Немой. Книга 1. Охота на нечисть

– Гиппократ Поликарпыч, мы по другому вопросу, – мягко ответил старичку Сытин.

Старичок нацепил очки на острый воробьиный нос. Покрасневшие глаза за толстыми стёклами растерянно заморгали.

– А-а-а, Вася! – радостно воскликнул он. – Проходи-проходи! Я сейчас!

Старичок небрежно швырнул топор к поленьям, лежавшим возле кирпичной печи, и стал мыть окровавленные руки в большой деревянной бадье.

– Приоткрыл бы окно, Гиппократ Поликарпыч! – сказал Сытин. – Душно у тебя.

– А, да! Ну, открой сам, Вася! Только марлю не сбей – мухи налетят.

Сытин пододвинул тяжёлую лавку, влез на неё и приоткрыл створку окна. Оттуда потянуло свежим воздухом.

Фух!

– Любопытнейший случай мне попался, Вася! – оглядываясь на Сытина, с энтузиазмом сказал старичок. – И как раз по твоей части!

Сытин сразу подобрался, как боевой конь при звуках трубы.

– Что такое? – спросил он старичка.

– Отравила одна женщина мужа. Ну, и сама страже сдалась – чтобы без хлопот. Спрашивают её – за что мужа убила. А она отвечает – мол, бессердечный стал, семью бросил, по кабакам пьёт, с девками гуляет.

Старичок замолчал и стал вытирать руки большим холщовым полотенцем.

– Ну, и что? – нетерпеливо спросил Сытин, слезая с лавки.

– А то, что мужа её ко мне привезли. Чтобы я подтвердил факт отравления. Я его вскрыл – а сердца, и вправду, нет! Вот, сам полюбуйся!

Сытин подошёл к столу и внимательно уставился на труп.

– Иди сюда, Немой! – позвал он меня. – Гляди!

Я нехотя подошёл к столу.

В распахнутой настежь грудной клетке на месте сердца был гладкий кожистый мешок, величиной с кулак. Формой он напоминал яйцо буро-кровяного цвета. К нему со всех сторон тянулись толстые, с палец, сосуды. Они так естественно вросли в яйцо, словно оно и должно было здесь находиться.

– Где-то я о таком слышал, – задумчиво потирая подбородок, сказал Сытин. – Покопаюсь в библиотеке. Спасибо, Гиппократ Поликарпыч, озадачил ты меня!

– Обращайся, Вася! А ты зачем пришёл-то?

– А, да! Молодого сотрудника привёл, – ехидно сказал Сытин. – Проверь, Гиппократ Поликарпыч, не пострадал ли парень на работе.

– А чем работал? – поинтересовался доктор.

– Хером, Гиппократ Поликарпыч, хером!

– Это дело серьёзное! – согласился Гиппократ. – Сейчас мы у него соскоб возьмём аккуратненько. Дай только стерильный одноразовый зонд сделаю.

Он взял топор и обтёр его лезвие о фартук. Затем выбрал из кучи дров длинное прямое полено. Поставил полено на толстый изрубленный чурбан, прицелился и отколол здоровенную лучину. После чего выудил из кармана штанов огромный пучок ваты и принялся им эту самую лучину обматывать.

Я попятился к двери. Хер я вам дамся, живодёры! Не на того напали!

– Да ты не бойся, Немой! Гиппократ Поликарпыч своё дело знает, – ласково сказал Сытин.

Таким фальшивым голосом только котов успокаивать перед кастрацией.

Я показал Сытину кулак и хотел уже выскочить из этой живодёрни на улицу. Но вдруг увидел, что в груди лежавшего на столе трупа что-то шевельнулось.

Я отчаянно замычал, показывая рукой на труп.

– Брось, Немой, не хитри! – покачал головой Сытин.

Но я замычал ещё громче и скроил такую рожу, что он поневоле обернулся.

Кожаное яйцо в грудной клетке мертвеца пульсировало. Как будто кто-то изнутри пытался пробить плотную скорлупу. Затем внутри яйца загорелся крохотный огонёк. Он стал ярче, яйцо задёргалось, задрожало и лопнуло.

– Ни хера себе! – громко прошептал Сытин.

Глава 5: Змея и палач

Из трещины в кожистой оболочке показалась маленькая треугольная змеиная голова. Она словно светилась изнутри мягким красноватым светом. Длинный раздвоенный язык выскочил из крохотной пасти и на мгновение затрепетал в воздухе.

Змея ощупала языком воздух и выскользнула из яйца. Она была похожа на светящийся шнурок для ботинка и двигалась очень быстро. Мы не успели опомниться, как она свилась в пружину и прыгнула прямо на Сытина, целя оскаленной пастью в его лицо!

– Блядь! – заорал Сытин, инстинктивно прикрываясь рукой. Острые, словно иголки, клыки впились в суконный рукав кафтана, но не смогли его прокусить. Сытин взмахнул рукой. Змея отлетела к печке и шлёпнулась на дрова. От поленьев пошёл дым!

Охренеть, она раскалённая, что ли?

Змея тем временем снова свилась в клубок и повернула голову в мою сторону. На треугольном чешуйчатом черепе угольками вспыхнули два ярко-жёлтых глаза.

Но тут не оплошал старенький очкастый доктор. Он захерачил в змею топор и попал! Не убил, но помешал прыгнуть. Дрова со стуком посыпались, тяжёлое полено придавило гадину. Она закрутилась, пытаясь выбраться.

Вовремя подскочивший Сытин с размаху припечатал змеиную голову к полу каблуком.

Полуметровое гибкое тело неистово извивалось, хлестало по рыжему голенищу, оставляя на нём чёрные полосы. Вот змея обвилась хвостом вокруг сапога. Завоняло палёной кожей. Но это уже были судороги.

Змеиные кольца соскользнули с голенища, длинное тело упало на пол, темнея и рассыпаясь в пепел.

– Какого хера?! – громко спросил Сытин, обводя нас с доктором вытаращенными глазами.

От змеи осталась только мелкая серая пыль, похожая на золу. Гиппократ Поликарпыч осторожно смёл её в совок.

– Потом посмотрю под мелкоскопом, – сказал он.

Но Сытин покачал головой. Видно было, что в успехи науки он не верил.

А затем началось приятное.

Гиппократ Поликарпыч открыл толстую дверцу дубового шкафа и вытащил оттуда стеклянную банку с прозрачной жидкостью. В банке было литров пять, не меньше!

С трудом удерживая банку в мелко дрожащих руках, доктор разлил жидкость по деревянным стаканам. Стаканы он поставил на тот же стол, где мирно лежал труп. Но нас это уже ни хрена не смущало.

– Простерилизуемся на всякий случай, – сказал Гиппократ Поликарпыч. – Мало ли что!

Мы дружно чокнулись и проглотили приятно-обжигающую жидкость.

– Ещё по одной? – спросил доктор.

Я был не против. Но Сытин покачал головой.

– Спасибо, Гиппократ Поликарпыч, но времени нет. Надо в княжескую библиотеку заглянуть, выяснить – откуда взялась эта огненная хрень. Упаси нас боги, если это не единичный случай! А ну как такие змейки из горожан выползать начнут?

– Да, а как же осмотр? – вспомнил доктор. – Сейчас я новый зонд сделаю!

– Да брось, Гиппократ Поликарпыч, – заржал Сытин. – Хватит парня пугать. Он уже осознал. Осознал, Немой, что не надо хер пихать, куда попало?

Вот же гад, а?! А ещё про должок говорил. Ну, я тебе припомню должок!

Мы вышли из амбулатории. Я с удивлением втянул в себя запахи яблоневого сада. Надо же! Оказывается, не на всём белом свете трупами воняет!

– Ни хрена я не понимаю, Немой! – огорчённо признался Сытин. – Много, чего повидал, а с такой хернёй столкнулся впервые. И разбираться с ней придётся срочно. Такие вещи я задницей чую. А я ещё с тобой не разобрался. Твои предложения?

Я пожал плечами. На кой хрен ему со мной разбираться? Огненная змея куда интереснее!

– Ладно, идём! – решительно сказал Сытин.

Мы прошли через княжеский сад и вышли к воротам. Сторож зорко взглянул на нас и открыл тяжёлый железный засов калитки. Через калитку мы вышли на рыночную площадь. Стоящие возле ворот охранники не обратили на нас никакого внимания.

Свобода – она всегда свобода! В груди шевельнулось давно забытое радостное ощущение. С такой радостью я выходил за ворота военной базы, когда выпадала увольнительная в город. Пивка попить, девочку снять, начистить рыло задиристому гражданскому! Золотые деньки, бля!

– Значит, так, Немой! – сказал мне Сытин. – Предлагаю договориться. Поживёшь у меня в доме. Поможешь по хозяйству. А я, как будет время, попробую разобраться – как ты попал в наш мир, откуда в тебе магия, и всё такое. Если не согласен – вот тебе город, вали на все четыре стороны. Уговаривать тебя мне некогда, сам видишь. Только не вздумай воровством заняться! Тогда я тебя непременно отыщу. Из-под земли достану, а потом упрячу – глубже некуда! Понял?

Я подумал и кивнул.

– Так что выбираешь? – требовательно спросил Сытин.

А что тут выбирать? Хотел найти место в новом мире – вот оно, место. На блюдечке предлагают.

Я ткнул рукой в грудь Сытина.

– Значит, договорились, – сдержанно сказал Сытин.

Но было видно, что он обрадовался.

– А теперь пойдём в тюрьму! – неожиданно заявил Сытин.

Э, бля?! Что за херня? Мы же, вроде, договорились!

Я споткнулся на полушаге и чуть не рванул в толпу.

– Надо повидать жену того бедолаги, – объяснил Сытин. – Вдруг расскажет что-нибудь интересное. А ты что подумал, Немой?

А то ты не знаешь, шутник хренов!

Городская тюрьма для обычных преступников находилась в кирпичном здании на другой стороне площади. Наверное, чтобы палач не устал шастать туда-сюда. Такая забота о государственных служащих подкупала. Тоже, что ли, на службу к князю напроситься? Тем более что мы теперь знакомы, и награду я успел заслужить.

Вообще, Старгород, несмотря на статус столицы княжества, оказался довольно компактным городом с обширными одноэтажными пригородами.

Мы обошли стороной галдящий на разные голоса рынок. Я заметил, что многочисленные встречные все, как один, здоровались с Сытиным. Он в ответ небрежно кивал, не отвлекаясь от своих мыслей.

На стук в железную дверь долго никто не отзывался. Наконец, нам открыл заспанный безоружный вояка. Его суконный кафтан нараспашку был покрыт грязными пятнами, под ним виднелась голая волосатая грудь.

Узнав Сытина, вояка попытался встать навытяжку. Получилось у него хреново, но попытку я оценил. Сытин же только поморщился, плечом оттолкнул воина и быстро вошёл в сырой коридор. Я шагал за ним.

Сырой пол неприятно холодил босые ноги.

«Надо было у князя сапоги попросить» – ни с того, ни с сего подумал я.

– Степан! – громко позвал Сытин.

В конце коридора хлопнула дверь. Из неё, не торопясь, вышел здоровенный мужик с длинными, как у обезьяны, волосатыми руками.

– А, Василий Михалыч! – басом прогудел мужик.

– Здорово, Степан! – кивнул ему Сытин и повернулся ко мне. – Знакомься, Немой! Это Степан – городской палач. Профессионал, энтузиаст своего дела.

Палач протянул мне широченную, как совковая лопата, ладонь. Я осторожно пожал её. Он придержал мою руку в своей, наклонился и с интересом спросил:

– Немой? Язык рвали, или резали?

Я отчаянно замотал башкой.

– С рождения он такой, – сказал Сытин.

И ни хрена не с рождения!

– А-а-а, – протянул Степан и потерял ко мне всякий интерес. – Василий Михалыч, верёвка новая нужна для дыбы! Старая совсем сгнила от сырости. Позавчера узник упал, чуть не покалечился!

– А почему ты мне об этом говоришь? – строго спросил Сытин. – Где начальник тюрьмы?

– Так он спит пьяный! – пожал широченными плечами Степан. И с надеждой спросил:

– Разбудить?

– Не надо.

Сытин досадливо сплюнул на пол.

– Василий Михалыч, я верёвку и за свои деньги могу купить, но не дело это, – продолжал Степан.

– Не дело, – согласился Сытин. – Ладно, я разберусь. Степан!

– А?

– Помнишь женщину, которая мужа отравила? Приведи её в допросную

– Сейчас, Василий Михалыч!

Степан, не торопясь, зашагал по тёмному коридору.

Я проводил взглядом его могучую сутулую спину и вслед за Сытиным вошёл в допросную.

– Кругом бардак, Немой! – пожаловался мне Сытин, садясь на скрипучий табурет. – Людей не хватает, времени не хватает порядок навести! Хоть разорвись, блядь!

Я молча кивнул и прислонился к стене.

В дверь осторожно постучали. Степан ввёл полумёртвую от страха женщину лет тридцати пяти. Её глаза глубоко запали, волосы были растрёпаны. Она безвольно опустилась на подставленный Степаном табурет и уронила голову.

– Били её? – отрывисто спросил Сытин.

– Нет, – прогудел Степан, – попользовать хотели, но я не дал.

– Ясно. Ну, выйди пока.

Женщина сидела неподвижно.

– Как тебя зовут? – спросил Сытин.

– Марья, – еле слышно отозвалась женщина.

– Мужа отравила?

– Отравила, – эхом откликнулась она.

– А за что?

Марья молчала.

– Ладно, – невозмутимо продолжал Сытин. – А чем травила? Где яд взяла?

Снова тишина.

– Степан! – чуть повысил голос Сытин.

Женщина вздрогнула.

– А? – в дверь просунулась голова Степана.

– Воды ей принеси.

– Так я уже!

Степан боком зашёл в допросную и поставил на стол кувшин и стакан.

Сытин поднялся из-за стола, налил в стакан воды и протянул женщине.

– Пей, Марья!

Марья схватила стакан и стала жадно, захлёбываясь, пить.

– Ей что, воды не давали? – строго спросил Сытин у Степана.

– Откуда же я знаю, Василий Михалыч? – пожал плечами палач. – Разве я могу один за всем уследить?

– Не травила ты мужа, Марья, – мягко сказал Сытин, когда Степан вышел.

– Отравила! – упрямо прошептала Марья.

– Он сам помер, – равнодушно продолжал Сытин, не обращая на неё внимания. – Заболел, весь высох. А потом помер. Так?

– Нет, отравила! – упрямо сказала женщина.

– Хочешь на виселицу? – спокойно спросил её Сытин. – А дети с кем останутся?

Женщина мелко, часто задрожала.

– Ох, и дура ты, Марья, ох, и дура! Испугалась, что соседи о болезни мужа узнают и дом сожгут, так? Чтобы хворь на них не перекинулась? Детей-то куда дела?

– Они дома, – глухо сказала женщина. – Старший за маленькими приглядывает.

– Ясно. Значит, слушай меня, Марья. Расскажешь мне, куда твой муж ходил перед болезнью, что делал. Подробно, всё, что вспомнишь. А потом пойдёшь домой, к детям. Поняла? Болезнь у него была плохая. Но не заразная.

Женщина с надеждой вскинула голову.

– Не вру, – строго сказал ей Сытин. – Но и ты меня не обманывай.

– Плотничал он. Когда работы не было – собирал в лесу мёд и продавал на рынке. А две недели назад пришёл без мёда. Сказал, что сильно устал, сразу спать лёг. А утром не встал.

– Куда ездил за мёдом?

– В Комариную чащу. Три дня в лесу пропадал. И вот, вернулся…

– Он старшего сына брал с собой?

– Брал иногда. А в тот раз не взял.

Марья беззвучно заплакала.

– А только всё равно я его отравила, – вдруг сказала она сквозь слёзы. – Он мучился очень, кричал, яду просил. Я и дала. Дети плакали…

– Ты этим своих детей спасла, – строго сказал ей Сытин. – И себя.

Он подумал и добавил:

– А, может, и ещё кого. Что мужу дала?

– Беладонну.

– Ясно, – разочарованно вздохнул Сытин. – Значит, беладонна их не берёт. Запомни, Немой!

Я кивнул. Ни хрена себе следствие!

– Степан! – снова позвал Сытин.

Палач приоткрыл дверь.

– Накорми её, дай ей воды умыться. А потом отвези домой, только сам. На вот тебе денег на повозку. И новую верёвку обязательно купи. После сразу возвращайся – у тебя сегодня работы много будет.

Сытин протянул палачу несколько серебряных монет.

– Понял, Василий Михалыч! Всё сделаю.

Степан осторожно помог женщине подняться с табурета и повёл к двери.

– Погоди! – окликнул их Сытин. – Марья, ты где живёшь-то? Сына твоего мне надо расспросить.

– На Плотницком конце, третий дом от ручья, – ответила женщина.

Сытин махнул рукой.

– Уводи! Идём, Немой!

Я с удовольствием выпрямился, только сейчас чувствуя, как от холодной стены заледенела спина.

Мы вышли из тюрьмы. У ворот по-прежнему скучал вояка в расстёгнутом грязном кафтане.

– Как зовут? – проходя мимо, спросил его Сытин.

– Крюк, – ответил тот.

– А имя?

– Прошка… Прохор!

– Женщину, которая мужа отравила, ты задержал?

– Нет, Косой с Митькой!

– Ясно. Слушай внимательно. Как сменишься – найдёшь Косого и Митьку. Скажешь, чтобы шли к палачу. Пусть скажут, что им полагается по десять кнутов без пощады – за то, что женщину не расспросили и не доложили. Потом разбудишь начальника. Ему двадцать кнутов – за бардак. Если выживет – отвезите в княжескую тюрьму, сдайте Никите Ильичу. Утром я нового начальника пришлю.

Сытин помолчал, глядя на побледневшего Прошку.

– Ну, и тебе десять кнутов – за то, как службу несёшь. Запомнил?

Прошка молча кивнул. Его толстый нос покрылся капельками пота.

– Не перепутай, – сказал Сытин. – Я проверю.

Мы вышли за ворота тюрьмы.

– Эх, хорошо! – с наслаждением потянулся Сытин, глядя на низко висящее солнце. – А пойдём-ка, Немой, пожрём! Заслужили мы с тобой по миске щей с мясом, или нет?

Он ухватил меня за рукав и почти бегом потащил в кабак, который стоял здесь же на площади.

На удивление, вокруг кабака не валялись пьяные. Да и внутри было чисто и тихо. Мы сели за дальний стол.

– Водки, солёных огурцов и две миски щей с говядиной! – потребовал Сытин у подбежавшего слуги.

– Щей с говядиной нет, – ответил тот. – Постный день.

– Ах ты, – Сытин хотел выругаться, но сдержался. – Ну, тащи, что есть! Только быстрее!

– Сейчас, Василий Михалыч!

Слуга убежал в кухню.

Через пару минут на столе стояла водка в холодном кувшине и огромное блюдо с солёными огурцами и неровно нарезанным хлебом.

Сытин разлил по стаканам.

– Давай, Немой! Для аппетита!

Водка обжигающим комком провалилась в желудок. Я хрустнул огурцом. Он был крепкий, в меру солёный, пах чесноком и смородиновым листом. Вкуснотища!

Слуга притащил поднос с двумя мисками, над которыми клубился пар.

– Это что за хрень? – спросил Сытин, понюхав.

– Французские щи! Фирменное блюдо! – ответил слуга. – Специально для постных дней.

– Пойдёт! Давай по второй, Немой!

Мы выпили и принялись жадно хлебать горячие щи. Мелкая косточка хрустнула на моих зубах, но я не обратил на это внимания. Переварится!

– Бля! Это что такое?! – вытаращив глаза, спросил Сытин.

Двумя пальцами он брезгливо держал варёную лягушачью лапу с перепонками.

– Суки, а?! Лягух они людям подсовывают! – возмущался Сытин, выходя из разгромленного кабака.

За нашими спинами расстроенный слуга приколачивал к покосившейся двери табличку с надписью «Ремонт».

На краю площади стояла двухколёсная тележка, запряжённая гнедой лошадью. На тележке скучал широколицый бородатый мужик. Сытин махнул ему рукой.

– Поехали, Немой!

– Куда везти? – хриплым голосом спросил мужик.

– В Плотницкий конец, третий дом от ручья. Знаешь?

– К Машке-убийце, что ли? – оживился мужик. – Знаю!

Он хлопнул вожжами по широкой лошадиной спине.

– Пошла, родимая!

Лошадь неторопливо тронула тележку.

Сытин с досадой сплюнул на деревянную мостовую. За пазухой у него что-то громко звякнуло. Сытин сунул руку под кафтан и вытащил зеркальце в тонкой серебряной раме. Провёл пальцем по стеклу и сказал:

– Да, Михей? Ты уже в городе?

Зеркальце неразборчиво забулькало в ответ.

– Красава! – сказал Сытин. – Грибов Никите Ильичу привёз? Ну, как отдашь – дуй в Плотницкий конец, третий дом от ручья. Там встретимся. Всё, давай!

Он снова провёл пальцем по стеклу и убрал зеркальце за пазуху. Потом хлопнул мужика по спине.

– Давай-ка побыстрее! Хрен ли ты, как на похоронах плетёшься?

– А куда торопиться? – возразил мужик. – Машка, один хрен, в тюрьме. А избу её сожгут сегодня, если уже не сожгли. Эх, детишек жалко.

– Это с какого хера сожгут? Жалко ему! Гони быстрее, жалостливый! – заорал Сытин и врезал мужику по спине кулаком.

Тележка неслась, бренча и подпрыгивая на бревенчатой мостовой. Потом повернула так круто, что мы чуть не вывалились на хер! Я навалился на край, и бешено крутившееся колесо чиркнуло ободом по моей щеке, содрав кожу.

– Тормози, блядь! – бешено заорал Сытин.

Мужик изо всех сил натянул вожжи, пытаясь остановить разгорячённую лошадь.

– Тпр-ру! Тпр-ру! Да стой ты, зар-раза! – хрипел он.

Лошадь ржала и вскидывала передние ноги, молотя в воздухе копытами.

– Падлы, бля! – крикнул Сытин и выскочил из тележки. Я выпрыгнул вслед за ним.

Глава 6: Шпионы и призраки

Двое крепких мужиков тащили из избы на крыльцо огромный деревянный шкаф. Пыхтели, матерились и спотыкались, но упорно спускали по ступенькам здоровенную тяжёлую громадину. Шкаф угрожающе раскачивался.

Ещё один, закусив губу, хозяйственно выковыривал топором оконную раму. От рамы с треском откалывались жёлтые щепки, стёкла тонко звенели.

Во дворе стояла телега, доверху нагруженная разным барахлом – посудой, подушками, одеждой.

На траве возле телеги, раскинув руки, лежал парнишка лет тринадцати. Его лицо было в крови. К нему прижались две девчонки. Они выли в голос, обхватив брата ручонками. Мужики не обращали на них внимания.

Ну, суки!

Сытин на бегу выдернул из ножен шпагу. Мужик с топором, замахиваясь, бросился ему наперерез. Сытин уклонился и плашмя огрел мужика клинком по башке.

Я сбоку запрыгнул на крыльцо и от души врезал тому, что постарше, по почкам. Он охнул, выпустил шкаф из рук и схватился за бок. Шкаф качнулся и грохнулся прямо на его приятеля, повалив того на землю.

Бинго, блядь!

Не теряя времени, я добавил уроду коленом по яйцам. Он скорчился, а я от души пнул пяткой в волосатое ухо. Готов!

Мужик с топором всё ещё наскакивал на Сытина. Сытин, вытянув руку со шпагой, держал его на расстоянии, норовя рубануть по рукам и плечам. Треуголка слетела с него и валялась на земле.

Какого хера ты с ним возишься? Ткни в живот, и всё!

Живым хочет взять, понял я.

Окно распахнулось, из него высунулась бабья голова и заверещала на всю улицу:

– Убива-а-а-ают!

Затем баба метко швырнула в голову Сытина глиняный горшок.

Сытин успел уклониться, но шпага в его руке дрогнула. Мужик с топором бросился вперёд и горлом напоролся на остриё. Глаза его выкатились. Из-под бороды на рубаху потекла тёмная струйка. Мужик выронил топор, засипел и осел на траву.

– Сеня-а-а-а! – визжала баба.

Я опрокинул шкаф на второго «грузчика», который не вовремя зашевелился и куда-то пополз. Край тяжёлой полки херакнул мужика прямо по затылку.

Бля!

От ворот к нам бежали Степан с Марьей.

Марья упала на колени возле детей и принялась тормошить сына. Девчонки с рёвом повисли на матери.

Сытин тоже подбежал к ним.

– Живой? – он наклонился к парню. – Ну, слава богам! Степан! Вяжи этих!

Палач быстро скрутил обоих «грузчиков». Тот, на которого грохнулся шкаф, мотал башкой, пытаясь прийти в себя. Второй двумя руками держался за яйца. Увидев палача, они здорово перетрухали.

До кучи Степан примотал к ним и скандальную бабу, которую выволок из избы за шкирку. Баба визжала, извивалась и норовила укусить Степана за руку. Только когда Степан подтащил к ним труп её мужа, баба успокоилась и негромко завыла:

– Детки, детки мои с кем останутся?

– Немой! – крикнул Сытин. – Помоги занести парня в дом!

Он подхватил паренька под мышки. Я взялся за ноги. Вдвоём мы подняли его на крыльцо и внесли внутрь. Марья с девчонками шла за нами. Положить парня было некуда – грабители вынесли всё подчистую, даже лавки. На полу валялась битая посуда, тряпьё и сломанная деревянная лошадка с одним колесом. Увидев разгром, Марья охнула и схватилась за сердце.

– Кладём на пол! – скомандовал Сытин. Огляделся и добавил:

– Вот суки! У своих же тащат!

Он высунулся в окно и крикнул:

– Степан, покарауль их пока!

– Ты знаешь этих мужиков? – спросил Сытин у Марьи.

– Родня мужа, – глухо ответила Марья. – Его отец и братья.

– Понятно. Баба, значит – жена одного из братьев?

– Да. Семёна, которого ты заколол.

– Ну, что я тебе могу сказать, Марья. Охрененную родню ты себе нашла. Есть куда уехать?

– К своим, в деревню если только. В Лопухинку.

– Ох, бля! Как не вовремя всё! – Сытин взялся за подбородок.

В избу, небрежно стукнув кулаком по двери, вошёл бритый наголо здоровяк с детской улыбкой на круглом щетинистом лице. Он был одет в чёрный кафтан нараспашку, чёрные кожаные штаны и высокие сапоги.

Бля, все в обуви, как люди, один я – босиком! Голодранец ты, Немой!

– Опоздал я, Василий Михалыч? – виновато улыбаясь, спросил здоровяк у Сытина.

– Михей! – просиял Сытин. – Не опоздал, наоборот! У тебя лошадь свежая?

– Да, сменил на княжеской конюшне, – ответил Михей.

– Проводишь бабу с детьми в Лопухинку к родне? Тут недалеко.

– Мне бы помыться, Василий Михалыч! Сестра баню натопила.

– Утром вернёшься – и парься, сколько угодно! День отдыха тебе дам.

– Ладно, – вздохнул Михей. – Долго им собираться?

– Да они собраны уже, – ответил Сытин. – Телегу во дворе видел? Сейчас мы с парнем переговорим, и поедете. Как там сын, Марья?

Пока Сытин разговаривал с Михеем, Марья сбегала к колодцу, намочила тряпку и сейчас оттирала кровь с лица сына.

– Ничего, живой, – ответила она.

Парня звали Ильюхой. Сытин быстро расспросил его о поездках с отцом в Комариную чащу. Тот подробно рассказал, какой дорогой они добирались, где искали деревья с пчелиными дуплами.

– Ты что-нибудь необычное замечал хоть раз? – спросил его Сытин.

Но ничего необычного парень не видел. Лес, как лес. Пчёлы, как пчёлы.

– Мёд, как мёд, – передразнил его Сытин. – Ладно, Ильюха! Молодец, что за отцовский дом вступился, не струсил. Марья! Князь у тебя покупает дом. Вот, держи!

Сытин протянул женщине две золотые монеты.

– Лошадь и телега тоже теперь ваши. Тем более что в телегу ваше барахло погружено. Поезжайте сейчас в Лопухинку, утра не ждите. Михей вас проводит. С ним ничего не бойтесь. Идём, Немой!

Мы с Сытиным вышли на улицу. Пленники так и сидели на траве возле бревенчатой стены дома. Рядом, настежь распахнув щербатый рот, лежал труп убитого Сытиным мужика. Баба уже перестала выть и только вытирала слёзы кулаком. Над ними, подперев могучим плечом стену, возвышался Степан.

– Ну что, хозяйственные вы мои! Не понравилось вам, значит, что чужое добро без присмотра лежит? – спросил у них Сытин.

– Какое же оно чужое? – с ненавистью спросил Сытина мужик постарше. – Это моего сына добро! Машка, стерва, отравила его! Я до князя дойду!

– Дойдёшь, непременно, – зло засмеялся Сытин. – Деньги за дом принесёшь. Две золотые монеты, и пять серебряных. И только попробуй за неделю не отдать.

– На кой хрен мне этот дом? – заорал мужик.

– А я откуда знаю? – равнодушно пожал плечами Сытин. – Хочешь – сожги, а хочешь – музей устрой.

Мы поглядели, как гружёная телега выезжает со двора. Рядом с ней верхом ехал Михей. Он что-то весело рассказывал Ильюхе. Пацан уже улыбался, одной рукой держась за побитую щёку, а в другой сжимая вожжи.

– Слушай, Немой, – спросил Сытин, – и на кой хер мы с тобой в такую даль пёрлись, на ночь глядя? Ведь не узнали же ничего.

***

Я проснулся в настоящей кровати. За приоткрытым окном на разные лады верещала какая-то скандальная птица. Похоже, она воображала себя не в рот ипенной певицей. А может, ей просто наступили на хвост.

Я сел, спустил ноги на пол и потянулся. Охрененно-то как!

Птица испугалась, громко вякнула напоследок и улетела. Закачалась опустевшая ветка яблони. Я почувствовал, что улыбаюсь до ушей.

Потом я увидел, что на стуле лежит чистая одежда и заулыбался ещё больше. Вскочил с кровати и мигом натянул на себя штаны и рубаху. А это что? Охренеть! Сапоги!

Мягкие кожаные сапоги были на пару размеров великоваты. Но я разорвал свою старую рубаху и намотал на ноги портянки.

Зашибись, бля! Как же я по обуви соскучился!

Я притопнул каблуками. Да, таким сапогом в башку зарядишь – мало не покажется!

Ну что, Немой? Жизнь-то налаживается, а?

Я распахнул окно.

Двухэтажный кирпичный дом Сытина со всех сторон окружал небольшой двор. Позади дома двор был засажен яблонями и смородиной. Со стороны фасада – это я запомнил вчера – был только газон. Через него от ворот до входной двери вела мощёная камнем дорожка.

Окно моей комнаты выходило на заднюю сторону фасада. Сквозь густые яблоневые ветки я увидел выкрашенный белой краской дощатый забор, а за ним – вымощенную брёвнами улицу. Вдоль улицы были разбросаны двухэтажные дома – бревенчатые и кирпичные.

На другой стороне улицы стоял человек. Он внимательно смотрел на окна Сытинского дома. Встретившись со мной взглядом, человек отвёл глаза и торопливо пошёл по улице. Выглядело это так, словно он случайно остановился напротив дома.

Ага, так я и поверил! Хер тебе по всей морде!

Я высунул башку в окно и постарался, как следует, разглядеть этого грёбаного шпиона. Но запомнил только черную жилетку, надетую поверх серой рубахи и смешную войлочную шапку на голове.

Я закрыл окно и вышел из комнаты. Стукнул в дверь комнаты Сытина, но никто не отозвался. Я поднажал – дверь была заперта. Где его черти носят с утра пораньше?

Я пожал плечами и по деревянной лестнице спустился вниз. Насколько я смог запомнить, внизу были столовая и кухня. А кухня – это такое место, где можно найти что-нибудь пожрать.

Посреди столовой стоял здоровенный внушающий стол, покрытый серой льняной скатертью. На скатерти лежала записка.

«Ушёл в библиотеку. Вернусь к обеду. Захочешь пожрать – спроси у бабули».

Я оглянулся, но никакой бабули не обнаружил. Зато через окно увидел во дворе турник и деревянные брусья.

Ага!

Что, Немой, проверим – на что ты годишься?

Я толкнул тяжёлую входную дверь и выбежал во двор. Первым делом повис на перекладине. Раз, два, три…

Я смог подтянуться только пять раз. Сколько ни дёргался, раскачиваясь и колотя ногами – больше не получилось. Да, слабовато!

Соскочил на землю, принял упор лёжа и начал отжиматься. На четвёртом десятке руки задрожали. Я через силу толкнулся ещё два раза и упал грудью на сырую холодную траву.

Да уж, бля! На брусьях мне пока делать нечего. Тут, минимум, полгода себя в форму приводить. Хорошо, хоть тело мне досталось тощее и жилистое. Херня, прорвёмся!

– Что-то дохловат ты, как я погляжу! Плохо жрал, что ли? – насмешливо сказал надо мной чей-то голос. Он напоминал голос Сытина, но звучал старше, в нём слышались дребезжащие нотки.

Я вскочил с травы и оглянулся. Рядом никого не было.

Э, что за херня?!

Над самым ухом раздался довольный кудахтающий смех.

– Перепугался, милок? Эвон, как ты башкой-то крутишь!

Я быстро отпрыгнул в сторону и резко выбросил кулак в воздух.

Смех стал громче.

– Скачешь, чисто как обезьяна! Я в Индии на этих обезьян насмотрелся в молодости. Слушай, а ты ногами драться умеешь?

Я выбросил ногу вперёд, целясь в направлении голоса, и чуть не шлёпнулся на траву.

– Ничего так, – одобрительно сказал голос, смещаясь влево. – Техника слабовата, но это мы поправим. Я Ваську сколько раз пытался научить – ни фига не вышло. Тут показывать надо, словами не объяснишь. А как я покажу?

Голос всё время двигался вокруг меня, стараясь зайти за спину. Я, сжав кулаки, поворачивался вслед за ним.

Да что это за херня-то такая, бля?!

В какой-то момент я увидел лёгкое движение воздуха и ткнул туда кулаком. Но опять ничего не почувствовал.

– Ты чего переполошился-то? – спросил голос. – Васька тебе ничего не сказал, что ли?

Ни хрена он мне не сказал, ваш Васька! Опять пошутить решил!

– Прадед я его, Михаил Василич, – сказал голос и замолчал.

Прадед? Охереть!

Ну, и что мне теперь делать?

– Ты чего молчишь? Охренел? – строго спросил голос.

Угадал прадед!

– Тебя-то как зовут? Или вежливости не учили в детстве?

Ну, вот, начинается!

Я повернулся лицом к голосу и замычал, показывая руками на рот.

– Немой, что ли? А Васька нас не предупредил, стервец! Ну, я ему устрою, как вернётся!

Вас? То есть, этот прадед тут ещё и не один?

Я вспомнил, что в записке говорилось про какую-то бабулю.