Русь великая, но делимая

Очевидно, что Лиутпрандом упоминаются не какие-то славяне или степные кочевники, которых греки в тот период уже давно и хорошо знали. Это недвусмысленно подтверждается знаменитой Монемвасийской хроникой²⁷, составленной не ранее 963/69 гг. и не позднее 1018 года, в которой славяне чётко отделяются от кочевников скифо-сарматов (аланов)²⁸. Анонимный автор этой летописи подробно описывает внешний вид последних, отмечая даже манеру ношения волос²⁹, но ни о какой особой характеристике, связанной с красным цветом, в отношении их не упоминает. Поэтому с большой долей вероятности можно предположить, что в случае Лиутпранда имеются в виду какие-то другие «люди с севера», не славянского происхождения.

В первые века второго тысячелетия интерес к восточной Руси значительно снизился. Европейцы считали эти земли татаро-монгольскими. Интерес к этим землям и населяющим её народам появился почти одновременно со «Стоянием на реке Угре».

В имперской (дореволюционной российской и советской) историографии это историческое событие обходили вниманием, придавая много большее значение мало что изменившей в отношениях между монголо-татарами и Московией Куликовской битве (1380 год). Осенью 1480 года войска Ахмат-хана и Ивана III после незначительных стычек (в основном – перестрелки) одновременно разбежались в разные стороны, так и не вступив в серьёзное сражение. Некоторые исследователи полагают, что обе стороны испугались того, что покрывшаяся льдом река перестанет быть препятствием для нападения. Большинство историков считает, что таким вот образом именно на Угре окончательно закончилось господство ослабевшей и уже поделившейся на части Золотой Орды на севере и северо-востоке земель, огульно называемых Русью.

С конца XV столетия сюда, через земли ВКЛ, считавшегося полноценной частью Европы, устремились многочисленные послы, искавшие возможности заключения союза против Османской империи, и купцы.

Но почему разные авторы и в разный период, от Аристотеля до авторов Х века и позже, обозначают северян похожими терминами «ρως», «rhos», «ρούσιος». Какое единое значение объединяет эти термины в такой степени, что оно распространилось впоследствии и на обозначение восточных славян, и даже стало их этнонимом?

«Роусъкаіа правда»

В самом названии и сути этого документа, ставшего юридической основой для взаимоотношений между различными слоями раннефеодального восточнославянского общества есть прямое указание на чёткое разделение восточнославянского государства того периода на две основных части (сословия) и прямое указание на источник происхождения содержащихся в нём норм – закон был продиктован правящей элитой.

«Русская правда», известная также как «Правда Ярослава», была составлена грамотными священнослужителями-греками или их прямыми учениками при участии (или с учётом пожеланий) кого-то из образованных варягов (рос) во времена правления Ярослава Мудрого. Этот князь, сын скандинава Владимира и Рогнеды, скорее всего дочери варяга Рёгнвальда (имя матери неизвестно), ориентировавший свою внешнюю и внутреннюю политику на Западную Европу и тесно связанный с ней, в том числе и путём матримониальных связей своих многочисленных детей с европейскими дворами, назвал утверждённый при нём свод законов в точном соответствии с европейской же традицией – «СОУДЪ IАРОСЛАВЛЪ ВОЛОДИМИРИЦА, ПРАВДА РОУСЬКАІА».

Слова «соудъ» (суд) и «правда» по своему значению являются в данном случае синонимами и полностью соответствуют значению общепринятой в интересующий нас период юридической лексике – латинскому iustitia и греческому δικαίομα (δικαιοσύνης) в значении «справедливость, правосудие». А слово «роусъкаiа» (русская) употреблено с указанием на авторство или применение (исполнение) этого правосудия в определённой среде. В данном случае – находящихся под властью правящего слоя («рос») среди подчинённого им простого народа – холопов.

Этимология этого слова неясна, а вот значение «зависимый» в тексте «Русской правды» сомнений не вызывает.

По такому же принципу назывались своды законов, хорошо известные в образованной Оттоном I – примерно в тот же период, что и Киевская Русь – Священной Римской империи (962 г.). На протяжении столетий среди вошедших в её состав народов действовали «Lex Salica» (введён королём приморских франков-салиев Хлодвигом I (Clovis Chlodwig, Chlodowech, годы жизни: 466—511 гг.); «Lex Burgundionum», известный также как «Lex Gundobada» (введён королём бургундов Гундобальдом (Gundobad, Gundobald, годы жизни: 480—516 гг.); «Lex gentis Langobardorum» или «Edictum Rotari» (принят королём лангобардов Ротаром (Rotari, Rothari, Chrothar, годы жизни: 606—652 гг.).

Следуя этой логике, «Русская правда» («Правда Ярослава») была создана властителем-скандинавом (рос) для упорядочения отношения правящей элиты, состоящей из его соплеменников или их потомков, со своими подданными, которые, естественно, участия в составлении этих законов не принимали. Категория людей, именуемая в «Русской правде» холопами, являлась не субъектом, но объектом права. В то же время, согласно постановлениям этого свода законов, правящий слой практически выводился из-под ответственности за правонарушения и оставлял за собой исключительное право вынесения приговора. «Правда» в значении «суд» осуществлялась этими же «рос» посредством «княжеского суда» и поэтому называлась «роусъкаiа».

Разделение в ней населения княжества на две категории (правящая скандинавская элита – «русские» и холопы (местные жители – подданные-славяне) совершенно очевидно.

«Правда Ярослава» не появилась на пустом месте. Она только упорядочила и свела воедино уже существовавшие формы отношений между варягами и славянами. В «Повести временных лет» под датой 912 год (последний год правления князя Олега (Оль́гъ, Ѡль́гъ) написано:

«…если украден будет челядин русский, либо убежит, либо насильно будет продан и жаловаться станут русские, пусть докажут это о своем челядине и возьмут его на Русь, но и купцы, если потеряют челядина и обжалуют, пусть требуют судом и, когда найдут, – возьмут его. Если же кто-либо не позволит произвести дознание, – тем самым не будет признан правым».

«Челядин русский» – подданный руса, скандинава. Иного прочтения тут быть не может. И жаловаться будут скандинавы (русские). А далее следует любопытное разделение. Славяне профессионально торговлей практически не занимались, т.е. купцами как таковыми они не были. Основное занятие восточных славян в этот период – земледелие и скотоводство. Профессионально занимались торговлей, т.е. были купцами те же скандинавы, использовавшие путь «из варяг в греки». Получается, что в этом отрывке речь идёт о двух типах скандинавов: уже осевшие и имеющие власть на восточнославянских землях (русские) и скандинавы-купцы. Термин «рус» оформился и наполнился специфическим смыслом.

В том же, что касается объектов права – челядинах (холопах), то здесь прослеживается ещё одна любопытная деталь. По официальному определению «холо́пство – состояние несвободного населения в Древней Руси. Существуют также и другие термины для обозначения коренного населения: холопы – собственно только лица мужского пола, а несвободная женщина называлась роба, челядь (ед. ч. челядин), (о) дьрен, обель или обельные и (о) дерноватые холопы, позднее просто „люди“, обыкновенно с указанием на принадлежность их кому-либо (выделено нами)»³⁰.

Люди, в данном случае – восточные славяне, в те времена не выделяли себя (и не имели никаких оснований делать это) из состава этнической группы, к которой принадлежали, или, с учётом социально-экономических условий того времени, от принадлежности некоему конкретному лицу. До любой формы индивидуализма как возможной формы существования было ещё очень далеко. Сознание людей и, соответственно, языковое выражение многих аспектов жизни в социуме было связано с понятиями племенного коллективизма и феодальной зависимости, которая позднее примет форму крепостного права. Отсюда и формы «мы из», «народ наш», но не «я из», «народ мой», которые появятся во многих европейских языках только по мере достижения того уровня экономического развития, при котором человек мог позволить себе жить в той или иной степени независимо от коллектива.

Представляется правдоподобным, что в этот период понятие «русские» (от «рос» – правящий класс-скандинавы) смешивается с понятием принадлежности им простого, подвластного варягам местного населения, что законсервировалось в русском языке вплоть до XIX века в форме «чьих будете?». Вот пример из фактически создателя русского литературного языка:

«Кирила Петрович обратился к скверному мальчику и спросил его грозно: „Чей ты?“ — Я дворовый человек господ Дубровских, — отвечал рыжий мальчик.» (А. С. Пушкин. «Дубровский»).

Ещё один спорный вопрос, который при желании можно отнести в сферу грамматики, но грамматика составляется искусственно и, как правило, post factum: на основе уже сложившейся разговорной лексической формы и традиций. Любопытно, что в общеславянской (и не только, к примеру, у англичан) традиции есть одно свидетельство, говорящее о принадлежности человека человеку, на которое обычно внимания не обращают. При выходе замуж большинство женщин-славянок меняет фамилию на форму, которая по сути есть ответом на вопрос: «Чья ты?» (чит.: кому принадлежишь?). «Мой муж Иванов и я Иванова». И при смене супруга суть не меняется: была Иванова – стала Кузнецова или Сидорова). Типичные белорусские и сербские фамилии, заканчивающиеся «ич», украинские, заканчивающиеся на «ко», под это правило не подпадают.

Если рассматривать интересующую нас проблему под этим углом зрения, то получается, что фраза «мы русские» некогда означала не что иное, как принадлежность далёких предков современных русских князьям-скандинавам – «рось». То есть «мы принадлежим русам». Следовательно, мы – «русские».

В то же время, например, требование князя Олега, предъявленное грекам во время осады Константинополя в 907 году, выплатить дань русским городам надо понимать как выплатить дань городам, которыми управляют русы-варяги:

ПВЛ, год 6415 (907): «И заповѣда Олегъ дати воемъ на 2000 кораблий по двѣнатьчать гривнѣ на ключь, и потом даяти углады на руские городы: пѣрвое на Киевъ, таже и на Черниговъ, и на Переяславлъ, и на Полътескъ, и на Ростовъ и на Любечь и на прочая городы; по тѣмь бо городомъ сѣдяху князья, подъ Ольгом суще».

«И приказал Олег дать воинам своим на две тысячи кораблей по двенадцати гривен на уключину, а затем дать дань для русских городов: прежде всего для Киева, затем для Чернигова, для Переяславля, для Полоцка, для Ростова, для Любеча и для других городов: ибо по этим городам сидят великие князья, подвластные Олегу».

Не исключено, что народом «рос», кем бы они ни были – скандинавами или славянами, впервые назвали именно греки, которые, кстати, и снабдили их чем-то вроде рекомендательного письма Людовику Благочестивому. Можно предположить, что в этом не дошедшем до нас письме просто упоминались «люди рос» без всякого уточнения, кто их так называет. Греки, несмотря на упадок Византии, оставались одним из самых культурных народов мира в IX веке и всё ещё были традиционно высокомерны, как это бывает с деградирующими знаменитостями. Поэтому с большой долей вероятности можно предположить, что они скорее придумали какое-то своё название или прозвище появившимся у них варварам, чем воспользовались их собственным в а р в а р с к и м названием.

Глава 3. Этимология термина «рос»

Rudhira – ρως – rhos

Формирование языков – процесс сложный, действующий по своим правилам, но его законы не могут быть определены корректно хотя бы по причине давности. Не последнюю роль в этом процессе играют и «случайные» вводные – конкретные исторические обстоятельства. Основные жизненно важные понятия, выраженные фонетически и, как следствие, нашедшие отражение в графических знаках, до неузнаваемости трансформируются по форме, но крайне редко меняют смысл. Слова живут своей жизнью, приобретают новые значения, но при внимательном рассмотрении неизменно оставляют след изначально вложенного в них смысла. Проследить все эти пассажи очень сложно, и любая гипотеза может быть оспорена или подвергнута сомнению, во всяком случае, расценена как условная.

Попытаемся разобраться, каким образом слово «ρωσ» («rhos», «рос») появилось и в разных формах закрепилось во всех индоевропейских языках. Не исключено, что, как и большинство относящихся к названной группе слов, оно берёт своё начало в санскрите и имеет единую основу – रधर – rudhira [рудхира], т. е. «красный, кровавого цвета или оттенка» или «цветá, имеющие отношение к огню, крови». Будучи связанными с такими важными для жизни человека составляющими, как кровь и огонь, заключённые в этом санскритском слове понятия³¹ с небольшими изменениями сохранились в той или иной форме во многих современных языках. Поскольку кровь и огонь в жизни человека исключительно важны, красный цвет приобрёл ряд специфических значений³² и, среди прочего, стал отождествляться людьми с чем-то притягательным, важным и выделяющимся – красотой.

Помимо «rudhira», в санскрите использовалось достаточно большое количество терминов, так или иначе связанных с красным цветом или близкими к нему оттенками:

Помимо «rudhira», в санскрите использовалось достаточно большое количество терминов, так или иначе связанных с красным цветом или близкими к нему оттенками:

Со временем родственные или близкие по смыслу санскритские слова, связанные с обозначением красного цвета, почти бесследно исчезли и были заменены в индоевропейских языках описательными формами или вобрали в себя значения всех остальных санскритских терминов.

Уже греческий и латинский языки, благодаря высокому уровню культуры их носителей, активно развивавшихся на протяжении столетий, утратили конкретное смысловое значение почти всех приведённых санскритских терминов. Они упростили их изначальный, более точный, специфический смысл, подменив его обобщенным понятием «красный». Приобретя различные фонетические и графические формы, это понятие аккумулировало в себе смысловую нагрузку большинства из приведённых выше значений, выделенных в санскрите отдельными словами-терминами, взяв за основу значения и отчасти форму слова «rudhira». Другие языки, среди прочих – славянские, не имевшие возможности такого активного развития, как греческий и латинский, и потому в известном смысле являющиеся более архаичными, в большей степени сохранили форму, близкую санскритскому оригиналу.

Основным языком общения в IX веке (период составления Бертинианской летописи, где впервые употребляется слово «rhos» [рос] в связке со скандинавами) между образованными греками и франками была латынь, в которой нет точного слова для обозначения цвета обгоревшей под влиянием солнца кожи. То есть нет слова, обозначающего цвет, по которому прибывшие с греческим посольством «sueonom» (свеоны) могли быть выделены византийцами среди других известных им людей.

Существовавшее ещё в классической латыни громоздкое «perusta solibus pernicis» («пагубно испорченная (сожжённая) солнцем (кожа)») не подходило, так как касалось закалённых палящим солнцем римских легионеров; латинское выражение не в полной мере отвечало состоянию дермы обгоревших под солнцем северян-скандинавов, светлокожих от природы. Поэтому употреблённое Пруденцием слово «rhos» несло на себе специфическую смысловую нагрузку, передающую именно свойство приобретать кем-либо или чем-либо оттенки красного цвета. К моменту составления Бертинианской рукописи санскритский термин «rudhira» [рудхира] в его первоначальном значении исчез практически из всех европейских языков. В большинстве случаев он был подменён тем, что понимается под словом «красный» или «рыжий» (rhos) и, реже, более близким к «rudhirа»³³ понятием «ставший красным под воздействием солнца», как это произошло в случае, описанном в Бертинианской летописи.

Таким образом, санскритское слово приняло в латыни свою форму, только частично сохранив изначальный санскритский смысл. Вполне возможно, что Пруденций, будучи человеком образованным, сам и придумал этот термин на основе известного ему древнегреческого «ρως», или его предложили греки.

В греческом языке того периода также не существовало специального термина для обозначения цвета солнечных ожогов кожи. Лиутпранд, любитель вставлять в свои тексты греческие слова, образованные от латыни и раннеитальянского языка, для описания повстречавшихся ему в Византии людей употребил слово «ρούσιος» (ro (u) sios) (порозовевший, красно-коричневый). Можно предположить, что оно появилось в словарном запасе кремонца из итальянского языка Х века, придя в греческий или беря своё начало от уже существовавшего аристотелевского «ρως» (рос), видоизменённого, но сохранившего значение «красный» как основную качественную характеристику чего-либо, чаще крови или огня. Это вполне может соответствовать образу человека с прилившей к коже кровью – «rudhira», что в полной мере соответствует русскому понятию «румяный» или «алый, огненный (пламенный)», то есть обладающий свойством приобретать оттенки красного цвета.

Санскритское रधर (rudhira), отличное от чётких रकतक (raktaka), रकतभ (raktābha, красный цвет) и других терминов, в большей степени соответствовало различным понятиям, характеризующим кровь или имеющим отношение к приобретению кем-либо или чем-либо красного цвета или оттенка («зардеться» – в русском).

Это последнее свойство – «rudhira» – оставило свой след и в других современных языках, почти потерявших с ним сходство по звучанию, но образованных от него. В самом близком к санскриту из живых языков – литовском – есть слово «raudonas» (рыжий, красный), созвучное и соответствующее по значению белорусскому «руды», польскому «rudy», шведскому «röd», норвежскому «rød», датскому «rød», английскому «red».

Классический пример употребления несколько видоизменённого санскритского понятия, заложенного в «rudhira», – знаменитый Эрик Рыжий. Предок современных норвежцев, совершивший как минимум два убийства, на своем родном норренском языке звался Eiríkr (Orc или Org) Rauði. Его прозвище мало изменяется и в других языках: исландском – Erik Rauði; норвежском – Erik Raude; датском – Erik den Røde; шведском – Erik Röde, в белорусском – Эрык Руды, в польском – Erik Rudy, словенском – Erik Rdeči, греческом – Έρικ ο Ερυθρός и т. д. Традиционно считается, что первооткрыватель Гренландии получил это прозвище в связи с цветом бороды и шевелюры, что немного странно, так как среди норвежцев рыжий цвет волос до сих пор не является редкостью.

Рыжую бороду (røde skjegget – норв.) имел даже второй по иерархии после Одина, но первый по популярности древнескандинавский аналог Перуна, метавший небесный огонь и разъезжавший на небесной колеснице бог Тор (Þōrr, Þunarr – норрен.), в котором легко угадывается популярнейший и несколько нетипичный для христианства образ Ильи Пророка. Если оставить без внимания «агиографию» обоих, то в человеческом представлении об их внешнем виде очень много общего. Необходимый атрибут обоих – колесница огненно-красная, разница только в том, что у Тора она была запряжена козлами, а не лошадьми.

 

То есть выделить Эрика подобным прозвищем из числа соплеменников, взяв за основу распространённый цвет волос, можно, но не совсем логично. Для такого прозвища должна была быть другая весомая причина. С большей долей вероятности можно предположить, что «рудым» (рыжим или красным, приобретшим качество, связанное с красным цветом) он стал после убийств своих соплеменников (кровопролитие, появление на его руках крови). Именно по этой причине, а не из-за желания путешествовать он вынужден был пуститься в далёкое и рискованное даже для викингов плавание в «никуда» и попал в Гренландию.

В русском языке тоже прослеживается достаточно очевидная связь различных понятий со смысловым содержанием санскритского «rudhira». Русская лексема «красный» (о цвете) часто переплетается с понятием «красивый» (красна девица с румянцем на лице или красной косметикой — румянами). Ещё ближе по значению к санскритскому термину русское слово «рдеть», «зардеться», то есть «иметь лицо с прилившей к щекам кровью»; следовательно, приобрести качество, связанное с красным цветом. Отмечая красоту увиденных им «русов», Ибн Фадлан употребляет слово, переведённое на русский язык как «красны лицом», но в этом случае вполне можно прибегнуть и к синониму «румяные».

Любопытен и тот факт, что Красная площадь названа «красной» совсем не в связи с цветом кремлёвских стен, возведённых намного позже, чем появилось название. С самого основания Москвы на этом действительно красивом месте проливалась кровь приговорённых к казни. Происходило это ещё до случившегося в конце XV века пожара, который и дал на некоторое время название площади – «Пожар». Таким образом, в названии «Красная площадь» слились значения, в полной мере соответствующие санскритскому «rudhira»: пролитие крови, наличие огня, плюс «красное» в смысле «красивое».

С этим же понятием, вложенным в санскритское слово «rudhira», связаны и русские глаголы «красить» и «украсить», то есть сделать красивым, приятным на вид, привлекательным. Красный цвет на протяжении столетий был отличительной характеристикой элиты – «законодательницы» моды.

Для жителей Средиземноморья глагол «сгореть» (т.е. получить солнечный ожог, стать красным) особой актуальности не имел, так как явление это мало отражалось на смуглых априори носителях греческого и латинского языков. Сгореть на солнце им сложно в силу генетической пигментации. Поэтому и специального термина в этих языках не существовало и не существует.

Практически во всех индоевропейских языках не существует специфического обозначения состояния изменившей свой цвет под воздействием солнца кожи, но оно объясняется при помощи сложносоставных слов-метафор, вошедших в словарный запас где-то в эпоху Возрождения, когда стали обращать внимание на цвет кожи. Привилегированные классы (прежде всего женщины) в этот период старались выделяться белоснежностью кожи, отличавшей их от работавших под открытым небом крестьянок. В современном греческом это «μαυρισμένη» (mavrismeni) – что-то (в данном случае кожа) почерневшее, в том числе и от солнца, сажи, копоти, чернил или чего-либо другого (μαύρος – чёрный); «tanned» (англ.) – прошедшая дубление (солнцем); «abbronzato» (ит.) и «bronceada» (исп.) – приобретшая цвет бронзы; «bronzé» (фр.) – бронзовая и т. д.

Загоревший в походе римлянин средних веков приобретал цвет бронзы («adustus color»). С жителем Апеннин времён Лиутпранда Кремонского, как и с нашим современником, происходит то же самое: никакого действия, напоминающего об огне, в его языке не подразумевается. Сохраняя латинское описание сути проблемы, он по-прежнему приобретает цвет бронзы («abbronzato»). По этой причине имевшиеся в распоряжении греков термины, начиная с Аристотеля и до времён составления Бертинианской летописи, способные в точности передать вид покрасневшей на солнце кожи человека, попросту не существовали. По латыни человека с неестественным для древних римлян цветом кожи, в том числе и покрасневшей, называли «coloratus» (цветной, окрашенный) или чаще совершенно неприемлемым для данного случая «infectus» (заражённый). В связи с этим и в латинском, и в греческом языках требовался специальный термин для обозначения обгоревших на солнце людей. Возможно, им и стало аристотелевское «ρωσ» [рос], превратившись у Пруденция в латинское «rhos», у Лиутпранда – «rusios» [ру (о) осиос], и, наконец, привело к более поздним формам – «рос», «Русь», «rus» и т. д.