Посиделки на Дмитровке. Выпуск девятый

Мне однажды довелось побывать в шкуре переводчика. Как-то меня попросили отредактировать перевод сценария «Доктора Живаго», почитать, проверить. Это была первая версия сценария. Я тогда только что окончил большой труд и взялся посмотреть этот перевод. Меня познакомили с переводчиком – молодым человеком, чье имя я вскоре забыл. Перевел он великолепно. Но ведь перевод должен был совпадать с оригиналом по части артикуляции, так чтобы актер в кадре артикулировал немецкий текст так же, как английский или русский.

Я нашел и поправил всего несколько мелочей, например, команды кавалерийских офицеров из 1905 года. Я навел справки в библиотеке Бундесвера, мне оттуда специально прислали справочную литературу, чтобы я мог вставить в сценарий этого фильма (на мой взгляд, не слишком удачного) команды немецкой кавалерии 1905 года. Были некоторые неточности и недопонимания в переводе текстов православного богослужения. Это удалось исправить с помощью моего кёльнского друга-священника.

Я всё это рассказываю, чтобы мы с вами поняли: существует большое, очень большое, огромное переводческое пространство, которое нам с вами совершенно неведомо. Даже тем из нас, кто является первым потребителем переводной литературы.

Я постарался охватить в моей речи всё самое важное, что касается переводческой деятельности, все стадии перевода и его уровни. Я попытался показать, что перевод существует на разных уровнях, но он всегда и везде перевод, будь то Беккет, Саррот⁵, или сериал «Даллас» – это всё перевод, и пренебрежение или снобизм здесь неуместны. И именно перевод помогает создать образ и портрет той или иной нации и представляет одну нацию другой.

В широком смысле это миротворчество. Действительно – миротворчество. И этот род деятельности нуждается в поддержке, господа. Поэтому я обращаюсь ко всем присутствующим здесь политикам и ко всем, кто собрался здесь: настоятельно прошу вас использовать все свои возможности, чтобы поддержать эту уникальную организацию. А она поистине уникальна, по крайне мере в той форме, в какой она возникла и существует теперь. Поверьте, ни одна марка, потраченная или пожертвованная на это дело, не пропадет даром.

Хотел бы еще обратить ваше внимание на один печальный факт: переводчики вынуждены рассчитывать лишь на крайне скупое вознаграждение за свою работу. Так что даже их пребывание здесь должно быть и может быть финансировано кем-то со стороны.

Еще одно замечание хочу сделать – о том, как важно контролировать качество переводов. Зачастую переводчик вынужден работать слишком скоро, в самые сжатые сроки, его подстегивает нужда, и это неизбежно сказывается на качестве перевода. В одной европейской стране, которую я не стану называть, иначе не избежать предрассудков и недоразумений, я слышал удивительную поговорку: «If you doubt – cut it out», то есть «Если столкнулся с трудностью – просто выбрось ее». Хотел бы подчеркнуть, что это поговорка не из английского языка, я просто сформулировал ее по-английски, и в стране, где я ее слышал, говорят не на английском.

Мне остается лишь поблагодарить Вас, господин бургомистр, и всех, кто принимал участие в открытии этого дома, вплоть до тех, кто красил стены и монтировал перила. Убежден, что здесь, в этом маленьком городке, происходит нечто великое. В большом городе этот дом затерялся бы среди прочих организаций и учреждений. Спасибо Вам, господин бургомистр, спасибо округу, общине, земле – всем, кто осуществил этот проект. Большое спасибо.

© Анна Кукес, 2018

Ада Дихтярь

Сколько бы лет ни прошло

Когда в самом конце 1960 года в среде журналистов появилось известие о создании в Целинном крае молодежной газеты, в отдел печати Центрального комитета комсомола со всех концов страны полетели письма. На столе инструктора отдела Валентина Осипова, утвержденного в должности главного редактора будущей газеты, громоздились десятки пухлых конвертов. Пухлых потому, что кроме заявлений и кратких рассказов о себе, в них лежали вырезки из публикаций в разных изданиях периодики. Скорее всего, именно они подсказывали Валентину, кого приглашать в Москву на беседу по поводу будущей работы на целине.

Так был вызван из Саратова, где мы жили, мой муж Адольф Дихтярь, талантливый парень, достаточно заметный журналист и поэт. Он был чуть старше меня и уже несколько лет успешно работал в областной молодёжке. Я же только-только окончила тот же, что и он, филфак Саратовского университета, но тощую папочку своих публикаций на всякий случай захватила.

Посмотрев на меня с высоты своего роста, будущий редактор, обаятельный, мгновенно располагающий к себе человек, спросил:

– А вас мама отпустит?

Да, мы действительно были очень молоды. Равно как и наш главный. И даже те немногие, что оказались чуть старше, были переполнены тем же чувством радости от ощущения новой, необычной жизни. Не просто интересной, но ставшей вдруг очень значительной. А как ещё надо было воспринимать эту жизнь, если все радиоточки страны с шести утра до двенадцати ночи говорили о целине. О будущем хлебе. О первопроходцах, что в буранных степях вбивали в мерзлую землю первые колышки завтрашних агрогородов, а по весне, не щадя себя и технику, выворачивали, – поднимали, – сросшиеся с дерниной пласты целины и залежи. Мы чувствовали свое полное родство с этими людьми. И для них, и для нас мощным ветром под крылья было всенародное признание нашего дела.

Вернулась в прошлое и невольно заговорила давними словами, в ту пору, может быть, и надоевшими от частого употребления. Стряхнула с них пыль, и они снова засверкали своей ностальгической красотой.

 
Помните, ребята?
Это было так.
Город заблудился
В буранной мгле.
Подложив под голову
Костлявый кулак,
Секретарь крайкома
Спит на столе.
Освещает лампочка
Бивачный неуют.
Возле двери
Чайник
С остывшим кипятком.
Скоро телефоны
Зорю пробьют.
Рано просыпается
Целинный крайком.
Нет ещё печатей.
Вывески нет.
Но в сердца впечатаны
Заботы страны.
И не будет скидки
На молодость лет,
Потому что трудно
Стране без целины.
 

Так писал Дихтярь, одним из первых прибывший в редакцию еще не родившейся газеты… Искренность пронизывала газетные строки наших стихов и статей, а романтика участия в главном на ту пору общенародном деле напоминала неуёмный энтузиазм наших ровесников из двадцатых и тридцатых годов.

Да что говорить о нас, наивных и молодых, когда знаменитый поэт Ярослав Смеляков, судьба которого с её штрафбатами и гулагами стояла поперёк какой бы то ни было романтики, даже он увидел в целинной атмосфере той поры романтические черты своей молодости.

 
И ветер первых пятилеток,
Полузабытый ветер тот,
Всю ночь, качая тени веток,
По дальним улицам метет.
 

Больше того, много лет спустя, вдова Смелякова передаст Валентину Осипову, в то время уже главному редактору издательства «Молодая гвардия», неоконченные стихи Ярослава Васильевича… о нас.

 
Не из нужды, а вроде бы с охотой
Добросердечной маленькой толпой
Меня встречали возле самолёта
Ребята из газеты краевой.
 
 
Я на земле ночной аэродрома
Средь этих незнакомых мне людей
Почувствовал себя не то, чтоб дома,
Но всё-таки спокойней и верней.
 
 
Хоть в темноте той станции воздушной,
Заезжий гость проспектов и столиц,
Я различал лишь голоса и души,
Не различая обликов и лиц.
 
 
А через час – как было кстати это! —
Когда я пил гостиничный чаёк,
Едва ль не вся редакция газеты
Ввалилась в мой отдельный номерок.
 

Я не раз читала эти строфы и следующие за ними обрывки строк и всегда удивлялась проницательности поэта, который с первых минут разглядел в наших ребятах открытость, добросердечность, дружественность.

Мелькнут в набросках Смелякова и такие строки:

 
Не по приказу, а по доброй воле
Из всех краев приехали сюда…
 

Если пожилой поэт почувствовал рядом с нами, «не то, чтоб дома, но все-таки спокойней и верней», то представьте, как спокойней и верней чувствовали себя рядом с друзьями мы сами. Как помогло это нам, оставившим родительские дома, городские квартиры, налаженный быт, адаптироваться к превратностям новой жизни. Да мы и не замечали никаких превратностей. Нам слишком комфортно было в общении друг с другом. А работа была слишком интересной, чтобы казаться трудной.

«Помню город, считавшийся краевым центром, по которому месяцев шесть в году можно было передвигаться лишь в броднях, – подкрепляю я свои слова коротким отрывком из книги нашего молодоцелинника Юрия Калещука, – ну и что? Была работа, прекрасные люди рядом, а что нет постоянного дома или угла – какая малость, песчинка, – в этом ли дело? Я привык жить, как жили мои сверстники, не обращая внимания на то, что в комнате ещё трое, и один спит, тяжко вскрикивая во сне, другой бренчит на гитаре, третий целует девушку, а перед тобой белый лист бумаги, и это целый мир, который дано открыть только тебе».

Именно потому так творчески гармонично и так душевно комфортно складывалась наша редакционная жизнь, что у неё был крепкий стержень – любимая работа.

Мы жили в радости от своих командировок, от встреч с целинниками, для которых не жалели ни слов, ни чувств.

Мы восхищались трактористами, которые, увидев бушующий пожаром ковыль, кинулись пропахивать борозду и отрезать огонь от пшеничного поля, но только ценой жизни спасли созревающий хлеб. Стихами и прозой наша газета рассказывала о легендарном прорабе Василии Рагузове, который, пытаясь спасти шоферов, застрявших с машинами в снежном заносе, пошёл пешком за подмогой и замерз в метельной круговерти. Замерз на сопке, которая теперь носит его имя.

 
Человек настоящей, густой и добротной закваски,
Он учил нас терпеть, нетерпенье зажав в кулаки,
И усвоили мы, что гвоздями сбиваются сказки,
Что строгаются сказки из самой обычной доски.
 

Мы смотрели на всё широко открытыми глазами, но по своему молодому недомыслию и неуёмному романтизму не сразу разглядели, что целина поднималась за счет нескрываемой эксплуатации энтузиазма людей. Мы не могли подняться до обобщений, но со страстью рвались костерить и бичевать всё, что, по нашему разумению, мешало целине. И это на земле, к которой было приковано внимание власти и народа, социалистического зарубежья и дальнего Запада и за которой пристально следил Сам.

«Самим» в ту пору был Никита Сергеевич Хрущёв, первый секретарь Центрального комитета партии, председатель Совета министров СССР. 13 марта 1961 года после двухдневной поездки по совхозам он приехал в Акмолинск, (который тут же переименует в Целиноград), на совещание передовиков сельского хозяйства края. К этому событию и был приурочен выход первого номера газеты «Молодой целинник».

Новенькие, еще теплые от перегревшихся печатных станков пачки газет, Валентин Осипов привёз на заседание. Секретарь ЦК комсомола наметанным глазом идеологического цензора окинул первую полосу, вторую. Остановился на третьей и недобро проговорил:

– Мы тебя зачем сюда послали – настроение Хрущёву портить?! В день его приезда! В день открытия совещания!

На третьей полосе газеты была напечатана статья «На перекладных далеко не уедешь». Броский заголовок говорил о явно критическом характере материала. Тема – самая актуальная: как выкладываются ради будущего хлеба механизаторы и как безобразно, не по-человечески организованы их жизнь и быт.

В зале появился Алексей Аджубей – редактор «Известий», с деятельности которого началась «оттепель» в советской журналистике. В состоянии, которое не трудно представить, Осипов подошёл к своему высокому коллеге.

– Он помнил меня как инструктора отдела печати ЦК ВЛКСМ, – рассказывал об этой истории Валентин Осипович. – Спросил, с чего-де мрачен. Я протянул ему газету. Стремительно одолел статью и весело – каково мне! – заявил: «Будь внимателен при речи Никиты Сергеевича… И вдруг слышу, как сам Хрущёв, среди иного и прочего четырьмя абзацами – с критикой того, о чем и автор статьи Дихтярь. Это, оказывается, Аджубей успел вставочку вписать, когда дошлифовывали речь.

В перерыве к Осипову подошёл утренний рецензент:

– Поздравляю! Не обижайся. Я ведь так – проверял на зрелость.

Может быть, наш главный редактор и его заместитель Павел Петрович Капитонов рассматривали это событие, как своеобразное разрешение на критику, мы же – как приказ критиковать. Впрочем, «разрешение», «приказ» – это была головная боль начальников. Наши же головы кружила вольница оттепели. Мы были уверены, что это там, в центре, в больших городах начинает крепко подмораживать, а у нас «погода» что надо.

Что там разоблачить круговую поруку торговых работников! Что там вскрыть липовые отчёты незадачливых комсомольских секретарей! Мы замахнулись на всю краевую верхушку. Вот эта история в подробностях.

В двухместном номере гостиницы «Ишим» встретились и разговорились артист Московского театра оперетты Аникеев (тогда на целину приезжало много деятелей культуры) и бухгалтер строительного отдела краевого исполкома (тогда многие специалисты в ожидании квартир жили в гостинице). Бухгалтер рассказал своему собеседнику, что в девятнадцати километрах от Целинограда, в голой степи, находится редкостной красоты рукотворный оазис. Его создавал человек, не то эсер, не то кадет, сосланный в эти края еще при царе и обосновавшийся здесь до конца жизни. Из разных городов и стран он выписывал семена кустарников и деревьев, которые могли бы пережить тридцатиградусные зимы, а летом не погибнуть от засухи и знойных ветров. Возникшими здесь парками, аллеями и прудами распорядились наилучшим образом – создали республиканский пионерский лагерь, своеобразный казахстанский Артек.

Новоселам самых больших в крае кабинетов приглянулось зеленое местечко. Лагерный сезон окончился, дети разъехались, началась стройка. В бухгалтерских сметах она не значилась, фонды на неё не выделялись, стройматериалы без стеснения увозили прямо с объектов, где сооружалось жильё для целинников.

Узнав обо всём этом, возмущенный артист на следующее же утро пришел к главному редактору «Молодого целинника». Наталья Ряднова, заведующая отделом школ, тут же выехала на место.

– Хорошо помню: мою статью поставили на 21е сентября, – это был шестьдесят первый год, – вспоминала Наташа на одной из наших встреч через много лет. – Я как раз дежурила по газете. Готовые к печати полосы повезли на визу главному комсомольскому начальнику. Своё мнение о статье он выразил… густым матом. Тут же, – а была глубокая ночь, – позвонил Осипову: «Вы что себе позволяете!..»

Страстное, воинствующее несогласие со всяким непотребством, стремление вмешаться, побороть, – это сформировалось в те далекие годы, стало профессиональной чертой, а то и особенностью характера

Отчаянные романтики, мы часто писали об очень неромантичных вещах, внедряясь в самые горькие проблемы целинного хозяйствования. А хозяйствование это страдало двумя неизлечимыми болезнями – хищническим отношением к земле и варварским отношением к технике. Как было заведено в ту пору, по результатам наших выступлений принимались меры, многое решалось на местах. Славно работала в ту пору печать.

Другая сторона неравнодушия – это уважение и сердечная расположенность к своим героям. К тем, о ком пишешь. С кем встречаешься, беседуешь. Или о ком узнаешь из воспоминаний и книг.

В конце 1964 года в Целинограде появилась долгожданная книга «В редакцию не вернулся…» о журналистах-фронтовиках, не пришедших с войны. Я залпом проглотила её и, потрясённая, за ночь написала о том, что пережила. В начале следующего года получаю заказную бандероль: «Редакция газеты „Молодой целинник“. Аде Дихтярь. Лично». Ниже: «От К. М. Симонова» и полный обратный адрес. В первый момент подумала, что это кто-то из наших ребят подшутил над моим пристрастием к военной теме, но всё равно заволновалась и торопливо вскрыла конверт. В нем – тот же том «В редакцию не вернулся». На титульном листе тем же, что и на конверте, почерком написано: «Аде Дихтярь – с признательностью за сердечное слово о моих товарищах, самое сердечное из всех, что я прочёл». И знаменитая размашистая подпись: «Константин Симонов».

Не укоряйте меня за нескромность. Во-первых, этот пример рассказывает о Симонове гораздо больше, чем обо мне, а во-вторых, его оценка, его фраза о сердечном слове, сердечном отношении, применима ко многим-многим работам моих товарищей.

Как-то Нина Колбаева, – её темой была культура, – разбирая на летучке чей-то очерк, справедливо заметила: «Каждый из нас проживает не одну жизнь, а много: жизнь наших героев». Оттого и сердце можно было услышать в наших строках.

Рано или поздно, нас после скитаний по съемным углам, переполненным общагам расселили по квартирам, где каждая семья получила по комнате в коммуналке. Впрочем, квартира наша, как и квартиры коллег, была продолжением нашей редакционной жизни, только более весёлой и озорной. Те же споры, та же критика. Те же редкие, ублажающие душу поощрительные слова. И общий обеденный стол.

Жить «единым человечьим общежитьем» – это про всех нас. Рядом с нашей комнатой – дверь в дверь – два талантливейших парня. Вся квартира увешена лозунгами в духе времени, вроде: «Куба – да! Янки – нет! Уходя, гасите свет». На входной двери, снаружи – объявление: «Новомир Лимонов – журналист-фельетонист. Звонить 1 раз. Александр Фридман – журналист-фельетонист – звонить 2 раза». Далее, что-то смешное про меня, и последняя строчка: «Адольф Дихтярь – писатель-профессионал. Не звонить!»

Объявление висело не долго. Его сняли бдительные люди в штатском. Позже человек не в штатском, а в милицейской форме попросил у меня ключ от квартиры, якобы, понаблюдать с нашего последнего пятого этажа за центральной площадью, которая хорошо была видна из одного окна, и за коридором обкома партии, который, действительно, отлично просматривался из окна в другом углу комнаты. После этого визита у нас в доме не осталось ни одного «самиздатовского» сочинения. Исчезли даже маленькие, в половину тетрадного листа, машинописные «книжечки» со стихами Николая Гумилева…

Редакционная жизнь шла своим чередом. Изобретательности, интересным находкам, неожиданным сюжетам, остроумным решениям не было конца.

Достаточно вспомнить лихой вояж Юры Чернова и его закадычного друга, замечательного журналиста Петра Скобёлкина на мотоцикле по маршруту Целиноград-Брест с репортажами из лежащих на пути городов и весей.

Мы с большим интересом и беспокойством – мотоцикл транспорт опасный – следили за виражами и зигзагами их маршрута. И вот – сообщение. Ни откуда-нибудь, а из Вёшенской. Наши парни – у Шолохова! Они расскажут потом, как Михаил Александрович по собственной инициативе попросил какого-то местного начальника поменять облысевшие шины на их не в меру потрепанной таратайке.

На летучках, на планёрках, за общим обедом в столовке, по дороге домой – разговор о газете Мысли, идеи, предложения, как кресала, сталкиваясь друг с другом, высекали огонь. Всё это пять раз в неделю выливалось на большеформатные полосы газеты. Друзья-коллеги из «Комсомолки» шутили: «Целинник» наступает на пятки». Дипломники факультетов журналистики Московского и Алма-Атинского университетов корпели над нашими статьями и очерками.

Особо отмечу, что последний диплом о «Молодом целиннике» защищал в середине восьмидесятых годов выпускник факультета журналистики МГУ Сергей Калещук – сын молодоцелинников Натальи Рядновой и Юрия Калещука.

Первую же дипломную работу о нас сделала Ира Пинчук, студентка Свердловского университета. Уникальный случай: Ирина и её муж Бронислав, выпускник того же ВУЗа, ухитрились приехать на журналистскую практику в газету, которой ещё не было. Правда, до выхода её оставалось не больше недели.

Правильно понимали эти ребята – работа на новых землях, в новом издании сулит большие творческие возможности. Но никак не думали, что через несколько лет их командируют в Калмыкию, чтобы самим создавать там республиканскую газету для молодёжи. Бронислав увезёт с собой наш опыт, наши традиции, наших самых молодых ребят, которые со временем тоже станут редакторами региональных газет или сотрудниками центральных.

Заметно растёт тираж газеты. Растёт число наших друзей. Каждый своеобычен. Нет заурядных. Это коллеги из местных газет и радио. Московские и ленинградские строители. Архитекторы. Художники, чуть ли ни целым выпуском приехавшие в Целиноград из Ленинградской Академии художеств. Замотанные командировками комсомольские инструкторы. Местные писатели и поэты.

Яростные поклонники поэзии. Страстные любители киноискусства. Горячие сторонники левой живописи. Неуёмные книгочеи. Какие у нас были встречи, разговоры, споры! И всё с перехлёстом. Потому что было очень много места в культурном пространстве той нашей романтической жизни.

Не знаю, к месту или не к месту вдруг пришла на память не столь давняя встреча. Не так давно один из старых целиноградских знакомых напомнил, как однажды встретил меня зарёванную на улице возле редакции. Спросил, что случилось. Я ответила: «умер Хэмингуэй…»

Друзьях газеты становились друзьями по жизни.

К нам в редакцию, в воскресный клуб коллекционеров, захаживал молодой врач Станислав Ашмарин. Как-то, в комнате рядом, услышал громкий разговор по телефону. Удивился, что журналист работает в воскресенье, и, постучавшись, зашел в кабинет. За столом сидел очень высокий молодой человек. На стене, прямо перед ним, как баскетбольная сетка, висела… мусорная корзина. Он метал в нее смятую в комок бумагу, явно, черновики.

Врач оценил чувство юмора журналиста и деликатно поинтересовался, не нужны ли газете карикатуры, которые у него иногда неплохо получаются. Журналист, а это был Владимир Бараев, сразу определил тему – «спорт». Сам отличный спортсмен, победитель всевозможных соревнований в пору студенчества на философском факультете МГУ, здесь, на целине, он вёл спортивные полосы газеты.

Доктор Слава стал появляться у нас через день в свой обеденный перерыв. Приносил выполненную работу. Поначалу удивлялся, как тепло, без ревности, по-дружески относились к нему редакционные художники. Потом понял – это норма. «Квартирный вопрос» заставил Станислава переехать в соседний «закрытый город», где добывали нечто таинственное и где профессия врача нужна была больше, чем где—либо. При первой же возможности Ашмарин садился на «кукурузник» – старенький АН-2, и через полчаса оказывался в редакции.

Сейчас Станислав живёт в небольшом, тоже «закрытом» городке под Свердловском и по-прежнему работает врачом. Но теперь это признанный мастер карикатуры с бездной наград, премий, призов самых разных стран.

– Всем этим я обязан «Молодому целиннику. – Много раз мы слышали от него эту фразу.

И ещё немного на тему животворного общения.

Кажется, мы отмечали тогда свой сорокалетний юбилей. Мы собираемся у кого-нибудь каждый год 13 марта в день рождения «Молодого целинника», то есть в день выхода первого номера газеты. Владимир Васильевич Червяков – второй и последний редактор газеты постарался собрать у себя не только москвичей, но и целиноградцев, ребят из Сибири и даже из ближнего зарубежья. Под словом «собрать» подразумевалось, что он оплатил всем дорогу. Нет, Червяков не олигарх, не банкир и даже не предприниматель. Просто очень добрый и заботливый человек. И вот так распорядился своими сбережениями.

Из Омска приехала Лариса Капитонова, жена, а к тому моменту вдова Павла Капитонова, который был у нас заместителем главного редактора.

Приехала, подавленная горем, неустройством, нездоровьем. Уезжала другим человеком. Сразу прислала письмо: «Здравствуйте, родные мои люди! Насколько светлее мне стало жить после встречи с вами».

Как будто живая вода напоила человека. С неожиданной для самой себя энергией занялась делом, которое на этом этапе жизни считала главным. Лариса стала искать следы родных – членов многочисленного рода, сгинувших при раскулачивании, расстрелянных, сосланных на поселения. Пообещала матери найти и нашла место захоронения без вести пропавшего на войне отца. Стала писать. Прислала несколько стихов моему мужу-поэту. Он был поражён, по телефону дал несколько советов, велел работать дальше. Мы то и дело получали от Ларисы бандероли с рукописями и, наконец, первую маленькую, тоненькую, но удивительную книжицу.

Вступление к ней к ней сделал Валентин Осипович Осипов, типографские расходы взял на себя Владимир Васильевич Червяков. Первый стих в этой книжке о себе.

 
Родилась я в суровом краю – на спецпоселении.
Говорят: прямо в НКВД, отделении.
Мать моя там отмечалась.
Преждевременно роды начались.
Пуповину перегрыз Тихон – ссыльный,
Покуда за лекарством ходил посыльный.
Баба, стоявшая на отметку «в казёнке»,
Сняла с себя платок – получилась пелёнка.
А какой-то мужик снял фуфайку
И соорудил из него одеялко.
Было подвигом в той суровой степи
С последним платком и фуфайкой расстаться,
Где в морозный солнечный день
Было далеко за минус двадцать…
Люди, униженные судьбой и Родиной,
Меня согрели, благословили.
Сказали: расти, расскажешь потомкам
О подвиге нашем, таком негромком…
 

Вольно-невольно вышла на самую больную тему нашего поколения, поколения «детей ХХ съезда».

Наш товарищ Анатолий Франковский впервые появился в Казахстане не в связи с созданием газеты. Его, малолетку, с матерью и меньшим братом после расстрела отца вынудили двинуться с юга Украины на север Казахстана. Привезли в голую степь, где нее было ни одного жилого дома. Начали рыть землянки. В них и спасались от лютой зимы.

Сын работника Наркомвнешторга и врача Валентин Осипов рос не во Франции и не в Германии, где работал отец, и не в Москве, где исследовательской и лечебной работой когда-то занималась мама, а в ссылке, в маленьком казахском селе. Без отца, но с мамой – отец был расстрелян.

Репрессированные родители Хамита Абсалямова были актерами татарского театра. Дед Гали Подгурской – художником. Деды Володи Бараева, буряты, репрессированы как шаманы. И так почти каждый второй.

Приехав в Казахстан, я всё время рвалась в небольшой посёлок под Целиноградом. Этот поселок назывался «точкой», вместо названия имел номер. Имя поселку дали сами его обитатели: «Алжир» – «Акмолинский лагерь жён изменников родины» Здесь отбывала свой десятилетний срок моя тетя, родная сестра отца.

И вот на наших глазах всему этому ужасу пришел конец. Верилось – навсегда. Думалось, вот она свобода. Ощущение свободы рождало привычку к свободе. Великую привычку к свободе. Говорить, что думаешь. Писать – правду. Не врать во спасение…

Однако на смену оттепели приходила распутица. И похолодания. И заморозки. Пал подбитый своими соратниками Никита Хрущёв. Раздробилось на отдельные области и перестало существовать его любимое детище – Целинный край. А вместе с ним и наша газета. Настроение у всех – хуже некуда. Дихтярь откликнулся стихами.

 
Рвет алый парус ветер,
В мачтах стонущий.
Ты чувствуешь, как губы солоны?
Мы, капитаны бригантины тонущей,
Последними уходим с целины…
– Прощай, старик!
– Пиши, старик!
– Я отписал своё.
Целинный край,
Как материк,
Уходит в небытие.
 

Не ослабив дыхания, с каждым годом увеличивая тираж и уважение читателя, прошла наша газета свои славные пять лет. Уже давно сменил первого главного редактора, В. О. Осипова, второй главный – Владимир Васильевич Червяков. Он вёл газету, не потеряв ни одного из ее достоинств. После закрытия «Молодого целинника» Червякова отозвали в ЦК комсомола на какую-то важную должность. Вскоре он удивит всех: пренебрегая завидной перспективой, уйдет с карьерной должности в еженедельник «За рубежом». Ну а пока, оставаясь на высоте положения, он очень активно занялся распределением «выпускников» своей бывшей газеты.

«Выпускники» шли нарасхват. Придя в новые издания, они быстро становились ведущими журналистами, завоевывая читателя главным оружием, что приобрели, работая на целине: независимостью суждений, критическим взглядом, смелостью.

Дихтяря ожидала должность заведующего отделом в журнале «Сельская молодежь». Однако в Москве не знали, что он беспартийный и, следовательно, к такой должности не подходит. Потом нас скопом, Адольфа и меня, забрал к себе редактор радиостанции «Юность» Вячеслав Янчевский, давний друг «Молодого целинника».

В комсомольскую газету Карелии получила направление Галина Подгурская. Очень скоро её пригласят в «Комсомольскую правду».

Привычка осваивать новое толкнула Юрия Калещука сначала на морские суда, а потом – уже очень основательно – в долгие сибирские командировки. Последние его три романа посвящены первопроходцам газовых и нефтяных регионов Западной Сибири.

Командировочный зуд меня тоже нес в новые края. Думала, если не удастся поехать с первым эшелоном на Байкало-Амурскую магистраль, сломаюсь, как ломается какой-нибудь аппарат от перенапряжения. Поехала. С бамовцами прибыла в поселок, который тут же назвали Звездным. Дня через два уже по темноте возвращаюсь от геологов к своим палаткам. Навстречу – наш молодоцелинник Сергей Смородкин. Я к нему – с удивлением и радостью. Он – чуть ни с кулаками:

– Где ты шатаешься? Я уже думаю, что буду говорить твоему мужу.

А произошло следующее. Я поехала на вездеходе к геологам на другой берег. А вездеход-амфибию затерло нежданно рванувшим на реке Таюре ледоходом. Мы подёргались-подёргались, вылезли из вездехода и перешли реку по медленно идущему льду. Уже на берегу потеряла бдительность и угодила в полынью. Пока подсушивалась у печки в палатке женщин-геологов, наступил вечер. На удивление, лед уже прошел, и геологи перевезли меня на другой берег чуть ли не в резиновой лодке.

Дело к ночи, а меня нет. В Звёздном всполошились. Рассказали о непутёвой коллеге, приехавшему с соседнего участка БАМа журналисту. Выяснилось, что он ещё и мой старый товарищ.

Досталось мне и от старого товарища, и от бамовского начальника. Начальник пригрозил завтра же отправить в Москву. Только первый вертолёт должен был прилететь в Звездный лишь через несколько дней. Посмеялись и забыли.

А книжица о БАМе вышла у меня уже осенью. Небольшая, но первая в длинном строю книг о Байкало-Амурской магистрали.

Все наши радовали своими успехами. Нина Колбаева стала работать в Риге. Всегда была верна одной теме – теме культуры. Знаменита тем, что в семидесятые – восьмидесятые годы, не лучшие для нашей культуры, вела республиканский журнал «Кино», известный в стране и за рубежом смелостью тем и суждений.

Владимир Бараев после «Целинника» возвратился на родину, в Бурятию, и вскоре стал главным редактором журнала «Байкал». Никому неведомое раньше издание начинают искать по библиотекам, через знакомых выписывают из Улан-Уде. В них – фантастические повести братьев Стругацких, статьи известного резкостью своих высказываний литературоведа А. Белинкова, «идеологически невинные», но не укладывающиеся в марксистское представление о мироздании исследования Ф. Зигеля о «летающих тарелках».