Сегодня надо было отвезти в Махачкалу на продажу виноград, пока он не начал портиться. Хункарпаша проверил в старенькой жигулевской четверке масло, тосол, протер и прочистил тромблер, свечи и завел мотор. Услышав ровный шум мотора, довольно крякнул и сказал:

– Ну, старичок, не подведи, мы с тобой одного поля ягоды – кряхтим, но везем. Поехали что ли.

Он вывел машину из гаража, задом подогнал ее к подвалу и стал укладывать ящики с виноградом. Накануне он снял и задние сиденья, чтобы больше уместилось товара. Вышла из дома и Надия, чтобы помочь мужу, но Хункарпаша отмахнулся от нее:

– Без тебя справлюсь, иди, занимайся своими делами. Да, и поесть собери, не знаю, сколько пробуду в городе.

– Паша, может, и мне с тобой поехать, вдвоем все-таки не так страшно.

– А, чего еще бояться, сейчас на дорогах милиционеры и военные стоят через каждые сто метров. Нет, одному мне спокойнее, с женщинами одна морока и беспокойство.

Жена принесла сумку с продуктами, положила ее на переднее сиденье и начала:

– Паша, ты осторожнее, мне сегодня плохой сон снился.

Хункарпаша огрызнулся:

– Мне тоже каждый день плохие сны снятся, так что, по-твоему, и во двор нельзя выйти – вдруг Хан заклюет, да?

– Ты все смеешься, – со вздохом сказала Надия, – а у меня сердце болит. Помнишь, что с Зейнаб и ее семьей тогда случилось…

Муж подошел к жене, обнял ее и прошептал:

– Ну-ну, будет тебе, все будет хорошо. Кому нужен старик и эта старая железная развалина.

Хункарпаша ехал осторожно и весело, подсвистывая удалой песне, доносившейся из старенького радиоприемника. День был теплым, небо безоблачным, и они предвещали удачу. Вот он проехал уже Дылым, мост через Акташ и, перевалив через перевал, увидел Хасавюрт. «Эх, заглянуть бы к Кате, да некогда. Она всегда обижается, что мы к ним редко заглядываем. Может быть, успею заехать по обратной дороге». А вот и Кизилюрт, развалины его старого городища. Проехав через речушку Шураозень, Хункарпаша увидел бескрайнюю голубую даль Каспия и облегченно вздохнул, подумав: «Зря совсем беспокоилась Надия. Вот я и добрался до места».

Проехав по зеленым улицам Махачкалы, Хункарпаша добрался до базара, поставил машину на платную стоянку, поторговавшись с бойким пареньком и уплатив ему десять рублей. Долго ходил по фруктовым рядам, разыскивая свою внучку Хадишу, но так и не нашел ее. Проворчал:

– А чтоб тебя шайтан унес! И где ее носит. Надо было позвонить, узнать сначала, может, она и не торгует сегодня.

Еще раз пройдя по рядам, он приценивался к товару, прикинул, какую выручку можно ожидать, и крякнул от удовольствия: прибыль должна была быть хорошей – ранний виноград еще не весь дошел до прилавков и был в цене.

Внучку он так и не нашел, и решил поехать к ней домой, чтобы узнать, в чем дело. «Эх, зря только прокатался, бензина сколько сжег! Видать, и правда женский сон в руку оказался. Придется возвращаться ни с чем». Хункарпаша уже проходил через ворота базара, когда услышал сзади девичий крик:

– Дедушка! Дедушка!

Он оглянулся и увидел запыхавшуюся Хадишу, которая протискивалась между людьми.

– Ой, дедушка, здравствуйте! Еле нашла вас. Вы уж извините меня. Я только на пять минут отошла, а когда вернулась, сосед говорит, что вроде бы тебя видел. Извините, дедушка!

Хадиша прижалась к дедовой груди, а Хункарпаша еще пыхтел от обиды. Наконец он тоже обнял внучку, поцеловал ее в макушку и сказал:

– А если б мы с тобой не встретились, что бы сказала твоя бабушка, а? Вернулся, мол, старый осел, не мог товар определить. Да? Я уж собрался к тебе домой ехать или сдать товар оптовикам.

– Что вы, дедушка, – оптовикам, за полцены!? Да ни за что! Хорошо, что я нашла вас. А где у вас машина?

– Где же ей быть, на стоянке оставил. Между прочим, я договорился и уплатил только за час. А прошло уже полтора, – добавил он, взглянув на часы. – Ввела меня в убытки. Ты думаешь, если я получаю фронтовую пенсию, так и девать ее некуда, да?

Хадиша рассмеялась.

– Опять вы, дедушка! Я же извинилась.

– Ну, ладно, ладно, проехали. Говори, куда рулить.

Часть винограда сгрузили на склад, а остальное поставили под прилавок. Когда Хункарпаша собрался отъезжать, он спросил:

– А где же твой брат Ахмеднаби, сорванец эдакий? Ведь он же должен охранять и помогать тебе.

– Разве его тут удержишь, дедушка. Сейчас все мальчишки в добровольцы записываются. Их оттуда гонят, а они опять идут.

– Какие еще добровольцы? – грозно спросил дед.

– Чтобы с ваххабитами воевать. Отец его уже два раза ремнем лупил, а он все равно не слушается. Я, говорит, все равно получу автомат и буду их убивать.

– Ах, он, стервец, ах, вояка! – запричитал Хункарпаша. – А ну-ка говори, где его найти! Я отобью этому сопляку охоту на пули лезть.

– Говорят, на улице Чернышевского пункт какой-то открыли. Вот он туда и бегает со своими дружками. Да вы не волнуйтесь, дедушка, его все равно не возьмут, ведь он малолетка.

– Может, и не возьмут, а мозги прочистить ему надо. Вместо того, чтобы делом заниматься… Слушай-ка, Хадиша, тут мне бабушка обед приготовила, может, поешь со мной. Голодная, наверное, с утра.

– Некогда, дедушка, – начала отнекиваться внучка, а потом спросила: – А что там приготовила бабушка?

– Баранина в молоке, лаваш, сыр… – начал было перечислять дед. Но Хадиша его прервала:

– Ой, давайте скорее, дедушка, у меня уже слюнки текут. Лучше нашей бабушки никто не готовит.

– То-то же, стрекоза. А то – не буду, не буду.

Когда Хункарпаша простился с внучкой, он нашел здание, где записывали в ополченцы и первое, что увидел там – это огромную толпу мужчин: от десятилетних пацанов до седобородых старцев. Он с усмешкой еще подумал: «И мне что ли записаться».

Стоя в очереди, мужчины курили и обсуждали новости, среди которых главной было, конечно же, нападение чеченских отрядов на Дагестан. Старейшина с седой бородой до самого пояса, опираясь на клюшку, стоял посреди круга и кого-то спрашивал:

– Зачем они пришли к нам? Если вы завоевали себе свободу, так и живите, не мешайте другим. В ту войну мы их со всей душой принимали на нашей земле, а теперь они платят нам черной неблагодарностью, несут в Дагестан смерть и кровь! Разве этому учит Аллах, чтобы брат убивал брата, чтобы соседи воевали, да?

– Эх, отец, бандиты называют себя волками, а у волков нет ни совести, ни справедливости: волк унесет одну овцу, а зарежет десять. Если Бог дает орлу когти, он охотится ими на куропатку или козленка, чтобы не умереть с голоду, а если к человеку попадает оружие, он начинает убивать любого, кто слабее его. О какой же справедливости и благодарности можно говорить!

– Кара Аллаха настигнет любого, кто погубит правоверного, – вещал седобородый.

– Эх, отец, ваши бы слова да Аллаху в уши, – сказал кто-то из мужчин. – Только боюсь, что вместо Аллаха это придется делать нам.

– Неделю назад ко мне приехал родственник из Танзо. Что там твориться, словами не рассказать! – Прервал разговор мужчина со шрамом на щеке. – Издеваются над женщинами, заставляют их носит паранджу, учить ваххабитские молитвы. Всех мужчин и даже мальчишек заставляют воевать против федералов, а за это обещают рай на небе. Родственник кое-как выбрался оттуда со своей семьей, потерял все имущество, дом, скотину. Ваххабиты все отобрали, даже обуви никакой не оставили. Это разве люди!

Понимая, что эти разговоры могут длиться бесконечно, Хункарпаша стал пробираться внутрь здания, чтобы поискать внука там. У самой двери на него наткнулся худой бородатый мужчина в кожаной шапочке. Хункарпаша прикрикнул на него:

– Куда смотришь, не видишь, да?

И тут же осекся, увидев, что у того и на самом деле нет левого глаза. Изуродованное синее веко прикрывало глазницу, словно опущенная на окно штора. А второй глаз, черный, острый, как жгучий перец, смотрел на Хункарпашу вызывающе, насмешливо и как бы торжествующе. От этого взгляда у Хункарпаши сжалось сердце: нет, не от жалости, а от дурного предчувствия. В этом взгляде сквозило что-то фанатичное, непримиримое и жестокое. Мужчина ничего не ответил Хункарпаше, молча пропустил старика и двинулся дальше.

В дверном проеме кабинета стоял канцелярский однотумбовый стол, за которым сидел молодой мужчина и монотонно спрашивал:

– Фамилия, имя, отчество, год рождения, адрес? В армии был? В каких войсках служил?

Затем новобранцу-ополченцу выдавалась справка, и его отправляли получать оружие. Вот к столу вперед всех пролез безусый еще юнец и ломающимся голосом стал отвечать на вопросы. Мужчина, который составлял анкету, поднял голову.

– Тебе сколько лет, джигит?

– Восемнадцать, – ответил тот, набычась.

– Давай паспорт.

– Я его потерял.

Вокруг засмеялись.

– Вот когда найдешь, тогда и приходи.

– А если я его долго не найду? Тогда и война кончится.

Записывающий встал.

– А ну вон отсюда, щенок! – И когда мальчишка юркнул в толпу, добавил: – Как мне надоели эти сопливые вояки, сладу с ними никакого нет.

– А ты сформируй из них сопливый батальон и отправь в колхоз копать картошку, – предложил кто-то.

– Придется, – ответил со смехом записывающий и крикнул: – Подходи следующий! Фамилия, имя, отчество…

Хункарпаша нашел Ахмеднаби во дворе у тентованного грузовика, с которого раздавали оружие. Тот вместе с несколькими мальчишками шнырял вокруг ополченцев, стараясь потрогать армейские карабины, автоматы и пулеметы, которые раздавал военный, и жадными и завистливыми глазами смотрели на тех, кто подходил к военному, отдавал ему справку и получал оружие. Внук, поглощенный своим занятием, не заметил, как дед подошел к нему сзади и сварливым, утонченным голоском спросил:

– Ахмеднаби, а ты что, паршивец, здесь делаешь? Почему ты не на базаре? Почему не помогаешь своей сестре, а?

Ахмеднаби, огорошенный неожиданным появлением деда, повернулся к нему, низко опустил голову и тихо сказал:

– Здравствуйте, дедушка. Мы… просто так… посмотреть.

Хункарпаше сильно хотелось потрепать внука за уши, но, пораздумав, решил не позорить его на людях и коротко приказал:

– Иди за мной.

Когда сели в машину, он начал допрос:

– Как ты думаешь, Ахмеднаби, почему не летает новорожденный орленок, а?

Внук долго молчал, переваривая вопрос, потом ответил:

– Потому что у него не окрепли крылья.

– Правильно. А почему в начальники не пускают молодых? Ну, вот как твой отец, например, а?

Внук хмыкнул под нос и заулыбался.

– Ты не улыбайся, – прикрикнул дед, – я серьезно тебя спрашиваю!

– Ну, наверно, потому, что он мало знает.

– Тоже правильно. Гляди-ка, ты умнеешь прямо на глазах! А почему в армию берут в восемнадцать лет, а не в шестнадцать, а? – На немой ответ внука сам же ответил: – Потому что если в армию будут брать глупых сосунков, они там начнут в войну играть, перестреляют друг друга и проиграют первое же сражение. Потому что воевать тоже надо уметь. Ты понял, нет?!

– Понял, дедушка, – недовольно проворчал внук.

– Понял, говоришь?! Слава Аллаху! – Хункарпаша воздел руки. – Запомни, сынок: всему свое время, и вбей эту мудрость в свою глупую и горячую голову. Умереть ты всегда успеешь, и сделать это нужно с толком и пользой. Это-то ты хоть понимаешь?

– Понимаю, дедушка, – все еще набычась, отвечал Ахмеднаби.

– Ну, если ты все понял, я отвезу тебя до базара. Охраняй и защищай свою сестру. Это тоже мужское дело. Сейчас на базаре всяких проходимцев и грабителей много…

Отъезжая от рынка, на фоне большого плаката, на котором улыбался во весь рот будущий мэр Махачкалы, Хункарпаша увидел того самого молодого одноглазого мужчину, с которым столкнулся в коридоре, и еще подумал: «А этот кривой как здесь оказался?» Кривой своим единственным глазом смотрел прямо на Хункарпашу – так смотрит человек, который встретил своего давнего друга или знакомого, и узнает и не узнает его. Его глаз, черный, неподвижный, похожий на дуло автомата, был направлен прямо на Хункарпашу. Вот глаз моргнул, в зарослях лица проявилась кривая улыбка, и Кривой подошел к машине Хункарпаши. Наклонившись, он спросил в открытое окно:

– Аксакал, это с вами мы столкнулись в коридоре?

– Да, наверное, – ответил старик.

– Я прошу извинить меня. Со мной часто такое случается, потому что из-за своей слепоты вижу только полмира, а другие полмира навсегда закрыты от меня.

– Бывает, я не обижаюсь, – удивляясь самому себе, начал оправдываться Хункарпаша. Елейный голос Кривого, как про себя уже окрестил старик этого странного человека, навевал на него воспоминания о старинных бедных дервишах, которые бродили по свету, прося милостыню, кров на ночь и сострадание.

– А почему вы не носите на глазу повязку? – спросил Хункарпаша.

– Для чего она нужна? – в ответ спросил Кривой.

– Ну, – смутился старик, – для того, чтобы другие видели, что у вас только один глаз и не толкали случайно в толпе или на улице.

Кривой как-то странно усмехнулся и так же странно ответил:

– Зачем носить на глазу повязку, если он и так слеп.

Хункарпаша промолчал.

– Могу ли я узнать у вас, куда вы едете, и не могли бы вы меня подвезти по пути? – спустя некоторое время, спросил Кривой.

Хункарпаша объяснил, куда он едет, и Кривой удовлетворенно закачал головой.

– Нам как раз по пути. Не возьмете ли вы меня, у меня совсем нет денег.

Хункарпаша, оглядев его потрепанную и грязную одежду, хотел грубо отказать ему, сославшись на то, что в Махачкале у него еще много дел, но что-то непонятное и противное ему самому себе заставило его сказать:

– Ладно, садись, дорога за разговором короче будет.

Кривой степенно уселся на переднее сиденье, удобнее устроив между ног потрепанный кожаный портфель, и поблагодарил по-старомодному:

– Спасибо, аксакал, Аллах не забудет вашей доброты.

Когда выехали за город, Хункарпаша часто косился на своего нечаянного попутчика, пытаясь завести разговор, но ему странно было видеть обращенный к нему пустой глаз. Ему казалось, что, заведи он сейчас разговор, придется разговаривать с живой мумией. Наконец он осмелился и задал вопрос:

– Вы беженец или просто путешествуете?

Кривой посмотрел на Хункарпашу, на пол-оборота повернув голову, и с какой-то надменной усмешкой ответил:

– Все мы странники и беженцы на этой земле. От рождения и до смерти мы бежим от самих себя, от своих скверных мыслей и поступков, но никак не можем от них убежать и уходим к Аллаху грешными. Мы странствуем по этой земле в поисках счастья, истины и добра, и не находим их.

Слушая его, Хункарпаша подумал: «Наверно, ненормальный, мелет какую-то чушь», а вслух спросил:

– Вы говорите правильно, все мы временно на этой земле. Но я имел в виду, где вы живете?

– Сегодня Бог послал меня в этот город, завтра буду в другом, послезавтра – в третьем, а там как Аллах подскажет.

– Не хотите отвечать, милейший, – это дело ваше, – повысил голос Хункарпаша. – А всякое там тарам-бурам говорить – это не для моего слуха. Моя жизнь уже закатывается, и я все про нее знаю. И слушать истины из ваших уст – мне обидно.

– Не обижайтесь, дорогой, – ответил Кривой. – Разве человек может знать, что и когда произойдет! Это знает только Господь да я.

– Ты? – удивился Хункарпаша, вглядываясь в невозмутимый профиль попутчика.

– Конечно. Я знаю это потому, что сам предопределяю свою судьбу и свои поступки, и никто над ними не властен.

– Даже Аллах?

– А зачем ему меня направлять, если я иду с ним по одному пути!

«Странный попутчик мне попался, – подумал Хункарпаша. – Уж не из ваххабитов ли? От него так и несет фанатизмом. С такими спорить или просто говорить бесполезно. У них мозги только в одну сторону закручены».

На склоны гор стали наползать вечерние тени, в которых прятались трава, кустарник на склонах, указатели на дорогах. До дома оставалось проехать километров семь, когда возле большого леса кривой сказал:

– Остановите здесь, уважаемый.

Хункарпаша удивленно посмотрел на него.

– Но здесь же нет никакого жилья. Где же вы будете ночевать?

Уже вылезая из машины, Кривой изрек:

– Аллах сделал так, что каждой твари предопределил свое место на земле. Даже в этом лесу для меня найдется какая-нибудь щель. Спасибо, дорогой. Даст Бог, еще встретимся.

«Это вряд ли», – с усмешкой подумал Хункарпаша и вдруг увидел, как из леса вышли трое и стали приближаться к машине.

– Ну, я поеду, – неуверенно, с испугом сказал он, словно прося у Кривого разрешения, но тот все еще стоял у машины, опершись на дверцу. Он ответил, словно подслушав мысли старика:

– Ты подожди немного, сейчас меня встретят мои друзья, и ты поедешь дальше

Хункарпаша со страхом наблюдал, как подходят люди. Все трое были вооружены автоматами, пулеметом и гранатометом, в разгрузочных жилетах торчали головки зарядов от подствольного гранатомета и запасные обоймы с патронами. «Вот так влип! – подумал старик. – Эх, старый дурак, старый дурак! Молодых учишь, чтобы не брали незнакомцев в дорогу, а сам попал, как старый петух в суп. Что же делать? Бежать? Нажать на газ и… Ведь мотор-то заведен! Нет, сыпанут очередь, и все, конец! Или положиться на судьбу?»

Он искоса взглянул на Кривого и увидел нацеленный на него насмешливый одноглазый взгляд. Понял, что Кривой словно читает его мысли, как старый мулла Коран, и напугался еще больше. Боевики все были бородатыми, худыми и изможденными. Они остановились шагах в десяти от машины, и Кривой подошел к ним. Они о чем-то разговаривали минут десять, а Хункарпаша терпеливо ждал. Иногда боевики поворачивались к нему, и он понимал, что они разговаривают о нем и решают его участь. Хункарпаша не боялся умереть – что смерть, она все равно наступит рано или поздно, но ему было обидно, что он клюнул на жалость какого-то полусумасшедшего кривого подонка и теперь должен расплачиваться за свою глупость. Были моменты, когда он уже выжимал педаль сцепления, чтобы включить скорость и рвануть машину вперед. Но впереди было открытое пространство и, как назло, не было ни одной машины.

А ночь стремительно падала в долины и ущелья, заволакивая их тьмой. Сгущалась тьма и в душе Хункарпаши. Но вот Кривой повернулся и подошел к старику. Наклонившись к нему, спросил:

– Ну что, старик, теперь ты веришь, что о том, когда ты умрешь, знаю только я да Аллах?

– Поверить нетрудно, когда она совсем близко и смотрит в твое лицо, – ответил Хункарпаша.

Кривой рассмеялся, и когда он закрывал свой единственный глаз, Хункарпаше казалось, что перед ним стоит и смеется живой труп, потому что в сумерках лицо его было синим, как у мертвеца. Наконец Кривой смилостивился:

– Ладно, старик, езжай, смерть все равно к тебе придет. Еще увидимся. А это тебе на память обо мне. Обязательно почитай. – Кривой бросил ему на колени какой-то листок.

Хункарпаша стоял на одном месте еще несколько минут, пока боевики не скрылись в густых зарослях. Потом, не включая света фар, тронул машину и стал набирать скорость. Он постоянно глядел в зеркало заднего вида, все еще боясь, что бандиты вот-вот выйдут из леса и откроют по нему огонь, и в одном месте чуть не врезался в скалу. Всем существом и всей кожей спины он ощущал, что смерть все еще бежит за ним, пытаясь уцепиться за его сердце своими острыми когтями.

Но вот и спасительный поворот, который своим скалистым плечом заслонил Хункарпашу от линии возможного огня. Он вздохнул, остановился, достал из нагрудного кармана таблетку и бросил ее в рот, чувствуя, что начинает покалывать сердце. Когда острота в груди улеглась, он снова включил скорость.

Подъезжая к дому, Хункарпаша увидел, как в освещенном окне метнулась тень его жены. Через минуту она уже отворяла ворота. Когда Хункарпаша поставил машину в гараж и стал навешивать замок, он вдруг вспомнил про листок, который бросил ему Кривой, и вернулся за ним. Даже в темноте он различил бледное лицо жены, которая спрашивала, прижав руки к груди:

– Паша, почему так долго? Я уж и не знала что думать. Ты заезжал к детям, да? Ну что же ты молчишь!

Хункарпаша обнял жену за плечи и сказал:

– Пойдем в дом.

Войдя в дом, Надия спросила:

– Есть хочешь?

– Нет, ничего не хочу, в горло не полезет. – Он потянул жену за руку и усадил рядом с собой на диван. – Видно, и, правда, сон твой в руку…

И он стал рассказывать, как встретил странного незнакомца, как подвез его, как он чудом вырвался от боевиков. Когда он упомянул, что незнакомец был одноглазым, Надия встала и быстро перекрестилась на угол, где висела маленькая иконка Пресвятой Богородицы. Хункарпаша с удивлением посмотрел на нее – он еще ни разу не видел, чтобы его жена так неистово молилась. Ну, бывало, что на большие христианские праздники перекрестится да чего-то пошепчет у иконы, и все. А тут… Он спросил:

– Случилось что, Надия?

Жена снова села и прошептала:

– Сама не знаю. Так ты говоришь, что он был кривой?

– Кривой. Ну и что? Разве мало на свете кривых да косых?

– Да не в этом дело, Паша. Ведь мне прошлой ночью тоже кривой мужчина приснился. Понимаешь? Будто он просит милостыню и протягивает руку, а я не даю и гоню его. И тогда рука его вытягивается, словно резиновая, и пытается схватить меня за грудь, за самое сердце. А тут ты появляешься… И все, я проснулась. Понимаешь, мне снится кривой, и ты встречаешь кривого. Плохое это совпадение.

– Но ведь все обошлось, и слава Аллаху, – отмахнулся Хункарпаша.

– Ой, не знаю, обошлось ли, – еле слышно, словно бы одной себе, прошептала Надия.

– Да, забыл, – спохватился Хункарпаша, – тут он мне какую-то бумажку подкинул. Вот она. Прочитай-ка.

Жена взяла из его рук бумажку и принялась, было, читать, но потом с недоумением и обидой взглянула на мужа:

– Ты что, смеешься надо мной, да? Тут же по-арабски написано.

Хункарпаша надел очки, взял листовку, повертел ее в руках.

– Да вот же, тут с одной стороны по-арабски написано, а на другой по-русски. Читай.

Надия стала читать:

– Аллах акбар! Нет Бога, кроме единого Бога, а Мухаммед Пророк Его… Да тут одни молитвы! – возмутилась жена.

– А ты читай, где нет молитв!

– Ладно, ладно. Ага, вот… «Народы Кавказа! Уже многие столетия русские захватчики порабощают наши народы. Они отобрали у нас свободу, землю, истинную веру, право жить так, как мы хотим…»

– Хватит, – прервал Хункарпаша жену. – Теперь ясно, что за тип сидел в моей машине. Видно, листовки свои разбрасывал. Да-а, неспроста это, – протянул он, поглаживая подбородок. – Видать, и правда что-то затевается…

На другой день Хункарпаша спустился в подвал дома, пока жена ходила в магазин, и, разбросав корзинки из угла, достал длинный предмет, завернутый в старый мешок. Потом опять сложил корзинки на место и прислушался – наверху было тихо. Маленькое окошко, выходящее на улицу, еле освещало подвальное нутро, и Хункарпаша включил электричество. Хотел сначала положить свою потайку на стол посреди подвала, но потом раздумал – перевернул несколько пустых ящиков, на один сел сам, на два других положил сверток. Разрезал ножом шпагат, которым был перевязан сверток, и вытащил из мешка предмет, завернутый в полиэтиленовую пленку.

Хункарпаша понюхал сверток, покачал головой и, собрав все с ящиков, вылез из подвала и вышел из дома. Прислонив сверток к косяку, прошел к воротам и оглядел улицу. Улица была пуста, если не считать привязанного к железному штырю козленка, который бодался с тем же самым штырем, и с десяток кур, рывшихся в пыли. Только тогда он открыл гараж, быстро пронес сверток внутрь и закрылся изнутри на задвижку. Включив свет, налил из канистры в старый эмалированный таз бензина и поставил его на верстак. Сначала осторожно отвязал от свертка сверток поменьше и отложил его в сторону, затем снял полиэтиленовую пленку и промасленные газеты. В свете электрической лампочки тускло блеснула винтовка. Ветошью Хункарпаша снял с нее слой смазки, разобрал и стал промывать каждую деталь в бензине. Затем протер их сухой тряпкой и посмотрел в ствол на просвет. Покачал головой и прочистил ствол сначала ежиком, а потом шомполом с тряпочкой. Снова просмотрел ствол на просвет и остался доволен своими трудами. Собрав винтовку, он поставил ее в угол, где стояли лопаты и вилы, и прикрыл мешком.

Небольшой сверток он разворачивал с особой осторожностью. Маленький цилиндрик с крепежными приспособлениями и ручками оказался оптическим прицелом. Он был сухим и лишь слегка запыленным. Хункарпаше оставалось лишь протереть его чистым лоскутом старой байковой рубашки.

Отложив все в сторону, Хункарпаша вышел во двор, присел на чурбак и стал забивать табаком трубку. Курил он редко, но, как говорила жена, едко. Дома он старался не дымить, чтобы не портить настроения ни себе, ни Надие, которая на дух не переносила табака, любого, не только турецкого. И всегда курил на этом чурбачке, который предназначался в основном лишь для того, чтобы отрубить курице голову. Под сладкий дымок и в одиночестве ему всегда лучше думалось. Вот и сейчас он вспомнил, как эта винтовка оказалась у него.

Случилось это в девяносто третьем, после того как в Чечне пришел к власти генерал Дудаев. Оружие с армейских складов вдруг оказалось бесхозным, потому что военных, которые охраняли эти склады, забрасывали камнями и гоняли обыкновенными палками, как собак. А те, оставленные командирами, без приказа не могли не то что стрелять, но даже огрызаться. Вот тогда-то оружие и стало растекаться по всему Кавказу. Кто-то брал автомат или пулемет, а кто-то вывозил это оружие машинами, сваливал на своем дворе, словно дрова, и продавал. Новые власти пытались взять эти склады под контроль, но когда опомнились, было уже поздно: оружие появилось сначала на базарах, потом в домах и на улицах. Ошалевший от упавшей невесть откуда свободы, народ расстреливал сначала небо, потом деревья и скалы, но, быстро поняв, что от такой пальбы толку – ноль, стал ходить по домам иноверцев и чужаков, грабя и убивая их. Скоро вся Чечня вооружилась до зубов. А более предприимчивые люди стали этим оружием торговать.

Появился такой торговец и в их селе. Он ездил на своем жигуленке с набитым багажником и каждому встречному предлагал свой товар. Кто-то покупал, кто-то поскорее убегал от опасного продавца. Местный милиционер, Заурбек, услышав про это, приехал на велосипеде наводить порядок. Он подошел к чеченцу и спросил его:

– А разрешение на продажу у тебя есть?

Чеченец в упор посмотрел на представителя власти и задал встречный вопрос:

– А разве нужно такое разрешение? Ты посмотри, сейчас все торгуют, и никто не спрашивает никакого разрешения. Ты что, пять лет спал, да? Сейчас рынок, свобода, капитализм, а ты – разрешение, разрешение.

Милиционер, у которого, кроме старенького ПМ, никогда не было никакого оружия, смутился под наглым взглядом чужака и промычал:

– Все-таки какой-то порядок должен быть.

– А хочешь, я тебе подарю настоящее оружие, – предложил чеченец. – Не то, что твоя пукалка, которой только ворон пугать.

Милиционер испуганно огляделся, что-то шепнул продавцу на ухо, и уже через секунду, бросив свой велосипед, уселся в его машину. Машина исчезла ровно на полчаса, а потом снова появилась на этой же улице.

Теперь продавец действовал уже осторожнее, он не собирал толпу посреди улицы, а заходил в каждый дом. Не миновал он и дома Хункарпаши. Хозяин как раз чистил свою старую тулку, собираясь побродить по горам и по лесу и, если повезет, подстрелить косулю или, на худой конец, пару кекликов, чтобы избежать насмешек жены и соседей. Услышав скрип калитки, он увидел незнакомого человека, который, навесив на лицо улыбку, приветствовал хозяина:

– Салям алейкум, отец. Мир вашей семье и вашему дому.

– Салям, сынок. Тебе чего-то нужно? Я тебя не знаю.

– Я смотрю, отец, вы на охоту собираетесь.

Хункарпаша нахмурился, он не любил, когда чужие люди совали нос не в свои дела, но все же решил не обижать незваного гостя:

– Давно не ходил. Вот решил поразмять старые ноги, воздухом горным подышать. А тебе-то чего надо?

– Ружьецо-то у вас совсем старое.

– Как раз по мне, – отшутился старик.

– Не желаете ли новое приобрести? А то я могу предложить. Винтовку, настоящую, если захотите, и с оптикой подберем.

– С оптическим прицелом что ли?

– Да, именно с оптическим прицелом.

– Дак, тогда мне, что же – и очки не нужны будут?

– Зачем они нужны, если прицел под любой глаз настроить можно.

– Дай-ка посмотреть.

Через минуту продавец принес завернутую в старую простыню винтовку и подал старику.

– Вот, смотрите, пожалуйста. Вещь стоящая, не пожалеете, если купите. И будете еще благодарить Гасана.

Хункарпаша взял винтовку, повертел ее в руках, пощелкал затвором – ходил он легко и без люфта, значит, оружие применялось мало. Настроил прицел, посмотрел поверх забора на леса и горы и ахнул: вот они, совсем рядом, будто и не надо было шагать несколько километров через все село, через перевал, через завалы и ручьи. Все было видно так ясно и четко, словно ему было восемнадцать лет. Сдерживая эмоции, чтобы не показать продавцу свой восторг, вернул ее назад и с сожалением сказал:

– Мне такая вещь не по карману. Да и не сильно она нужна, мне и этой старушки хватает.

А сам подумал: «Эх, хорошо бы ее иметь-то, если не себе, так Казбеку подарил бы. У него как раз скоро день рождения будет».

Продавец скуксился.

– Что же, отец, не берете?

– Я же сказал – не по карману! – повысил голос Хункарпаша, чтобы дать понять продавцу, что он на его дворе нежеланный гость.

– Не по карману, не по карману, – проворчал чеченец, все еще пытаясь переупрямить старика. – Вы даже не спросили, сколько она стоит.

Хункарпаша про себя усмехнулся и подумал: «Вот это уже теплее! Не тебе, сосунку, тягаться со старым орлом». А вслух сказал:

– И спрашивать не собираюсь! Тут много спекулянтов ходит. Заламывают такие цены, словно они сами этот товар производили. Купят за копейку, а продают за рубль. Нет уж, иди с Аллахом.

Чеченец вдруг засмеялся.

– Про какие рубли вы говорите, отец, сейчас все долларами расплачиваются. Так будете брать?

– А долларов я и в глаза никогда не видел. Деньги – не плесень, в погребе у меня не растут. Да и винтовка-то, видно, ворованная. Найдут ее у меня – и сразу в тюрьму!

Краем глаза старый хитрец заметил, как чеченец смутился. Потом наклонился к уху старика и прошептал цену. Хункарпаша почесал голову, словно бы раздумывая, потом сказал:

Пред.1 234 След.

Пепел родного очага

С этой книгой читают

Другие книги автора