Эллиниум: Пробуждение

После того как богослужение завершилось, царь кивнул своему среднему сыну – воеводе Турупу – и тот приказал воинам Кадма грузиться на суда. Туруп, в отличие от своих воинов, был закован в тяжелый бронзовый доспех: панцирь в виде обнажённого торса могучего мужа, полностью закрывающий лицо шлем с роскошным гребнем из выкрашенного в красный цвет конского волоса, а также широкие поножи с мордами львов на коленях и украшенные драгоценными камнями наручи.

Отряд кадмийцев разделился на две неравные группы: около сотни поднялось на один корабль, еще пятьдесят – на другой.

– Значит, поплывем на «Крокодиле», – сказал Козлик.

– На чём? – не понял Пескарь.

– Посмотри, видишь, на носах кораблей, над таранами, укреплены фигуры? На одном корабле это как будто большая ящерица – она называется крокодилом. Так называется и корабль. А на другом – как будто большая рыба. Это косатка.

Действительно, большая часть кадмийцев поднялась на «Косатку», и воины Города-в-Долине вскоре получили приказ лезть на борт «Крокодила».

Первым взбирался Рубач, что для него было отнюдь не просто. Надев щит на левое плечо, он протянул своё копьё кадмийцу, уже сидевшему на корабле, а потом попробовал подняться, цепляясь за выступы борта здоровой рукой. Дело осложнялось ещё и тем, что по коленям воеводу била подвешенная к поясу секира, путаясь в ногах.

В конце концов Рубача таки подняли наверх, подталкивая снизу и затягивая сверху через борт. Остальным воинам, без физических изъянов, подняться было легче.

Как раз когда подошла очередь Пескаря лезть на борт, сверху неожиданно сбросили веревочную лестницу. Ловко взбираясь по ней, Пескарь улыбнулся, услышав ругань Рубача: почему мол такие и сякие косорукие дураки не спустили её с самого начала?

Оказавшись на палубе из гладких досок, Пескарь сразу почувствовал, что она покачивается из стороны в сторону.

Поднявшиеся ранее кадмийцы уже сидели на скамьях, держа в руках вёсла. Пескарь обратил внимание, что только верхний ряд вёсел поднимался на палубу, остальные два ряда уходили в трюм корабля. Значит, там тоже должны были быть гребцы. Не утерпев, он спустился вниз по узенькой лесенке. Здесь действительно сидели гребцы, но они совсем не походили на воинов – слишком грязные и измождённые.

«Опять рабы, – догадался Пескарь. – Неужели они и в бой пойдут за своих хозяев? Не может быть, они ведь сами пленники».

Юноша поспешил покинуть пахнущий нечистотами и немытыми телами трюм и вновь оказался на ветерке палубы.

Гребцы уже пришли в движение, подчиняясь ритмичным выкрикам кормчего. Пескарь заворожённо смотрел, как уплывает назад пирс, а вместе с ним и весь берег, хотя он едва чувствовал движение – похоже было, будто это земля убегает от него; что-то подобное он до сих пор испытывал только во сне, когда летал или падал с большой высоты.

Тем временем старейшина Копьё, расположившись у центральной мачты, раздавал воинам вяленое мясо и финики. Брали с запасом, на несколько дней – на случай если поход затянется.

Вскоре корабли вышли из гавани Кадма, моряки подняли большой центральный парус, и гребцы с облегчением вытащили из воды вёсла.

Пескарь с трепетом отмечал всё усиливающуюся качку.

После того как воины поели, Копьё собрал их вокруг себя. С помощью кстати подвернувшейся верёвки он изобразил на палубе форму острова Раадос.

– Мы подойдем к острову к вечеру, – рассказывал старейшина. – Вот здесь, с восточной стороны широкой части острова, находится город раадосцев Дос. Мы подойдем вот к этой, южной узкой оконечности Раадоса. Только там есть пляж, подходящий для высадки и одновременно достаточно удаленный от города, чтобы постоянно не охраняться. Мы и человек пятьдесят кадмийцев высадимся здесь, поднимемся в горы Раадоса, укрепимся и будем ждать до утра. Корабли кадмийцев в это время блокируют порт Доса. Утром мы подойдем к стенам Доса и пойдём на штурм. Если, конечно, их воины не решатся выйти нам навстречу, чтобы принять бой на открытом месте.

– Хайи! – не сговариваясь воскликнули воины, готовые хоть сейчас встретить врага в чистом поле.

– Стены Доса невысокие, в основном это просто деревянный частокол. Ворота, как говорят, хлипенькие – скорее калитки, чтобы козы, свиньи и рабы не разбегались. Надо будет вырубить подходящий таран, и мы легко ворвемся в город. В этот момент кадмийцы должны начать трубить в рога – это будет сигнал для кораблей высадить воинов в порту. Ударив с двух сторон, мы должны легко их одолеть. Убивать всех, кто окажет сопротивление. Но тех, кто сдастся, царь Василий просил не трогать. То ли рассчитывает разжиться рабами в этом походе, то ли ещё что. В общем, всех пленных сдавать их воеводе Турупу, нам они ни к чему. А прочие ценности распределяются по законам войны – кто первый взял, тот и владей. Так что всё, что возьмут себе воины Грома – то наше; скидываем в общий котёл, а потом делим по обычаю.

– Хайи! – снова радостно поддержали воины.

– Ну, а хватит ли двух кораблей? Ну, чтобы блокировать порт? – спросил один из опытных воинов по имени Древко.

Копьё пожал плечами.

– Туруп и Василий говорят, что хватит. Их новые трёхгребные галеры построены по самым лучшим образцам боевых кораблей Оксоса. А оксосцы – лучшие мореплаватели во всем мире. Царь уверял нас, что у раадосцев есть только штук пять одногребных галер – старинные пятидесятивёсельники, на таких ещё во времена Геллака плавали. Они меньше размером и раза в полтора медленнее, чем трёхгребные. Да ещё несколько круглых торговых кораблей, у которых только паруса и нет ни таранов, ни вёсел.

– А сколько всего воинов в Досе? – подал голос другой воин, Самшит.

– Это толком непонятно, – ответил Копьё. – Царь Василий говорит, что город довольно большой, много больше нашего Города-в-Долине. Но воинов у них не так много, всего человек сто пятьдесят-двести вместе с мальцами.

– Как же это может быть?! – возмутился Самшит. – В Городе-в-Долине никогда не было меньше двухсот копий, а с пацанами и стариками все четыреста будет!

– Кадмийцы меряют всех по себе, – вступил в разговор Рубач. – У них оружие способен держать дай боги каждый третий мужчина. Но, сколько я помню, раадосцы больше похожи на нас, чем на них. Так что, глядишь, окажется, что где сто пятьдесят – там и триста.

– Правда, в Досе много рабов, – отметил старейшина Силач. – Причем большая часть – кадмийцы.

– Не так важно, сколько воинов у врага, как то, насколько они хороши, – негромко сказал Рубач. – А всего важнее – кто ими командует. Царь Раадоса Поликарп – достойный противник. Но куда опаснее его сын Фемистокл. Этот воевода одержал много побед и на суше, и на море, он хитёр и доблестен. Раадосцы его любят и готовы драться ради него до последней капли крови.

– Они будут защищать родную землю, свой дом, – добавил Копьё. – Такого врага нельзя недооценивать.

– Сколько бы ни было врагов, и кто бы ими ни командовал – им не выстоять против воинов Грома! – не удержался и встрял в разговор взрослых Пескарь.

– Хайи! – воскликнули воины, и кто-то одобрительно постучал юношу по плечу. На этом военный совет и завершился.

Корабль споро летел по волнам. Вскоре Кадм обратился лишь слабо различимой тенью вдали. Пескарь наконец немного привык к качке, и уже не так боялся, поскользнувшись, выпорхнуть за борт.

Он нашел себе место ближе к носу корабля и любовался тем, как вылетают из моря и снова падают в воду летучие рыбы.

– Надо же, рыбы с крыльями! – восхитился Пескарь. – Полурыбы-полуптицы! Ну и кто теперь будет сомневаться, что кентавры и гарпии бывают?

Тучи окончательно рассеялись, и Пробудившийся в полную силу царил в небесах. Несколько раз корабли проплывали мимо рыбацких лодок, с которых воинам приветственно махали кадмийские рыбаки.

Море снова было другим, одновременно близким и далёким. Яркие блики вспыхивали по всей его поверхности, ярче любого золота или серебра, и Пескарь не мог оторвать взгляда от этого мерцания, усыпавшего всепоглощающую глубокую синеву. Юноша начал потихоньку привыкать к освежающему влажному запаху. И даже попробовал представить себя Геллаком, великим героем древности, плывущим на свою первую битву с морским чудовищем Кракеном, топившим корабли. Совсем как раадосские пираты.

Вдруг на корме раздался радостный крик:

– Наяды! Смотрите, смотрите, русалки плывут!

– Добрый знак, – сказал незнакомый кадмиец, сидевший поблизости от Пескаря на гребной банке.

Вскоре Пескарь увидел их. Русалки формой походили на рыб, разве что их тела были намного толще. Головы, похожие на голову собаки, оканчивались длинными носами, в которых помещались улыбающиеся рты со множеством маленьких, но на вид очень острых зубов.

Пескарь сразу отметил, что хвосты наяд были вытянуты не сверху вниз, как у рыб, а слева направо. Это позволяло им, разогнавшись под водой, выпрыгивать высоко в воздух и чуть ли не зависать в нем – так, чтобы мореплаватели могли хорошенько их разглядеть.

Скорее всего, русалки легко могли бы обогнать людские корабли – но просто не хотели этого делать. Он плыли параллельным курсом, то и дело весело выпрыгивая из воды и радостно вереща: «Тирри! Тирри!»

– Что они говорят? – спросил Пескарь у соседа-кадмийца.

– Я не знаю, – улыбнулся тот. – Говорят, в Оксосе и Патамосе есть толмачи, умеющие разговаривать по-рыбьи. Но в наших местах я таких не встречал.

– Тирри! Тирри! – изо всех сил закричал в ответ русалкам Пескарь, пытаясь подражать их интонациям и произношению. Одна из наяд подплыла к самому борту и, удерживая ту же скорость, что и корабль, с любопытством поглядела на Пескаря. Глаза у неё были совсем человеческие.

– Тирри-лирри! – сказала русалка, и Пескарю почудилась в этой фразе вопросительная интонация.

– Как бы я хотел поговорить с вами! – восхищённо прошептал юноша. – Тирри-пескаррь! – крикнул он в ответ.

– Тирри-перри, – ответила наяда, широко улыбнулась зубастым ртом, что-то прощелкала в довесок и уплыла далеко вперед.

– Как думаешь, они нас понимают? – спросил Пескарь кадмийца. Тот пожал плечами:

– Почему бы и нет? Просто им, наверное, не о чем с нами говорить. У нас ведь так мало общего. Время от времени подплывут поздороваться и снова пропадают в море.

Действительно, вскоре наяды отстали от корабля, вернувшись к своим таинственным подводным делам. А Пескарь немного загрустил, позабыв даже о грядущей битве.

11

Око Пробудившегося было еще довольно высоко, когда Раадос из бесформенного пятна на горизонте превратился в горную гряду. Корабли шли быстро, и остров рос на глазах.

Рулевой то и дело подавал команды, направляя нос судна к южному пляжу. Когда до берега оставалось всего несколько стадиев, матросы убрали парус и снова сели на весла. «Косатка» и «Крокодил» шли рядом, борт к борту. Пустынный песчаный пляж, окаймлённый скалами, стремительно приближался.

Заприметив гигантских деревянных чудовищ, длинношеие морские птицы на камнях принялись обеспокоенно галдеть, а потом разом снялись с места и нестройной гурьбой полетели над самой водой куда-то за западный мыс.

– Схватись! – прокричал рулевой, и матросы несколько раз повторили приказ. Пескарь изо всех сил вцепился в борт, и вовремя – тут же последовал резкий удар, от которого он непременно вылетел бы наружу, если бы не подстраховался.

Галера проскрежетала по песку и остановилась, на четверть выскочив на сушу.

– На берег! – скомандовал Рубач. – И на этот раз скиньте мне лестницу, дармоеды!

Пескарь, толкаясь среди соратников, подобрал в куче снаряжения свое оружие и заплечный мешок, закинул щит за плечо и, стараясь не запутаться, осторожно полез вниз.

Ощущать босыми ногами прочную, не шатающуюся из стороны в сторону землю, даже если это был расползающийся мелкий песок, было необычайно приятно. «Всё-таки люди не рыбы», – пришла в голову Пескарю очевидная мысль.

– В линию! – скомандовал Рубач, и воины Города-в-Долине выстроились в боевом порядке на песке, чтобы в случае необходимости предотвратить неожиданную атаку – выставив перед собой щиты, но пока что держа копья уткнутыми противовесом в землю.

В это время с «Косатки» спустились несколько десятков кадмийцев. Командовал ими воевода в богатом чешуйчатом доспехе, имени которого Пескарь не знал.

Сначала кадмийцы сбились в кучу, не зная, что делать, потом воевода приказал им сталкивать корабли обратно в воду. Матросы одновременно изо всех сил налегли на весла, и вскоре галеры вновь оказались на открытой воде. Они медленно повернулись и пошли к северу – туда, где должна была располагаться гавань Доса.

Рубач подошел к воеводе кадмийцев, они перекинулись парой слов, тот кивнул и дал приказ своим воинам. Пятеро легких копейщиков побежали к деревьям, которые обрамляли пляж и под которыми уже сгустились ночные сумерки.

Разведчики скрылись под сенью деревьев. А через несколько мгновений раздались резкие крики:

– Хэй! Вот он! Лови, лови!

Воины пришли в возбуждение.

– Вон там, смотрите! – выкрикнул Зоркий, стоявший как раз рядом с Пескарем, в который раз оправдывая своё имя. Пескарь посмотрел, куда он показывал, и заметил среди редких стволов мелькающие пятки беглеца.

«Разведчик раадосцев! – промелькнула в голове Пескаря мысль. – Или просто какой-то невезучий пастух».

Полоса деревьев, под защитой которых бежал незнакомец, в северной части пляжа прерывалась прогалиной, поднимавшейся вверх, в сторону гор. Пескарь подумал, что это может быть самая удобная дорога, ведущая с пляжа. Конечно, могли быть и другие проходы в глубине леса, но почему бы не рискнуть?..

Пескарь выскользнул из строя, уронил на песок щит и копьё, одним движением выхватил пращу и намотал один её конец на руку хитрым узлом. Доставать ядра из мешочка было некогда, и он выхватил один из камней из кармашка в поясе. Отойдя на несколько шагов в сторону от фаланги, Пескарь положил камень в расширение кожаной петли и раскрутил пращу над головой. Теперь оставалось только дождаться…

Пескарь понимал, что у него будет лишь одна попытка; его одновременно охватили охотничий азарт и волнение из-за опасности возможной неудачи.

Беглец на огромной скорости вылетел из леса на прогалину. Разведчики-кадмийцы, судя по всему, отставали от него на целый стадий: он был безоружен и бежал налегке, к тому же страх придавал ему сил.

Сворачивая на тропинку, ведущую к горам, раадосец на мгновение потерял равновесие и чуть не упал. Эта случайность и стала для него роковой.

Пескарь не помнил, чтобы он отдавал команду своим рукам. Глаз просто увидел слабое место в поведении врага, а рука сама разогнала пращу и, отпустив свободный конец ременной петли, отправила камень в полет. Беглец так и не успел вновь набрать скорость. Как только он поднялся на ноги, камень с огромной скоростью врезался ему в голову, и раадосец рухнул на землю как подкошенный.

– Хайи! – вскричали воины Города-в-Долине, и их поддержали радостные крики кадмийцев.

– Пескарь-Камнемёт! – воскликнул кто-то из стоявших в строю.

– Камнемёт! – поддержали его другие голоса. – Праща! Меткий! Точный! Настигающий!

– Выбирай на вкус, воин, – сказал подошедший к юноше Рубач. – Мне нравится Камнемёт.

«Неужели уже свершилось? – не мог поверить себе Пескарь. – Теперь я мужчина?»

– Он же был безоружен, – неуверенно возразил юноша.

– Он был враг, – утвердил Рубач. – Но это твое дело. Ты можешь принять имя, когда захочешь. Пока ты трижды не прокричишь одно из тех имен, что предложили тебе твои братья – ты все ещё Пескарь.

Заметив, что Пескарь не соглашается ни на один из вариантов, воины перестали их предлагать.

– Пескарь-Тугодум! – рассмеялся кто-то.

– Пескарь-Длиннодум, – последним, с улыбкой сказал Козлик.

Через короткое время разведчики настигли поверженного раадосца, подхватили его под руки и ноги и потащили на пляж.

Когда его поднесли к войску, он уже начал приходить в себя, но все еще не мог встать на ноги. Он был молод, но уже не ребёнок – на лице его росла неухоженная чёрная борода; одет в рваные лохмотья. Голова и правое плечо его были залиты кровью.

– Ты здесь один? – спросил воевода кадмийцев, несильно пнув пленника в грудь. – Кто ещё с тобой?

Раадосец сплюнул красным на песок и улыбнулся окровавленным ртом, стоя на коленях.

– Пошёл ты под хвост осла, откуда выполз! – бесстрашно сказал он.

Воевода поморщился и кивнул головой. Несколько кадмийцев набросились на пленника и стали избивать его древками копий. Когда, по движению руки воеводы, они отошли в сторону, раадосец лежал на песке без движения. Он не стал закрываться от ударов, и один из них раскроил ему висок. Какой-то кадмийский воин наклонился к застывшему телу и вскоре заключил:

– Дохлый.

«По крайней мере, он был смелым, – подумал Пескарь. – Хоть и безоружный, но воин». Но вместо гордости почему-то ощутил сожаление. Может, в других обстоятельствах этот храбрец мог бы стать ему другом?

– К Аду эту падаль, – с омерзением сказал кадмийский воевода. – Идём дальше.

– Его можно было пытать и допросить, Сафир, – с сожалением сказал Рубач. – Это не пастух и не рыбак, а наблюдатель – при нем не было ни удочки, ни скота, ни корзинки для орехов.

– Можно было бы, но зачем терять время? – возразил воевода. – Мы и так всё знаем.

Рубач не стал спорить.

Воины направились прочь с пляжа, стараясь сохранять порядок во время движения. По лесам вокруг рассыпались разведчики кадмийцев, время от времени коротко перекликаясь птичьими голосами. Воины Грома шли впереди основной колонны, остальные кадмийцы скопом топали за ними.

Выбравшись на тропинку, поднимавшуюся в гору, Пескарь один раз оглянулся. Распластанное тело раадосца валялось на песке, расплываясь в наступающих сумерках.

12

Отряд шёл по лесной тропинке, которая забиралась все выше в гору. Вокруг не было ни души. Один раз на пути попалась бедная хижина, но внутри никого не было. Правда, было немного свежей еды – значит, хижина была не заброшенная. Должно быть, хозяин загодя узнал об их приближении и сбежал. Теперь можно было рассчитывать, что жители Доса наверняка знают о десанте на южном пляже.

Вскоре совсем стемнело, но Сафир не останавливал продвижение отряда – видимо, он вёл воинов в конкретное подходящее для ночлега место, известное кадмийцам.

Воины зажгли несколько факелов.

Наконец, отряд добрался до цели своего пути. Это был отрог холма со скальным обрывом в море, обрамлённый дюжиной деревьев. Среди них, словно царь-исполин, особенно выделялся толстенный грецкий орех. К отрогу вёл только один ровный и узкий подход от тропинки, который легко было бы оборонять.

Воевода кадмийцев выставил посты; воины развели костры и плотно поужинали. На следующий день, перед боем, завтрак должен быть совсем легким, чтобы не отяжелеть.

– Отсюда до Доса совсем близко, – сказал своим людям Рубач. – Не больше трёх тысяч шагов. Выступим с рассветом – чем меньше у них будет времени на подготовку, тем лучше.

Ночь прошла неспокойно. Несколько раз раздавались крики, в лагере поднимался шум. Рубач был наготове, но не приказывал фалангитам строиться.

– Лучники, бьют из леса, – сказал он. – Оставайтесь под деревьями. Пусть кадмийцы гоняются за ними ночью по горам, если хотят.

Пескарь едва мог сомкнуть глаза от волнения. Чтобы успокоиться, он решил поискать знакомые созвездия, благо ночь была безоблачной. Он легко нашёл Геллака, великого героя древности, с его огромной дубиной, которой он замахивается на медведицу, водоносицу с её ковшом, и двух братьев – Каспа и Полла.

«Вот Геллак вряд ли так тревожился перед битвой, – подумал Пескарь. – Хорошо всё-таки быть героем: ты тогда точно знаешь, что у тебя всё получится, и боги на твоей стороне…» Отвлечённый этой мыслью, он наконец задремал.

Когда рассвело, оказалось, что трое кадмийцев серьезно ранены и не могут продолжать поход, а одному стрела попала в шею, и он быстро истёк кровью.

Пескарь с интересом рассмотрел стрелу, которую нашел в траве – в Городе-в-Долине луки были не в ходу. Лёгкое, тщательно обструганное и потому абсолютно прямое древко, несколько перьев для стабилизации и зазубренный наконечник из железа. Было очень неприятно представлять себе, что будет, если такой вопьётся в тело.

Наконец, пришла пора выступать. Воины съели по небольшому куску вяленого мяса и оправились. Пескарь увидел, что одного из кадмийцев стошнило от страха. Глядя на него, он сам почувствовал робость. Но потом взглянул на оказавшегося поблизости старейшину Копьё – тот усмехался, глядя на труса, и Пескарь тут же воспрял духом. Все-таки кадмийцы – дрянные бойцы, ни в какое сравнение не идут с воинами Грома!

Раненых оставили под охраной пары лёгких пехотинцев.

– Двое из трёх не выживут, – спокойно сказал Рубач, бросив на стонущих от боли людей равнодушный взгляд.

Выйдя из лагеря, отряд шёл плотным строем, держа щиты наготове: воины Рубача впереди, воины Сафира сразу за ними. Вокруг по лесам так же, как и накануне, рыскали лёгкие разведчики кадмийцев. Ни следа ночных лучников они не обнаружили.

Вскоре тропинка перевалила через невысокий горный перевал и начала спускаться вниз, в долину Доса. Строения города уже были видны кое-где между деревьями.

Тропинка сделала пару поворотов и вывела на пологое место, потерявшись в высокой траве. Вдруг Пескарь услышал тихий неприятный свист, а за ним – крик откуда-то сзади.

– Щиты над головой, – скомандовал Рубач, и над воинами Грома словно вырос непробиваемый панцирь: большие щиты плотно стоявших воинов накладывались друг на друга, так что между ними не оставалось никакого зазора. При этом фалангиты умудрились нисколько не замедлить ход.

– Битва началась, братья! – воскликнул воевода. – Будем же достойны Геллака Сокрушителя, Адма Пронзающего и всех великих героев древности!

«Хайи!» – коротко и грозно ответили воины, не сбивая дыхания.

Время от времени раздавались лёгкие постукивания: одни стрелы впивались в щиты, пробивая медную обшивку, другие соскальзывали на землю.

Щиты кадмийцев не давали такой защиты, и время от времени кто-то из них с криком падал на землю.

Воины переступали через своих павших товарищей. Вернее, старались переступать – и кого-то, возможно, затоптали насмерть.

Вскоре отряд вышел на открытое пространство. Город простирался в паре стадиев впереди и немного ниже. С горного отрога, на котором остановился отряд, были прекрасно видны крыши и улицы Доса, его гавань и пришвартованные в ней торговые корабли, и апельсиновая роща – наверняка святилище Хранящей, богини луны. Четыре небольшие боевые галеры раадосцев выходили в море, разворачиваясь для атаки. Могучие «Крокодил» и «Косатка» поджидали их стадиях в пяти, развернувшись носами к гавани.

Пескарь обратил внимание на то, что смертоносный дождь из стрел прекратился. В лесу, из которого они только что вышли, громко кричал от боли кто-то из раненых.

– Больше не стреляют, – сказал Пескарь.

– Наверное, стрелы берегут, – ответил ему Самшит. – В лесу-то они вслепую стреляли – просто чтобы на страх давить; а тут будут целиться: откроешься – и каюк! Вон на той высоте они, должно быть, стоят.

– Щиты не опускать! – громко приказал Рубач. – Древко, Злодей, со мной, прикрывайте меня щитами, пока я вон ту сосну рубить буду.

Рубач, на ходу выхватывая секиру, пошел мастерить таран. Сафир тем временем приказал своим воинам рассредоточиться, отправив десяток из них на скрытый за деревьями горный уступ, где, как предполагалось, укрылись лучники раадосцев.

– Кого не убьёте – прогоните, – добавил он. – И закрепитесь там, чтобы мы спокойней себя чувствовали – это лучшее место для обстрела. Вперёд!

Кадмийские копейщики побежали к деревьям, когда один из них вдруг завыл и покатился по земле – стрела попала ему в ступню и пробила ее насквозь. Еще несколько воткнулись в легкие щиты. Наконец, воины, отправленные на холм, скрылись за деревьями, и следить за ними стало невозможно.

Пескарь, не опуская щита, посмотрел на город, стараясь обнаружить слабое место в частоколе. Это было несложно. Стена города действительно больше походила на забор от коз, чем на защитное сооружение – свалить ее можно было в любом месте парой хороших ударов – никакого сравнения с той, что окружала Кадм. С другой стороны, вокруг Города-в-Долине вообще не было стен.

«Какие-то они непуганые, эти пираты, – подумал Пескарь (хотя думать было непросто – очень мешали всё не унимающийся плач раненого из леса и крики кадмийца с пронзённой ступнёй). – Сидят на своём острове и думают, что ничего им не грозит. Хотя, может… может, всё не так просто, как кажется?»

Похоже, эта же мысль пришла в голову не только ему.

– Козлик! – позвал старейшина Копьё. – Беги к Сафиру и скажи ему, чтобы послал пару воинов проверить подходы к частоколу. Там ловушки могут быть.

Козлик немедленно побежал исполнять приказание, и воины тут же сомкнулись плотнее, чтобы закрыть брешь, оставленную там, где был его щит.

В лесу было тихо – возможно, лучники раадосцев просто сбежали от кадмийцев. Значит, те должны были закрепиться на холме.

Пескарь бросил взгляд на море и увидел, что там битва в самом разгаре.

Корабли кадмийцев, подгоняемые мощными толчками вёсел, на огромной скорости неслись на две раадосские галеры, при этом другие две, как казалось, убегали в южном направлении прочь из гавани. Еще несколько ударов сердца – и раздался жуткий треск, когда «Крокодил» врезался в нос одной из маленьких галер. Таран большого корабля был намного длиннее, чем у его жертвы, поэтому сам «Крокодил» никаких повреждений не получил.

Результат столкновения стал понятен, только когда гребцы «Крокодила», по команде кормчего, несколькими могучими усилиями отбросили тяжёлый корабль назад. Повреждённая галера стала резко оседать на нос. Матросы обречённого корабля прыгали в воду. Пара кадмийцев пытались добивать их с носовой надстройки «Крокодила» длинными узкими копьями.

«Косатке» не удалось протаранить свою мишень – маленький корабль в последний момент повернул вправо, и смертоносная бронза лишь проскребла по его обшивке. Однако моряки-кадмийцы не теряли времени – они запустили крючья на длинных верёвках, уцепились за корабль раадосцев и притянули его к своему борту. Мгновенно собравшиеся напротив галеры кадмийцы разом обрушили на матросов вражеского корабля целый ливень дротиков, потом ещё один, и ещё. Так как палубы на пятидесятивёсельной галере не было, раадосцы оказались у копьеметателей как на ладони: локтей на шесть-семь ниже, и спрятаться негде. После третьего залпа абордажники стали спрыгивать на палубу галеры и добивать немногих оставшихся.

Казалось, разгром был полным. Воины на берегу охрипли от радостных криков, которые заглушали любые звуки морской битвы.

Но тут оказалось, что празднование было преждевременным. Две галеры раадосцев, которые, как подумал Пескарь, спасались бегством, быстро развернулись и полным ходом шли к беззащитному борту «Косатки».

Кадмийцы на большом боевом корабле замерли, понимая, что ничего уже не успеют предпринять: отцепиться от взятого на абордаж пятидесятивёсельника и набрать скорость, а тем более развернуться – времени ни за что не хватит. Пескарю показалось, что он разглядел на палубе «Косатки» царского сына Турупа, который жестами приказывал матросам перебираться на захваченную раадосскую галеру. Флотоводец выделялся среди прочих моряков своим начищенным бронзовым панцирем, который сверкал на солнце.

Один за другим раздались два резких удара, когда маленькие корабли на полном ходу протаранили «Косатку» – один примерно посередине, другой ближе к корме. Корабль вздрогнул, и все, кто был на палубе, попадали, а кто-то и вылетел за борт.

Пескарь не отрываясь смотрел на крошечную фигурку Турупа. Тот схватился за борт, который атаковали раадосцы, и удержался на ногах.

Гребцы на маленьких галерах направили свои корабли задним ходом, и тогда случилось самое страшное – длинный узкий корабль с оглушительным треском переломился пополам в том месте, где пробоина пришлась на его середину, и стал быстро тонуть.

Встряска, разломившая корабль, вырвала борт из рук Турупа, тот упал в воду и мгновенно скрылся в волнах, утянутый в пучину тяжёлым бронзовым доспехом.

– Айяа-а! – протяжно застонали кадмийцы на берегу. – Горе нам!

– Соберитесь, псы! – заорал Сафир. – Позже будете выть! Сначала надо отомстить за царского сына!

Тем временем «Крокодил» обошел тонущую «Косатку» со стороны носа и погнался за ближайшей из двух оставшихся галер раадосцев. Тех кадмийцев с «Косатки», кому удалось выплыть, поднимали на борт захваченной галеры их товарищи. Абордажники успели перерубить веревки кошек, чтобы тонущий корабль не утянул галеру за собой на дно.

Треск падающей сосны отвлёк воинов на берегу от непоправимой трагедии. Рубач принялся обтесывать ветви дерева, чтобы его можно было использовать в качестве тарана.

Кадмийские разведчики, отправленные Сафиром к стене города, действительно обнаружили несколько замаскированных ветками ям-ловушек. Защитники Доса обстреливали их с крыш домов стрелами и дротиками, поэтому они лишь примерно наметили границы ям и отступили на безопасное расстояние, не понеся потерь.

Вернулся и один из копейщиков, посланных на холм на охоту за лучниками. Последних действительно удалось разогнать, одного даже поймали и убили. А самое главное – кадмийцы захватили на холме большой запас стрел. Вряд ли бежавшие лучники сумели забрать с собой много снарядов.

Воины Города-в-Долине наконец опустили щиты, не опасаясь больше неожиданных подлых атак.

– Пробьём брешь в стене, и город наш, – уверенно заявил Копьё. – Готовьтесь пировать на трупах врагов, воины!

– Хайи! – поддержал его боевой клич.

Но оказалось, что раадосцы ещё не собирались сдаваться.

В северной оконечности города открылись ворота, и из них стали выбегать тяжеловооружённые воины. Не меньше пятидесяти тяжёлых копьеносцев с большими круглыми щитами, в шлемах и доспехах, и примерно столько же легких воинов с луками и дротиками.

От них до экспедиционного отряда было около четырёх стадиев.

Тяжёлые воины построились в фалангу и стали медленно приближаться к противнику на расстоянии полустадия от стены – видимо, чтобы не загреметь в собственные волчьи ямы.

– К бою, сыны Грома! – изо всех сил своих лёгких закричал Рубач, бросивший изготовление тарана и вернувшийся к своим бойцам. – Наконец-то добрая битва! Покажем этим прощелыгам силу Города-в-Долине!

Клич «Хайи!» был ему ответом, когда фалангиты стали строиться в боевой порядок.

Ненадолго их отвлек раздавшийся со стороны моря треск – это «Крокодил» нагнал одну из оставшихся галер раадосцев. Последний корабль осаждённого города скрылся за ближайшим мысом, теперь, видимо, ударившись не в мнимое, а в истинное бегство.