Дневники Чарльза Одиннела. Сериал

– Держите, нежданные гости. И где вы мне тут в палатке дырку сделали? – спросил я, наблюдая за тем, как сосредоточенно они грызут печенье.

Первая мышь возмущенно пискнула, казалось, поняв значение моих слов. Вторая ответила ей на своем мышином, пи этом скорее с оттенком удовольствия. Тогда у меня родилась идея….

Когда они закончили свой завтрак и убрались восвояси в лес, мысль сформировалась окончательно. Конечно, диктофон у меня был, но его чувствительность была рассчитана на разговорный уровень громкости человека. Даже не знаю, уловит ли он изменения в интонациях мышиного писка. Мне стало просто интересно, есть ли различия в их мышиных разговорах, и если есть, то надо бы это зафиксировать.

С другой стороны, мне захотелось убедится, что я не сошел с ума от скуки. Я отчетливо помнил слова туземного правителя «не разговаривайте с животными». Конечно, особенно на веру я его принимать не собирался, но это было вполне в обычаях землян: рано или поздно любой начнет разговаривать со своей собакой, кошкой или там – енотом. Ответ, конечно, мы не услышим, а если и услышим, то вряд ли он будет похож на человеческую мысль, или хотя бы эмоцию. Я же начал отчетливо разбирать писк мыши, будь ей неладно. С другой стороны, многие люди утверждают, что могут понимать животную речь своих питомцев. Только наглядных доказательств пока не найдено.

А потому и диктофон. Мне стало самому интересно, почему я вкладываю смысл, в то, что выглядит как обыкновенная мышиная болтовня.

Потом я задумался. Скоро надо будет сменить дислокацию, чтобы лучше изучить местность. Жаль будет потерять эту мышиную компанию…

С такими мыслями я стал брать пробы воздуха. Зонды стали плохо слушаться программ управления, которые я в них заложил заранее. Искусственный интеллект стал спорить с программатором, и вместо того, чтобы собирать данные, стал просто наяривать круги, периодически выделывая фигуры высшего пилотажа, которые с точки зрения программы были совершенно лишни. На этот раз я списал все на помехи в магнитосфере планеты… быть может, это лишь отражения всплесков солнечной активности? Проверять было некогда.

– Мать твоя женщина!, – только и молвил я, увидев, как заходит на посадку вернувшийся беспилотник. Он уверенно вошел в штопор, на выходе умудрился выполнить мертвую петлю и скрипя о верхушки деревьев пошел на снижение. Пока он нарезал круги над поляной, я оглянулся, и увидел, что еще один беспилотник тоже заходит на посадку. Двигался он куда целомудреннее, без всяческих петель и экстримов в прокладывании маршрута. Но первый ему мешал спланировать по указанной программой траектории. Я начал опасаться, что добром это не кончится.

Так и есть: пока второй заходил на снижение, первый его засек и шарахнулся в сторону, угодив прямиком в крону дерева. Первый же просто выключил двигатели и стремительно спланировал на траву.

Я чертыхнулся еще раз, и стал искать веревку – придется спасать второй беспилотник. НА первый я не обратил внимания, хотя в глубине души подумал, что было бы неплохо форматнуть ему память и перепрошить ПЗУ. Конечно, это займет какое то время, но лучше уж так, чем чинить все невиновные беспилотники.

Я опоясался веревкой с одного конца, а второй закинув, закрепил за самые крепкие ветви кроны. Кое как забравшись, я осторожно добрался до ни в чем не повинного механизма, привязал к нему веревку потоньше, и аккуратно спустил его. Потом осторожно спустился сам и направился в сторону виновника.

Тот шуршал. Лопасти не двигались, но он шуршал довольно надрывным тембром, несмотря на то, что по идее он должен был находится в выключенном состоянии. Программа…. Хотя какая к черту программа, если он даже в воздухе такое вытворял? Чудо, что сам не разбился.

С такими мыслями я поднял его с травы, отнес к палатке, где у меня хранился программатор и соединился с его искусственным интеллектом. Шуршание стало немного громче. На включенном экране программатора была сумятица цифр, которые мне мало что говорили. Я нажал на кнопку перезапуска программатора. И пожалел, что предварительно не отсоединил зонд. На экране вспыхнули яркими красками фракталы, которые постоянно двигаясь, образовывали все новые и новые узоры. Смысла в этом я видел еще меньше, чем в том самом нагромождении цифр. Завис. Или проявился вирус, подхваченный еще на Земле.

Сзади что то пискнуло. Я и так понял, что это был мой маленький приятель с ушами и хвостом, и, не оборачивая, кинул ему несколько крошек. Уж как бы мы не сдружились, но программатор пока меня занимал куда больше, чем мышонок. Тот показывал все новые и новые узоры, смысла в которых было не больше, чем в трип репортах любителей лизнуть марку ЛСД. И тут, внезапно, программатор вырубился. Этого быть не должно было, даже с вирусом. Я осмотрел провод, который соединялся с зондом, в полной уверенности, что надо переподключить провода. Но он оказался прокушен посередине.

– Ну ты даешь, – сказал я мохнатому приятелю, который крутился неподалеку, грызя крошки, что ему дал. – ты же мог покалечиться. Провода, знаешь ли, под напряжением.

Тот коротко пискнул и отвернулся, слегка шевеля усами. Я пошевелил провод. Конечно, его запросто можно было отремонтировать, но хотелось отремонтировать зонд как можно скорее. К счастью, у меня был запасной. Я подключил его, и увидел множество фракталов, которые сменили свою цветовую окраску, из розово синих став фиолетовыми. Я стал перезапускать программатор, а заодно отослал сигнал в зонд, чтобы тот принудительно смог обновить свою файловую систему. Тот зашелестел, и экран программатора снова потух. О да, мышь снова взялся за свое. Второй провод был тоже перекушен. Сам же мышь планомерно грыз крошки, делая вид, что он тут не причем.

– Ну и что тут у нас такое? – спросил я его. – ты решил мне всю работу испортить? Ты вообще хоть знаешь, насколько вредны эти полихлорвиниловые провода? Их нельзя есть, отравишься…

Мышь отвлекся и сосредоточенно посмотрел мне в лицо. Казалось, он понял, о чем я ему говорю. Потом он отвернулся и продолжил безмятежно поглощать крошки.

Я решил на этот раз подождать с перепрограммированием зонда до тех пор, пока мышь не уйдет. Тем более, что вначале надо было отремонтировать прокушенные провода. Что и было сделано. К тому времени, как я их починил, солнце стало садиться за горизонт. В полутемной палатке я быстро перенастроил и зонд и программатор, благо хоть после выхода из режима перезагрузки они стали адекватно отображать данные. Фракталов больше не было, а что касается зонда, то я надеялся, что после перепрошивки он снова начнет работать стабильно. Собранными данными, правда, пришлось пожертвовать. Но я не мог позволить себе перегрузить еще и хранилище данных.

Наутро мышь не пришел. Я не придал этому особого значения, хотя у меня и промелькнула мысль о том, что он вполне мог отравится изоляцией, либо же получить удар тока. Несильный, но кто их знает этих мышей и их болевой порог при ударе током? Жалко… хороший был мышь, компанейский.

С такими мыслями я запустил одного за другим зонды, а отремонтированный на всякий случай отправил по тому же маршруту. Кто знает, какие ценные данные он мог потерять при перепрошивке и форматировании?

Обед прошел в одиночестве. Право же, я успел уже соскучится по мохнатому приятелю с его большими ушами и здоровым аппетитом к мучным изделиям… варианта было два: либо он заболел от удара током, либо его это настолько напугало, что он решил обходить меня стороной. В любом случае он не пришел на обед, впрочем, как и на ужин.

Единственной светлой стороной происшедшего я видел лишь то, что теперь я смог беспрепятственно скинуть данные с прилетевшего зонда в хранилище данных компьютера.

Вечерело. Вопреки слухам о неприметности животных, их было довольно много отображено в данных зонда. Массивы безликих данных хранились в компьютере и ожидали анализа человеческим умом. Конечно, компьютер быстрее может и систематизировать данные, и каталогизировать оные, но часть работы оставалась за человеком.

Перед сном я перетащил все пожитки в вездеход. Наутро я собирался отправится в путь….

– …Вот ты и появился… – произнес я с удовлетворением, увидев наутро своего серого приятеля. Тот получил свою порцию крошек и был занят поглощением угощения. Зубы пострадавшего несколько побелели, что было обычно для грызуна, получившего удар током по зубам, но в целом мышь выглядел вполне здоровым.

Глядя, как тот с аппетитом уплетает галетные крошки, я призадумался о том, что было бы неплохо, в принципе, иметь пару клеток. Я так мог бы захватить на память нескольких представителей фауны, например, того же мышонка. Но клеток у меня не было.

Упаковав палатку, я с трудом завел двигатель и двинулся дальше, к горам. Так я собирался ехать либо до вечера, либо покуда хватит дороги. У гор я собирался также запустить бурильную установку и прозондировать в нескольких точках почву. Единственное, на что я рассчитывал, так это на то, что мне удастся определить преобладающие породы, но и этого было немало.

С шумом и треском вездеход продвигался вперед. Я не совсем уверен в том, какую скорость я развил, спидометр был ветхий и имел странную разметку. Но деревья мелькали быстро. Спустя минут пятнадцать я добрался до того ручья, из которого ранее брал воду для родника, с спустя еще пару часов добрался до пологих склонов. Уклон был не слишком большой, но все таки требовал перенастройки ходовой части вездехода. Я решил сделать привал, и остановился. Разбив палатку и установив мини бур из закромов своих багажников, я стал настраивать навигационную технику вездехода.

Хорошо, что я все таки неплохо смыслил в технике, и быстро разобрался, какие винты настройки отвечают за дорожный просвет. Кое как я настроил магнитную подвеску так, чтобы вездеход мог беспрепятственно забираться на слишком высокие склоны. Надеюсь, что двигатель по крайней мере не сгорит. А так, точно полетит приборная доска, если буду слишком быстро гнать, и кузовные элементы могут покорежится, если налечу на какую либо неровность. Но с этим приходилось мирится.

После настройки вездеход я проверил бур, не нашел ничего особо интересного, кроме следов железной руды и окислов алюминия, я оставил его на ночную работу, а сам завалился спать.

Утром меня ждал сюрприз. Едва открыв глаза, я услышал знакомый писк и сперва даже подумал, что я спятил. Но на деле все оказалось иначе. Это действительно был мышь, и он действительно просил подачки. Да-да, тот самый, с побелевшими накануне зубами. Или вы подумали, что тут все мыши такие дружелюбные. Но удивление удивлением, а гость требовал галетных крошек. Я отломал ему целый кусок от своего завтрака, и мы вместе основательно перекусили. Сам я запивал галету эрзац – бульоном, а вот молока для мыши у меня не было. С кой какими сомнениями я отлил в плоскую крышку из под одного из разбившихся объективов зонда бульон и пододвинул его к зверьку.

Тот вопросительно пошевелил усами и посмотрел на меня своими маленькими черными круглыми глазами. Я молча кивнул ему в направлении крышки, не зная, как еще сформулировать свое приглашение. Тот меня понял и принялся пить бульон.

Отпив примерно половину налитого, мышь пошел обнюхивать лагерь, а я стал изучать полученные данные с бурильной установки. Анализы показали наличие в породе довольно древних отложений, а также присутствие нескольких атомов драгоценных минералов. Этого было мало для того, чтобы заинтересовать что научное сообщество, что изыскательную компанию. НО я не терял надежды. Отойдя от лагеря примерно полкилометра, я вновь запустил бур.

Вернувшись лагерь я вдруг понял, что ближайшие пару суток мне просто нечем будет заняться. Запускать воздушные зонды я пока не видел никакого резона. Регулировать снова вездеход мне представлялось не самой лучшей идеей – если переборщить с горским режимом передвижения, то вполне может оказаться и такое, что машина начисто утратит способность к передвижению по ровной поверхности. Поковырявшись пару минут в настройках я убедился, что те и так на пределе для данной местности, и с разочарованием пошел перебирать свои пожитки.

Аппаратура вроде пока работала. Даже оба родника вроде работали без сбоев. В итоге я один из них перевел в замкнутый режим, и отправил в минимизатор. Заодно проверил источники питания. Синеватое свечение из глубин подзаряжающих батарей показывали, что излучение элементов питания на пределе допустимого, но это следовало ожидать, если учесть, что я решил от них запитать и вездеход. Тот жрал на удивление много энергии. В чем причина перерасхода топливных элементов я так и не нашел, а вот зарядить резервные аккумуляторы мне все таки удалось.

Со скуки я стал перебирать свою электронную библиотеку. Первые несколько разделов были посвящены ремонту и обслуживанию исследовательской аппаратуры, еще пару были о специфике исследовательских работ на малоизученных и преимущественно неизученных планет. Написаны они были в новомодном разговорном стиле повествования. Естественно, для апологетов науки, которые не приемлют панибратства в научной литературе, есть и сугубо технические руководства. У меня были и эти варианты, но если уж читать техническую литературу, то уж лучше составленную в таком ключе, чтобы ее было легко и приятно поглощать десятками и сотнями страниц за вечер.

Так, например, справочник по работам с экспедиционной бурильной установкой я освоил в свое время за пару дней исключительно в силу легкости характера его написания. И это было хорошо, потому что когда я в первый раз для пробы запустил ее на Земле, то сразу же столкнулся с тем, что она была не откалибрована и попросту преображена настройками моего предшественника, который ее мне и продал. Бывший владелец клялся и божился, что работать с бурильной установкой так легко и просто, что с этим справится и годовалый младенец, но руководство по эксплуатации все таки дал. Причем в двух вариантах: одно было сугубо научным и в принципе то вполне удобоваримым, но второе было написано практическим изыскателем в разговорной манере, что было весьма кстати, так как предварительную калибровку мне пришлось делать уже на Земле, и, в меньшей степени, по прибытии на Ххарн. Сейчас же мне оставалось лишь программировать привод наконечника бура и компьютеризированную подачу стержней. Отреставрированный ретро вариант искусственного интеллекта был вполне сговорчивым и много времени на упрашивания не требовал.

Снизу раздался обиженный писк. Я только что наткнулся на пару интересных книг в библиотеке, а потому кинул не глядя на пол кусок галеты. Писк прекратился и раздалось мерное шуршание острых зубов. Мышь пристрастилась к хлебобулочным изделиям. Надо будет что то с этим делать, диета выходит не слишком здоровой. Растолстеет еще. Вы видели когда ни будь взрослую мышь, сидящую на героине? Конечно, кой какие опыты ставились еще в древние времена, но подкармливать героином мышь никто еще не пробовал. ДА, их кормили крошками, били током в определенные места, от чего у них становился просветленный вид и они требовали еще, но самое главное, они научились приручать диких мышей чисто для того, чтобы познакомится с дикой фауной. А надо ли? Очевидно, что надо! Ведь единственное, что отличает человека от остальных собратьев по генетическому коду, это возможность завести знакомство с любым, повторяюсь, с любым питомцем. Надо знать только меру и не делать себе из него шубу раньше времени. Лисьи меха не в счет.

Проскрипело снизу. Я не обратил внимания, и выключил свет, надеясь отойти ко сну при свете читающего устройства библиотеки. Благо провода были предусмотрительно убраны. Да, о навигации и проводах – мне оставалось гадать о нескольких вещах – насколько заметен я для местной фауны, чем привлекателен я для мыши, не считая, пожалуй тех самых галет. И самое, пожалуй, важное – как среди множества запахов цивилизации можно выбрать тот, что сделает меня незаметным для местной флоры. Местные деревья от меня шарахались. По крайней мере, все об этом говорило на творческих остановках, что я делал посреди океана деревьев. На склонах росли кустарники и величественные кедры, но стоило мне к ним приблизиться, так они меняли свою видовую принадлежность и становились чем то, совсем уж не поддающимся классификации.

Мне вспомнилась одна поэма русского творческого интеллигента двадцатого века, Александра Беляева. Он написал однажды душещипательную историю о ученом, который отбился от экспедиции во время погони за редким видом бабочки. Не рассчитав свои силы, он напрочь утратил направление и лишь спустя много лет встретился с человеком. Все это время он искал и классифицировал насекомых, в том числе и бабочек по неизведанной мне схеме – устраивать высоко на дереве музей я бы не смог. Но тем не менее трагична его участь в дальнейшем. Наступила буря, и все его жилище было разрушено, а все его достижение в виде гигантской коллекции постигла та же участь. Он едва не сошел с ума от горя. Или сошел… концовку я так не понял, уж слишком неоднозначной она была…

Шорохи леса стихли. Ветер перестал шевелить старую листву вместо иголок, и стал бередить молчание лишь отдельными отчаянными порывами. Они навевали мысли о былом, а также о том, почему я бросил свой мир и удрал в первом попавшемся направлении. Секс? Свидания. Романтика и ученые вещи не слишком совместимые, а потому из этого получается либо ряд ляпсусов, либо проявления всего самого сентиментального, порой до ужаса неуклюжего и наивного, задающего тон вечеринке не в пользу психическому здоровью неандертальца, в которого превращается ученый муж. Теперь о главном. Я терпеть не мог сантиментов. Поэтому произведенную метаморфозу истолковал как угрозу душевному здоровью, а потому ретировал в библиотеку, где стал перебирать «белые» направления. Порой не совместимые с жизнью.

Черные звезды привлекали больше всего, но от них пользы было не больше, чем от пучка нейтрино в пищевом ректоре: хорошо, если удастся засечь, не говоря уже о производимом суммарном эффекте. Вроде бы они и есть, а вроде пи нету. Тут отбоя нет от проблем с полицией: для продвижения своих амбиций выбирались не всегда законные методы, вроде воровства данных исследований сторонних лабораторий.

Центр галактики привлекает туристов и любителей приключений, а потому затоптаны они на редкость хорошо. Оставались дыры в сознании людей, места, в которые никогда не ходят, так как боятся в них застрять надолго. Я же пишу лишь то, что ощущаю, независимо от фактов среды обитания в которые попал. Собрать, систематизировать, классифицировать, дать название, охарактеризовать, и, если повезет, дать имя любимой жены какому либо червячку, с надеждой, что он в последствии станет красивым червячком, упс, простите, бабочкой.

Охарактеризовать человека легко. Жить с ним трудно. И если вы встретите такую проблему на своем пути, то бегите от нее. Вам не хватает духу признаться в любви? Делайте вид, что ничего не происходит, иначе станет тошно доказывать, что запланированный аврал был действительно запланированным. Но никогда, слышите, никогда не подписывайте себе смертный приговор поступком, которого вам знать не положено. По крайней мере не сейчас… быть может, в прошлом вы и сами совершали его, а потому вам знать его тем более недопустимо, лишь бы только вы знали, как тяготит этот вопрос с той или иной позиции, в которую попадает каждый… равно в степени ноль, если знает о ней наверняка, что от нее надо держаться подальше. Но в итоге его постигает кара небесная, а знают о ней лишь избранные.

Короче, о чем это я? Читатель интернета доинтернетовские времена описывает с таким смущением, будто с появление доступа в сеть у него пропадает всякий ограничитель в личной жизни: на деле все происходит в равной степени наоборот. Кишки выворачивает, когда видишь такого парня, который изматывающим режимом поиска интересных сайтов застраховался от скуки на весь оставшийся промежуток времени, который теперь уже сложно назвать жизнью. Сейчас это кара небесная, а непосвященного в электронную магию вуду, которого пытаются привлечь своебразной рекламой всего самого запретного и наивного, ожидали те самые райские кущи, о которых ранее мечтали разве что в загробной жизни. Теперь описания райских кущей выглядит несколько иначе: пусть будут сколь угодно райскими, главное, чтобы хватало заряда ноутбука и интернет был безлимитным. И так всю вечность…

Стагнация. О чем вы знали все это время, пока листали книгу в поисках просвещения? Кто то находит его в изысканном чтении много раз подряд одной и той же любимой книги, кто то ищет тепла своей жены, кто то пытается понять ход мысли других людей, сидя в интернете, на работе, перед телевизором, и, в лучшем случае, перед поплавком. Стагнация – это боязнь перемен. Вот возьмите, и отключите новостной контроль вашей материнской платы – и вы ни за что не узнаете, что ваша контрольная плата сгорела или что ей требуется обновление. Контроль. Все мы захвачены миром всемирной паутины. Все опоясаны ею, облиты, словно дорогими духами, дорогими, а потому ценными. А аз уж они настолько высоко ценятся, то почему бы не носить этот невидимый шлейф, независимо от мнения окружающих?

В этом мире интернета не было. Его не было еще много где, но в этих местах особенно. Всемирная сеть давно перестала быть всемирной. Конечно, легко назвать свое произведение, когда вся твоя сеть простирается всего лишь на одну планету. А вот когда она ограничивается лишь небольшой солнечной системой и ее сателлитами, а за пределами давно уже освоено сказочное множество других миров, то уже рука не так легко поднимется назвать это чудо «всемирной сетью». Планетарной – да, межпланетной – конечно, но не всемирной. Дух сократился. Теперь мы не такие всемирные, какие были раньше. А все потому, что весь мир проводов не хватило.

С освоением миров первостепенной задачей стало налаживание связи, чтобы вся кооператорская сеть могла бес проблемно работать. А так как установка планетарных вышек стало удовольствием довольно дорогостоящим, особенно после очередного падения альтаирского доллара, то…. Лично я думаю, что скоро интернет станет редкостью. Его место займет подпространственная сеть, со своей сетью личностных страниц и сборником свежих фотографий друзей и родственников…. С этими мыслями я проснулся.

Кое как кряхтя, я встал и задумался. Лично я не против, чтобы мне иногда снились сны, но не до такой же степени откровенные. Может, стоит пропить небольшой курс снотворного? Или синтезировать небольшое количество алкоголя, чтобы бытие казалось не таким сказочно занудным? Говорят, что при недостатке ощущений, наше подсознание само берется за восполнение недостающих событий, и наши сны становятся яркими и насыщенными. Ну, или наоборот, прекращаются вовсе.

Горы немного разъехались и сошлись вместе. Я решил, что еще не окончательно проснулся, сделал пару приседаний, чтобы туман развеялся, и все встало на свои места. Пока я шел по направлению к первому буру, меня еще пару раз повело, и я задумался о том, что пора заняться собственным здоровьем. Установив программу бура в режим подъема образцов ископаемых, я пошел обратно к палатке. Тут горы опять повело у меня перед глазами и я в изнеможении сел на землю. «Землетрясение!» подумалось мне. На этот раз вполне убежденно, не смотря на то, что перед этим я полагался на мысль, что все это лишь банальное самовнушение.

Пока я добрался до стоянки, то заметил, что пару деревьев повалило толчками, а сам вездеход несколько накренился набок. Одна его гусеница погрузла в землю и ее предстояло выкапывать.

Дальше было еще несколько толчков, но в целом ничего серьезного. Я их переждал в лагере. Больше всего я волновался за бур – мне казалось, что после такого он точно заклинит и сломается. Однако потом, когда я его проверял, оказалось, что у него почти все в порядке. Нет он все таки заклинил, но у меня удалось его расклинить, но не в этом дело. Кроме одного, все было в порядке. Кроме одного. У меня во время проверки было на редкость приподнятое настроение. Я связал это с тем, что у меня расшалились во время землетрясения нервы, и теперь я просто пожинаю плоды расшатанных нервов. Однако прошло полчаса, а проще не стало. Даже как то наоборот, настроение стало еще более насыщенным.

Я проверил состояние воздуха. Несколько поднялась запыленность, а также с деревьев подняло в воздух какую то пыльцу, однако вроде ничего страшного так и не произошло. Я подумал, что все эмоционально происшедшее было по причине специфичной пыльцы, наверное, она с каким то психоделическим эффектом, однако ничего больше не происходило.

Зверье точно попряталось. Мышонок не появлялся на кормежку, и я подумал, что он запрятался под наплывом эмоций в какую то норку. Хоть бы его не завалило…

Весь день и всю последующую ночь я спал на редкость чутко. Просыпался от каждого дуновения ветра. Под утро у меня развились слуховые галлюцинации. По крайней мере, иначе я никак не мог объяснить, почему лес наполнился таким разнообразным гулом, среди которого даже был какой то утробный рев, который с чем то идентифицировать. Я только на то и надеялся, что к утру эти все явления пройдут, и дальше можно будет спокойной выспаться.

Так оно и было. К утру все более менее стихло и я заснул. Тем не менее, я просыпался периодически от рева монстров, и топота их же ног, раздававшихся над самым ухом, а так ничего, все было очень даже спокойно.

Проснулся я во второй половине дня. Как я понял, поднятая пыльца спровоцировала не только слуховые, но и визуальные галлюцинации. Пока я ходил за водой умыться, вкруг меня порхали исполинские стрекозы и ползали громадные – метра два-три длинной – ящерицы. Местами появлялись и нечто, похожее на динозавров, с эдакими пластинами на спине, однако я не подавал виду, что их заметил, чтобы ненароком не сдрейфить и не наломать дров под кайфом. Очевидно, что дело было в измененном мировосприятии. На всякий случай, по прибытии в лагерь я запустил пару летающих зондов, один из которых на моих глазах съел летающий ящер, а другой исчез без лишних происшествий. На компьютере, отслеживающем их полет, были видны они оба, так что нападение на технику мне, наверное, привиделось, и я, приняв снотворное, повалился спать. Оставалось надеяться, что когда я проснусь, эти видения исчезнут. Так ведь и вовсе никуда не годится работать! Как я пойму¸ что показывают приборы, если их на моих глазах будут съедать доисторические ящерицы?! Хорошо, хоть эйфория исчезла. Хотя она сменилась галлюцинациями, что и вовсе никуда не годилось.

Наутро доисторические ящеры остались. Только деревья сменили окраску став более насыщенными. Как показал компьютерный анализ, изменили окраску не столько они, сколько солнце, что и вовсе никуда не годилось. Остается надеяться на тот факт, что окрас солнца был изменен поднятой в небо при толчках пылью.

Вновь объявившиеся ящеры не только никуда не девались, но и вели себя крайне спокойно. Ни лисиц, ни волков, ни прочих млекопитающих, только земноводные. Ну и вдобавок к летающим громадным стрекозам объявились немаленькие такие комары. Хорошо еще¸ что они на меня не обращали внимания. Хотя чего ждать от галлюцинаций?… Этого толком я и сам не знал, но то, что ждать оставалась много чего, подсказывала мне моя интуиция.

– А, вот и ты – поприветствовал я серого грызуна, смотревшего на меня своими маленькими черными бусинами глаз. Наклонившись, я полез за галетой, а когда разогнулся, то его уже не было. Ну, что уж тут поделаешь, видимо, придет в другой раз. Я сломал галету и начал ее жевать, а за окном палатки только и порхали стрекозы. По размеру они были где то между приличного голубя, и небольшим гусем. А так вроде ничего, оставалось только ждать, пока отпустит.

Эти два дня я только пытался вынуть бур. Наконец, это у меня удалось, и я запустил его в другом месте. Показания изменились. По возможности я стал переписывать их данные непосредственно с бура в компьютер, чтобы потом не было преткновения в виде того, что я был слегка не в себе. Конечно, самым лучшим выбором было бы то, чтобы прекратить на время какие либо работы и посидеть тихо. Авось отпустит.

– …Ты либо ешь, либо молчишь, – мой оппонент молча смотрел на меня своими черными глазками и не сводил с меня глаз, пока я крошил галету, а потом также молча подбежал к брошенной на полу палатки галету, и стал ее грызть. – но никогда не пищишь и вообще не издаешь каких либо звуков. Ты вообще, сам то здоров? А то раньше и писк был, и шуршание, а сейчас – тишина и ничего больше.

– Ты бы сам проследил бы за своим здоровьем, – раздалось снизу тоненьким голоском. Я не обратил внимания и продолжил.

– Тебе бы подружку завести. А то чего гляди забудешь о продолжении рода с своими погонями за галетами.

– Да ну, а ты то чего не сидишь у себя дома? – раздался все тот же пронзительный писк. – У самого то точно нет подружки, раз повадился идти на другую планету. А вот у меня точно была подружка, и потомство было, побольше размерами чем ты в молодости, а теперь я могу жить за твой счет, если ты, конечно, не против.

– Я то не против, но что скажет твоя подруга – мышь?

– Во первых, я не мышь, а песчанка, а во вторых – ты сам не знаешь, что говоришь. У нас, у мышей, то есть, песчанок, с этим все просто – нашел себе для спаривания подружку, а потом живи себе, как жил дальше, корми зверей всяких, и сам гляди не стань кормом.

– У песчанки другой окрас, хвост длинней и покрыт шерстью, а у тебя… хотя да, у тебя тоже кисточка на конце.

– То то же! Я песчанка, клянусь своим хвостом, и вообще, у меня не так у ж много времени. Надо прокладывать новый маршрут. Если ты не против, то в следующий поход на своем чудо звере с его кривыми лапами мы пойдем по моему маршруту, а то потом тебя искать долго. Ты очень быстро бегаешь на нем.

– Договорились. По картам ориентироваться умеешь?

– Ясен пень, умею. Пока ты спал, я успел во всем разобраться. Те точки на карте, это деревья, я так ее понял?

– Почти. Вообще то, мне запретили с тобой разговаривать, ты что ни будь знаешь об этом?

– Местные после бурь и землетрясений вечно что ни будь эдакое придумают. Ты не обращай внимания, скоро пройдет. Ты просто нанюхался пыльцы. Но если повезет, то ты будешь понимать меня и дальше. Ты не смотри, что я маленький, умом то я вышел ничуть своего братца, а тот почти размером с крысу!

– Я так и думал, – вздохнул я с облегчением. Надо было признать, что воспринималось все это как то совсем уж ирреально. Конечно, это следовало ожидать, но все – таки…