Вычислитель (сборник)

Текст
Из серии: Вычислитель
16
Отзывы
Читать фрагмент
Отметить прочитанной
Как читать книгу после покупки
Шрифт:Меньше АаБольше Аа

Глава 12
Один

В гаснущих сумерках следующего дня Эрвин выполз на каменистый берег, взобрался выше черты самого высокого прилива, упал и сразу уснул. Какие-то животные бродили вокруг него ночью, но не решились подступить вплотную. Временами выпадая из сна в дрему, он чувствовал их присутствие, слышал шорох когтей по камню, обонял незнакомый запах. Есть зверье – тем лучше. Животные – это пища. Это хорошая пища, в отличие от головастиков, которые надоели до рвоты. И Эрвин снова проваливался в сон. Здесь, на твердой теплой гранитной скале, прогретой солнечными лучами и не успевающей остыть за ночь, можно было спать сколько угодно.

Никто не посмел напасть на него в темноте, а когда рассвело, он заметил нескольких чешуйчатых зверьков, с любопытством смотревших на него и не выказывающих ни злобы, ни боязни. Удар бича прикончил одного из них, остальные отбежали подальше, однако и не подумали умчаться восвояси, а, высунув языки, расселись рядком в некотором отдалении и смотрели, как человек готовит себе завтрак. И только когда дым костра вильнул в их сторону, они нехотя разбрелись и исчезли в кустах.

Ничего вкуснее этого зверька, зажаренного на палке, Эрвин не ел с тех пор, как ступил за кордонный невод на материковом мысу, а теперь ему казалось, что ничего вкуснее он не ел с самого рождения. Истекая слюной, он не стал дожидаться, когда пища прожарится, и набросился на дымящееся полусырое мясо с алчностью пираньи. Пожирая зверька, он взрыкивал и подвывал. Он давился мясом, мучаясь икотой и успевая зорко поглядывать по сторонам: не собирается ли кто отнять его добычу? Даже себя он не стал бы защищать с такой яростью, как полуобглоданную тушку убитого им животного. Как хорошо, что он дошел один! Будь здесь еще кто-нибудь – пришлось бы делиться.

Объевшись «зайцем», как он решил назвать это неизвестное ему животное, он снова уснул, на этот раз крепко, без снов, и проснулся не раньше, чем почувствовал, что больше не хочет спать. Сколько раз во время скитаний по болоту он мечтал вволю наесться и выспаться! – и вот получил разом то и другое. Чего стоит жизнь, если в ней не исполняются мечты? Ломаный грош. А значит, они должны исполняться…

Во всяком случае, для тех, кто умен и упорен.

Пока он спал, остатки зверька куда-то исчезли, но Эрвина это не огорчило: доверчивых зверьков в любой момент можно было добыть сколько угодно, «зайцы» прямо кишели в зарослях на берегу и без боязни подпускали к себе человека на несколько шагов. Похоже, они никогда не встречались с людьми.

Эрвин удержал себя от жгучего соблазна сейчас же перебить как можно больше тупых «зайцев» и обеспечить себя пищей минимум на неделю. Успеется. А пока стоит осмотреть новые владения.

Теперь, когда он достиг своей цели, мышцы не желали трудиться как следует. С трудом поднявшись на вершину невысокой горушки, Эрвин был вынужден присесть на теплый камень, но и сидя увидел вдали океан. До его берега можно было дойти за день, одолев несколько холмов и увалов. Как ни хотелось немедленно пуститься в путь, трезвый расчет подсказал Эрвину, что торопиться незачем. Кошмар Саргассова болота остался позади, и теперь некуда спешить.

Спустившись в низинку, он нашел ручей и напился. Вода, к его удивлению, оказалась теплой и минеральной. То и дело отдыхая, он поднялся вверх по ручью и нашел природный бассейн с горячим источником. Несколько животных незнакомого вида валялись на мелководье, явно блаженствуя.

Эрвин прогнал их камнем и решил, что лучшего места ему не найти. Сюда не долетал резкий ветер с океана, здесь почти не обонялись гнилые миазмы болота. Пять дней он жил подле источника, ежедневно подолгу купаясь в бассейне и быстро восстанавливая силы. Он отскреб с себя корку грязи, вылечил гноящиеся глаза, добился шелковистости шевелюры и отросшей бороды и уничтожил лишайную корочку в паху. Спал на куче мха и сухих веток, а если небо сулило дождь, перебирался в шалаш, построенный им под развесистым деревом с изумительно сочными плодами.

Он много ел. Кроме плодов и ягод, на острове бегало, ползало и произрастало все, чтобы вкусно насытить голодного изгнанника. Охота на «зайцев» всякий раз приносила успех. Крупные нелетающие птицы с нежным, но жирноватым мясом без труда ловились голыми руками. Ленивые ящерицы, кормящиеся болотными водорослями в полосе отлива, вносили разнообразие в меню. Ни крупных одиночных хищников, ни мелких стайных, опасных числом, на острове, по-видимому, не водилось, и Эрвин вскоре перестал принимать меры предосторожности во время сна. Даже крылатые твари, ужас Саргассова болота, почему-то избегали летать над сушей. Он, единственный на острове человек, являл собою вершину пищевой пирамиды, что его вполне устраивало. Беспокоиться было не о чем.

На шестой день он почувствовал себя достаточно окрепшим для большой прогулки и к вечеру пересек остров от болота до океана. Вид катящихся к песчаному берегу океанских валов взволновал его. Как ничтожен перед водной стихией единственный материк по имени Материк, плоский и заболоченный не только по периферии! Как ничтожны люди, давшие планете уничижительное имя Хлябь, люди, настолько погрязшие в нескончаемой суетливой возне, в борьбе выгод и тщеславий, что, умея смотреть, они разучились видеть!

Эрвин набрал в ладони соленой морской пены, умылся ею и засмеялся.

Кристи была права: выгнать приговоренного в Саргассово болото, вместо того чтобы скоро и милостиво пристрелить его, и объявить изгнание в ад гуманностью – это по-человечески. Позволить приговоренному пройти через ад и достигнуть рая – это абсурд, а значит, тоже по-человечески.

Он нашел бухточку, защищенную от волн, вволю выкупался, выстирал и высушил на горячем песке обрывки одежды. По правде говоря, от тюремной робы и неудобных штанов осталось как раз столько материи, что впору было задуматься: надеть ветхие обрывки на себя или обернуть ими чресла на манер набедренника? И что делать, когда ветошь совсем истлеет?

Некоторое время его занимал этот вопрос, затем Эрвин рассмеялся. А ничего не делать! Зимы в этих широтах не бывает, можно обойтись вовсе без всякой одежды. Стесняться некого, людей здесь нет и не предвидится.

Он один достиг Счастливых островов, только один! Другие не смогли бы, а Матиас – самый умный! – сразу понял, что незачем долго мучиться, оттягивая финал. Хотя какая разница, что он там понял… Кто, ну кто мог бы дойти, пусти эту девятку по болоту еще раз? Юст? Пожалуй, этот паханчик мог бы сдохнуть последним, для этого у него были все данные, он даже учиться немного умел, – но все равно не увидел бы Счастливых островов даже издали. Джоб с Валентином? Никогда. Старик Обермайер, миссионер церкви Господа Вездесущего? Дудки. О Марии-Кубышечке вовсе речи нет. Лейла? Тоже вряд ли…

Вспоминать о Кристи не хотелось.

Без сомнения, ему повезло – но другим не помогло бы и хроническое везение!

Он дошел! Он победил! Шансов дойти, доползти, дохлюпать было ничтожно мало, шансов практически совсем не было на материке, и после Гнилой мели их почти не прибавилось, разве что чуть-чуть, но он лелеял каждый шанс, он собирал и копил их, как скряга копит медяки, и в конце концов он оказался прав, потому что выиграл.

Разве это так трудно – просчитывать наиболее разумную линию поведения и не отклоняться от нее?

Свою линию он предварительно просчитал еще в тюремном автобусе, исподволь рассматривая тех, кого слепой случай послал ему в попутчики, и уточнил расчет на берегу за кордонным неводом. Уже тогда стало ясно, что надо отделиться от остальных: среди осужденной шушеры оказался лидер, вознамерившийся грубо и примитивно сделать то, что он, Эрвин, собирался сделать тонко и ненавязчиво. Благородный глупец вступил бы с ним в схватку тут же на берегу, чтобы в случае победы служить объектом медленно, но верно растущей ненависти. Отделившись, следовало маячить поблизости, выводя из себя Юста и служа для его покорных двуногих орудий заманчивым примером не только удачливости, но и человечности, которая как капитал многого стоит. Однако не стоило раньше времени провоцировать бунт против пахана: сильный боец отнюдь не помеха при прорыве через Гнилую мель…

Так оно и оказалось.

Непредвиденная смерть Хайме внесла в основной расчет большие коррективы. Эрвин предполагал использовать мелкого гаденыша наряду с Кристи как двойной и, следовательно, более надежный буфер между собой и оставшимся человеческим массивом. Правда, тогда скорее всего пришлось бы собственноручно убить Юста на Гнилой мели… но почему бы и нет? В ночной суматохе сделать это наверняка было бы нетрудно.

Хайме погиб, и убивать Юста самому не пришлось. Так было даже лучше. Приходилось лишь до поры не поворачиваться к Юсту спиной: покорность былого строптивца только насторожила пахана.

Дальше пошло легче, почти как по маслу. Не стоило жалеть об уходе хромого проповедника и Вонючки – эти двое не выдержали бы и двух дней пути. Отработанный, бросовый материал.

Троих оставшихся как раз хватило, чтобы четвертый мог достичь Счастливых островов. Они могли бы спастись, не окажись путь столь труден и долог.

В принципе, после смерти Юста можно было узурпаторствовать так же нагло, как он, – у остальных все равно не было выбора. Но тогда впасть в гибельную истерику мог не Валентин, а Джоб или Кристи. Пришлось выбирать.

Эрвин не сомневался: мертвецы не станут являться ему во сне, надоедая укоризной. Какие претензии? Честное состязание, чистая победа интеллекта. Он просчитывал каждый шаг… ну почти каждый, а они просто шли, как бараны, надеясь неизвестно на что.

Неужели они верили в него как в спасителя? Да нет, конечно. Но им очень, очень хотелось поверить. Смерть каждого шла ему на пользу, потому что обогащала новым знанием и позволяла точнее просчитывать ситуации.

И потом, разве он врал им? Врать и разумно пользоваться правдой – не одно и то же. Он никого не убил своими руками и никого не заставил идти с ним против воли. Уж Юста – точно нет. Никто не скажет, что он не подвергался опасности. Да, он подставил их всех, одного за другим, прошел по их костям, потому что иного выхода не просчитывалось, и, между прочим, еще на материке понял, что будет вынужден влюбить в себя девчонку, – а кто им мешал поступить так же? Никто и ничто, кроме хилости их умишек.

 

Аминь.

* * *

Через неделю Эрвин знал свой остров вдоль и поперек, оценил расстояние до соседних островов и изучил насколько было возможно силу и направление течений в проливах – пока на всякий случай, без определенной цели. Потом, найдя под корягой гнездо местных зверьков и сосчитав количество детенышей, а также прикинув приблизительно остальные параметры островного биоценоза, вычислил продуктивность местной пищевой базы – выходило, что остров может прокормить восемнадцать человек одними только «зайцами» без ущерба для численности последних. Мозг требовал вычислений, получил их и на время успокоился.

Дичь по-прежнему вела себя доверчиво. Что ей один человек?

Он не любил смотреть на болото, преследующее его в ночных кошмарах, но с некоторых пор стал в ненастные и малолунные ночи зажигать большой костер на ближайшем к болоту холме – маяк, видимый издалека.

Кто-нибудь, когда-нибудь…

Понемногу он заплывал жирком, что ему не нравилось. К физическим упражнениям и спорту он испытывал отвращение с детства. Вынужденная физическая нагрузка – иное дело. Может, немного попутешествовать для поддержания формы? Этот остров безлюден, но почему бы не поискать товарищей по несча… по счастью на других островах?

Решено: он обойдет всю островную дугу от края до края. Сначала он двинется к северу, а если не найдет там людей, вернется и пойдет на юг. Нет, в Саргассово болото он больше не сунется – хватит с него болот на веки вечные! Узкие проливы между островами можно одолеть вплавь, а для переправы через широкие придется выдолбить лодку или связать плот. Времени на это не жаль – спешить, в сущности, некуда. Он еще далеко не стар, у него впереди полжизни.

Через три месяца он достиг крайнего северного острова архипелага, не встретив по пути никаких следов человека, и несколько дней жил на заброшенном, заросшем густолесьем полигоне. Зверье вновь расплодилось на острове и не боялось человека. Иногда в лесу встречались обомшелые бетонные конструкции, проржавевший в труху металл. Наткнувшись на старую потрескавшуюся автопокрышку, Эрвин долго гладил ее ладонью, умиляясь и всхлипывая.

Год спустя он точно так же сидел на скалистом берегу крайнего южного острова, глядел в океан и плакал. Долгий и трудный путь был позади. Впереди же не было ничего, только длинный каменистый мыс на южной оконечности острова полого уходил под воду, и пенные морские барашки пачкали на нем свои руна о лохматый край Саргассова болота. Где-то далеко за горизонтом лежал материк – чересчур далеко, чтобы можно было надеяться достичь его на самодельном суденышке из подручного материала.

Эрвин плакал.

Нигде он не оставался дольше, чем было необходимо для того, чтобы осмотреть место и подготовиться к следующему броску на юг. Не спешить, но и не терять времени – таков был его девиз.

Непуганая дичь говорила сама за себя, но Эрвин добросовестно исследовал очередной клочок суши, начиная с тех уголков, где сам устроил бы лагерь. Попадались следы старых пожарищ, но не кострищ.

Он едва не погиб от удушья во время вулканического извержения на одном поганом островке и успел выбраться из горящего леса, хотя огонь гнался по пятам, с неба рушились раскаленные бомбы и в трех шагах ничего не было видно от жгучего пепла. Он спасся, когда при переправе через не самый широкий из проливов какая-то хищная морская тварь перекусила надвое пирогу, и спасся еще раз, будучи унесенным в океан на хлипком плоту, что пришлось построить взамен пироги. Он прошел из конца в конец всю островную дугу, все тридцать девять клочков суши, больших и маленьких, низких и высоких, гостеприимных и не очень, спокойных и усеянных дымящимися кратерами. Он спал на опавшей листве, на ветвях деревьев, на голых камнях, в теплых лужах возле действующих гейзеров, на корявых спинах старых лавовых потоков, содрогающихся от подземного гула. Он разговаривал сам с собой и с мертвецами, не дошедшими до Счастливых островов. Иногда ему начинало казаться, что он в самом деле любил Кристи, и тогда он, боясь сойти с ума, свирепо и едко набрасывался на себя, высмеивая странные фантазии.

Однажды в каком-то умопомрачении он забрался в Саргассово болото на полдня пути и натерпелся страху, возвращаясь. Но по-настоящему пугала мысль: если бы не надежда, гнавшая его вдоль островной дуги, он, пожалуй, побрел бы и дальше – на запад, к материку…

Почти везде он легко находил пищу.

Он не нашел людей.

Один раз на горизонте прошел корабль. Пока он не скрылся из виду, Эрвин жег на скале дымный костер, прыгал и махал над головой остатками одежды, ныне окончательно истлевшими и брошенными за непригодностью, сорвал голос в крике – хотя прекрасно понимал, что никакой корабль и близко не подойдет к Счастливым островам. Эти острова не для кораблей.

Они для тех, кто дошел.

Вернее, для того, кто дошел.

Для единственного. Тридцать девять островов – для одного человека!

Слишком много, чтобы хоть в чем-нибудь нуждаться. Ничтожно мало, чтобы со временем не сойти с ума или не отважиться двинуться назад через Саргассово болото. Что, впрочем, в здравом уме и невозможно.

А может быть…

Может быть, в один прекрасный день или в одну не менее прекрасную ночь на каменистый берег выползет еще один полумертвый счастливчик, недоглоданный болотом? Пусть это чудо случится не сегодня, не завтра и даже не через год, лишь бы когда-нибудь оно все же случилось. Ведь оно может случиться? Когда-нибудь…

Эрвин знал ответ: никогда. Чтобы дойти до Счастливых островов, чуда недостаточно. Даже летать по воздуху – чего уж проще! – человек научился по точному расчету, а чудеса остались ни при чем. Он, Эрвин, дошел потому, что считал. Считать приходилось постоянно, ибо обстановка менялась по нескольку раз на дню, и он считал, когда шел молча, выискивая глазами опасность, и когда охотился на головастиков, и когда разговаривал с Кристи, зачастую не зная, что будет делать через пять минут, когда закончит расчет.

После всех расчетов, проделанных во время пути, после бесчисленных поправок и проверок вычислений Эрвин мог без труда рассчитать математическое ожидание и дисперсию времени появления на Счастливых островах еще одного спасшегося счастливца – и не мог заставить себя начать расчет, предвидя результат.

Чудо… Даже цепочка чудес, называющаяся хроническим везением. И еще – человек должен быть уникальным вычислителем или обладать столь же уникальной интуицией.

Эрвин знал, что на Хляби нет никого, кто мог бы сравниться с ним в умении считать. В великих интуитивистов он никогда прежде не верил, как и в неошибающихся предсказателей будущего.

Но сейчас ему очень хотелось поверить.

И пожалуй, он мог предсказать свое будущее.

2000 г.

Язычник

Глава 1
Поперечно-полосатый

От самых ног, от пузырящейся лужи, в которую ушли привязанные к ступням мокроступы, и до горизонта расстилалось то, из-за чего планету окрестили Хлябью. Ровное, но не гладкое, в кочках и пучках травянистых растений, кое-где покрытое лужами с застоявшейся вонючей водой, местами оборачивающееся откровенной трясиной, а местами вполне проходимое, но все равно прячущее под надежной, казалось бы, поверхностью из мертвых водорослей коварные «окна» гиблых топей, на западе, юге и севере болото плавно перетекало в небо сквозь прослойку дымки у горизонта. В штиль оно было тихим-тихим. Лопнет с бульканьем пузырь вонючего газа – и вновь тишина и спокойствие.

Тишина и вонь. Вонь и тишина.

Слушай. Обоняй. Вот оно, то, что сильнее тебя.

Саргассово болото, побежденное лишь раз и победившее своего победителя.

Горечь – да. Но зато ни гнева, ни страха. Болото выводит из себя лишь нетерпеливых, а пугает тех, кто еще не устал пугаться. И еще тех, кто не понимает, кто не принял для себя, не вбил в свои мозги незыблемый постулат: страх – твой первейший враг. Задави его в себе, забей, умни и утрамбуй до размеров разумного опасения, владей им, чтобы он не завладел тобой, а гнев вычеркни вообще, и тогда ты можешь быть уверен, что продержишься. Хотя бы какое-то время.

На этот раз Эрвин забрел в болото дальше, чем сам хотел. А пришлось: нужен был новый бич. Старый истрепался, подвял, стал похож на обыкновенную веревку и больше не резал плоть. И то странно, что он прошел с хозяином все Саргассово болото и продержался после этого целый год.

Но все со временем приходит в негодность: и вещи, и люди.

Лозу-бичевку, чье прячущееся в зыбуне корневище и было лучшим в мире бичом, удалось найти только на второй день. В сражении с корнем Эрвин едва не потерял кисть руки, но взял верх. Остро не хватало настоящего ножа. Если бы не куски обсидиана, подобранные в прошлом году на вулканическом острове, и не терпение, позволившее в конце концов изготовить из вулканического стекла приемлемое лезвие, лоза одолела бы человека. Да и против человека с каменным ножом у нее были кое-какие шансы. Против неопытного человека…

Эрвин знал повадки лозы. До болота – только в теории. На болоте он впервые взял лозу с помощью Кристи. Теперь он был один, но стал гораздо опытнее. Единственный, но точный бросок, быстрый рез – и обрубок корневища, брызжа зеленым соком, втянулся в зыбун, а обмякшая, не успевшая хлестнуть как следует лоза стала бичом, почти таким же хорошим, как прежний.

Сматывая оружие, Эрвин глухо засмеялся, и смех быстро перешел в кашель. Как все-таки быстро действует на человека Саргассово болото: не успел углубиться в него – уже выворачивает… Все потому, что не новичок, а организм, знакомый болоту, и оно уже знает, как заползти невидимкой внутрь, не станет вести долгую разведку, ринется сразу…

Страшно подумать, что оно сделает через неделю-другую с человеком, который однажды победил его. Вернее, какое-то время думал, что победил…

Самый простой вариант: вымотает до полусмерти, отберет силы, отнимет даже то жалкое оружие, которое удастся добыть или смастерить, заставит ползти, медленно умирая, вволю натешится моральной победой – и уже тогда сожрет. Может, съест само, как съело Кристи, а может, напустит охотников за чужой плотью. Одни змеи чего стоят…

Гористые вершины Счастливых островов висели на востоке над вечной дымкой, как спины невиданных животных. Когда-то они тянули, манили, вливали толику силы, которой уже вовсе не осталось в ползущем на восток человеке; влили – и он дополз. Теперь же Эрвин спешил к островам просто потому, что еще не чувствовал себя готовым к новой схватке с болотом. Да и глупо было бы возвращаться на материк той же дорогой.

Сначала много дней пути по зыбуну. Затем полынья, которая вряд ли когда-нибудь закрывается, слишком уж она широка для этого. За полыньей – Гнилая мель с ее одичавшими каннибалами. После Гнилой мели еще не меньше недели пути на запад до материка – и уже там кордон. Хватило бы и одного кордона…

Да и до него в одиночку не дойти никак. Даже до полыньи – и то вряд ли. Болото только на первый взгляд опасно лишь топями. Оно всегда обманывает. Можно идти два, три дня и не встретить никаких опасных тварей. Тут идущий расслабляется, начинает уделять больше внимания топям, забывая о тварях, а болото все еще не торопится пойти с козырной карты, выжидает. Терпения ему не занимать. А потом в самый неожиданный момент оно выставляет такой аргумент, о котором человек и позабыл давно. Хищники ползающие, бегающие, летающие, ждущие в засаде, плотоядные растения, плотоядные грибы…

Вчера за весь день не встретилось никого и ничего, если не считать нескольких хорошо заметных «окон» топи, которые Эрвин осторожно обошел. Так было и в прошлый раз, когда он, повинуясь безотчетному желанию, углубился в болото неведомо зачем и хорошо еще, что повернул назад, вовремя опомнившись. Так было и в позапрошлый раз, когда он шел с Большой земли, то есть не шел, а полз… Какая-то часть разума еще действовала и отмечала: вблизи Счастливых островов опасность резко уменьшается.

Быть может, змей, язычников и прочих тварей, охотнее прячущихся под болотным ковром, чем разгуливающих по нему, выедают еще более свирепые хищники, приходящие с открытого моря? Древние, исконные хищники планеты Хлябь, не привыкшие еще к человечине и не интересующиеся человеком?

Другой гипотезы не было, и Эрвин осторожно принял эту.

Ночь прошла в общем спокойно, если не считать странного колыхания зыбуна. Причину явления Эрвин не установил, худшие подозрения не оправдались, удалось даже немного подремать перед рассветом на куче гнилых водорослей. Утром, добыв себе новый бич, Эрвин сразу повернул на восток, рассчитывая достичь своего острова до заката.

 

Острова, где он блаженствовал. Отчаивался. Дичал. Сходил с ума, дико хохоча на все четыре луны сразу и на каждую в отдельности. Своего острова, который он мечтал покинуть навсегда – и не мог.

Нетрудно было перебраться лишь на соседний остров – но ведь везде одно и то же. Почти на каждом острове достаточно пищи и воды, всюду можно построить шалаш, а то и найти пещерку, попадаются минеральные источники, горячие ключи и удобные естественные углубления, заполненные целебной грязью. В лесах – непуганая доверчивая дичь, в полосе отлива – мелкие копошащиеся морские твари, выборочно пригодные в пищу, хищников нет… чего ж еще? Наверное, человек мог бы благоденствовать в этом спокойном сытом раю, если бы кто-нибудь ампутировал ему половину мозга.

Люди! Тому, кто всегда жил за их счет, пользуясь интеллектуальным превосходством над ними, не выжить в одиночку. Существование – это еще не жизнь. Воспаленный разум прикажет телу умереть. И лучше не просто так, а в борьбе. Затеять новую игру с минимальными шансами на победу, с заведомым поражением при одном-единственном незначительном промахе…

Только это и оставалось. С огромным трудом Эрвин сдержал безотчетный порыв проделать обратный путь на материк, идя строго на запад. Сдержал потому, что испугался: неужели он стал похож на тех людишек, что живут не разумом, а бессмысленными эмоциями? Должны были существовать и другие пути.

Найти их, выбрать наилучший, разработать план и осуществить его – это ли не достойная задача для лучшего мозга этой паршивой планеты?

Сегодня сделан еще один шаг в нужном направлении – добыт бич. Эрвин шел на восток. Самодельные плетенки из гибких прутьев, связанных полосками коры, ничем не уступающие прежним мокроступам, погружались в зыбун на полпяди, выдавливая черную пузырящуюся воду. Длинный шест Эрвин нес поперек. Попади он нынче на болото впервые – натерпелся бы страха. Но опыт есть опыт. Не приходилось и думать – глаза видели, ноги чувствовали упругое или не очень сопротивление болотного ковра, и каждый мускул тела сам реагировал как надо.

Шаг. Шаг. Чвак. Чвак. Левее. Теперь правее…

В полдень Эрвин сделал привал и выпил немного воды из самодельного бурдюка. Пришедшая с океана туча поглотила оранжевый блин солнца, заморосил дождь. Лужи кишели головастиками, здесь их некому было ловить. За десятилетия применения к преступникам изгнания в Саргассово болото никто из приговоренных не добрался сюда – если не считать одного человека. Даже Кристи погибла западнее этих мест…

Эрвин попытался вспомнить, как он сам одолел последний день пути до Счастливых островов, и не смог. Помнил только, что уже не шел, а полз то на карачках, то по-пластунски, но, наверное, не терял сознания, не то, пожалуй, захлебнулся бы. Сумеречным было сознание, но было. Должно быть, он извивался в грязи, как червь, выгадывал у болота метр за метром, помня цель, но не помня, зачем движется к ней… и дополз, хотя был готовой пищей для любого болотного хищника. Повезло. А впрочем, в лотерею может повезти только тому, кто купил лотерейный билет. В Саргассовом болоте он достается только умным и сильным.

Сильным духом прежде всего, а не телом. Тело – что? Оно в подчинении у головы. Если надо, мышцы будут работать, пока не откажут, а это довольно долгий срок. Первопричина поражения не в мышцах, а в головах. У Валентина было еще вдоволь сил, но запаниковал, заистерил – и погиб. И Хайме тоже. Лежать бы ему, а не бежать, тогда, глядишь, щупальце язычника прошло бы над ним. Чьи руки-ноги не слушаются головы, тому не видать лотерейного билета. Им нечем заплатить за него, они отроду нищие.

Щекотались головастики. Эрвин лежал прямо в луже, не обращая внимания ни на щекотку, ни на дождь. Сейчас он чувствовал себя частью болота, и это было неожиданно приятно. Конечно, днях этак в десяти пути от Счастливых островов эмоции были бы совсем другими, да и теперь разум не давал болоту обмануть человека фантомом безопасности. Но все же Эрвин чуть-чуть поблаженствовал.

Он знал, что в глубине души ему просто не хочется возвращаться на свой безопасный опостылевший остров.

Колыхание зыбуна вначале просто почудилось, но Эрвин привычно насторожился и медленно-медленно, стараясь в свою очередь не колыхнуть зыбун, встал на четвереньки. Показалось?.. Или на море разыгрался столь нешуточный шторм, что врывающиеся в проливы между островами волны заставляют колыхаться и поверхность болота?.. Возможно. Но более вероятно иное: глубоко под ковром из живых и гниющих переплетенных растений проснулся и начал медленное движение гигантский донный моллюск, неспроста прозванный язычником.

Раз начал шевелиться, то наверняка голодный.

– Сволочь, – очень тихо, но с большим чувством сказал Эрвин.

С некоторых пор он привык говорить вслух и находил в этом удовольствие.

Очень вовремя стих дождь. Ветра по-прежнему не было, головастики почему-то успокоились, и ничто не рябило лужи… ничто, кроме движения язычника.

Он двигался почти точно с востока на запад.

Как раз в направлении Эрвина.

Другой бы кинулся бежать, забыв о том, что беготня по болоту не приводит ни к чему хорошему. Забыв еще и о том, что встречаются язычники со щупальцем стометровой длины.

Эрвин остался на месте.

Все знают, что язычник слеп. На что ему глаза там, под зыбуном, в черной от торфа воде, не воде даже, а густой жиже? Язычник слеп, но чуток ко всякому движению на зыбуне. Он не почует неподвижного человека. Он просто проползет или проплывет под ним, протащит в мертвой жиже свое туловище прямо под добычей и останется ни с чем. Только бы не вздумал остановиться…

Зыбун перестал колыхаться. Лужи разгладились.

Черт…

Эрвин не шевелился, даже дышать стараясь через раз. Сделал ли язычник краткую остановку – или уже занял новую позицию для охоты?

Если первое, тогда ладно, можно и подождать, но плохо, если второе.

Медленно-медленно текли минуты.

– Ползи, – мысленно упрашивал Эрвин язычника, хоть и не знал, ползает ли тот по дну или плавает над ним. – Ползи, прошу тебя. Уползай. Зачем ты вообще заполз так близко к океану? Тут нет зверья, нет пищи. Или ты специально искал меня?..

Тишина. Лишь прожужжало возле уха насекомое, сделало круг и унеслось куда-то, не слишком заинтересовавшись человеком. За столетия освоения Хляби насекомые так и не привыкли кусать людей – зато крупные твари решили, что двуногая пришлая еда вполне годится для голодных желудков.

Ни звука. Ни движения.

Хуже всего было то, что Эрвин не знал, как близко язычник подобрался к нему: на двадцать метров или на двести? Достанет ли щупальцем, если вскочить и попытаться удрать? Большой язычник или маленький и какая в этом месте глубина?

Такая простая с виду задача, а неизвестных больше, чем уравнений.

И замер человек на карачках, ждет.

Его инструмент – интеллект? Умение точно подмечать, немедленно представлять в уме картину как математическую задачу и быстро вычислять? Мгновенно возникающие в уме формулы и системы уравнений?

Это так. Но главным инструментом для него всегда были люди. И тогда, когда он был юн и стремился изо всех сил покинуть ту дыру, где родился и провел детство, и тогда, когда он был тенью президента Сукхадарьяна, серой мышкой маяча на заднем плане, – люди оставались для него не только материалом, нуждающимся в сортировке и обработке, но и самим инструментом. Как правило, их нетрудно было заставить делать то, что нужно. Каждый требовал особого подхода, но это-то как раз и делало задачу интересной.

Она почти всегда была решаемой.

И совсем иное дело – противостоять тупой животной силе и животной же хитрости, порождению совсем иного мира, нежели родной человечеству мир. Тут волей-неволей и сам опустишься до животного уровня…

Ноги затекли. Эрвин медленно встал во весь рост.

Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок!

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

  1. Нажмите на многоточие
    рядом с книгой
  2. Выберите пункт
    «Добавить в корзину»