Край Света. Невероятное путешествие к Курильским островам через всю Россию и Азию

13 апреля
Окрестности Еревана

Местоположение Еревана очень удобно для того, чтобы, используя его как базу, совершать вылазки по стране. Наутро, нагладив собаку до тактильного коматоза, мы сели в автобус и отправились в Гарни ^[4]. Нужно сказать, что Армения – страна храмов и монастырей. Посещенный накануне Санаин – великолепный пример, но далеко не единственный в своем роде – христианских тысячелетних церквей здесь десятки, если не сотни. Но даже если вы посмотрели их все и приехали в Гарни в самом конце, он все равно произведет должное впечатление. Потому что в отличие от всех остальных ему, во‐первых, плюс-минус столько же лет, сколько христианству вообще – его возвели в I веке в честь бога солнца Митры. А во‐вторых, это единственный оставшийся в Армении памятник языческой храмовой архитектуры. Гарни словно сошел со страниц учебника истории, с той части, где рассказывается о Древней Греции. Прямоугольный храм со множеством колонн, с атлантами, поддерживающими жертвенники, со ступенями по периметру, поднимающими его на этакий пьедестал. Здесь, среди Кавказских гор, увидеть подобное я ожидал меньше всего. Однако он прекрасно вписался в обстановку – с деревьев слетали розоватые лепестки, из репродукторов доносилась тягучая мелодия дудука. Храм стоял, как и две тысячи лет назад. Да, пусть то, что мы видели, было восстановлено из руин в советское время, но выглядело точно так же, как и до превращения в эти руины во время землетрясения XVII века.

Относительно недалеко, километрах в шести или девяти, расположился еще один монастырь, на этот раз христианский и действующий, – Гегард или, в полном варианте, Гегардаванк, что в переводе означает «Монастырь копья». Здесь несколько столетий хранилась одна из важнейших христианских реликвий – Копье Судьбы.

По легенде, когда римский воин Лонгин пронзил распятого Иисуса копьем, из раны того брызнула кровь и святая вода, которые, попав в глаза этого воина, исцелили его катаракту. Тогда Лонгин обратился в христианство, забрал копье и ушел проповедовать. После его смерти уже другой сподвижник проповедовал с этим копьем. Вообще, вся мировая история учит нас, что проповедовать, когда у тебя есть копье, гораздо проще и продуктивнее, чем когда его у тебя нет.

Издали Гегард, приютившийся на склоне ущелья, выглядел весьма скромно – как небольшая церковь. Различные оттенки крупных блоков, составлявших стены, придавали ему сходство с лоскутным одеялом. С трех сторон храм опоясывала стена хозяйственных построек, а с четвертой прикрывала скала. Она же скрывала его главное волшебное свойство – внутри монастырь был больше, чем снаружи. Сжимающие Гегард утесы не ограничивали его, напротив – служили часовнями, церквами и притворами.

Здесь у нас была назначена встреча. Коротая время, мы спустились к ручью, расположившись в уютной беседке. Вова с Настей то заговорщицки переглядывались, то не выдерживали и рассказывали какую-нибудь огненную историю про персонажа, которого мы ждали уже с минуты на минуту.

Заочно я уже знал, что его зовут Левон, что они познакомились пару лет назад в Ереване, что ему лет шестьдесят, и он классно катается на роликах. И что одна из самых первых фраз, которую мои друзья услышали от него, звучала как «до начала групповухи 15 минут», и заставила Настю смутиться и погрузиться в размышления, обязательно ли участвовать в гостях в оргиях или можно ограничиться чаем.

Конечно, после этого они сразу же добавили, что это у него шутка такая. Ну-ну.

Левон ворвался в нашу сонную сиесту седовласым и седобородым смерчем. За следующие полчаса он успел спеть в пещерном храме, демонстрируя акустику, заехать к другу на дегустацию меда и убедить перекрывшую дорогу толпу демонстрантов пропустить его машину. И где-то в этом процессе сообщить нам, что мы все едем к его друзьям на самые вкусные в мире шашлыки и отказ, если он вдруг будет, будет проигнорирован.

Шашлыки проходили на строящейся даче друга Левона. Большинство гостей уже прибыло. По армянским меркам камерное мероприятие – всего человек десять. Стали знакомиться. Огромный плюс путешествий по бывшим советским республикам – отсутствие языкового барьера. По-русски говорят практически все. Когда, увлекшись обсуждением, кто-нибудь переходил на армянский, его тут же поправляли словами: «Давайте проявлять уважение к нашим гостям и говорить по-русски».

Скоро подоспел шашлык, приготовленный по фирменному и, само собой, абсолютно секретному рецепту одного из гостей. Стоило только попробовать, и во рту у меня взорвался фейерверк. Таящегося глубоко внутри вегетарианца смело взрывной волной – отказаться от мяса, зная, что где-то в Армении готовят такой шашлык, категорически невозможно. Я попытался передать открывшееся мне гастрономическое откровение автору рецепта. Получалось в основном воздевать руки к небу, мычать, закатывать глаза и произносить только «оооо» и «м-м-м». Гигантский двухметровый мужик, телосложением больше всего напоминающий медведя, от похвалы начал буквально таять на глазах.

Прошло несколько часов. Вечеринка набрала обороты. После того как Настя категорически отказалась от водки, Левон со словами «Для тебя, Настя-джан, что угодно» исчез куда-то на несколько минут и вернулся уже с бутылкой армянского коньяка. Услышать обращение «джан» к себе очень почетно. В русском языке нет точного перевода, но в общем смысле это можно воспринять как «дорогой» – слово, показывающее крайне хорошее расположение к адресату. Наши новые знакомые уже вовсю строили на дальнейшую ночь наполеоновские планы – поехать в Ереван в свой ресторан и продолжить там. Наш план отличался – мы собирались вернуться ночевать к Артуру. Но обратная сторона кавказского гостеприимства – очень трудно покинуть застолье, чтобы никто не подумал, что раз мы уходим так рано (всего-то через несколько часов), то значит, нам не понравилось. Поэтому наше прощание все затягивалось и затягивалось. Когда мы наконец, пожав все руки и всех поблагодарив, сели в машину Левона, небо уже давно стало черным-черно и с россыпями звезд, хорошо видимых тут, в паре десятков километров от города.

Дороги пусты и темны, казалось, кроме нас, нет никого на всей земле.

– Смерти нет, – сказал Левон, крутя руль. —

Мне монахи в Тибете сказали: если ты боишься смерти, ты не можешь любить. Если ты не можешь любить, ты не можешь медитировать. Если ты не можешь медитировать, твоя жизнь лишена смысла.

Я попробовал некоторые практики и понял, – продолжил он, притормаживая на перекрестке, – смерти нет.

Если бы это было кино, последнюю фразу обязательно бы подчеркнули как-нибудь музыкально. «Бум» – раздалось справа от меня. Это уснувший на заднем сиденье Вова продолжил движение по инерции вплоть до столкновения лица с подголовником.

14 апреля
Озеро Севан

Летом на озере Севан вся Армения устраивает пикники. Несмотря на небольшое расстояние, тут стабильно на несколько градусов прохладнее, чем в столице. По этой же причине в середине апреля тут не было никого, кроме нас и нескольких лавочников, скучавших в своих палатках. Кутаясь в теплые куртки, мы со вздохами вспоминали Ереван двухчасовой давности, с людьми в легких одеждах, гуляющих на солнце с мороженым в руке.

Кроме ветра и игры на дудуке, раздававшейся из одной из сувенирных лавок, ничто не нарушало тишины. На высоком берегу полуострова поднимались над темной водой стены церквей монастыря Севанаванк. Его построили больше тысячи лет назад, во времена, когда полуостров еще был островом. И однажды на нем обосновался царь Ашот II Железный и 250 воинов его охраны. А к Севану подошла армия Арабского халифата, в двадцать раз больше по численности. И предложила царю сдаться. Ашот согласился. В день сдачи расслабленные арабские солдаты, даже не прихватив с собой оружия, вышли посмотреть, как царь признает поражение. Но как только плоты Ашота подошли достаточно близко, его лучники открыли огонь, вызвав панику на берегу. Армянские воины при поддержке ополченцев из соседних сел и монахов Севанаванка вступили в рукопашную и окончательно разгромили не сумевшего оказать организованное сопротивление противника.

Эта битва стала переломным событием войны за независимость. Со временем армянские армии освободили от захватчиков центральные и северные районы страны. Арабскому халифу осталось лишь признать поражение. Он послал Ашоту корону и признал его «шахин-шахом» – «царем царей».

15 апреля
На юг от Еревана

Пришло время покинуть Ереван и двинуться дальше на юг. Но назначенный час отъезда застал нас троих вокруг сушилки для белья. Все вещи уже в рюкзаках, и лишь одна пара носков висела, сохла. Это наши или не наши? Цена ошибки – уровень «сапера». Что лучше, украсть носки хозяина квартиры или оставить у него свои на долгую память? Какой провод резать?

* * *

Следующим пунктом нашего маршрута был назначен Хор Вирап. Его вид – маленькая церквушка на фоне гигантского Арарата, – без сомнений, самая известная открытка из Армении. Сам Арарат не сильно хотел нас увидеть – облака крали значительную его часть, оставляя взору лишь подножие да иногда показывая вершину.

Переоценить значение этой горы для армян не получится, даже если очень постараться.

В Армении есть город Арарат, село Арарат, коньяк «Арарат», футбольные клубы, газеты, газировка, целая административная область на юго-востоке, словом, в Армении есть любой Арарат, кроме одного – непосредственно самой горы.

С 1921 года эта территория отошла Турции ^[5].

По одной из версий библейской легенды, ковчег Ноя по окончании потопа пришвартовался именно к Араратской вершине. Версия эта не сказать что молодая, но и не стара как мир – предполагается, что Масис (устаревшее название Арарата) стал отождествляться с горой Ноя где-то в V–XI веках. Еще одна библейская легенда рассказывает о святом Иакове, который хотел подняться на гору, чтобы поклониться ковчегу. Кстати говоря, согласно этой истории, корабль должен быть виден в хорошую погоду невооруженным глазом. Однако… Но вернемся к Иакову. Три попытки восхождения не увенчались успехом, так как он засыпал на полпути, и в конце концов ему явились ангелы, выдали кусок ковчега за старания и известили, что вершина закрыта для посещений, так что, мол, завязывай с альпинизмом. Как следствие этой истории (а может быть, как ее причина), восхождение на Арарат считалось делом богопротивным у всех населяющих окрестности народов, вне зависимости от вероисповедания, а помимо этого – невозможным прямо физически. Вершина была покорена уже в 1829 году. Но даже через полвека англичанин Джеймс Брайс писал, что, похоже, никто из живущих в пределах видимости Арарата, за исключением разве что какого-нибудь хорошо образованного чиновника в Ереване, не сомневается в том, что ни один человек не был на вершине после Ноя. Когда он рассказал о своем восхождении на эту гору архимадриту Эчмиадзинского монастыря, тот только улыбнулся ему в ответ: «Нет, этого не может быть. Никто там никогда не был. Это невозможно».

Расположившийся на фоне горы Хор Вирап тоже не обделен религиозным значением – этот монастырь построен на месте заточения св. Григория Просветителя, крестителя Армении. «На месте», пожалуй, стоит заменить на «над местом» – по винтовой лестнице из часовни можно спуститься в небольшое подземелье, где будущий святой провел 13 лет жизни.

Как и многие другие поучительные истории, эта началась с убийства. Отец Григория, Анак, подкупленный персами, убил армянского царя Хосрова II. Среди многочисленных последствий этого события были как минимум две почти полностью вырезанные семьи – Хосрова II и самого Анака, а также срочный отъезд двух младенцев в разные стороны – сына Анака, Григория, переправили в Кесарию, а сына армянского царя Трдата – в Рим. В Риме же они и встретились через тридцать лет. Григорий хотел служением Трдату замолить грехи отца, а Трдат, в общем-то, был не в курсе родословной своего нового союзника. Но это обстоятельство, а также христианское вероисповедание Григория вскрылись довольно скоро, когда Трдат вернулся в Армению и при поддержке римских легионов занял престол – будущий святой отказался участвовать в языческом жертвоприношении. Следующие тринадцать лет Григорий сидел в подземелье, а Трдат активно уничтожал армянских христиан, а также всех, кто пытался их укрывать, и параллельно ехал кукухой. Когда душевное здоровье правителя пришло в упадок даже по несильно высоким стандартам Средневековья, его сестра увидела сон, что спасти Трдата может только Григорий. Освобожденный из подземелья, тот молитвами исцелил царя, после чего Трдат крестился сам, крестил весь двор, а затем и всю страну, резко сменив полярность и начав уничтожать язычников с тем же азартом, что и христиан несколькими годами ранее.

* * *

Из Хор Вирапа мы отправились на юг, меняя попутки. Один из наших водителей вез стройматериалы, ехал аккуратно и неспешно. Но стоило только разгрузиться, и его как подменили – тапок в пол, и видавшая виды «Газель» полетела по горным серпантинам, разве что не срезая их по короткому пути. Встречный горный гонщик пронесся настолько близко, что я успел просмотреть свою жизнь где-то до средней школы.

Видимо, на лице в этот миг проступило что-то непечатное, потому что, взглянув на меня, водитель дважды постучал себя пальцем по виску и кивнул – сказал, что не идиот. Сказал бы и вслух, но не знает русского.

Один из немногих, встреченных нами в Армении. Но демонстрировать свои гоночные навыки все же перестал.

И это замечательно не только оттого, что наши шансы на выживание резко возросли, но и потому, что когда окружающие пейзажи не размазываются и ты не жмуришься от перспективы размазаться самому, ты видишь невероятно красивую дорогу. Путь из Хор Вирапа в сторону Гориса прекрасен – снежные шапки гор то подползали совсем близко, пытаясь схватить нас за колеса, то расступались в стороны. Иногда, забравшись повыше, машина воображала себя самолетом и въезжала в облако. Видимость из иллюминатора в такой момент сокращалась метров до десяти, а скорость передвижения падала, чтобы из-за вызванной дырявым асфальтом турбулентности у нас шасси не отвалились.

Через час мы помахали «Газели» с немногословным водителем рукой и подвисли на повороте на время, достаточное, чтобы замерзнуть, нацепить на себя всю одежду и снова замерзнуть на пронизывающем ветру. После этого нас подобрал старенький «КрАЗ». В кабине помимо водителя Миши был еще его друг, места мало, поэтому туда отправилась Настя, а мы с Вовой полезли в кузов. Дорога снова зазмеилась под нами. Насмотревшись, солнце начало спускаться за горизонт, подсвечивая на прощанье розоватым светом горные вершины, а мы провожали его взглядом, держась за ржавые борта. Это был один из тех моментов, когда тебя охватывает восторг от того, что ты существуешь, и от того, что ты существуешь именно здесь и именно сейчас.

Вскоре друг нашего водителя вышел, и мы с Вовой, окончательно продрогшие после заката, переместились в кабину. «КрАЗ» ехал медленно, неторопливо. Нас окружили сумерки. Слева Нагорный Карабах. Совсем близко, почти вплотную – в некоторых местах граница проходила прямо по дороге. У Миши там сыновья – ушли воевать. Каждый день он молился, чтобы они вернулись живыми.

У придорожной кафешки сделали остановку.

– А вы где ночевать-то планируете сегодня? – спросил Миша, отпивая кофе из маленькой зеленой чашечки в белый горошек. – А то, может, остановитесь у меня, в Капане? Через пару часов доедем уже.

Капан находился дальше, чем мы планировали остановиться сегодня, и назавтра нам пришлось бы какое-то время ехать обратно, чтобы попасть в Татев. Но с другой стороны – уже опустилась ночь, и где еще найти в это время пристанище? Мы с благодарностью приняли Мишино предложение. Что ж, быт устроен, и можно расслабиться.

А затем что-то пошло не так.

* * *

…Спустя полчаса на окраине Гориса Миша бежит за отъезжающей фурой и лупит ее по борту какой-то железякой.

– Что случилось, Миша?

– Да у нас машина на трассе сломалась, надо груз забрать. Я думал, он поедет, слил ему соляру, а он уехал домой.

…Мы мчим сквозь темноту. Миша пытается дозвониться, но абонент не берет трубку. Миша ругается по-армянски.

– Что теперь, Миша?

– В Капан не могу ехать – это еще два часа, мне соляры не хватит.

Миша пытается догнать уехавшую фуру. Гонка-преследование на «КрАЗе» по серпантину. Миша матерится по-русски. Одной рукой крутит руль в поворотах на 180 градусов, другой прижимает к уху телефон, в который громко ругается на кого-то, третьей мигает дальним светом, пытаясь привлечь внимание быстро удаляющейся машины.

Нас обгоняет другой грузовик. С помощью фар, криков и такой-то матери Мише удается его остановить.

– Дальше он вас отвезет.

– То есть как? Мы поедем к вам без вас?

– Все нормально, он знает, куда везти.

Перекидываем рюкзаки из кузова в кузов.

– Он отвезет нас к вам?

– Не беспокойтесь, он знает, куда везти.

Оставив свой телефон на случай, если вдруг что, Миша уезжает. Новый водитель смотрит на нас: «Куда вам?» Какой-то сюр. Звоним Мише.

– Миша, куда он нас везет?

– Все в порядке, он знает.

– Миша, он не знает!

– Дайте ему трубку.

Дальше разговор по-армянски. Водитель кладет трубку.

– Куда вам?

– А что сказал Миша?

– Что вам надо в Капан.

– К нему в гости?

– Нет, конечно, там же нет никого.

…Останавливаемся у какой-то кофейни. Потолок в разводах от протекшей крыши, сбоку печка, в углу старое птичье гнездо. Тут можно переночевать.

Хозяин наливает кофе: «Знаешь Новосибирск, братан-джан? Хороший город. Я там сидел…»

16 апреля
Где-то между Горисом и Капаном

Полночи Братан-джан (как мы про себя окрестили нового знакомого), оказавшийся профессиональным шашлычником с судьбой перекати-поля, развлекал нас рассказами из своей жизни. Обращался он в основном к Вове, коего сразу принял за своего. Надо отдать должное, Вова обменивался с ним байками на равных, кофе пил не меньше, а сигаретным дымом они вдвоем заполняли комнату до состояния грозового облака минут за двадцать. Когда местоположение собеседника начинало определяться исключительно на слух, комнату проветривали. И снова закуривали. Братан-джан очень уважал блатняк, а конкретно одну песню, в которой женщина рассказывала, как полюбила уголовника и что из этого вышло. За ночь на бесконечном повторе она сыграла сотню-другую раз, став привычным, но оттого не менее раздражающим фоном.

Утром, выпив еще кофе и тепло попрощавшись, в кузове попутного армейского грузовика мы поехали в сторону Татева ^[6] – он шел последним пунктом в нашем списке монастырей к посещению. Если переводить название дословно, то Татев означает «Дай крылья», что мало того что поэтично, еще и прекрасно подходит для комплекса, застывшего на краю обрыва. И попадать туда лучше всего по воздуху – в вагончике канатной дороги «Крылья Татева» (да, «Крылья дай крылья»).

По прибытии, честно скажу, монастырь меня не впечатлил. Возможно, уже взгляд замылился. Когда ты в первый раз входишь в храм, которому тысяча лет, это заставляет тебя почувствовать историю или еще что-нибудь. Но когда ты делаешь так не меньше раза в день на протяжении недели, впечатления от каждого следующего раза несколько смазываются. Я бесцельно бродил по территории, осматривая древние стены ленивым взглядом. Услышал пение из одной двери и вошел внутрь. В этот момент мое восприятие места круто встало с ног на голову. Внутри не было никого, кроме меня, а тихое пение монастырского хора транслировалось из колонок. Единственным источником освещения служили узкие окошки, в которые просачивался бледный свет пасмурного апрельского утра. В его лучах частички пыли медленно оседали на страницу книги, покрытую затейливой рукописной вязью армянского алфавита. Все это было настолько атмосферно, что внешний мир помножился на ноль и исчез, а все мироздание сжалось до размеров одной церкви. Не знаю, сколько я простоял там без движения, но когда мир за стенами родился снова и прошел все пути эволюции, чтобы встретить меня в том же виде, в котором мы расстались, я вышел, неся эту атмосферу в себе, и долго еще ощущал ее, сидя во дворе под деревом.

Так как мы не смогли оплатить поездку на канатной дороге с карточки, как планировали, армянских драм у нас осталось всего ничего, и лучшей инвестицией было решено считать инвестицию в еду. Кафе обнаружилось поблизости, с чудесным видом на долину. Узнав наш бюджет, девушка-официантка ушла звонить маме, чтобы обсудить меню. В итоге на что-то вроде пары сотен рублей на человека мы получили несколько прекрасных блюд домашней кухни и компот в придачу.

– Вот так и надо жить! – Вова, похожий на сытого кота, выпустил в небо клуб дыма. – Эх, все-таки мы слишком мало путешествуем!

Поев, неспешно отправились вниз. Нам нужно снова ехать на юг, миновав владения Братана-джан, и максимально приблизиться к иранской границе, с тем чтобы уже завтра перейти ее, одним шагом перемахнув из древнейшего христианского государства в одну из самых консервативных мусульманских стран.

Воздух пах свежестью утра и цветущими вишнями.

– Так странно, – тихо сказала Настя, – уже столько впечатлений, что они никуда не помещаются, как же дальше будет?

* * *

На закате мы ехали в Капан с очень интеллигентной семейной парой. Водитель не спешил, не летел по серпантинам, дорога плавно ложилась под колеса, и уже за одно только это я нарек его своим любимым водителем в Армении. Он же говорил, словно извиняясь:

– Знаете, я особенно не гоняю.

– Это хорошо, мы как раз из тех русских, что не любят быстрой езды.

– Я знаете как говорю обычно? Быстро поедешь – медленно понесут. Лучше не спешить. Доедем.