Сказания о Русской земле. Книга 4

Нет сомнения, разумеется, что весь рассказ об этих вынутых сердцах и ответы из толпы были подстроены боярской партией, недовольной господством Глинских. Сама княгиня Анна, бабка государя, с сыном Михаилом находилась в отъезде в своем поместье, но другой ее сын Юрий был на площади, слышал это нелепое обвинение и ужаснулся, увидя ярость черни. Он кинулся, чтобы спастись, в Успенский собор, но освирепевший народ бросился за ним, и родной дядя государя был убит тут же, в храме Божьем. Затем чернь начала грабить двор Глинского, причем было убито множество его слуг и других людей; бояре же, видя эти неистовства, ничего не предпринимали, как будто в Москве не было в это время никакой власти. Мало того, они, очевидно, решили, что надо непременно освободиться и от всех остальных Глинских, так как на третий день после описанных убийств, вероятно, по их наущению, огромная толпа народа двинулась к селу Воробьеву, остановилась перед царским дворцом и стала требовать выдачи ей бабки государевой, княгини Анны Глинской, и ее сына князя Михаила, спрятанных будто бы в царских покоях.

Молодой Иоанн, однако, не потерялся. Он приказал схватить несколько главных крикунов и тут же казнить их, после чего мятеж тотчас же утих, и толпа отхлынула в Москву.

Узнав об этом происшествии, Михаил Глинский, бывший с матерью в деревне, хотел бежать в Литву, но был по дороге захвачен и затем заключен под стражу; его скоро простили; однако после описанных происшествий господство Глинских окончилось. Вместе с тем окончилось и своеволие бояр.

Последний пожар московский, убиение князя Юрия Глинского и вид мятежной толпы у самого дворца государева, требовавшей выдачи его бабки и дяди, сильно подействовали на впечатлительного Иоанна. Он решил править своим государством самостоятельно, как подобает самодержавному царю. Конечно, в этом решении он нашел полную поддержку как со стороны нежно любящей жены, так и в маститом старце митрополите Макарии, бывшем ему истинным отцом.

При этом Иоанн, окончательно разочаровавшись в старых боярах, стал заметно отличать двух, до той поры мало кому известных, но близких ему людей, которым он вполне доверял. Один из них был молодой Алексей Адашев, человек незначительного происхождения, занимавший должность царского постельничего, а другой был священник Благовещенского собора, именем Сильвестр; надо думать, что государь давно уже знал его с хорошей стороны; этот Сильвестр был очень дружен с двоюродным братом Иоанна – Владимиром Андреевичем Старицким, который не замедлил сблизиться с Иоанном после своего освобождения из темницы.

Скоро последовали две свадьбы в царской семье. Иоанн женил своего родного брата Юрия на княжне Ульяне Паленкой, а Владимира Андреевича Старицкого на девице Евдокии Нагой.

Дружба между Иоанном, Юрием и Владимиром Андреевичем была в это время так велика, что на важных правительственных грамотах писалось: «Царь и великий князь со своею братиею и бояры уложили».

Затем Иоанн решил лично выступить в поход против Казани, чтобы наказать или изгнать нашего непримиримого врага Сафа-Гирея. Он выехал в декабре 1547 года из Москвы во Владимир и приказал везти туда же пушки. Зима была теплая, и вместо снега шел дождь; поэтому, когда 2 февраля 1548 года государь выступил из Нижнего, то лед на Волге покрылся водой и много пищалей и пушек провалилось; поневоле пришлось ограничиться отправлением под Казань лишь нескольких легких отрядов. Сам же Иоанн вернулся в Москву в больших слезах, что не сподобил его Бог совершить похода.

В марте 1549 года пришла на Москву весть о смерти Сафа-Гирея; будучи пьяным, он умывал лицо, упал и разбил себе голову до мозга; по оставленному им завещанию Казанское царство досталось его двухлетнему сыну Утемиш-Гирею под опекою матери, дочери ногайского князя Юсуфа, красивой, умной и властной ханши Суюнбеки, бывшей ранее замужем за царем Еналеем.

В ноябре 1549 года Иоанн предпринял второй поход на Казань и лично явился под ее стенами; но первый приступ был неудачен, а наступившая в феврале 1550 года сильная оттепель и порча дорог вновь заставили нас отойти. На этот раз, однако, при отступлении было сделано важное дело: государь остановился на устье Свияги и здесь заложил новую крепость – Свияжск, подобно тому, как при отце его, Василии, был заложен Васильсурск. Свияжск, расположенный всего в 20 верстах от Казани, должен был иметь огромнейшее значение для овладения Казанью в будущем. Здесь могли храниться пушки и все огнестрельные припасы, и сюда же должны были собираться войска и продовольствие при наступлении к Казани. Вместе с тем построение Свияжска отрезало Казань от ее западных областей, лежащих на правом берегу Волги и населенных чувашами, мордвой и воинственной горной черемисой.

Н. Кошелев. Сильвестр и Адашев

По возвращении в Москву государь, посоветовавшись с митрополитом Макарием и, вероятно, с Сильвестром и Адашевым, решил собрать собор от всей земли.

«Когда Царь и великий князь Иоанн Васильевич, – говорится в записи, составленной по этому поводу, – достиг двадцатилетнего возраста, то, видя государство свое в великой скорби и печали от насилия и неправды, советовался с отцом своим Макарием-митрополитом, как прекратить крамолы и утолить вражду; после чего повелел собрать из городов людей всякого чину».

В воскресный день после обедни государь и митрополит вышли с крестным ходом на площадь, на Лобное место, где были собраны все чины собора и множество народа. Отслужили молебен. После него Иоанн, обращаясь к митрополиту, сказал громким голосом: «Молю тебя, святой владыко, будь мне помощником и любви поборником; знаю, что ты добрых дел и любви желатель. Знаешь сам, что я после отца своего остался четырех лет, после матери восьми; родственники обо мне не брегли, а сильные мои бояре и вельможи обо мне не радели и самовластны были, сами себе саны и почести похитили моим именем и во многих корыстях, хищениях и обидах упражнялись, а я был глух и нем по своей юности и неразумию. О неправедные лихоимцы и хищники и судьи неправедные! Какой теперь дадите нам ответ, что многие слезы воздвигли на себя? Я же чист от крови сей, ожидайте воздаяния своего!» Затем государь поклонился во все стороны и продолжал, обращаясь к народу: «Люди Божий и нам дарованные Богом! Молю вашу веру к Богу и к нам любовь. Теперь нам ваших обид, разорений и налогов исправить нельзя вследствие продолжительного моего несовершеннолетия, пустоты и беспомощности, вследствие неправд бояр моих и властей, бессудства неправедного, лихоимства и сребролюбия; молю вас, оставьте друг к другу вражду и тяжбу, кроме разве очень больших дел; в этих делах и в новых я сам буду вам, сколько возможно, судья и оборона, буду неправды разорять и похищенное возвращать».

Разумеется, народ с величайшим вниманием слушал необычную речь своего молодого царя, и весть о ней принималась всюду с восторгом.

В тот же день Иоанн пожаловал Адашева в окольничие, сказав ему при этом:

«Алексей! Взял я тебя из нищих и самых незначительных людей. Слышал я о твоих добрых делах и теперь взыскал тебя выше меры твоей, для помощи души моей; хотя твоего желания и нет на это, но я пожелал, и не одного тебя, но и других таких же, кто бы печаль мою утолил, и на людей, врученных мне Богом, призрел. Поручаю тебе принимать челобитья от бедных и обиженных и разбирать их внимательно. Не бойся сильных и славных, похитивших почести и губящих своим насилием бедных и немощных; не смотри и на ложные слезы бедного, клевещущего на богатых, ложными слезами хотящего быть правым: но все рассматривай внимательно и приноси к нам истину, боясь суда Божия; избери судей правдивых от бояр и вельмож».

М. Авилов. Царевич Иван на прогулке

Так окончил Иоанн этот знаменательный для него и для его подданных день.

Всем было ясно, что время боярского самовластия окончательно миновало, хотя дума Боярская, разумеется, осталась, причем, кроме думных бояр и думных дьяков, в состав ее уже во время детства Иоанна входило также известное число окольничих, думных дворян и детей боярских.

К величайшему сожалению, до нас не дошло точных сведений о том, каков был состав Земского собора 1550 года и чем именно он занимался. Мы знаем только, что, созвав в следующем 1551 году Церковный собор, получивший название Стоглава, по числу глав, в которых были выражены его решения, Иоанн сказал при его открытии, что заповедь его на прошлогоднем соборе всем боярам, приказным людям и кормленщикам – помириться «со всеми хрестьяны» своего царства в срок – уже исполнена. Затем он тут же предложил владыкам утвердить новый Судебник, составленный на прошлогоднем соборе, на основании старого Судебника Иоанна III 1497 года, а также и уставную грамоту, касающуюся некоторых законодательных вопросов.

Из этого следует, что на соборе 1550 года было положено начало ряду крупных преобразований, разработка которых продолжалась несколько лет.

Мы видели, что в Московском государстве за службу военно-служилому сословию, кроме пожалования поместий и вотчин, а также и денежного оклада, существовало назначение боярам городов на кормление, в которых эти кормленщики, разбирая судебные дела населения, брали в свою пользу все причитающиеся пошлины. Мы видели также, что вследствие страшных злоупотреблений воевод и волостелей, поставленных боярами за время малолетства Иоанна, всякого рода поборы и лихоимство развились до огромных размеров. Чтобы ослабить их, во время краткого правления князя Ивана Вельского правительство стало в большом числе раздавать населению губные грамоты, причем на выборных самим населением губных старост и целовальников возлагались обязанности вести все уголовные дела, отпадавшие, стало быть, от суда кормленщиков.

Мера эта оказалась удачной: «и бысть крестьяном радость и льгота от лихих людей» и «была наместникам нелюбка велика на крестьян», – говорит летописец. Ввиду этого вся законодательная деятельность правительства Иоанна после созыва Земского собора 1550 года была направлена к расширению деятельности губного управления и вообще земства. Скоро губным старостам была поручена, кроме разбойных дел, татьба, или воровство, а затем было решено и вовсе отменить кормленщиков, назначая вперед военно-служилым людям в вознаграждение за службу только землю или денежное жалованье; их же обязанности по земскому управлению постановлено было передать людям, избранным самим земством; для этого во всех городах и волостях были учреждены излюбленные старосты, или выборные судьи, избираемые обществом; эти выборные старосты вместе с несколькими также выборными целовальниками (присяжными) должны были судить «беспосульно (без взяток) и безволокитно» те дела, которые не входили в ведение губных старост, стало быть – все тяжбы, а также и менее значительные уголовные. Вместе с тем на излюбленных старост была возложена обязанность собирать с населения оброк, или откуп, в государеву казну, установленный взамен поборов кормленщиков, которым уже само государство платило за службу. Излюбленные старосты с целовальниками вели все дела за мирской порукой под угрозой строгого наказания; за неумелое же или недобросовестное ведение дел полагалась смертная казнь «без отпросу» – с отобранием в казну всего имущества.

Вслед за созданием излюбленных старост, для собирания доходов государству от рыбных и соляных промыслов, питейного дела, таможенных сборов и прочих, земские общества обязаны были выбирать из своей среды или ставить по назначению правительства верных или присяжных голов и целовальников, которым вверялись сборы с этих доходов, причем за исправность их отвечали не только они сами, но и все общество.

Разумеется, все губные и излюбленные старосты и верные головы были под строгим надзором высшего правительства – Московских приказов, которые по существу своей деятельности делились на два больших отдела: а) приказы общегосударственные: Посольский, Разрядный, или Военный, Разбойничий, Холопий, Поместный, Большого прихода (ведавший государевыми доходами) и прочие и б) местные: Новгородский, Тверской и другие.

Приступив к крупным преобразованиям в гражданском быту, Иоанн решил также подвергнуть обсуждению и многие дела церковные.

Еще в 1547 и 1549 годах были созваны церковные соборы, провозгласившие 39 новых русских святых, которые до сих пор почитались только местно или же оставались даже совсем не прославленными.

На Стоглавом соборе, собранном в 1551 году, Иоанн, открывая его, отдал святителям длинный список беспорядков в церковной жизни и требовал от них содействия для их исправления, почему постановления этого собора и были направлены к поднятию нравственности духовенства, а также просвещения и благочиния среди прихожан.

По важному для тогдашней Московской Руси вопросу о правильном писании святых икон собор постановил: «Подобает быти живописцу смиренну, кротку, благоговейну, не празднословцу и не смехотворцу, не сварливу, не завистливу, не пьянице, не грабежнику, не убийце… Наипаче же хранить чистоту душевную и телесную, не могущим же до конца тако пребыти по закону браком сочетаться, и приходить к отцам духовным часто на исповедание, и во всем с ними совещаться, и по их наставлению жить, пребывая в посте и молитве, удаляясь всякого задора и бесчинства. И с превеликим тщанием писать на иконах и досках образ Господа нашего Иисуса Христа и Пречистой Его Матери, Святых Небесных Сил, Пророков и Апостолов, Мучеников, Святителей и Преподобных и всех Святых по образу и по подобию и по существу, смотря на образ древних живописцев… А которые иконники по сие время писали не учась, самовольством, и не по образу, и те иконы променивали дешево простым людям, поселянам, невеждам, тем запрещение положить, чтобы учились у добрых мастеров. Которому даст Бог, учнет писать по образу и по подобию, тот бы писал, а которому Бог не даст, тому впредь от такого дела престати, да не похуляется имя Божие от такого письма. Если же ослушники будут говорить, «тем-де питаются», то от Бога даровано много других рукоделий, которыми может человек питаться и жить, кроме иконного письма».

По вопросу, поставленному царем о выкупе пленных из рук басурманов, собор определил: «Которых окупят Царские послы в Ордах, в Цареграде, в Крыму, в Казани, или Астрахани, или в Кафе, или сами откупятся, тех всех пленных окупать из Царской казны. А которых пленных Православных христиан окупят Греки, Турки, Армяне или другие гости и приведут в Москву, а из Москвы захотят их опять с собой повести, то этого им не позволять, за то стоять крепко и пленных окупать из Царской же казны, и сколько этого окупа из Царской казны разойдется, и то раскинуть на сохи по всей Земле, чей кто ни будь – всем равно, потому что такое искупление общею милостынею называется». Когда статьи соборного определения были посланы в Троицкую лавру к бывшему митрополиту Иосафу и другим святителям, проживавшим там на покое, а также ко всем соборным старцам лавры, то они, утвердя все статьи, о выкупе пленных написали: «Окуп брать не с сох, а с архиереев и монастырей. Крестьянам, Царь Государь, и так много тягости; в своих податях, Государь, положи им милость».

О призрении больных и бедных собор постановил: «Да повелит благочестивый Царь всех больных и престарелых описать по всем городам. и в каждом городе устроить богадельни мужские и женские, где больных, престарелых и неимущих, куда голову преклонить, довольствовать пищей и одеждою, а боголюбцы пусть милостыню и все потребное им приносят… Священники должны приходить к ним в богадельню, поучать их страху Божию, чтобы жили в чистоте и покаянии, и совершать все требы».

Наконец Стоглавый собор обратил внимание на разные бесчинства и суеверия и запретил заниматься злыми ересями и волхвованием, а также уже знакомые нам: Рафли, Шестокрыл, Аристотелевы Врата и другие отреченные книги.

Таковы были глубокие и обширные преобразования, задуманные 20-летним Иоанном, для проведения которых в жизнь им были собраны соборы: 1550 года – Земский и 1551 года – Церковный.

Летописи, к сожалению, не дают нам никаких подробностей о жизни государя за это время, а также не дают и точных указаний о том, каким образом были подготовлены эти преобразования и кому именно из приближенных к нему лиц принадлежала та или иная мысль, так как, очевидно, сам Иоанн, не будучи еще достаточно знаком со строем государственного и церковного управления, не мог единолично наметить все преобразования.

Без сомнения, выдающееся значение во всех начинаниях Иоанна принадлежало митрополиту Макарию, старцу, уже подошедшему к 70-му году жизни и беспредельно преданному православию, Родине и своему молодому государю, причем величайшей заслугой Макария было возбуждение в Иоанне благородного честолюбия путем указания ему великих задач, лежащих на московских государях. Конечно, по совету Макария Иоанн венчался на царство, что, может быть, было неприятно некоторым из его бояр, так как еще более возвышало его над ними, но должно было давно совершиться ввиду роста Московского государства, а главное, ввиду перехода к Москве, после взятия Царырада турками, значения Третьего Рима, почему московский государь и являлся верховным охранителем единой истинной православной веры. Макарию же, без сомнения, принадлежала мысль о созыве Церковного собора, а, может быть, также и Земского. Но, как и подобает истинному и верному царскому слуге, Макарий нигде не выставлял свою деятельность напоказ, а делал все так, что виновником всех благих преобразований являлся Иоанн, причем по существу дела это было вполне правильно, так как от царя зависело – принять или нет данный ему совет, и царь же нес все последствия за созданные им мероприятия.

К важным сторонам деятельности Макария следует отнести также составление по его поручению подробных житий, или Большой Четьи минеи, всех русских святых и написание Степенной книги, начатой митрополитом Киприаном, в которой последовательно, по степеням, изложено государствование всех русских великих князей с древнейших времен.

По поручению Макария же было предпринято составление большой летописи, так называемой Никоновской, и, вероятно, также и Софийского (Новгородского) временника. Наконец, при Макарий же начался и расцвет русской живописи; большая часть житий святых были, несомненно, написаны или начаты своим написанием именно по благословению митрополита Макария.

Рассматривая в настоящее время, более чем через 300 лет, огромные тома этих лицевых летописей и житий святых, в которых каждое малейшее событие прошлого Русской земли не только тщательно записано, но и украшено соответствующим рисунком, невольно проникаешься великим уважением и сердечным умилением к составителям этих летописей и живописцам за их горячую любовь к Родине, выразившуюся в этой огромной работе, и ясно понимаешь, чем именно Московское государство было крепко: глубокой преданностью и любовью к своей стране и заветам отцов. Ни в одном государстве Европы, да и вообще во всем мире, нет таких богато украшенных рисунками летописей или житий святых, как у нас. К сожалению, почти никто из составителей этих летописей и живописцев, украшавших их изображениями, не оставили нам на память, из смирения, своих имен на их удивительных произведениях. К сожалению также, строго придерживаясь в иконописании древних образов, они не выучились писать изображений с живых людей, почему у нас почти нет портретов русских государей и выдающихся личностей XVI века, а немногие из имеющихся едва ли передают правильно черты лица тех особ, с которых они писаны.

Митрополит Макарий. Икона. XX в.

В том же 1551 году, когда состоялся Стоглавый собор, Макарий исходатайствовал у Иоанна разрешение освободить от заточения, вероятно, не весьма строгого, известного нам Максима Грека, противника монастырского землевладения и страстного обличителя всякой неправды, попавшего, как мы помним, вследствие несчастного стечения обстоятельств, под церковный суд и заточенного при Василии III.

Макарий не был сторонником Максима Грека по вопросу о владении монастырями землею и принадлежал к противоположной по взглядам партии осифлян, но высоко ценил его праведную жизнь и писал ему, когда тот был еще в заточении, что «узы твоя целует, яко единого от Святых».

В Максиме Греке, несмотря на многолетнее заключение, был так же, как и прежде, силен «огнь ревности яже по Бозе», и он, невзирая ни на что, продолжал писать свои обличительные тетради. Так, против дурного правления бояр во время юности Иоанна он написал беспощадно резкое «Слово пространнее излагающе с жалостью нестроениа и безчиниа царей и властелех последняго века сего», а затем написал и самому Иоанну замечательные по своей полной безбоязненности и превосходным мыслям «Главы поучительны к начальствующим правоверно», которые, конечно, оказали большое влияние на молодого государя.

В этих «Главах» Максим Грек писал Иоанну, что государю необходимее всего правда; «Ничтоже убо потребнейше и нужнейше правды благоверно царствующему на Земли»; при этом он сравнивает царя с солнцем: как солнце освещает и согревает вселенную, так и «душа благовидная благоверного Царя, украшенная правдой и чистотой, украшает и согревает все ей подвластное».

На какие стороны преобразований Иоанна имел влияние Адашев, к сожалению, неизвестно; но он, как начальник Челобитного приказа, вроде Канцелярии его императорского величества по принятию прошений, имел, разумеется, непрерывные и постоянные сношения с государем.

Сильвестр, по-видимому, имел, главным образом, влияние на религиозное чувство Иоанна, причем он вмешивался и в домашнюю жизнь молодого государя. Но вместе с тем, как увидим, Сильвестр был очень склонен оказывать свое влияние и на государственные дела.

Нет сомнения, что большое влияние на преобразования Иоанна оказали также взгляды и мысли некоего Ивана Пересветова, записки которого хранились в Государевой казне. Иван Пересветов был уроженец русских областей, находившихся под властью Литвы. С разрешения великого князя литовского, он был одно время на военной службе у чешского и венгерского королей и у молдавского воеводы; затем он прибыл в Московское государство и поступил также на военную службу в малолетство Иоанна; здесь он прекрасно изучил весь строй нашей жизни, испытав при этом лично на себе многие великие неправды во время боярского правления.

Ф. Солнцев Серебряная дарохранительница

 

Будучи православным и русским человеком и видя огромную мощь Московского государства, Иван Пересветов, скорбя душой о неурядицах, наступивших в правление бояр, в нескольких своих «книжках», переданных им Иоанну в 1549 и 1550 годах, стал горячо проводить мысли о необходимых, по его мнению, преобразованиях.

Он настойчиво советовал взять Казанское царство, говоря, что и волошский (молдавский) воевода, у которого он служил, дивился, «что таковая землица невеликая, велми угодная, у такового великого, сильного царя под пазухою, а не в дружбе, а он ей долго терпит и кручину от них великую приимает…».

При этом Пересветов сильно нападал на русских бояр, начальствовавших на войне не по своим способностям, а в силу местнической лествицы. Вельможи русского царства, говорит он, потому только и называются слугами царя, что «цветно и конно и людно выезжают на службу его». Но на самом деле это плохие слуги, которые некрепко стоят за царя и веру «и люто против недруга смертной игрою не играют». Они обленились, боятся смерти и думают только о наживе, поэтому государь, давая им города на кормление, «особую войну на свое царство напущает».

Вследствие обогащения вельможи отвыкают от ратного дела, «ленивеют» и думают об «укрочении», то есть уменьшении власти своего государя, и строят для этого разные ковы, стараясь лукавством и чародейством приблизиться к царю, уловить его сердце, и затем, приобретя доверие, употребляют его во зло. Таких вельмож, говорит Пересветов, которые приближаются к царю не по воинским заслугам и мудрости, надо «огнем жещи и иные лютые смерти им давати, чтобы зла не множилось». Царская же власть, продолжает он, должна быть неограниченной, без всякого «укрочения», и только такой власти возможно провести все преобразования.

С. Иванов. Земский собор

Среди этих преобразований, говорит он дальше, на первом месте должна быть поставлена во всех делах правда. По словам волошского воеводы Петра, у которого он служил, если нет правды в Московском государстве, «то всего нет».

Затем, со слов того же воеводы Петра, Пересветов советует самому царю собирать доходы со всего государства, отменив раздачу городов в кормление, и большую часть этих доходов употреблять на содержание войска, так как войско – сила государства. «А Царю без воиньства не мочно быти». «Воинниками Царь силен и славен», – говорит он. При этом сам царь должен быть грозен и мудр и иметь особое дарование: «мудрое и счастливое прирождение к воинству». Пересветов настаивает, что необходимо особенно заботиться о воинстве, следует воинам «сердце веселить», и тогда Царской казне конца не будет, и царство не оскудеет.

Вообще забота о войсках составляет заветную мысль Пересветова, и он необыкновенно красноречиво ее высказывает: «Воина держати, как сокола чередити (кормить), и всегды ему сердце веселити, а ни в чем на него кручины не допустити… Который воинник лют будет против недруга Государева играти смертною игрою и крепко будет за веру християнскую стояти, ино таковым воинникам имяна възвышати и сердца им веселити, и жалования ис казны своей Государевы прибавливати; и иным воинником сердца возвращати, и к себе их припущати блиско, и во всем им верити, и жалоба их послушати во всем, и любите их, яко отцу детей своих, и быти до них щедру: щедрая рука николи же не оскудевает и славу царю сбирает».

Пересветов также советовал создать по западноевропейскому образцу постоянное войско, а не собираемое только в случае надобности, и с постоянными же начальниками, исключительно посвятившими себя военному делу.

При этом он говорил, что по отношению крымского хана следует ограничиться обороной и держать на южной границе 20 000 отлично обученных солдат, получающих жалование от казны. Эти 20 000 «юнаков храбрых со огненною стрельбою, гораздо учиненною», уверял Пересветов, будут лучше 100 000 обыкновенного войска, собираемого от земли. На Казань же он советовал вести самое решительное наступление с непременной целью совершенно покорить ее.

В общем, важнейшие мероприятия, предложенные Пересветовым в 1549 и 1550 годах, заключались в следующем: установить, чтобы в государстве делалось все по правде, причем царская власть должна быть неограниченна и грозна против боярского своеволия; отменить кормление; собирать все доходы в Государеву казну и из нее платить жалованье всем служилым людям. Учредить постоянное, отлично обученное и храброе войско из верных царских слуг, щедро награждать их и выдвигать только по личным достоинствам, а отнюдь не вследствие родовитости.

В таком войске и в военных людях, а не в вельможах и заключается, по мнению Пересветова, сила государства; оно обеспечит его внешнее могущество и будет способствовать внутреннему благосостоянию.

Как мы видели, в речи Иоанна перед открытием Земского собора 1550 года, многие из мыслей Пересветова прямо были высказаны молодым царем; очевидно, они вполне совпадали с его собственными; то же можно сказать по отношению и общего духа преобразований, предпринятых Иоанном.

Передавая исправленный Судебник на утверждение Стоглавому собору, государь сказал: «И по вашему благословению Судебник исправил и великие заповеди написал, чтобы то было прямо и брежно, суд был бы правилен и беспосульно во всяких делах».

Вместе с тем тогда же царем был предпринят и ряд важных мер об устройстве военного сословия, а в 1550 году был издан указ о самом крупном наделении служилых людей землею, какое только известно, а именно царь приказал им сразу раздать 1000 поместий в ближайших окрестностях Москвы, причем были выработаны правила о соответствующей раздаче имений в зависимости от заслуг, о вдовах военнослужащих и прочие.

Затем государь положил начало и постоянному войску: он создал стрельцов, собираемых из вольных людей; они получали земельные участки и жалованье и обязаны были служить пожизненно и наследственно. Стрельцы были пешие, и только незначительная часть из них имела лошадей, называясь стремянными (общее число стрельцов было невелико и к концу XVI века достигало 12 000 человек). Наконец, согласно с мыслями Пересветова, государь в 1550 году по приговору митрополита, братии и бояр ограничил случаи местничества в войсках, хотя уничтожить его вполне и не мог.

Все это, несомненно, показывает, что Иван Пересветов имел большое влияние на Иоанна, хотя в числе близких к нему лиц, в его избранной раде, он и не состоял.

Ввиду решимости, с какой взялся молодой царь править сам своим государством, боярское своеволие, конечно, прекратилось, и недовольство новыми порядками высказывалось только глухо; так, наряду с «книжками», и посланиями Ивана Пересветова, в это же время была в обращении и вымышленная «Беседа преподобных Сергия и Германа Валаамских Чудотворцев», написанная, несомненно, боярской рукой; в беседе этой, имея в виду митрополита Макария и Сильвестра, хотя они и не были названы, говорилось, что иноки не должны входить в дела управления государством, а царь должен править им с князьями и боярами, да с мирянами: «не с иноки Господь повелел Царство и гради и волости держати и власть имети, с князи и з боляры и с прочими миряны, а не с иноки».

Горячо отдавшись преобразованиям, Иоанн ревностно занимался и внешними делами.

Старый Сигизмунд умер в 1548 году, испытав в последние годы своей жизни много неудовольства от своих подданных – строптивых польских вельмож и шляхты, поднявших против него открытый бунт, или рокош, когда он объявил общий поход, или посполитое рушение, против молдавского воеводы. Посполитое рушение собралось в количестве 150 000 человек у Львова, но затем вместо того чтобы идти на неприятеля, шляхта стала шумно предъявлять королю требование различных прав, отказавшись выступить на свой счет за пределы государства; глубоко оскорбленный Сигизмунд вынужден был наконец распустить это воинство, ознаменовавшее свое пребывание во Львове страшным истреблением во всех окрестностях домашней птицы, почему в насмешку сами поляки и назвали этот сбор посполитого рушения куриной войной.

Наследником польской короны после Сигизмунда I был сын его Сигизмунд-Август II, еще при жизни отца, как мы помним, посаженный им в Вильну на великое княжение литовское. Сигизмунд-Август вследствие плохого воспитания, полученного от своей матери, королевы Боны, совершенно не был подготовлен к правлению, хотя отличался хорошими природными способностями; ведя рассеянный и беспечный образ жизни, он всегда откладывал решение государственных дел, за что и получил от своих подданных прозвище «Король-завтра».