Тропа. История безумного медведя

Рэндал Скотт

(из дневника)

25 июня 1833

Когда-нибудь моя несдержанность погубит меня. Вчера я едва не застрелил банкомёта за игровым столом. Нелепо и глупо!

У меня опять нет крова над головой. Позади может объявиться погоня, хотя старик, с которым я разговорился ночью, убеждал меня, что мне не угрожает ровным счётом ничего, разве что пара добрых затрещин. И всё же я решил скрыться, так как отчётливо слышал слова одного из тех, кто припустился за мной. Он сказал, что отрубит мне голову, как вонючей крысе. Перспектива малоприятная, пусть даже слова про крысу были расхожей местной шуткой…

26 июня

Сегодня повстречал странного вида человека в большом фургоне. Он назвался Кейтом Мэлбрэдом. На вид ему лет сорок. Небольшого росточка, рыжеватый. Облачён в старую холщовую рубаху, давно полинявшую, и кожаные штанины на индейский манер (это когда одеты только ноги, а задницу и причинное место прикрывает скомканная набедренная повязка, то есть ягодицы остаются голыми и сверкают на солнце). Голову его украшает сильно испачканный цилиндр. К цилиндру сзади прицеплена длинная кожаная лента, расшитая бисером; она ниспадает почти до середины спины – на мой взгляд, бессмысленная и неудобная штука, как, впрочем, и любые другие украшения.

Кейт Мэлбрэд называет себя торговцем. В его повозке действительно полным-полно всяческого барахла. Тут порох, свинец, кремнёвые ударники, топоры, ножи, яркие ткани, рыболовные крючки, зеркала, бусы и даже коробка с перьями обыкновенного домашнего петуха. Он говорит, что года три уже выменивает у дикарей пушнину на эти товары. Здесь множество племён, и ни об одном из них я ничего раньше не слышал. Кейт умеет немного разговаривать на кое-каких диалектах, но чаще пользуется языком знаков, как он его называет.

Сегодня же мы переправились на пароме на противоположный берег. Кейт считает, что на той стороне, где стоит форт Юнион, торговцу, как он, делать нечего, потому что краснокожие с того берега сами легко добираются до товаров белых людей. Мэлбрэда интересуют отдалённые племена, которых французские торговцы нарекли когда-то Сю⁶. С тех пор все так и называют этих дикарей, хотя никто не знает, что это означает. От него я узнал, что торговля на землях индейцев может вестись лишь с разрешения правительства, а продажа спиртного запрещена вообще⁷. Конечно, крепкие напитки всё равно попадают к индейцам, благодаря «вольным» торговцам, которые ищут места, где их не застукают правительственные агенты. Кейт Мэлбрэд как раз из таких.

Любопытно, что меня ожидает впереди? Похоже, спокойной жизни не предвидится, раз повсюду шныряют краснокожие.

30 июня 1833

Проезжали сквозь заброшенную индейскую деревню. На земле ясно выделялись круговые следы на местах, где раньше стояли жилища. Я подошёл вплотную к единственному оставленному каркасу индейского жилья. Множество составленных шестов образовывало конус, который был почти наполовину обложен дубовой корой. Кора кишела блохами. Посреди этого вигвама, как и на других местах, где стояли палатки, чернело кострище, обложенное камнями. Кейт назвал это очагом.

Позади этого конусообразного скелета возвышались три помоста футов в десять вышиной, где виднелись кособокие ящики из древесной коры. Вверх и вниз по брёвнам, на которых крепились помосты, струились бесчисленные муравьи. Мэлбрэд сказал, что в ящиках лежали покойники. Между этими погребальными сооружениями торчал высокий согнувшийся шест с большим кожаным свёртком наверху. Из него высовывался пучок травы и свисали на длинных нитях непонятные мелкие предметы, которые покачивались при малейшем дуновении ветра и постукивали друг о друга. Возле шеста на земле полукругом лежало несколько стрел красного цвета и скелет собаки.

Кладбище произвело на меня тягостное впечатление. Особенно сильно повлияло то, что было непонятным и потому таинственным – странный свёрток и побрякушки возле него. Подкралось ощущение опасности. Я осознал, что это чужой мир, что законы его мне не известны, что договориться (в случае необходимости) с людьми, о которых я не имею даже малейшего представления, я не сумею.

Теперь мне весьма неуютно. Лучше бы я остался в форте и как-нибудь уладил недоразумение в салуне, пусть даже мне пришлось выложить все деньги в качестве штрафа за нарушение порядка и отказаться от игры в карты на месяц и даже год.

2 июля

Опять проезжали мимо погребальных помостов, на которых виднелись человеческие кости. Вероятно, захоронения очень старые, плоть и одежда разложились или их склевали птицы. У основания шестов лежали пожелтевшие кости, возможно человеческие, которые упали с погребального ложа, но могли быть и останки животных, так как я видел несколько больших черепов, похоже лошадиных. Кейт уверяет, что дикари нередко забивают своих лошадей и подвешивают их головы на помосте. Кейт также утверждает, что краснокожие частенько закапывают покойников по пояс в землю, повернув их лицом на восток, и так оставляют их до разложения. Страшная дикость!

Создаётся впечатление, что эта страна переполнена могилами.

10 июля

Видел буйволов. Они брели по дальним холмам и были похожи на чёрные точки, набрызганные на склонах; эти точки сливались в пятна, а пятна – в единую тёмную массу. Никогда не представлял, что стада бывают столь многочисленны. Я предложил Кейту устроить охоту, но он ворчливо отказал мне, не желая распрягать своих мулов для этого дела, и сказал, что нам вдоволь хватит мяса подстреленной вчера антилопы. Он считает, что лучше пораньше добраться до цели и там уже поохотиться вместе с дикарями, если мне этого так уж хочется.

Должно быть, он прав. Просто меня одолевает нетерпение. Никогда не думал, что захочу потрогать руками всё, что увижу здесь. Взять для примера буйволов. Я твёрдо знаю, что не раз увижу охоту на этих исполинов и сам приму участие в ней. Но здешние просторы, безбрежность, приволье – всё вселяет в сердце восторг и жажду деятельности. Потому-то и хочется погнаться за быками, испытать азарт первобытного охотника в первобытной стране.

Удивительно, насколько близость природы способна менять восприятие мира! Ещё вчера я был отъявленным картёжником, пространство игрового стола заполняло меня целиком. Я не видел и не желал видеть ничего, кроме карт. Я был наполнен только картами. Не выигрыш интересовал меня, но игра, исключительно игра, ожидание успеха или неудачи, постоянное напряжение, трепет. И вот несколько дней на просторной груди прерии вытравили эту любовь к картам, превратили её в пыль, и здешний непрекращающийся ветер развеял её! Я не могу в это поверить, но это так! Жажда играть исчезла.

Впрочем, нет, не исчезла. Надо быть честным перед самим собой. Просто я готов играть во что-то иное, совершенно новое для меня. Отныне мой игровой стол – прерия. Но что за расклад намечается здесь?

11 июля

День сегодня рассветал великолепно. Тянул прохладный ветерок, трава колыхалась умиротворённо. Как-то сразу забылись все неудобства дороги по шероховатым пригоркам и лесистым долинам. Вчера к вечеру мы добрались до речки, через которую никак не могли перебраться, долго двигаясь вдоль русла. Лошади с величайшим усилием переставляли ноги, вытаскивая копыта из заросшего корнями дна. В конце концов мы переправились на эту сторону и сразу стали лагерем.

Надо заметить, что Великие Равнины выглядят теперь совсем не так, как казались мне с борта парохода. Тогда я видел много зелени, что вполне естественно, ибо я поднимался по реке. Теперь же прерии представляют собой сплошной жёлтый ковёр. Высокая трава беспощадно выжжена солнцем. Отдельно стоящий тополь или рощица сразу бросаются в глаза, их зелёные кроны прекрасно видны на фоне жёлтой травы.

Кейт, по обыкновению, поднялся раньше меня и уже готовил кофе. Кофе он, как водится, делает на здешний манер, то есть жарит на сковородке как попало и варит на речной или дождевой воде в единственном нашем котелке. То есть котелков у него в фургоне насчитывается ещё штук шесть, а то и больше. Но он не прикасается к ним, приберегая эти блестящие посудины для торговли с дикарями.

Схватка

Индейцы спешились и опустились в высокую траву, разложив каждый возле себя сумки с головными уборами, краску в мешочках и зачехлённое оружие… Несколько минут назад возвратились высланные вперёд разведчики и сообщили о небольшом вражеском отряде. Люди Куропатки прикинули, когда противник окажется в непосредственной близости, и неторопливо начали готовиться к битве. Руки зачерпнули краску. Теперь их лица потеряют собственные черты, и злые духи не сумеют распознать их, если кто-то из воинов погибнет и они пожелают утащить погибших в подземную страну. Многие полностью покрывали свои лица густым слоем: кто синим, кто жёлтым, кто белым. Некоторые раскрашивали лицо пополам разными цветами. У каждого был свой собственный принцип, соответствовавший его внутреннему голосу. Грудь, живот, руки и ноги тоже покрывались узорами, согласно повелению духа-охранителя. Раскраска должна была не только пугать врага. Каждое новое лицо, наложенное поверх настоящего, обязательно хранило в себе скрытую силу, которая оберегала воина от вражеских стрел.

Медведь надел на голову маску своего защитника, клыки которой свисали низко над его бровями. К левому медвежьему уху были приторочены два ястребиных пера. Лицо Медведя было сплошь покрыто синим цветом, кроме носа, губ и нижней челюсти…

Неожиданно для всех Клюв поднял руку вверх и сказал:

– Я сегодня умру. У наших врагов силы больше, чем у нас. У них есть летящее железо белых людей. Вы не старайтесь одолеть их, но я должен сразить их вожака. Сейчас я исполню мою похоронную песнь, а вы окурите меня дымом душистой травы.

– Почему ты думаешь, что у них есть летящее железо? – спросил удивленно Три Пальца.

– Я знаю, мне было видение, – тихо проговорил Клюв, не открывая глаз и не поднимая головы. – Только Медведь может принять участие в битве. Он ни разу во время нашего похода не оглянулся назад, поэтому ни один из коварных духов не смог зацепиться за его взгляд и последовать за ним. Он спал только под своим собственным покрывалом, и злой дух не просочился незаметно в тело ночью и не принёс ему чужой слабости, которая есть в каждом из нас. А некоторые из вас пользовались общей накидкой. И ещё… У Медведя сильный охранитель. Я не знаю, кто это, но редкий боец получает такую защиту. Медведь может принять участие в этом бою. Остальные должны только пугать врага…

Прошло не более получаса, и индейцы, сдерживая лошадок, въехали на холм, держась в одну линию. Вражеский отряд должен был уже приблизиться к противоположному склону. Клюв издал гортанный возглас, и покрытые яркой краской всадники дружно перевалили через гребень холма. Метрах в ста от них неторопливо скакали Псалоки – Вороньи Люди. Как и Куропаток, их было десять человек, все крепко сложенные, уверенные в себе после удачного набега на чей-то лагерь. Они были облачены в торжественные наряды и выкрасили лица в чёрный цвет. Перед ними двигался табун голов в пятьдесят, и эти-то лошади помешали отряду Клюва совершить молниеносное нападение. Табун закружился на месте, испуганный громкими криками нападающих.

Клюв бешено колотил метавшихся вокруг него чужих лошадей и пробивался к всаднику в пышном головном уборе, длинный шлейф которого извивался почти у самой земли при каждом резком движении коня. Этот наездник с громким криком вскинул над головой обе руки, и на солнце вспыхнуло начищенное длинноствольное ружьё. Из-за спины вожака резво вылетел и вздыбил горячего коня воин, на голове которого сидело чучело сокола с расправленными крыльями. Он держал ружьё уже направленным на Куропаток, и через секунду громко прозвучал выстрел, разливая вокруг дикаря волны сизого дыма. Кто-то справа от Клюва охнул и тяжело накренился, едва удерживаясь верхом. Клюв мельком взглянул на раненого соплеменника и снова обратился взором к врагу в громадном уборе. Перед его глазами стояли руки в чёрной краске, жирные следы от которой отпечатывались на блестящем ружейном стволе, пока индеец подносил приклад к плечу. Мгновение растянулось в вечность. Вот бездонное жерло ствола поравнялось с глазами Клюва, теперь по инерции опустилось немного ниже. И вот опять мир взбесился, копыта оглушительно ударили по земле. В лицо Клюву брызнул огонь. Близкий выстрел ударил по ушам. В доли секунды панораму заволокло густым дымом. Клюв ощутил, как часть его тела словно отстала от него, словно потерялась. Затем под самым горлом стало жарко. Со стороны он увидел, что сидел на коне очень криво, сильно откинувшись назад и глядя вверх. И тогда Клюв пронзительно закричал. Этим безумным криком он, словно верёвкой, потащил себя из пучины смерти, стиснул рукой палицу с тремя лезвиями на конце и, едва прорвавшись сквозь пороховой дым, очутился вплотную к вожаку Псалоков. Занесенное острое оружие стремительно опустилось на врага и тремя своими стальными зубами впилось в горячую плоть.

Медведь увидел, как Клюв воткнул могучую палицу в спину всадника с ружьём и, падая с коня, увлёк за собой врага с перебитым хребтом.

Из поднявшейся пыли вынырнул стройный человек чёрного цвета. Прилаженный к его голове рогатый скальп бизона тянулся шерстью вниз по спине и словно врастал в кожу человека. Всадник легко сидел на лоснящемся смоляном жеребце и гарцевал перед Медведем. В руке его было длинное копьё с болтающимися прядями волос возле наконечника и множеством мелких шкурок, подвязанных вдоль древка. Всадник оглянулся, на сплошь чёрном лице его вспыхнули глаза и прорисовался белоснежный оскал зубов.

Медведь направил к нему своего коня, и Медвежий Бык, а это был он, довольно покачал головой, как делает это иногда настоящий косолапый зверь, открыв пасть и кивая своей мохнатой мордой. Затем всадник сорвался с места, сделавшись мутной тенью. Он наклонил рогатую голову так низко, что она слилась с головой вороного коня, и на мгновение Медведю, единственному человеку, кому был виден на поле боя чёрный всадник, почудилось, что его покровитель обратился в громадного быка.

Индеец вскинул лук, положил на тетиву стрелу, зажал зубами ещё три, чтобы не тратить время на поиски стрел в колчане, и помчался следом за всадником-тенью. Он увидел, как тот ткнул ближайшего из Псалоков своим длинным копьём и поскакал дальше. Медведь пустил стрелу, и свалил врага, которого наметил для него Медвежий Бык. А тот остановился возле мёртвого Клюва и ждал. Медведь осадил лошадь прямо на том месте, где топтался в траве призрачный конь. Легко подхватив тело старика, он положил его перед собой и помчался было в сторону своего отряда. Но чёрная тень снова исполнила перед ним свой таинственный танец. В траве блестело ружьё мёртвого Псалока, и Медведь должен был взять его. Он подхватил оружие, не останавливая своего скакуна, сильно свесившись и придерживая рукой тело Клюва. За его спиной послышался предупредительный возглас. Медведь обернулся и совсем близко от себя увидел плечистого воина на пятнистой лошадке, шея и круп которой были сплошь покрыты красными отпечатками рук. Воин держал в одной руке копьё, а в другой – небольшой шест, украшенный по всей длине перьями ястреба и чучелом совы на верхнем конце.

Медведь натянул тетиву и едва успел отпустить стрелу, как густая тень Медвежьего Быка ударила в сердце всадника с жезлом, и туда же вонзилась пущенная воином Куропатки стрела.

Продолжая устрашающе кричать, отряды разъехались в стороны. Медведь, изо всех сил напрягая горло, изрыгал проклятия в адрес своих врагов и угрожающе поднимал над собой подобранное ружье.

Со стороны Псалоков хлопнул ещё один выстрел, и Лакоты поскакали прочь.

Мато Уитко

(его собственные слова)

Ворона. Эту птицу почитали многие племена. Наши друзья Шайе́лы наградили именами этих птиц один из народов, который жил севернее нас, в красивой стране, где много снежных гор. В этих людях действительно было что-то птичье. Мы называли это племя – Псалока.

С Вороньим Племенем мы враждовали давно. А в те годы война с ними была основным нашим делом, потому что мы каждый год проникали всё глубже в их страну. Нас, Лакотов, было гораздо больше, чем Псалоков, и мы нуждались в новых пастбищах для наших огромных табунов. Их воины славно бились с нами, если наши отряды не слишком превышали их числом. Они были достойными противниками.

Но когда Лакоты впервые появились в стране Псалоков, а это было очень-очень давно, то все наши погибли. Тридцать человек из общества Бешеных Псов остались лежать в чужом краю. Тогда многие наши отряды собрались вместе – Сеющие Возле Воды, Разрозненные, Дважды Кипятящие – и отправились в страну Псалоков. Я слышал в детстве от стариков, что был жаркий бой. Наши сумели разгромить целый лагерь Псалоков и очень многих взяли в плен. С тех пор между нами постоянная война…

Да, они были умелыми бойцами, и мы помнили все схватки с ними. Вам, белым людям, это может показаться странным, но мы нередко вели счёт годам именно по важности, которую мы придавали тому или иному военному столкновению с Псалоками. То лето осталось в нашей памяти, как Год-Когда-Клюв-Храбро-Зарубил-Военного-Вождя-Псалоков. У других родовых групп шло своё исчисление времени, они праздновали свои победы и оплакивали свои потери. Но случались события, важные для всего нашего народа, для всех Лакотов. Тогда в календарь племени попадали гораздо более серьёзные случаи. Так появился Год-Когда-Множество-Людей-Скончалось-В-Судорогах, или Зима-Когда-Звёзды-Падали, или Зима-Когда-Уничтожена-Деревня-Змей. Это запомнилось многим, это потрясло многих.

Сегодня вокруг меня ничего не происходит. Один за другим умирают те, с кем я провёл долгую жизнь, и я должен класть их в землю, как мне велят белые начальники в агентстве. Я не могу положить умерших высоко на помост, чтобы ветер, солнце и дождь превратили мёртвую плоть в ничто. И меня тоже, когда в последний раз закроются мои полуслепые глаза, заколотят в деревянный ящик, опустят в яму и придавят камнем. И я не могу ничего поделать. Я стар и слаб. Но раньше меня наполняла сила. Я готов был драться без отдыха.

В день смерти Клюва нас всех охватила печаль, сердца наши сжимались от отчаяния.

Клюв был наставником многих юношей нашего отряда, поэтому они упрямо твердили, чтобы мы везли тело погибшего к нашей деревне. Если бы Клюв скончался в лагере, то родственники обязательно облачили бы его в богато расшитую рубаху, завернули бы в шкуры и подвесили бы на высоких шестах. Но погибших в сражении, если путь домой не близок, принято хоронить там, где они умерли. Поэтому Хромой Волк и Красная Куница, как самые старшие среди нас, приняли решение оставить его здесь. Мы лишь перевезли его тело к крутому склону лесистой горы и там соорудили небольшой настил из веток, закрепив его на раскидистом дереве, которое нависало могучим стволом над каменистой лощиной. Мы густо выкрасили лицо и руки Клюва красной охрой. На помосте по обе стороны тела уложили всё его оружие. Щит закрепили около головы. У основания дерева мы установили небольшой навес, под которым могли бы устроиться родственники, когда приедут оплакивать его. После этого мы перерезали горло коню, на котором Клюв сидел во время боя, и положили его на землю под самым помостом. Я зачерпнул набежавшей крови и обмазал ею корни дерева. Три Пальца насыпал вокруг дерева табак.

Затем мы уехали. Самым последним двигался Смеётся-Молча и приглядывал за Синей Рукой, которого мы уложили на волокуши, так как во время боя пуля пробила ему бедро.

Два раза поднималось после этого солнце, и вдруг мы увидели большую повозку с двумя белыми людьми, которые сидели на ней, высоко взобравшись на какие-то мешки и ящики. Те немногие Бледнолицые, что появлялись в наших краях, обычно пользовались вьючными лошадьми. А повозка была для нас невидалью.

Да, мы редко встречали Светлоглазых в те годы. Мы больше слышали о них. Но один раз я видел белых торговцев, когда ездил на юг к нашим родственникам, которые кочевали в районе Реки Раковин. Там, где её воды вливались в Бурную Реку, стояла бревенчатая крепость, куда Лакоты приезжали иногда торговать.

Теперь люди с белой кожей появились в нашей стране. Мы удивились, увидев тех двоих. Кровь сразу вскипела в нас. Нам никогда ещё не доводилось сражаться с белыми людьми, потому что они не мешали нам. Но в этот раз мы схватились за луки и дубинки. Мы жаждали мести. Клюв запретил нам драться с теми Псалоками, но никто не сказал, что мы не могли убить Светлоглазых.

Мои друзья распаляли себя громкими криками и заставляли коней вертеться на месте, передавая им своё возбуждение. Хромой Волк воздел руки к плывущим над нами облакам и затянул песню храброго.

Я вскинул ладонь к длинным клыкам моей медвежьей маски и проткнул ими кожу на тыльной стороне руки.

– О, брат мой Медведь, сделай так, чтобы летящее железо Светлоглазых не причинило нам вреда. Мы потеряли хорошего человека. Мы уже не сможем называться победителями, когда возвратимся в деревню. Помоги нам, брат мой! – такие слова говорил я, пока медвежьи клыки распарывали мне руку.

Тут вперёд бросился Три Пальца. Он низко пригнулся к шее своей лошади, и белые люди не могли попасть в него. Но они сразу застрелили его пони. Мне казалось, что они не хотели воевать, они смотрелись растерянными. Один из них носил высокую шляпу с длинной красивой лентой позади, он что-то кричал нам. Но мы уже начали бой. Мы уже летели бок о бок с Духом Смерти.

Красная Куница заехал со стороны и тремя стрелами убил человека в высокой шляпе. Второй Бледнолицый в это время что-то делал со своим оружием. Я остановился прямо перед ним и уже натянул тетиву, но белого человека внезапно загородила чёрная рогатая тень Медвежьего Быка.

– Остановись! Ты должен спасти этого Светлоглазого! – крикнул мне мой покровитель.