибра.

Джиджетто тихонько подошел к дверям и заглянул в комнату, где лежал старик; наш хозяин был в том же положении, в каком мы его оставили, но ровно и спокойно дышал.

Мы улеглись – Марсель и Мариц на диване, Питер, Джиджетто и я на полу – и крепко уснули.

– Вставайте, будет вам спать, – разбудил нас Котенок через несколько часов, – идемте ловить рыбу!

Мы выспались на славу, усталость как руной сняло; мы живо приготовили снасти, расправили сети и собрались на ловлю. Джиджетто пошел в кухню за остатками вчерашней рыбы для наживы – ничего лучшего у нас не было. Я решил, что нужно перед уходом заглянуть к старику; мы вернулись в зал и замерли на пороге.

Наш хозяин вышел из своей комнаты и, держась за книжные полки, слабою походкою шел к нам. Старик поднял голову и с трудом, как бы не находя слов после долгого молчания, сказал по-итальянски:

– Кто бы вы ни были, несчастный приветствует вас.

Я был так взволнован, что не мог отвечать. Джиджетто перевел товарищам слова старика по-английски. Наш хозяин понял, очевидно, что английский язык был понятен нам всем, и, сделав еще шаг вперед, заговорил по-английски:

– Вы кажетесь мне отзвуком далекого мира! Откуда вы пришли сюда?

– Мы попали сюда из Ньюкэстльских каменноугольных копей.

– Из каких копей? Здесь нет никаких копей!

Мы переглянулись в удивлении.

– Неужели вы не знаете их?

– Нет!

Старик опустился на диван. Мы сели возле него.

– Недалеко отсюда есть шахты, – сказал инженер. – Мы пришли оттуда через бесконечный ряд галерей и пещер.

– Значит, вы сможете вернуться туда?

– Нет.

– Вы заблудились? Я покажу вам дорогу: я знаю здесь переходы.

– Нет, этим путем мы не сможем вернуться: он закрыт для нас навсегда. Мы надеемся только на вас, – сказал Мариц.

Старик грустно посмотрел на нас.

– На меня! Несчастные люди!

Он поднял голову и взглянул на висевшие на стене часы-календарь.

– Я живу в этой пещере тридцать три года, четыре месяца и двенадцать дней!

У нас потемнело в глазах. Мариц спросил:

– Тридцать три года? И вам не удалось выйти отсюда?

– Нет. Тридцать два года с лишним я не видел ни живой души.

– По собственному желанию? – спросил Мариц.

– О нет, – вздохнув, ответил старик, – о нет, я многие годы искал выход.

Мне показалось, что своды пещеры налегли мне на плечи.

– Да, – продолжал старик, – если вам нельзя вернуться тем путем, которым вы пришли, вы не выйдете отсюда.

– Он помолчал минуту и прибавил: – Может быть, ваше несчастье будет для меня счастьем.

– А как вы попали сюда? – спросил инженер.

Старик изменился в лице, привстал и сделал несколько шагов. Потом, опершись о стол, посмотрел Марицу в глаза и сказал резким, взволнованным голосом:

– Я не спрашивал вас, кто вы. Зачем вам знать, кто я? Чего вам от меня нужно? Зачем вы пришли сюда? Вас послал сюда он? Он? Он?

Старик замолчал и закрыл лицо руками.

Инженер ответил так, как сказал бы каждый из нас:

– Простите. Мы не хотели встревожить вас. Мы не будем беспокоить вас. Но мы охотно скажем вам, кто мы и как нас зовут. Скажите только, каким именем вас называть, ведь мы будем, как видно, долго вместе.

Старик помолчал немного и, опустив глаза, сказал:

– Называйте меня Мертвым; я буду вспоминать тогда, что, хотя я и с вами, я умер для света.

– Нет, – сказал Джиджетто, – лучше мы будем называть вас Хозяином; это будет напоминать нам о нашем приходе.

– Хорошо, зовите меня Хозяином, – согласился старик.

Инженер начал называть ему наши имена:

– Луиджи Бай, из Италии, флорентиец, по профессии – бездельник; Марсель Уберт из Сент-Этьенна во Франции, шахтер; я – Карл Мариц, инженер из Наталя; Питер Вандоэль из Миддльбурга в Трансваале, земледелец; Николо Галли из Ливорно…

Старик вдруг вскочил на ноги.

– Как? Как вы сказали? – воскликнул он, задыхаясь, схватившись руками за грудь. – Как?

– Николо Галли из Ливорно, в Италии…

Хозяин посмотрел на меня пристально, во все глаза, взял меня руками за голову и, всматриваясь в мое лицо, дрожащим голосом повторил:

– Ни-ко-ло Гал-ли! Ни-ко-ло Гал-ли! Точь-в-точь!

Он закачался и упал на диван.

VI. Кто он?

«Почему старика так взволновало мое имя? Почему он так пристально вглядывался в мое лицо? С кем он нашел во мне сходство?» Эти вопросы не давали мне покою. Я ждал, чтобы старик пришел в себя, чтобы спросить его об этом, и в то же время боялся снова встревожить его.

Он очнулся, обвел нас глазами и сел.

– Простите, друзья, что я испугал вас. Я очень слаб, – дрожащим, тихим голосом сказал старик.

Я не решился тревожить его расспросами.

– Да ведь вы сегодня еще ничего не ели, – вспомнил Джиджетто. – Там, в кухне, есть еще немного рыбы.

– Не нужно, у меня здесь есть то, что мне теперь необходимо.

Старик поднялся и, опираясь на Марселя, прошел в свою комнату. Он вернулся оттуда с бутылочкой беловатой жидкости в руках; откупорив ее, он поднес ее ко рту и сделал долгий-долгий глоток.

– На земле нет таких бальзамов. Эта жидкость восстанавливает силы чудесным образом. У меня есть еще три бутылки этого напитка; отведайте, – сказал Хозяин помолодевшим бодрым голосом.

Мы попробовали эту жидкость. Ощущение силы и свежести разливалось по всему телу.

– Вы сами приготовляете ее?

– Как она называется?

– В нее входит спирт?

– Это сок особого рода морской травы, – ответил старик.

– А как вы добываете его? – спросил я, в надежде, что ответ Хозяина хоть как-нибудь коснется волнующих меня вопросов.

Но он только пристально поглядел на меня и ничего не ответил. Я почувствовал себя разочарованным, мои товарищи – тоже. Наступило неловкое молчание. Джиджетто прервал его.

– Знаете, друзья, хоть мы и напились волшебного напитка, нам нужно будет сегодня есть. Идемте к озеру, – ведь здесь только и кушанья, что рыба.

Старик вздрогнул и вышел из задумчивости.

– Рыбу из озера нельзя есть; она имеет самый невозможный вкус.

– Как так? А та рыба, что мы ели вчера?

– То была морская рыба, отличнейшая кефаль.

– Морская, – воскликнул я с инженером в один голос.

– Вот именно. Что ж, идемте половим – Джиджетто прав: здесь рыба – единственная пища.

– Неужели же мы пойдем к морю?

Перед моими глазами замелькали блестки солнца на синей воде, беспредельное лазурное небо, белый парус вдали.

– Не думайте, – сказал старик, – что я поведу вас на берег моря. Мое море скрыто в густом мраке, рыбы в него заходят, но не живут.

– Значит, мы пойдем в ту подводную пещеру, что нарисована у вас на плане? – спросил Мариц.

– Конечно.

– В таком случае там должен быть выход?

– Да, на глубине сорока метров от уровня моря.

Искорка надежды, на мгновение блеснувшая, потухла.

– Ведь я говорил вам: если тот путь, которым вы пришли, закрыт для вас – вы никогда не выйдете отсюда.

Тут старик взглянул на меня. Что-то промелькнуло в его глазах; видно было, что он очень волнуется. Каждая черточка его лица дрожала – казалось, он испытывает жестокую внутреннюю борьбу.

– И все-таки вы должны отсюда выйти, – сказал он наконец.

Он резко встал и направился в комнату, где были рыболовные снасти.

– Идемте приготовим снаряды, – сказал он.

Я задержал Марица: мне хотелось поговорить с ним.

– Скажи, Карл, что мне делать. Те несколько минут, когда ты назвал старику мое имя, взволновали меня до глубины души. Волнение старика, сходство, которое он нашел во мне с кем-то; время, с которого длится его заточение, его итальянское происхождение, его тосканский выговор, все заставляет меня думать, что он имел какое-то отношение к моему отцу и к его исчезновению. Кажется, я не говорил тебе, что мой отец отправился в далекое плавание и что мы не имели с тех пор о нем никаких сведений. Пароход, на который он сел, благополучно прибыл в Гамбург, но отца моего и еще нескольких пассажиров на нем не оказалось, и нам ничего не удалось узнать о них.

– Ты думаешь, он знал твоего отца?

– Может быть, он был его другом, может быть, он виновник его исчезновения или смерти.

– Не думаю, чтобы он был способен убить кого-нибудь.

– Что же мне делать? Спросить его?

– Тогда он, наверное, ничего не ответит или выдумает какую-нибудь историю.

– Как же быть?

– Подожди еще; может быть, тебе удастся захватить его в минуту откровенности, удастся разбить его замкнутость. Кажется, это будет вернее.

В эту минуту вошли Джиджетто, Марсель, старик и Питер, с сетью и самоловами в руках. Джиджетто и Марсель весело болтали; Питер имел унылый, пасмурный вид.

– Знаете, Хозяин, – воскликнул вдруг Котенок, – почему наш добрый Вандоэль раскис? Ему нечего курить. Нет ли у вас папироски? Ей-богу, он сейчас заплачет!

– Только и всего? – улыбнулся старик сконфуженному Питеру. Он достал с полки коробку сигар и протянул ее буру.

Питер сразу повеселел и пошел на кухню закуривать. Между тем наш хозяин открыл низенькую дверь, которой мы прежде не замечали, потому что она совершенно сливалась со стеной и была в тени.

– Эта дорога ведет к морю, – сказал он; потом он достал из стенного шкапа две стеклянные трубки, излучавшие яркий белый свет.

– Они, верно, наполнены водой из светлой части пещеры? – спросил Мариц.

– Да, – ответил старик, – а вы там были?

– Мы там бродили без конца; мы впервые узнали там, что в этих подземельях живет человек: там на песке был ясный след человеческой ноги.

– След? – воскликнул в изумлении старик. – Я там не был уже пять лет!

Неужели же в подземелье жил еще кто-нибудь? Старику это казалось невероятным. Мы, наученные опытом, готовы были верить всему.

– Нужно будет осмотреть эти места, – сказал Хозяин.

– Во всяком случае это очень странно.

Тут вернулся Питер; он с блаженной улыбкой пускал кольца душистого дыма.

– Они превосходны! Но это не табак, – сказал он.

– Верно, – ответил старик, – но они лучше всякого табака, не так ли?

– Лучше, конечно; но что же это?

– Это – не табак, – уклончиво ответил старик, передавая мне лампу.

Мы вошли в узкую, темную галерею. Больше часа мы шли хорошим, быстрым шагом. Перед нами открылась небольшая пещера, несколько проходов начинались в ней; мы вошли в один из них и стали спускаться все вниз и вниз.

Еще час пути, и мы очутились на широкой площади. Перед нами расстилалось море мрака; позади, над расселиной, из которой мы вышли, подымалась отвесная каменная стена.

– Там, внизу, море, – сказал старик. Я протянул вперед лампу; в трех шагах площадка обрывалась, и стена, такая же отвесная, как та, что была позади нас, уходила вниз, в темноту. Железный стержень, раздвоенный на конце, был неподвижно вделан в край площадки.

– Сколько отсюда до воды? – спросил я старика, который, перекинув веревку через разветвление стержня, собирался опустить вниз натянутую на железный обруч сеть.

– Шестьдесят метров, – ответил старик. Он укрепил лампу на перекладинах обруча и стал опускать сеть в пропасть. Мы перегнулись через край площадки. Сеть опускалась все ниже и ниже и, наконец, погрузилась в воду. Лампа освещала воду нежным, ясным светом.

Мы забросили в воду самоловы и стали ждать.

– Так вы говорите, что попали сюда из… – прервал вдруг молчание старик.

– Из Ньюкэстльских копей, – ответил Уберт.

– Что добывают в этих копях?

– Каменный уголь. Вся промышленность восточного побережья Южной Африки живет этим углем, – сказал Мариц.

Я заметил, что старика это удивило.

– Где же погружают этот уголь?

– В Дурбане или в Порт-Натале.

– В Порт-Натале? – воскликнул с изумлением старик.

Но скоро настала наша очередь удивляться.

– Вы упомянули о промышленности. Много там заводов? – спросил Хозяин.

– До войны – да, – отвечал Мариц, – но теперь, за исключением Капской Земли…

– Капской Земли! Но, значит, над нами Южная Африка!

Мы в изумлении переглянулись.

– Неужели вы не знали? – спросил я старика.

– Нет, не знал! – неохотно ответил Хозяин, жалея, видимо, что проговорился.

– Но откуда же вы… – начал было я, но замолчал, боясь разбудить его бдительность.

Он, чтобы избежать вопросов, встал и начал вытаскивать сеть. Мы помогли ему, в сети оказалась громадная камбала и немного мелкой рыбешки. Мы растянули сеть на земле, чтобы она просохла, и снова взялись за самоловы. Время от времени кто-нибудь вытаскивал бьющуюся на крючке рыбку.

Старик, по-видимому, заинтересовался очень сильно.

– Какая же там была война? – спросил он Котенка.

– Очень недурная, – ответил Джиджетто, – англичане подрались с бурами. Питер, Марсель и Мариц могут о ней кое-что порассказать.

– Что ее вызвало?

Мариц в двух словах рассказал, как сложились экономические отношения Южной Африки и Англии, как Англии стало важно завладеть этой богатейшей страной и сделать из нее свою колонию.

Марсель было хотел рассказать старику о своем участии в войне, но тот перебил его.

– Потом, потом. Расскажите мне лучше, что произошло наверху за последнюю треть века.

Мы собрали снасти и рыбу и двинулись домой. По пути и дома, покуда варилась рыба, мы не переставали рассказывать старику о том, что за эти тридцать лет произошло на земном шаре.

Мне приятно было видеть, с какой радостью слушал наш Хозяин рассказы о независимости и объединении Италии, как он вздыхал, слушая о тех невзгодах, которые ей еще приходится переносить.

Мне пришло в голову, что, если каждый из нас расскажет старику свою жизнь, может быть, и он перестанет быть таким замкнутым. Я сказал об этом Марицу, и он вполне согласился со мной.

Когда мы сели за стол, инженер снова заговорил о войне, Марсель охотно стал рассказывать о том, что ему пришлось видеть в эти ужасные годы. Не спеша он рассказал всю свою жизнь.

– Я родился в Сент-Этьенне. Мой отец был старый забойщик – как пойдет, бывало, махать киркой, не угонишься за ним. Упаришься, а не вывезешь угля, что он наломает. Я был старшим из детей, и мне, под худую руку, попадало чаще, чем брату и сестренке. Я все ждал – когда ж это я вырасту большой и стану спускаться в шахту. Ну, до тринадцати лет пришлось погодить.

А там день за днем стали мы с отцом на рассвете – солнце ли, слякоть ли – спускаться в проклятую дыру. Сперва я только катал вагонетки; потом, как немного в силу вошел, стал нагружать их. Восемнадцатый год мне пошел, чтоб не соврать, когда отца моего пришибло: в соседней галерее был взрыв, в нашей обвалился потолок. Мне повезло – я остался цел, а ему раздавило руку. Он протянул недельки три и сгорел.

Довелось тогда мне всю семью кормить; братишка подрос и, как водится, стал катать вагонетки. А я уже тогда забойщиком был.

Лет восемь так мы и прожили, покойно, по-хорошему. А тут хозяева наши стали плату сбивать да урезывать – народу безработного много было, а им и на руку. Работаешь, работаешь, а на хлеб не хватает – все вычеты да отсчеты. Устроили мы тогда забастовку, а из-за этой самой забастовки я из шахт, что пробка из воды, вылетел. Пошел искать работу в шахтах по соседству, да кто мне ее, клейменому, даст? Пошатался я, пошатался и нанялся кочегаром на пароход; доехал до мыса Доброй Надежды и отправился на Иоганнесбургские золотые копи. Золота там я нашел немало, да не мне с него был толк. Тут началась война – надо было вызволять буров. Мне пришлось быть под начальством Жуберта – славного старого Жуберта. Там-то мы и встретились с Питером. А ведь здорово мы дрались тогда! Помнишь, Питер, как однажды мы вдвоем разогнали целую шайку Хаки! [Прозвище английских солдат] И сверкали же тогда их пятки! Ну да об этих вещах вы с Марицем расскажете лучше моего… Эге, да это что?… – Он наткнулся на кусок странной рыбы, у которой хрящеватый отросток торчал надо ртом.

– О, ведь это химера! – воскликнул Джиджетто. – Ай да Марсель, кого выудил!

– А ты почем знаешь, что эта рыба – химера? – спросил инженер.

– Да потому, что я изучал зоологию! – отвечал парень.

– Ты? – спросил я.

– Еще как! На рынке, во Флоренции.

– О, это хорошая школа! – засмеялся инженер.

– Конечно! Мой папа и моя мама не успели сказать мне, как их звали. Как-то жена Свежих-Сладких…

– Кого?

– Свежих-Сладких; это очень хороший человек из квартала Сан-Фредиано во Флоренции. Ну так вот: жена Свежих-Сладких как-то днем, а вернее, рано утром нашла меня в куче мусора. Она говорит, что я из этой куч и и родился, но я ей не верю. Она возвращалась с рынка, куда ходила за патокой для пирожков; ее муж продавал их и кричал: «Свежих, сладких – кому угодно! Только сольдо!» – потому его так и прозвали. Она потащила меня к своей приятельнице, которая имела грудного ребенка; та приложила меня к груди и покормила. И наелся же я! А Свежих-Сладких ругался с утра до вечера, глядя, как его жена бегает от одной доброй женщины к другой – то чтобы покормить меня, то за рубашонкой, то за пеленкой, как она сжигает пирожки и путается в сдаче. Наверно, у меня теперь есть штук тридцать молочных братьев и сестер. Когда мне стало пять лет, все мои мамы и папы решили, что довольно мне ползать по кучам мусора и что пора мне зарабатывать кусок хлеба. Меня отдали сапожнику, пьянице и поэту, черт возьми! Он уверял, что происходит по прямой линии от Данте Алигьери, хотя звали его Данте Сусини. Он окрестил меня именем Луиджи Бай и написал по этому случаю стихотворение. Имя это так и осталось, хотя звали меня все Котенком. Данте научил меня читать, писать и понимать толк в колодках. Он считал, что из меня должен выйти хороший поэт, и колотил меня колодками, когда я не мог выдумать рифмы. Потом я от него ушел и испробовал всякие занятия, какие только бывают на свете. А когда я узнал, что свет не сошелся клином на Сан-Фредиано, я решил отправиться посмотреть этот свет. Господи, как плакали все мои мамы и папы, и братья, и сестры, и тетки, и дядьки! Они натащили на прощанье столько курток и штанов, рубашек и ботинок и всякой дряни, что я чуть было не решил остаться и открыть лавку. Но это было бы невежливо; я отдал всю эту кучу жене Свежих-Сладких, чтобы она раздала ее бедным; так как беднее всех моих родственников в Сан-Фредиано никого не оказалось, то каждый из них получил свое. Когда я уезжал, они чуть не задушили меня поцелуями. Так я сюда и попал!

– Так я сюда и попал! – повторил старик. – Да ты ведь не рассказал самого главного – каким образом и почему вы сюда попали. Зачем мне знать, что с вами было раньше? Я хочу узнать, как вы сюда вошли и есть ли для вас надежда вернуться наверх.

– Я должен вернуться наверх, – воскликнул я. – Моя бедная мать…

– Твоя мать жива? А сестренка? – перебил меня Хозяин, вскочив с места.

Меня как громом оглушило. Я едва нашел в себе силы ответить ему, что сестра моя жива. Старик уже снова уселся и, казалось, взглядом просил меня не расспрашивать его ни о чем.

Несколько минут прошло в молчании. Наконец я собрался с силами и прервал его. Не торопясь, по порядку в рассказал Хозяину, как мы попали в подземелье.

Когда я кончил, старик немного помолчал, потом воскликнул:

– Нет, я не теряю надежды. Вы выйдете отсюда!