История России в рассказах для детей

Глава XXIX
Правление Софьи

Вы, вероятно, слыхали о раскольниках, которые зовут себя староверами, но совершенно неправильно. Они этим названием хотят показать будто они верят по старине, а на деле совсем не так. Мы, православные, веруем, как научил Господь Иисус Христос и Его святые апостолы; ни в чем не отступили мы от их святой веры. А раскольничьи толки вот отчего взялись. В старину книг печатать не умели, книги были рукописные. И потому число их было невелико: ныне в короткое время можно тысячи книг напечатать, а тогда на списывание каждой книги уходило много времени. Во время татарского погрома множество русских церквей было сожжено; погорели и богослужебные книги. Надо же было по чему-нибудь служить, переписывались новые. Но сведущих переписчиков было мало; пришлось переписывать несведущим. А когда человек, плохо знающий грамоту, переписывает книгу, то мудрено ли ему ошибиться? Для переписки же богослужебных книг мало знать русскую и славянскую грамоту: встречаются в них слова греческие и римские, надо их разуметь. А переписчики во время татарского владычества по большей части переписывали сами не все понимая, что пишут, и наделали множество ошибок. Потом митрополиты и патриархи русские увидали эти ошибки и велели их исправить. Но за исправление тоже надо было умеючи взяться. С чьими было всего лучше сверить наши книги? Святые Кирилл и Мефодий перевели их на славянский язык с греческого, а на греческий некоторые из них переведены с еврейского. Так всего лучше их было сличить с греческими и еврейскими книгами. Конечно, это мог сделать только человек, сведущий в греческом и еврейском языках. Такого ученого, Максима Грека, прислал в Россию при Василии Иоанновиче константинопольский патриарх. Он и стал исправлять церковные книги. Но нашлись завистники, которые его оклеветали, и он умер в заточении. При Иоанне Грозном стали в России печатать книги, но и печатников, или типографщиков, после тоже преследовали. Наконец по воцарении дома Романовых патриархи очень усердно принялись исправлять церковные книги. Но на беду, сперва исправление их было поручено людям несведущим: протопопам Аввакуму и Ивану Перонову, священникам Лазарю и Никите, дьякону Федору Иванову. Они не только оставили много ошибок, но еще вновь прибавили их по своему рассуждению.

Какие ошибки были в старинных книгах? Вот несколько примеров. В службу Покрова Пресвятой Богородицы в одних из них было написано: «твой пречестный омофорь паче електра просвещаяся», в других: «паче алектора просвещаяся». Максим Грек поправил: «паче илектра просвещаяся». Неразумные люди за это называли его еретиком. Но кто же прав? Омофор значит покров, електор – изборщик, алектор – петух, илектр – блистание чистого золота. С поправкой Максима Грека смысл ясный: покров Пресвятой Богородицы блистает ярче чистого золота. Но какой будет смысл сказать, что он блистает больше изборщика или петуха? Точно так же в правиле освящения воды богоявленской после слов: «и освяти воду сию Духом Твоим Святым» были прибавлены слова «и огнем». Архимандрит Троицкой лавры Дионисий, тот самый, что своими грамотами содействовал ополчению Минина, исправляя книги, вычеркнул эту прибавку. Что же сказали? Дионисий хочет огонь из мира вывести. Его лишили сана, и чернь всячески поносила его.

Наконец патриарх Никон усердно занялся исправлением книг и поручил это людям сведущим. Книги были исправлены как следует, а протопоп Аввакум и другие делавшие в книгах ошибки были наказаны. От них-то и пошли все ереси и расколы. Они придумали учить, что следует вместо трех перстов слагать для крестного знамения два, что надо петь «аллилуйя» вместо трех только два раза и так далее. И русская, и греческая церковь признали их учение неправильным, но люди неграмотные стали приставать к их учению, а когда Никон лишен был сана патриарха, раскольники стали громко говорить, будто он не исправлял, а портил церковные книги. Аввакум и другие сосланные основатели расколов были возвращены и стали распространять свое учение. Тогда не только простой народ, но и многие бояре ничему не учились, иногда первые вельможи с трудом умели подписывать свое имя, иностранных языков не знали, а потому и не могли сами судить, кто прав: Никон или его противники. Однако духовные стали изобличать раскольников в их ложном учении, и когда они не захотели покаяться и отказаться от своих лживых толкований, то Аввакум и Лазарь были всенародно сожжены. Но число раскольников все-таки увеличивалось. Много их было между стрельцами, особенно в полку Титова. Сам Иван Андреевич Хованский держался раскола.

Поэтому после стрелецкого бунта, когда стрельцы были в большой силе, раскольники замыслили истребить все исправленные книги, ввести испорченные и заставить всех принять их ложные учения. Главные учителя раскольничьи были Павел Даниловец, Савва Романов и особенно Никита Пустосвят, суздальский священник, расстриженный за свое раскольничье учение.

Нижегородский чернец Сергий написал раскольникам челобитную, в которой они взвели на православных разные обвинения, ни с чем несообразные, и требовали, чтобы патриарх и духовенство вступили с ними в состязание о крестном знамении, книгах и обо всех предметах их учения, разных с православными. В это время все приготовлялись к венчанию царей Иоанна и Петра Алексеевича царскими венцами. Раскольники требовали, чтобы обедню в день царского венчания служили не на пяти просфорах, как следует по уставу православной церкви, а на семи. Хованский обещал им это. Никита Пустосвят велел раскольничьей просвирне приготовить семь просфор с таким крестом, какой следовало по их учению, но за народом не мог пробраться в Успенский собор.

Царское венчание совершилось с большим великолепием. По этому случаю для царей были сделаны совершенно одинаковые облачения и трон с двумя местами.

Между стрельцами начались ссоры. Одни вызвали из отдаленных мест учителей раскола, или старцев, как они их называли, и готовы были на кровопролитие и бунт; другие говорили: «Сумеют ли старцы отвечать архиерейскому собору? Они намутят, да и прочь уйдут, а мы останемся виноваты». Князь Хованский призвал выборных от всего стрелецкого войска и трижды спрашивал их, все ли они хотят стоять за веру православную. Он с умыслом делал такой вопрос, потому что и раскольники и противники их только себя почитали православными. Они отвечали, что готовы умереть за нее. Тогда Хованский сказал патриарху, что все служивые люди требуют исправления старого благочестия. Патриарх вышел к стрелецким выборным. Множество раскольников и стрельцов присоединились к ним и требовали, чтобы патриарх и духовенство вышли для состязания с их учителями на площадь. Этого они для того добивались, что надеялись своим криком произвести возмущение на площади и низложить патриарха. Увидя, что их не наказывают и князь Хованский явно им покровительствует, раскольники становились час от часу дерзостнее, стали всенародно проповедовать на площадях, и наконец Никита собрал главных своих приверженцев и отправился в Кремль, чтобы вызвать там патриарха на состязание.

Сам Никита шел с крестом, его сообщники несли старинные иконы, ветхие книги, аналои и неистово кричали. Народ сбегался со всех сторон и наполнил всю кремлевскую площадь. Раскольники за Архангельским собором поставили аналои, разложили иконы и книги и зажгли свечи. Никита и другие лжеучителя с подмостков начали свои поучения и называли храмы Божии хлевами и амбарами. В это время патриарх в Успенском соборе совершал молебствие и со слезами молился Богу. Он выслал к народу спасского протоиерея Василия с повинной бумагой, которую подал на себя Никита Пустосвят в царствование Алексея Михайловича и в которой он сознавался, что его учение ложно. Но Василия едва не убили. Он прочел повинную дрожащим от страха голосом, но ее почти никто не слыхал. Хованский советовал патриарху идти на площадь, а царям, царицам и царевнам не показываться туда. Но Софья сказала: «Нет, не оставлю церкви и нашего пастыря. Пусть состязание будет в Грановитой палате. Я иду туда». Наталия Кирилловна и две царевны тоже пошли туда. Пошли и раскольники; в дверях палаты они встретились со священниками, побили их и разогнали.

Патриарх и архиепископ холмогорский Афанасий, очень ученый и начитанный, опровергал все раскольничьи учения. Никита, увидев Афанасия, заскрежетал зубами и бросился его бить. Но выборные стрельцы остановили его. Софья защищала святителей, и когда раскольники говорили: «Никон был еретик и поколебал душою царя Алексея Михайловича», Софья с огорчением сказала: «Мы не можем дольше терпеть такой хулы: если Никон и отец наш были еретики, то и все мы тоже. Братья наши не цари, патриарх не пастырь церкви. Нам ничего более не остается, как только оставить царство». Мятежники говорили: «И давно вам пора в монастырь: полно царством мутить; были бы здоровы государи, а без вас пусто не будет». Но бояре и выборные стрельцы клялись положить головы за царский дом и уговаривали царевну воротиться на трон. Раскольники не хотели слушать никаких убеждений. Один ученый священник показал им явную несообразность в одной из старинных книг, которым они верили. Там было написано, что в великий четверг и в великую субботу разрешается инокам есть масло и сыр, а мирянам мясо. Но Никита закричал: «Печатали такие же плуты, как вы». Софья наконец сказала раскольникам, что уже поздно и потому некогда продолжать состязания, а царский указ им будет послан после. Особы царского дома и патриарх ушли из Грановитой палаты. Никита со своими сообщниками вышли к народу с торжествующими лицами и, подняв два пальца вверх, кричали что есть мочи: «Тако веруйте, тако творите; всех архиереев препрехом и посрамихом!»

Глава XXX
Крымские походы. – Борьба Петра I с Софьей

Софья позвала к себе выборных из всех стрелецких полков, кроме Титова, и со слезами уговаривала защитить православную веру и царство. Они согласились. Потом она склонила на свою сторону и прочих стрельцов. Никите Пустосвяту была отрублена голова, сообщники его сосланы.

Хованский позволял стрельцам своевольничать, как они хотели. За это стрельцы его очень любили, а боярин Милославский, завидуя, что Хованский имеет более силы, старался погубить его. Хованский делал много худого: не исполнял царские указы, подстрекал стрельцов к бунту. Наконец в анонимном письме донесли на него, что он хочет возмутить стрельцов, истребить весь царский дом, кроме одной царевны, на которой хочет женить своего сына и сделаться царем; патриарха и бояр тоже перебить и сделать патриархом того, кто старые книги любит. Весь царский дом уехал в Святотроицкую лавру; указами потребовали туда всех верных слуг царей для их защиты. Софья ласково пригласила туда Хованского. Он и сын его Андрей поехали с немногими людьми, были схвачены и казнены. Другой сын его Иван уехал в Москву и возмутил стрельцов. Они заняли Кремль и приготовились к битве. Но многочисленное войско собралось отовсюду для защиты царей. Стрельцы испугались и плакали, как дети. Москвичи прежде их очень боялись, а тут стали над ними смеяться. Наконец стрельцы униженно просили прощения и были прощены, но потеряли название надворной пехоты; столб, поставленный на Красной площади в их честь, был сломан.

Софья осталась правительницей; даже стала себя писать в указах самодержицей. Милославский не имел большой власти. Софья во всем поступала по советам князя Голицына, которого очень любила. Она издала несколько хороших законов и умно управляла государством. В это время немецкий император и польский король были в тяжкой войне с турецким султаном. Турки даже осадили столицу императора Вену, но храбрый польский король Ян Собесски разбил их наголову. Однако ему было тяжело обороняться от турок и очень хотелось, чтобы и русские начали с ними войну. Поэтому он согласился на мир с Россией, по которому уступил ей все, чем завладел Алексей Михайлович, в том числе и Киев, а за то русские обязались воевать с крымцами и турками. Польскому королю так неприятно было уступать эти владения, что он плакал, подписывая мирный договор.

По обещанию, данному польскому королю, начата была война с Турцией. Впрочем, с ней и потому надо было воевать, что крымцы страшно грабили наши южные земли. Главным воеводой был князь Василий Васильевич Голицын. Войска было 150 тысяч человек. Оно пошло на Крым. Искусный иноземец, служивший в русском войске, генерал Гордон советовал Голицыну идти берегом Днепра и только двое суток употребить на переход по степи от этой реки к Крыму. Но Голицын не послушался, пошел степью. В урочище Большой Луг пришлось ему остановиться: с юга неслись густые облака дыма и наполняли воздух смрадом. Это произошло оттого, что татары зажгли степь. Голицын воротился без сражения. Убитых у него в войске не было, но от болезней и утомления погибло много людей.

В это время малороссийским гетманом был Самойлович, человек очень храбрый и верный царям. Его не любили казацкие старшины за гордость. В числе их был облагодетельствованный Самойловичсм Мазепа, родом казак; он учился у иезуитов, служил польскому королю, но один польский пан за обиды Мазепы поймал его, привязал к дикому коню и, настегав коня, пустил так, что Мазепа остался чуть жив и убежал к Дорошенко. С письмами его к туркам Мазепа был захвачен казаками, верными России, изменил Дорошенко и выдал его тайны; за это избавился от наказания и сделался любимцем Самойловича. Самойловичу не понравился мир с Польшей и война с Турцией, и он не раз говорил об этом. Мазепа воспользовался этим и вместе с другими старшинами донес, будто Самойлович велел зажечь степь во время похода Голицына. По просьбе старшин Самойловича лишили гетманства и сослали, а гетманом выбрали по наущению Голицына Мазепу. Голицын и прочие воеводы были награждены за этот поход.

На следующий год он во второй раз пошел на Крым. Войска у него было еще больше, чем в первом походе. Крымский хан несколько раз нападал на него, одолевал нашу конницу, но пушечные выстрелы заставляли бежать татар. Все эти сражения были самые неважные, но Голицын доносил о них, как о знаменитых победах. Он дошел до Перекопа. Это перешеек между морями Черным и Азовским; только по нему и можно пройти в Крым. Голицын не решился идти дальше, потому что войско терпело недостаток в воде, траве и дровах, начал с ханом мирные переговоры и отступил. Опять от изнурения и болезней погибло много тысяч людей. Носился слух, будто Голицын был подкуплен татарами, что они дали ему 15 бочонков золота за то, чтобы отступить, и при этом обманули его: бочонки были залиты смолою и только сверху и снизу насыпаны золотом. Софья объявила народу, что над татарами одержаны необыкновенные победы. Голицын и товарищи его были щедро награждены.

В это же время посланник Софьи Голицын заключил мир с китайцами, по которому уступил им земли по реке Амур.

Иоанн Алексеевич не занимался делами, но Петр Алексеевич был очень недоволен делами Голицына, так что даже не хотел видеть его. Петр уже в 10 лет казался пятнадцатилетним по наружности, был высок, силен и очень красив. Учили его очень худо, до 15 лет он не умел даже делать сложение и вычитание. Когда Софья вошла в союз с императором и польским королем против турок, то был отправлен во Францию и Испанию князь Яков Федорович Долгорукий, чтобы пригласить тамошних королей тоже воевать с турками. Перед отъездом князь Долгорукий разговаривал с Петром и сказал, что у него был такой снаряд^[4], которым можно измерить расстояние издали, не подходя к месту. Петру очень захотелось его иметь, но Долгорукий сказал, что у него этот снаряд украли, и царь велел ему купить его во Франции. Долгорукий точно купил такой снаряд, то есть астролябию, и другие чертежные принадлежности, которые бывают у землемеров. Но долго не отыскивалось в Москве человека, который бы научил царя владеть этим снарядом; наконец нашелся такой человек, Франц Тиммерман, и стал учить царя арифметике, земледелию, науке об укреплениях и другим военным наукам. Сам Тиммерман был не очень сведущий человек, но у царя были такие способности, что он в короткое время узнал все науки, которым учился у Тиммермана, чуть ли не лучше самого учителя.

Петр очень любил жить в окрестностях Москвы, в селе Преображенском, там проводил целые дни со своими сверстниками, учился военному искусству, строил земляные крепости и брал их. Эти товарищи игр государя назывались потешными. Когда ему минуло 11 лет, он стал принимать в потешные разных придворных служителей и детей бояр. Первым записался в потешные конюх Семен Бухвостов. После из знатных людей поступили в потешные Бутурлин и князь Михаил Михайлович Голицын, который был еще очень молод и потому сделан барабанщиком. Сам Петр начал службу солдатом. Из этих потешных после составлены первые гвардейские полки Преображенский и Семеновский.

Вскоре после того как Петр стал учиться у Тиммермана, случилось им быть в селе Измайловском. Петр рассматривал вещи своего деда Никиты Ивановича Романова, увидал старое судно, не похожее на те, какие строили тогда русские, и узнал от Тиммермана, что оно может ходить на парусах и против ветра. Царь спросил, есть ли человек, который починил бы это судно и показал ход его. Такой человек был голландец Карстен Брант. Он вместе с другими был вызван в Россию царем Алексеем Михайловичем для постройки кораблей, но когда Разин истребил все, что было для этого приготовлено, Брант стал промышлять в Москве столярным ремеслом. Его отыскали, и он починил ботик, который видел Петр. Этот ботик прозван дедушкой русского флота, потому что с этого началась постройка в России военных кораблей. Петр и у Бранта выучился всему, что он знал, строил маленькие корабли и катался на них по Переяславскому озеру.

Между тем Софья решила венчаться на царство. В этом она опять надеялась на стрельцов. Начальником их был Шакловитый, готовый для царевны на всякое злодейство. Петр явно показывал, что ему неприятно правление Софьи и то, что она всюду показывается вместе с царями. Софья видела, что он не позволит ей распоряжаться, и замыслила убить его. Шакловитый несколько раз подговаривал к этому стрельцов. Но только самые отчаянные злодеи слушались его: большая часть стрельцов испугалась страшного греха убить царя. Поэтому Шакловитый не мог исполнить своего замысла. Петру уже исполнилось 16 лет, и он по совету царицы Натальи Кирилловны женился на Евдокии Федоровне Лопухиной. В день Казанской Божьей Матери Петр явно рассорился с Софьей; он не велел ей идти к крестному ходу; она не послушалась, пошла, а он в гневе уехал в Преображенское. Когда Голицын воротился из второго своего похода и Петр не хотел его видеть, Софья решилась непременно убить брата. Но несколько верных стрельцов донесли об этом Петру; он уехал в Троицкую лавру и велел всем верным воинам явиться на его защиту. Одним из первых явился иноземец полковник Лефорт и с этих пор сделался любимцем Петра. Все войско, народ и даже большая часть стрельцов взяли его сторону. Софья сначала не хотела покориться и выдать Шакловитого, но стрельцы заставили ее сделать это, чтобы спастись самим. Шакловитый был казнен, Василий Васильевич Голицын сослан, а Софья удалена в Новодевичий монастырь.

Иоанн Алексеевич уступил всю власть Петру, и он стал всем распоряжаться. Он прежде всего занялся обучением войска, проводил учебные сражения и походы, из которых самым знаменитым был кожуховский. Там стрельцы обороняли крепость, а потешные взяли ее. Переяславское озеро показалось ему мелко, и он отправился ка кораблях в Белое море. Там в одно из путешествий его сделалась сильная буря. Все на корабле испугались, кроме Петра и кормчего Антипа Тимофеева. Антип сказал государю, что есть одно средство спастись от погибели – войти в Унскую губу; только и это трудно, потому что там корабли разбиваются о подводные камни. Царь велел ему править туда. Антип ввел корабль в губу, был щедро награжден, а Петр своими руками поставил там крест в память избавления.

Глава XXXI
Азовские походы. – Путешествие Петра I за границу

Походы Голицына не только не усмирили крымских татар, но сделали их еще смелее. Они нападали на наши области, и когда начались переговоры, то потребовали, чтобы каждый год посылались им поминки, то есть подарки. Это хоть и разнилось названием, но походило на дань. Надо было унять их. Петр решился для этого взять Азов, крепость в 15 верстах от устья реки Дон, впадающей в Азовское море. Из этой крепости можно было останавливать набеги крымцев и нападать на них самих. Но первый поход на Азов был неудачен, частью потому, что у русских не было флота или военных кораблей и они не могли воспрепятствовать турецкому флоту помогать крепости, а частью от неискусства инженеров, которые делали подкопы. Эти подкопы вместо того, чтобы вредить стенам крепости, обрушивались на наше войско. Отличились только донские казаки, взявшие две каланчи близ Азова.

Петр приказал построить в Воронеже небольшие корабли особого вида, которые называются галерами. В одну зиму построили 30 галер и 300 лодок для провоза пушек и припасов. Для службы на море составлен морской порядок из 1000 человек, в числе которых были несколько рот преображенцев и семеновцев. Главным начальником, или адмиралом флота был пожалован Лефорт; его помощником, или вице-адмиралом – Лима родом из Венеции, города, построенного на островах и славного морской силой. Сам государь считался капитаном во флоте и бомбардиром в войске, то есть был под командой генералов. Сухопутным войском начальствовал генералиссимус Шеин. Но, разумеется, все генералы распоряжались, как приказывал царь. Самым искусным из генералов был Гордон. Из Немецкой земли были выписаны искусные инженеры. Всего войска было не больше десяти тысяч, но оно обучено не по-старинному, а по-новому, по-европейски. Турецкий флот привез к устью Дона казну и съестные припасы. Донские казаки на маленьких лодках напали на турок, побили их, овладели казной и запасами; турецкий флот бежал, потеряв два корабля. Сам Петр галерами и лодками загородил устье Дона и не пропускал турок. Азов храбро оборонялся, но, не видя помощи с моря, турки наконец сдались. Петр велел укрепить Азов, устроил гавань в Таганроге и начал там постройку кораблей. Войско, взявшее Азов, имело торжественный вход в Москву, где главные почести были отданы Шеину, Лефорту и Гордону, а сам Петр наравне с другими капитанами шел перед ротой. Кроме Азова, еще были покорены запорожскими казаками небольшие турецкие крепости при устье Днепра. Во втором азовском походе на самом деле обнаружилось, какую пользу принесут России флот и войска, обученные по-европейски.

Но кроме войска и флота, Петр видел, что русским надо многому научиться у иноземцев. Только как же это сделать? Иноземцев уже вызывали в Россию со времени Иоанна Грозного, а пользы было немного. Мало было в России людей, которые могли бы судить, точно ли они сведущи. Ведь фон Гален сделался же из цирюльников царским доктором, служили же у нас иноземные инженеры, которые вместо того, чтобы взорвать турецкую крепость, обрушили подкопы на наше войско. Хороших людей мало ехало в Россию из иных земель, а больше пробирались бродяги или такие люди, которым в своих землях плохо приходилось. Немного эти выходцы принесли пользы России: так, они перебегали к полякам, так, своими ссорами сгубили Шеина под Смоленском. Конечно, были между иноземцами, приезжавшими в Россию, и хорошие, знающие и полезные люди, например Гордон, но таких было немного. Петр Алексеевич решился прежде всего сам выучиться всему, что тогда было необходимо для русских. Выучившись, он мог уже выбирать себе в службу таких иноземцев, которые точно принесли бы пользу, мог наблюдать за учебой и наставлять русских в ученье, да и никому из знатных людей нельзя было сказать, что ему некстати учиться, например матросскому делу или кораблестроению, когда сам царь этому учился.

Мало этого, Петр не хотел учиться в России: ведь и для него пришлось бы выписывать учителей и, Бог знает, какие бы попались. Нет, он сам вздумал поехать во все самые просвещенные иностранные земли и поехал под именем простого дворянина. Если бы он поехал не скрываясь, то везде много проходило бы времени в торжественных приемах и праздниках, а он не веселиться ехал, а учиться. Притом царю, может быть, и не удалось бы всего увидеть в чужих землях, что мог увидеть простой дворянин. Снаряжено было большое посольство в иные земли, состоявшее из Лефорта, Головина и Возницына. С этим-то посольством отправился и царь под именем дворянина Петра Михайлова. С ними ехало также много русских дворян и потешных, которые должны были учиться в чужеземных государствах. В числе этих потешных был Александр Данилович Меншиков. Он вышел из простого народа; говорят, что он в молодости блины и пироги продавал, потом поступил в потешные и за ум и ловкость понравился государю.

Был у Петра боярин князь Федор Юрьевич Ромодановский, очень ему преданный и верный. Петр называл его кесарем, вашим величеством, доносил ему о своих делах; Ромодановский награждал его, производил в чины, хотя, конечно, всем распоряжался только по приказу царя и даже ему иногда доставалось от Петра. Ему поручено было управлять Москвой в отсутствие государя, а управлять государством Петр поручил трем боярам: Льву Кирилловичу Нарышкину, князьям Борису Алексеевичу Голицыну и Прозоровскому. Войсками командовали Шеин и князь Яков Федорович Долгорукий. Иоанн Алексеевич тогда уже скончался.

Петр Алексеевич поехал прежде всего в Ливонию, которая тогда принадлежала шведам. В городе Риге шведский губернатор делал неприятности нашему посольству, и когда русские дворяне, в числе которых был сам государь, стали срисовывать укрепления крепости, то шведские часовые хотели в них стрелять. Потом Петр поехал в Курляндию и в землю курфюрста бранденбургского. В обеих этих землях царя приняли с честью, показали ему и объяснили все, что он желал. Он учился там артиллерийскому делу. Но ему хотелось скорее поехать в Голландию и Англию, потому что в этих землях находились самые искусные кораблестроители. Однако он остановился в бранденбургских владениях, потому что его озаботили польские дела.

Польский король Ян III умер, и поляки собрались для выбора нового короля. У них при таких выборах всегда были большие беспорядки, даже доходило до сражений. В числе искателей польского престола был французский принц Конти. У него было много приверженцев, его сторону держал даже кардинал-примас, то есть начальник польского духовенства. Но Петру не хотелось, чтобы Конти сделался польским королем, потому что Франция была в дружбе с Турцией, следовательно, и Конти, если бы стал польским королем, то помирился бы с турецким султаном, и у Петра остался бы один только помощник в войне с турками – немецкий император. Петр написал к польскому собранию (или, как поляки называли, «Речи Посполитой») письмо, где, упоминая, что не мешает выбору поляков, объявил, что не желает видеть француза польским королем. Между тем русское войско подошло к польской границе. Поляки уже готовы были выбрать Конти, когда получили письмо Петра: оно переменило мысли многих из них, и хотя некоторые все-таки выбрали Конти, но большая часть выбрала Августа II, курфюрста саксонского. Титул курфюрста ниже короля, равен великому герцогу.

Кончив это дело, Петр поехал в Голландию. Там он отделился от посольства и поехал в местечко Сардам. На дороге он увидал кузнеца Геррита Киста, который прежде живал в Москве, и потому царь знал его. Но Кист не поверил своим глазам, когда увидал в Голландии русского царя в красной фризовой куртке, белых холстинных шароварах и в лакированной шляпе. Царь непременно хотел жить у него на квартире. Кист сказал, что домик его очень тесен, что в одной половине живет он сам, а в другой вдова какого-то поденщика. Петр уговорил Киста уступить ему эту половину. Можете сами посудить, какова она была! Потом он записался корабельным плотником и с утра до ночи трудился в поте лица. После работы он иногда заходил к семьям тех голландцев, которые уже были на русской службе. В Голландии доныне рассказывают, что он говорил и делал при этом. Одной голландке он сказал об ее муже: «Он добрый мастер; я хорошо его знаю, потому что рядом с ним строил корабль». «Разве и ты плотник?» – спросила голландка. «Да, и я плотник», – ответил царь. В свободное время он осматривал лесопильни, маслобойни, бумагопрядильни, сукноваляльни, мельницы, даже помогал строить одну из них, которая цела и доныне и называется «Великий князь». Но в Сардаме скоро узнали, кто работает под именем Петра Михайлова; любопытные повсюду собирались смотреть на него, так что ему это надоело и он уехал в Амстердам, столичный город Голландии. Там наше посольство было встречено с большими почестями, даны разные праздники и учебное морское сражение, которое более всего понравилось Петру. В Амстердаме Петр, дворяне его и потешные принялись за постройку кораблей; царь целый день трудился с топором, а ночь проводил за бумагами, которые присылали из России, потому что бояре во всех важных делах поступали не иначе, как с его разрешения.

Но хотя в Голландии было много хороших плотников, матросов и морских офицеров, однако же кораблестроение было не так обширно, как в Англии, и потому Петр поехал туда. Английский король очень дружелюбно его принял, подарил ему яхту, то есть небольшой корабль с 20 пушками, приказал показать ему все замечательное и сделать для увеселения его сражение на море. В Англии Петр научился в совершенстве морскому искусству; кроме того, в этих землях – в Голландии и Германии – он обучался всему полезному и во всем сделался очень знающим. Много искусных иноземцев поступало в его службу, и он закупил разных вещей, нужных для флота и для обучения русских. Спутники царя тоже научились, чему им было приказано. В Вене, столичном городе немецкого императора, Петр хотел с ним условиться, как вести войну против турок, но немцы были заняты только церемониями и праздниками. Особенно славен был один маскарад. В нем царь, немецкий император с супругой и гости, самые знатные люди в государстве, были одеты в наряды всех народов, какие живут в Европе. Из Вены Петр хотел ехать в Венецию, чтобы научиться там строить галеры, в чем венецианцы превосходили даже англичан, но узнал, что в его отсутствие взбунтовались стрельцы, и поспешил в Россию.

Еще перед отъездом Петра за границу несколько стрельцов под начальством окольничего Соковнина и бывшего стрелецкого пятисотенного Циклера хотели поджечь где-нибудь Москву, и когда царь по своему обычаю приедет на пожар, убить его. Но замысел их открылся, и они были казнены. В то же время сосланы родные царицы, хотя неизвестно наверное, за то ли, что участвовали в этом замысле, или за что иное. Стрельцы очень не любили Петра Алексеевича, потому что он предпочитал им потешных, не позволял своевольничать и заставлял служить, тогда как в прежнее время они жили в Москве, занимались торговлей, промыслами и редко бывали в походах. Из азовского похода Петр отослал на польскую границу четыре полка стрельцов. Из них более ста человек убежало в Москву; бояре наказали некоторых из них, но не знали, что в бытность их в Москве царевна Софья через сестру свою Марфу Алексеевну успела передать им письмо, где подговаривала их освободить ее. Стали опять распускать между стрельцами разные нелепицы: будто царь умер за границей, будто бояре хотели удушить царевича Алексея, сына Петра, а царицу бьют. При этом Софья обещала стрельцам милости, если они опять ее сделают правительницей. Когда в Польше сделался королем Август и не нужно было оставлять русского войска на польских границах, то четыре полка московских стрельцов надеялись воротиться в Москву, но им велено было оставаться в иных городах. Тогда они прогнали от себя полковников и капитанов, выбрали начальников и пошли к Москве, чтобы перебить бояр и немцев и сделать Софью правительницей. Шеин и Гордон вышли против них с войском. Сперва они увещевали мятежников, но стрельцы не хотели покориться. Тогда Гордон приказал выстрелить из пушек; сперва над головами стрельцов, чтобы испугать их, но они неистово бросились вперед. Гордон велел стрелять как следует; несколько стрельцов было убито, прочие переловлены. Бояре судили и казнили многих из них, но не открыли всего дела, как оно было. Петр, воротясь из-за границы, снова велел их допрашивать, и тогда обнаружилась вина царевен. Обе они были пострижены в монахини, также и супруга царя, хотя неизвестно, участвовала ли она в замыслах царевен. До двух тысяч стрельцов было казнено, московские стрелецкие полки уничтожены, городовые оставались до тех пор, пока они не взбунтовались в Астрахани, после чего стрелецкое войско было совершенно уничтожено.